Читать книгу Проблема демаркации. Учебное пособие - В. Н. Шмаль - Страница 2

В философии науки и эпистемологии проблема демаркации – это проблема установления границы между наукой и философией науки.

Философы часто пытаются показать границу между наукой и философией науки, разграничивая границы между дисциплинами или разделяя фундаментальные предположения о реальности, такие как время и пространство, или объективность и субъективность, на разные теории реальности, тем самым понимая границу между философией науки и наукой о науке. Хотя это является предметом многих вопросов философии науки и эпистемологии, проблема границ обычно фокусируется на природе научного реализма в его применении к науке.

Граница между наукой и философией науки настолько оспаривается, что наиболее распространенный метод, используемый для разделения предмета, – это демаркация границы между методами, которые производят данные (или результаты), и инструментами, которые позволяют собирать и анализировать данные (например, идеи, законы, структуры, модели и т. д.).

Дифференциация методов и инструментов, которые используются, от тех, которые определяют метод и инструменты, имеет решающее значение в проблеме демаркации, потому что это определяет, какие части науки являются наукой, а какие нет.

Когда кто-то пытается пересечь границу в науке, он начинает рассматривать философию науки, и то и другое можно рассматривать как форму исследования.

Краевая задача и демаркация границы имеют отношение к дихотомии между формальной «наукой», проведенных учеными, и их подходом к сбору данных и их использованием результатов сбора данных.

Вопросы демаркационной проблемы касаются этих разных способов исследования естественного мира учеными.

Было выдвинуто множество философских вопросов, чтобы попытаться определить границу между наукой и философией науки. Многие философы пытались найти «ядро» фундаментальных убеждений, которых придерживаются научные дисциплины, что позволило бы нам отделить научные положения от положений философии науки.

Теория научного реализма, согласно которой научные гипотезы могут быть выведены из реального мира и проверены научным методом, часто становится предметом разногласий при разграничении. Согласно этим принципам научного реализма, обычно считается, что любая теория реальности хотя бы частично верна, и что любое утверждение об обратном должно подвергаться сомнению. Согласно этой теории, все научные методы, доступные ученым (и всем остальным), одинаково действенны и в человеческих знаниях нет пробелов. Это основополагающий элемент научного реализма, который часто является предметом спора между учеными и философами науки. Это возражение можно опротестовать с немного большей технической стороной вопроса, сославшись на существование многих фундаментальных принципов науки, которые находятся за пределами области человеческого знания, и на пример таких вещей, как существование определенных чисел.

В более юмористическом плане использование физической модели и, следовательно, существование реального эквивалента ньютоновского Ньютона часто используется для того, чтобы опровергнуть многие утверждения, сделанные философами науки.

Теория когнитивного или межличностного реализма предполагает, что наука принципиально не отличается от социальных и художественных начинаний. Эти формы исследования часто критикуются как форма необъективных или непроверяемых систем убеждений, в которых отсутствует ощущение объективной или субъективной «истины». Некоторые утверждают, что эти формы исследования в некотором смысле просто созданы людьми. Сторонники этой точки зрения утверждают, что существует фундаментальное стремление исследовать и узнавать о мире природы, и что любые утверждения об объективной «истине» субъективны для этого стремления. Эти позиции в прошлом использовались, чтобы бросить вызов этике того, как наука может быть использована для воздействия на убеждения или поведение человека. Резюмируя это, можно сказать, что любое утверждение, которое является или может быть сделано без объективного основания, не является научным.

Когнитивную / интерсубъективную позицию можно проверить, попросив людей ответить на вопросы о том, как ведут себя ученые и какие стандарты они применяют для обоснованности своих утверждений.

Люди, которые принимают теорию и принимают создание причинных моделей, в которых работает Вселенная, считаются заслуживающими доверия, если они обеспечивают обоснование этой теории с помощью логики и последовательности.

Таким образом, использование индуктивного подхода обычно рассматривается как законное средство определения истины в науке. Однако использование индуктивного вывода для поддержки любой общей теории можно подвергнуть критике.

Аргументы в пользу обоснованности индуктивного подхода включают следующее: использование наблюдений, как правило, предвзято и субъективно, данными необходимо манипулировать, чтобы получить достоверные выводы, данные должны использоваться причинно, люди могут вести себя, предвзято сообщая о своих наблюдениях, люди, которые принимают определенную научную теорию, обычно обладают лучшими навыками критического мышления, а объективность и проверяемость часто ассоциируются с чистой наукой.

