Читать книгу «Города» и «замки» Хазарского каганата. Археологическая реальность - В. С. Флеров, В. С. Флёров - Страница 2

Распространённое явление в археологии – существование стереотипов, рождение которых весьма трудно проследить в историографии. Это относится и к термину «город», достаточно прочно утвердившемуся в археолого-исторической литературе при описании городищ Хазарского каганата. Насколько он обоснован материалами раскопок, накопленными к нашему времени? Это предстоит рассмотреть в предлагаемой книге[1].

Но прежде о самом термине «город». Слово «город» русского языка происходит от городить, ограждать. Подчёркиваю, русского языка (как и некоторых славянских), т. к. в других этимология эквивалента слова может быть совершенно иной, как и его содержание, смысл, вплоть до социального значения.

В римской и раннесредневековой западноевропейской лексике ряд терминов так или иначе также был связан с обозначением укреплений, крепостей, оград: oppidum – всякое обнесённое стенами место, castrum – специальное обозначение военного укрепления. В эпоху Каролингов используются castrum, castellum, burgus. В немецком языке термин burg— первоначально огороженное, укреплённое место, а позднее – всякий город. Последнее – симптом того, что терминология формализуется, прежнее военное или социально-экономическое содержание терминов стирается.

Города Руси, совершенно несоизмеримые между собою по площади и численности населения, многократно описаны, в том числе в одном из томов серии «Археология СССР» (Древняя Русь. 1985) – Теории возникновения и лежащие в их основе признаки древнерусских городов многочисленны.

Изначально «город» по русской терминологии – это населённый пункт, имеющий по периметру искусственное ограждение в виде стен из любого материала. Они могли и часто сочетались со рвами и валами. При этом было совершенно не важно, кто находился внутри, гарнизон, гражданское население или те и другие. В случае осады население поголовно осуществляло оборону. Не принимались во внимание архитектурно-планировочная структура города, занятия жителей.

Особая тема – становление города, трансформация поселения – негорода в город. Тема имеет свою историю и терминологию, в которой фигурирует протогород. Это определение принято относить к древнейшим эпохам истории человечества, в частности к большим поселениям Древнего Востока. Однако мы встречаем его в приложении к памятникам иных эпох и археологических культур других территорий.

«Протогородами» названы большие укреплённые рвами городища первой половины I тыс. н. э. на Северном Кавказе – Брут, равно и Зилги, Алханкала, Нижний Джулат (Габуев Т.А., Малашев В.Ю. 2007. С. 460). Основной аргумент – большие размеры и мощная фортификация перечисленных городищ. Достаточно ли этого, чтобы сближать, к примеру, северопричерноморские собственно города, часто небольшие, и синхронные им указанные большие северокавказские памятники? Вопрос неизбежен. В тезисах одного из докладов В.Б. Ковалевской о городищах Северного Кавказа опять упомянуты те же протогорода с посадами, на которых «следы высокоорганизованных ремёсел свидетельствуют о высокой социальной организации алан». «Расцвет протогородов» отнесён к III–V вв. (Ковалевская В.Б. 2008. С. 51). Примечательно, что непосредственно в ходе доклада В.Б.Ковалевская отметила, что данный термин применительно к перечисленным памятникам надо употреблять в кавычках.

Имея в виду те же городища, несколько дальше пошёл A.A. Туаллагов. С оговоркой «возможно» он пишет о создании в Центральном Предкавказье в II–IV вв. «мощного протогосударственного объединения с необычайно высокоразвитой культурой», с «урбанистическим типом экономики» (Туаллагов A.A. 2008. С 48). Правда, автор констатирует, что основная масса исследованных аланских памятников указанного времени ещё не введена в научный оборот. Тем более нужна осторожность при общих характеристиках происходивших здесь социально-экономических процессов. Признаюсь, для меня осталось неясным, какие черты могут характеризовать «урбанистический тип экономики» Центрального Предкавказья первой половины I тыс. н. э. Попутно возникает ещё один вопрос: «необычайное развитие» аланской культуры в сравнении с какими культурами? Вопрос в критериях. Я расцениваю в целом аланскую культуру Северного Кавказа и первых веков н. э., и V–XII вв. как совершенно заурядную, как, впрочем, и культуру Хазарского каганата. Высокоразвитыми их можно назвать разве что в сравнении с восточнославянскими. В археологии вообще существует тенденция называть многие культуры «высокоразвитыми». Всегда возникает вопрос: по сравнению с какими?

«Протогородской центр» из нескольких поселений (гнездо поселений) гуннского времени в составе «особой этнополитической протогосударственной структуры» выделен в лесостепи Верхнего Дона (Обломский А.М. 2006. С. 240, 241).

Помимо «протогорода» в литературе фигурирует термин «первогород», который я встретил в приложении к поселениям бронзового и раннего железного века Сибири (Кызласов Л.Р. 1999; здесь явно имело место неравнодушное отношение автора к изучаемому региону).