Споры продолжаются после более чем двух тысячелетий диалога между философами науки и учеными в различных областях, несмотря на широкое согласие по основам научного метода. При рассмотрении работ современных исследователей часто возникает вопрос, какие элементы науки ответственны за выдающиеся открытия последних нескольких десятилетий: квантовая механика, теория относительности, Большой взрыв, Большой адронный коллайдер или, возможно, совсем недавно, бозон Хиггса. Действительно, в авангарде всех этих достижений стоит первый принцип современной физики – законы природы не меняются. Однако в последние десятилетия мы узнали, что некоторые явления действительно меняются, и что наука не является истинным фактом природы; это постоянно развивающееся предприятие. Однако по самой своей природе наука очень разнообразна, и понимание того, как различные отрасли науки обращаются к этим фундаментальным принципам, имеет решающее значение, если мы хотим понять эволюцию наших знаний. Часто отмечают, что нет причин искать истину, потому что истина заложена в природе. Философ Иван Ильин, родившийся в России, указывал, что правда – не то же самое, что мудрость. Мы можем добиться больших успехов в науке, исследуя, как работает реальность. Открывая, как природа может коллапсировать под собственным весом, в форме черных дыр или Большого взрыва, мы узнаем о Вселенной больше, чем размышляя, почему она обладает наблюдаемыми нами свойствами. Философ Роджер Скратон понимает природу истины не так просто, и цитирует Цицерона: «Я думаю, что все ложное на первый взгляд кажется правильным, потому что рассматриваемый вопрос – это правда того, что он говорит и делает». Скратон настаивает на том, что истина имеет два различных значения, которые он называет «явно несовместимыми и противоречивыми». Первый – это абсолютная истина, к которой необходимо прийти посредством наблюдения и эксперимента. Второй – это субъективная концепция истины, основанная на знании личного опыта, чтобы прийти к убеждениям и решениям. Скратон считает такое понимание правильной основой интеллектуальной жизни. Из этого следует логический вывод, что «критичность» – идея о том, что наши убеждения основаны на эмпирических данных – и «интеллектуальная строгость» – стремление к истине – на самом деле являются дополнительными аспектами научных усилий. Но по мере того, как философия науки продвигалась вперед, и мы узнали больше об основах природы, мы увидели, что само понятие «истина» не являются буквальным. Все это имеет глубокие последствия для изучения науки. Представление о втором законе термодинамики, согласно которому энтропия (а не энергия) всегда увеличивается, является частью математического тождества противоположностей, которое, по сути, описывает, как в открытой системе объект привлекает бесконечно малое количество энергии в свое окружение. Однако в конце 1990-х физик Лоуренс Краусс и его коллеги обнаружили, что существуют формы материи, которые не подчиняются этому математическому закону, и когда они наблюдали определенные черные дыры, эти аномалии сказали им, что второй закон термодинамики может не быть справедлив всегда. С тех пор Краусс сделал карьеру, применяя науку к вопросам, на которые физика и теология не могут дать ответа, от философии пространства и времени до проблемы свободы воли. Краусс провел прекрасную аналогию для научных открытий, но есть еще одно серьезное возражение. Краусс утверждал, что когда человеческая форма, такая как клетка, сталкивается с определенным препятствием, она может находиться в состоянии термодинамического неравновесия или в состоянии неустойчивого беспорядка. Но какое это имеет отношение к природе вещей во Вселенной? Например, если океан внезапно высыхает, как мы можем это объяснить? Если бы наши глаза могли воспринимать физические изменения, мы могли бы предположить, что все, что мы воспринимаем и воспринимаем как абстрактное явление, создается в этот самый момент – что-то действительно происходит в тот момент, когда наши глаза обнаруживают изображение. Однако наличие «эмерджентного эффекта» заставляет нас понять, что масштабы того, что мы можем наблюдать, были ограничены. Эмерджентный эффект, по определению, не подразумевает изменения в физическом мире. Таким образом, термодинамическое неравновесие описывает макроскопическое явление, в то время как возникающая динамика – это способ описания самого микроскопического. Например, Уильям Дж. Бойд, философ науки из Университета Дьюка, утверждает, что хорошо известное наблюдение трех долей мозга позволяет предположить, что между микро и макро все же необходимо проводить некоторые различия.