Достаточно и этих примеров, наводящих на мысль, что объявление «протогородами» тех или иных поселений осуществляется произвольно (см. ниже раздел «Протогорода»).

Ещё более сложная тема – «города» ацтеков и майя.

Понятие «город» имеет, это известно, весьма расплывчатое содержание как в описаниях прошлых веков, так и в историографии. В современной русской лексике историков и археологов оно применяется к разнообразным объектам во времени, географии, сильно разнящимся в социальном отношении, по фортификации и архитектуре застройки. Вот отдельные примеры.

Городами называются: Поян, Чаньань в Китае; Мохенджо-Даро, Хараппа, Матхура, Амаравати в Индии; Вавилон, Ур, Урук, Лагаш, Дамаск, Тир, Сидон; Троя, Гераклея, Эфес, Милет; Пелла, Фивы, Афины, Антиохия; Ольвия, Херсон, Фанагория; Гераклеополь, Мемфис, Саис; Кирена, Зама, Карфаген, Тингис; Сиракузы, Мессан, Неаполь, Рим; на Пиренеях – Кордуба, Сагунт; Лютеция, Лондиний. Многие из них существуют поныне. Это лишь мизерная выборка из так называемого Древнего мира.

В средние века количество и многообразие городов безмерно возросли во всех областях ойкумены. Вот лишь некоторые, синхронные Хазарскому каганату: Ханчжоу в Китае; Мартабан и Ангкор в Индокитае; Каликут в Индии; Газни, Мерв, Самарканд; Иконий, Хале; Киева и Момбаса в Восточной Африке; Барка и Мисурата, Александрия в Северной Африке; Мекка/Макораба и Ятриб/Медина, Санаа на Аравийском полуострове; Дамаск, Багдад; Константинополь и Никея; Херсон в Крыму; Средец в Болгарии; Краков, Венеция, Генуя и Винчи, Кордова в Европе и сотни других.

Возьмём также небольшую и преднамеренно неупорядоченную выборку иных показателей – количественных.

Ниневия: протяженность стен 7,5 мили со рвом с внешней стороны (Ллойд С. 1984. С. 212).

Вавилон времени Навуходоносора II (605–562 гг. до н. э.): стены города из сырцового и обожженного кирпича охватывали площадь в 25 кв. км.

Сиракузы: периметр стен в III в. до н. э. 27 км.

Иерусалим: император Тит осадил в городе, по сообщению Тацита, 600 тыс. человек всех полов и возрастов в 70 г. н. э. (Тацит. Кн. 5: и). Цифра, конечно, завышена, но даже при десятикратном уменьшении останется внушительное население («600 000» фигурируют и у Ибн Хордадбеха как число иудеев в Александрии (1986. С. 128, § 76); эта цифра известна у многих древних и средневековых авторов, выражает «бесчисленное множество»). Одна из стен Иерусалима несла 14 башен, другая 60, только стена Храма имела периметр в 1100 м. В VI в. население города в пределах 40 тыс.

Рим: по Ибн Хордадбеху (1986. С 104, § 58), длина городской стены от восточных ворот до западных 28 миль.

Константинополь. О нём написано много. Напомню, город в средневековье имел минимум 118 башен. Несколько линий каменных стен, из которых самая значительная стена Анастасия, измерялись километрами.

Антиохия: население в VI в. в пределах 150 тыс. Протяженность каменных стен ко времени Первого крестового похода достигала 37 км.

Дамаск: в VII в. ещё небольшой: 1600 х 800 м.

Херсонес: население в IV–IX вв. 6–7 тыс. (Сорочан С.Б. 2004а. С. 60). На Херсонес я обращаю особое внимание. Он может быть принят как один из эталонов по численности населения, при известной площади и плотности застройки (Сорочан С.Б. 2005), для сравнения с городищами Хазарского каганата.

Для сравнения можно выбрать любые города сопредельных стран, с которыми у каганата были контакты. В первую очередь это относится к Халифату с его сырцовым кирпичным и каменным строительством. Любопытно отметить, что буквально в те же годы, когда при содействии императора Феофила (829–842) возводились стены Саркела – наиболее совершенной крепости каганата, халиф Мутасим (833–842) строит севернее Багдада собственную столицу город Самарра.

Каждый автор может составлять списки по интересующему его направлению исследования, будь то фортификация и строительный материал, население и т. д. Я же преднамеренно выбрал случайные образцы, показывающие, каких размеров и численности населения могли достигать города разных эпох и культур (о численности населения и методике ее расчета см. Большаков О.Г. 2001. С 98-122).

Непосредственно на прежней территории интересующего нас Хазарского каганата существовали открытые, без стен, города Золотой Орды.