Метафизическая тавтология.

Судить о правдивости утверждений о том, как функционирует реальность, исходя из их простоты, может показаться выдающимся достижением. Какой человек может быть уверен, имея все наши современные технологии, что Вселенная – это то, что мы видим перед собой? Применять теорему Пифагора или говорить, что Бог всемогущ, все равно что использовать линейку для измерения кривизны Вселенной. Это, конечно, не означает, что мы не можем понять, насколько верны эти и другие самоочевидные утверждения о природе реальности. Однако проблема в том, что огромная необъятность Вселенной и чрезвычайно сложные процессы, которые мы наблюдаем, могут быть настолько ошеломляющими, что мешают нам размышлять о возможных альтернативных возможностях. Возможно, мы захотим изменить свое мнение, изменить наше понимание мира, но изменить наше восприятие сложно, поскольку большую часть того, что мы наблюдаем, невозможно узнать. Вероятно, существует миллион элементов, каждый из которых имеет триллион различных свойств. И мы не можем с уверенностью узнать об их внутреннем устройстве или их функциональном взаимодействии друг с другом. Этот факт не мешает нам замечать их, использовать наши чувства и взаимодействовать с ними, но заставляет нас очень подозрительно относиться к их происхождению и существованию. Когда мы оказываемся в подобных загадочных ситуациях, нас тревожит ощущение, что что-то не так с нашими знаниями. Мы используем такие слова, как тавтология и противоречие, для описания ситуаций, в которых существуют, казалось бы, взаимоисключающие утверждения, описывающие одну и ту же ситуацию. Это похоже на тавтологическое утверждение: «Роза – это роза – это роза», которое, очевидно, верно, и все же может использоваться как доказательство абсурдности всего биологического царства. Множество моделей опыта, которые мы воспринимаем, заставляют нас осознать что-то принципиально неправильное с нашим состоянием знаний. И мы оба озадачены и с подозрением относимся к этой «ошибке», как если бы мы оказались в положении невиновного человека, которого допрашивает полиция. Почему мы не можем просто понять реальность такой, какая она есть? Почему кажется, что законы природы созданы для нашего собственного развлечения? Это еще одна причина отсутствия рациональной связи между наукой и теологией. Обе дисциплины требуют знаний, которых мы не можем получить таким образом.

Чтобы понять кажущееся бессмысленным, должна существовать некая трансцендентная реальность, к которой не применяются законы природы. Существование Бога обеспечивает эту трансцендентную основу для понимания мира и позволяет нам признать, что мы в лучшем случае не знаем природу реальности.

Мы используем наши чувства и думаем об опыте таким образом, чтобы полностью избежать рационального аспекта работы нашего мозга. Древнегреческий философ Аристотель в своей работе «Физика» [1] утверждал, что наше восприятие мира не отражает внешнюю реальность. Его взгляд на сознание и наши умственные процессы заключался в том, что они не отражают внешнюю реальность. В своей работе он разработал совокупность знаний, касающихся подмножества природного мира, включая состав материи, движение небесных тел, изучение роста растений и животных и т. д. Его «философия» была основана на его понимании того, как эти процессы работают, и их значения для человеческого существования. Его взгляд на мир был эмпирическим, поскольку он считал, что наши наблюдения за миром природы можно объяснить только обращением к физическим процессам. Проблема заключалась в том, что он не мог объяснить, почему наши наблюдения за миром не отражают внешнюю реальность мира каким-либо объективным, научным образом. Его объяснение сознания, основанное на внешней реальности, также было неудовлетворительным.

Аристотель утверждал, что причина, по которой вещи кажутся нам соответствующими внешней реальности, заключалась в том, что на нас бессознательно влияют другие воспринимаемые нами существа, но это не может быть причиной того, что мы наблюдаем вещи в том же порядке. Проблема в том, что мы обычно не осознаем эти влияния, и поэтому у нас нет возможности узнать, как силы, которые действуют на нас, влияют на наше восприятие. Таким образом, хотя кажется, что мы должны видеть что-то таким, потому что мы переживаем это таким образом, мы этого не делаем. Более того, мы не можем использовать наши чувства для анализа того, как мы воспринимаем мир. Это тот случай, когда объяснение восприятия должно исходить из некоторой формы экстернализма, в котором наш опыт не контролируется нашим мозгом, а скорее определяется другими внешними факторами. Например, представьте, что мы находимся в открытом космосе и смотрим на Землю, которая для наших органов чувств кажется далекой звездой. В этом случае мы были бы в чуждой и альтернативной реальности, и наш опыт не имел бы основы в природе реальности.

Другая проблема системы опыта, которая должна исходить из внешней реальности, состоит в том, что она не может объяснить разнообразие нашего опыта. Мы находимся в системе, которая дает нам множественный и различающийся опыт. Хотя экстернализм дает нам объяснение того, почему наш опыт подобен этому, он не может дать нам объяснения того, почему наше восприятие этих вещей отличается. Таким образом, некоторые экстерналистские взгляды утверждают, что дело просто в том, насколько по-разному мы воспринимаем вещи; другие утверждали, что разные переживания можно объяснить на более примитивном или психологическом уровне.

Философ Уильям Джеймс разработал важную доктрину, оправдывающую его взгляд на экстерналистскую теорию опыта. Это учение известно как закон подобия. Джеймс утверждал, что каждый из нас связывает стимул с определенным объектом, с которым он не имеет физической связи, но представляет собой объект, с которым мы можем взаимодействовать. Мы можем представить себе этот объект как имеющий другую физическую форму или внешний вид, чем объект, на который мы первоначально ответили.

Закон подобия – это объяснение того, почему мы воспринимаем мир таким образом. Это объясняет, почему экстерналистское объяснение нашего опыта вещей не работает.

Хотя закон подобия сам по себе не является общим объяснением того, каково наше восприятие вещей, он объясняет, почему мы способны реагировать на вещи иначе, чем мы реагируем на вещи, с которыми мы сталкиваемся во внешнем мире. Однако это не объясняет наличие различных сенсорных ощущений у некоторых людей. Этот вопрос давно обсуждается в философии, но наиболее часто предлагается решение, связанное с когнитивными способностями. Одна позиция заключается в том, что закон подобия объясняет, почему есть некоторые люди, которые не воспринимают вещи так же, как другие. Однако гипотеза о том, что в основе этого закона лежит общая истина, истина, объясняющая, почему люди не видят вещи одинаково, обычно рассматривается как не имеющая поддержки большинства философов. Вместо этого основное предлагаемое объяснение состоит в том, что некоторые различия в сенсорном опыте можно объяснить на более тонком уровне. Например, мы можем иначе увидеть яблоко из-за того, что знаем об этом яблоке. Мы знаем, что зеленое яблоко принадлежало к тому же виду, что и яблоко, которое мы видим перед собой сейчас, и поэтому различия в восприятии, которые мы видим, объясняются нашим знанием.

Сторонники этого ошибочного взгляда часто неправильно используют закон сходства. Хотя концепция закона сходства дает объяснение того, почему мы воспринимаем вещи иначе, чем другие люди, она не объясняет, почему мы воспринимаем вещи так. На мой взгляд, причина, по которой мы воспринимаем мир так, как мы это делаем, связана с процессами восприятия, которые не ограничиваются сходствами.

Раннюю попытку демаркации можно увидеть в усилиях греческих натурфилософов и практикующих врачей, чтобы отделить свои методы и свои описания природы от мифологических или мистических рассказов их предшественников и современников.

Платон впервые описал свою концепцию «фтимезиса», воплотил аристотелевскую веру в человеческое сознание, в своем «Тимее» и в последующих работах.

Доктрина о том, что восприятие является естественным, а не божественным, была темой, которую он развил в своем «Федре», в котором говорилось о «призрачном теле» (физическое представление идеи, которую человек осознает).

Федр также сосредоточился на проблеме универсального знания, заявив, что каждый имеет доступ ко всей природе, но использует единственный доступный им метод – свое собственное восприятие.

Вопрос о том, являются ли воспринимаемые ими материальные объекты реальными или просто результатом восприятия, не понимался как вопрос веры.

Фома Аквинский последовал за Аристотелем и расширил идеи Платона в начале тринадцатого века в своей Summa Theologica [2,3,4,5,6]

Он считал, что люди могут использовать свои чувства, чтобы определять «интеллектуально» существование или несуществование объектов восприятия.

Имеется ввиду, что объекты не существуют для органов чувств без нашего ведома, но они существуют, по крайней мере, для тех, кто обладает способностью распознавать их существование.

Томас Гоббс утверждал, что все предметы можно познать, хотя правда только одна. Только человеческие чувства могут знать все; все остальные знания – результат предположений.

В своих более поздних работах Томас расширил свои теории о субъективной связи между чувственным восприятием и чувствительностью. Интеллект может воспринимать только те вещи, которые существуют или, по крайней мере, существуют в сфере чувств; мысль, выходящая за пределы этой сферы различения, известна как «поэтическая концепция».

Некоторые философы пришли к выводу, что философ может воспринимать истину только через создание сознания, которое предшествует его или ее собственным чувствам. Он должен создать «чистое сознание», прежде чем он сможет воспринимать мир, и тем самым он получит доступ к сущности вещей или знание о ней. Обладая чистым сознанием, христианин может видеть то, что видел Господь, и он может стать уникальным существом, которым Бог создал его. Христианский мистицизм рассматривает природу как живое существо, созданное рукой Бога; без силы Христа природа считается бессмысленной массой материала.

Сравнивая это с Фомой Аквинским, становится очевидным, что он отличает свои идеи от идей Платона и Аристотеля. Его концепции можно резюмировать следующим образом: «Вера, а не разум определяет то, что можно познать, а разум определяет то, что познать нельзя».

Томас не знал о различных философских доктринах, которые развились после его смерти, более вероятно, что он пытался синтезировать различные идеи и развил свои.

Фома Аквинский в своей работе «Сумма против язычников» [7,8,9] заметил, что, хотя Бог является единственной возможной причиной верить в Его существование, человек может воспринимать и знать существование Бога посредством иных причин (а именно, опыта и логики). Во многих случаях эти «альтернативные причины» очевидны только тем, кто не находится в непосредственном присутствии рассматриваемого объекта.

Позже Томас развил и расширил эти идеи в своих более поздних произведениях до такой степени, что они оказались его собственными идеями, а не идеями древних философов, которыми он был вдохновлен.

В христианстве Августин Гиппопотам создал свою собственную теорию познания, основанную на разуме и опыте. Августин считал, что мир – это единый организм, и все вещи являются продуктами одной сущности – Бога. Августин считал, что интеллект Бога активен и отделен от физического интеллекта мира; физический интеллект мог постичь мир только через опыт. Используя эту концепцию, Августин писал, что невежественный человек не может обладать истинным знанием мира, а может лишь почерпнуть несовершенное знание, данное ему через опыт. Примером этого может быть, если невежественный человек описывает свой опыт с деревом; познание Бога будет расширено через реальный опыт.

Августин учил, что для истинного познания мира необходимо знать место, качества и характеристики различных вещей в мире, но это знание часто было очень трудно получить. Августин считал, что природа должна быть больше, чем физическая; ее нужно было пережить духовно и нематериально. В своем «Городе Бога» Августин расширяет свои идеи о знании, говоря, что человек должен получить откровение через веру в Иисуса Христа, чтобы по-настоящему познать природу Бога. Августин также отметил, что отношения человека с Богом – это отношения любви, а не обязательств.

Августин считал, что истинное знание Господа выше любого другого знания, и что его знание было отделено от знания других людей. Это было похоже на веру Аристотеля в то, что человеческие познания в природе были очень ограниченными, потому что человеческий разум не развил в полной мере свой потенциал.

Августин также писал, что любое истинное познание природы Бога или смысла жизни приходит к человеку через веру в Иисуса Христа. Августин также создал свою собственную космологическую систему Вселенной, в которой он считал, что Земля и все другие природные объекты являются физическим проявлением божественного. Чтобы по-настоящему понять вселенную или истинный смысл жизни, нужно иметь веру в Иисуса Христа и спасение.

Христиане христианской реформатской традиции придерживались некоторых взглядов, сходных с взглядами Августина, хотя в целом они отличались от его идей тем, что считали, что человеческое знание мира и вселенной ограничено.

Доктрины и богословские взгляды Августина начали распространяться по Европе в шестнадцатом веке с работами Жана Кальвина, Томаса Кранмера и других.

Римско-католическая церковь придерживалась более высокой степени рационализма и считала, что богословие и метафизика не нужны для спасения. Однако Римско-католическая церковь не отвергла теологию Августина, поскольку придерживалась мнения, что оно должно быть частью человеческого понимания, и, следовательно, человек ограничен в своих познаниях. Римско-католическая церковь разделилась во взглядах на веру даже в отношении идей Августина, хотя большинство считало, что человеческое знание ограничено, и поэтому единственное, на что распространяется спасение, – это доктрины Бога.

Сам Кальвин был кальвинистом и придерживался тех же идей, что и Августин, но добавил две разные идеи к Августину: во-первых, Кальвин считал, что человеческое знание ограничено, но что через Святого Духа и веру человек может достичь познания рациональной природы Бога, а во-вторых, что человек ограничен в своем понимании природы Бога, но через свои действия он может достичь понимания Бога.

Однако Жан Кальвин отверг доктрину, согласно которой человек был ограничен в своем понимании Вселенной; Кальвин считал, что через веру человек может познать вселенную и понять Бога.

Жан Кальвин также объяснил эпистемологию Августина и добавил, что Августин считал, что каждый человек может получить ясное откровение о Боге через Святого Духа, через веру и с помощью разума.

В шестнадцатом веке Иоганнес Рейхлин, соратник Жана Кальвина, первым написал о философии Августина, особенно о его учении об интеллекте. Рейхлин мало ссылался на учение Августина о благодати, а скорее на теологию Августина. Августин всегда считал, что интеллектуальные способности людей ограничены, а Рейхлин считал, что эта ограниченная способность является причиной потребности человека в спасении. Августин учил, что человек грешен и, как следствие, не может достичь истинного знания. Рейхлин отверг учение Августина о том, что люди неспособны понять вселенную и что для спасения им нужна вера в Бога и использование разума. Рейхлин считал, что в отношении взгляда Августина, что человеческое знание Бога и вселенной ограничено, Рейхлин считал, что точка зрения Августина неверна.

Августин, согласно Рейхлину, был неправ в том, что он учил, что человек не может получить истинное знание вселенной, но что человек может достичь знания через веру и Святого Духа в познании Бога. Хотя Августин считал, что человеческое знание ограничено, Рейхлин считал, что человеческое знание Вселенной не ограничено. Рейхлин считал, что с помощью разума человек может получить ясное откровение о Боге и вселенной.

Рейхлин был первым, кто предположил, что человеческий интеллект имеет неограниченный потенциал. Однако Рейхлин считал, что способность человека знать ограничена и что он может достичь познания Бога только через веру и через Святого Духа.

Августин считал, что Бог совершенен, справедлив и добр. Рейхлин считал, что Бог был добрым и совершенным, но атрибуты совершенства имели такую природу, что человек не мог их достичь. Рейхлин считал, что познание Бога можно получить через веру.

Последователи Рейхлина придерживались формы кальвинизма, известной как систематическое богословие.

Августин, как и Кальвин, считал, что человеческое знание Бога и Вселенной ограничено. Жан Кальвин, однако, считал, что знание человеком Вселенной не ограничено, и считал, что человек способен понять Вселенную.

Кальвин считал, что знание человеком Бога и Вселенной ограничено, но использование разума может принести это ограничение человеку. Кальвин не верил, что способность человека познать Вселенную ограничена.

Для теолога шестнадцатого века не было ничего необычного в том, что он придерживался различных взглядов на природу Бога.

Святой Августин считал, что через Святого Духа люди могут познавать. Это заставило его отвергнуть систему модализма и заставить его придерживаться доктрины теозиса, согласно которому человек может достичь состояния совершенного общения с Богом.

Монтень, французский философ и поэт, писал об эпистемологии Августина и познании Бога. Монтень считал, что человеческие знания ограничены и что Бога можно познать только через веру в Бога и использование разума.

Монтень считал, что человек не может иметь истинного познания Бога без помощи Бога и Святого Духа. Монтень считал, что «истина веры – единственное знание, которое может произвести истинное знание». Монтень считает, что существует только одна и окончательная истина, и что знание добывается через веру в «абсолютного единого Бога». Монтень считал, что вера, по словам Августина, – это средство познания, а истина веры – это истинное знание. Это привело Монтеня к мысли, что, если человек верит в существо за пределами вселенной и если это существо обладает бесконечным знанием, тогда человек достигнет состояния, которое известно Богу.

Готфрид Лейбниц считал, что человеческий интеллект ограничен разумом. Лейбниц считал, что человек ограничен в своем понимании Вселенной, потому что он ограничен естественными законами, которые ограничивают его способность воспринимать Вселенную во всей ее полноте.