Иногда термин «город» трансформируется, уточняя размеры объекта. Так, в XVI–XVII вв. на Дону возникают казачьи стационарные городки с примитивной фортификацией и ещё более примитивными жилищами типа полуземлянок (Рыблова М.А. 2002. С. 26–48). Назвать такие поселения небольшим городом совершенно невозможно, хотя наименование вроде бы к этому располагает. Таким был Черкасск – столица Войска Донского. При основании городка в XVI в. разливы Дона защищали его, к концу XVIII в. они стали препятствием для выполнения столичных функций. Со строительством новой столицы г. Новочеркасска прежняя в самом начале XIX в. официально переводится в разряд станиц и переименовывается в Старочеркасскую. Таких превращений, как и вызывавших их причин, в истории множество.

Не следует забывать, что термин «город» продолжает бытовать по настоящее время, причём применяется к поселениям, существующим с древности, и новым, несравнимым между собою ни по каким параметрам. С одной стороны – Самарканд, Баку, Тбилиси, Москва, Самара и аналогичные с населением в сотни тысяч, миллионы человек. С другой – вчерашние посёлки, искусственно переведённые в категорию городов. На Нижнем Дону, к примеру, бывшие ещё в середине XX в. станицы Семикаракорская и Цимлянская (давшие имена известным городищам каганата) ныне «преобразованы» в города, хотя в занятиях их населения сельское хозяйство, включая приусадебное, продолжает занимать заметное место; архитектура совершенно сельская, но они развиваются, население увеличивается. Сегодня отмечается и обратный процесс. В России, как в древности, идёт деградация малых городов. Пример тому Ростов Великий.

Из перечисленного приходится делать вывод: термин «город» (не только в русской историографии) слишком неопределёнен в применении к любой эпохе. Не буду повторять то, что уже сказано другими историками. Проста и ясна формулировка О.Г. Большакова: «Понятие “город” относится к числу тех, казалось бы, очевидных истин, которые в силу своей очевидности вроде бы и не нуждаются в определении, но именно поэтому труднее всего ему поддаются» (Большаков О.Г. 2001. С. и). Исследователи при малейшей возможности привлекают историческую лексику изучаемых ими регионов и эпох и вкладываемые в неё понятия древних и средневековых народов, т. е. населения этих городов, но для Хазарского каганата мы такого источника лишены.

Для Древнего мира и средневековья в лучшем положении оказываются исследователи, располагающие комплексом в составе письменных и археологических источников. Но даже при наличии письменных привлечение археологических источников крайнее необходимо в силу их объективности. В частности, только раскопки позволяют проверить и оценить достоверность сообщений древних авторов о размерах и численности населения конкретного населённого пункта. Столь же надёжна информация археологии о состоянии ремесла, соотношения скотоводства и земледелия (особенно при использовании методов естественных наук, в том числе палеопочвоведения).

Что касается исторических условий и конкретных причин возникновения города, то труды на эти темы бесчисленны, а концепции подчас несовместимы; многие из них уходят в область философии и общей методологии исторической науки. Обзоры мнений представлены во всех исследованиях по городской проблематике. Для хазароведения чрезвычайно продуктивно в методическом отношении обращение к исследованиям по восточной исторической урбанистике, от древнейшей до раннесредневековой. Достаточно упомянуть труды Е.В. Антоновой, О.Г. Большакова, И.М. Дьяконова, Э.В. Сайко.

Не желая затруднять читателя историографическими экскурсами в востоковедение и его достижения в изучении древнего города, остановлюсь на примере иного характера, почерпнутом из востоковедения. Он привлёк меня стремлением использовать некую общую вневременную схему в изучении города и его становления на примере Ашшура (Бондарь С.В. 2008). Исходный тезис исследования: «…при всём многообразии и многоукладное™ современного общества, при всех изменениях, которые город претерпевал в ходе эволюционного развития человечества, всегда сохранял универсальную структуру своей системы. Менялись исторические реалии, эпохи, калейдоскопом мелькали герои, события, изменялись традиции, но неизбежно проявлялись универсальные законы развития» (Бондарь С.В. 2008. С. 7). Далее в главе «Причинно-системный подход в исследовании древнего города» (заголовок говорит сам за себя) автор определяет «общественно-историческую систему (каковой является и древний город) следующим образом: «Общественно-историческая система – упорядоченная, логическая конструкция, модель, содержащая в своей основе набор постулатов и обладающая в своей совокупности общей функцией по отношению к метасистеме, что позволяет учёному (или научному коллективу) организовать исследования упорядоченным и осмысленным образом» (Бондарь С.В. 2008. С. 45). Некоторое противоречие во фразе заметно сразу. Общественно-историческая система в ней определяется и как объект исследования (город), и как метод. Вся глава посвящена расшифровке «общественно-исторической системы» вплоть до многочисленных графиков сопряженности разных понятий и явлений[2]. Парадокс заключается в том, что в книге вся сложная теоретическая схема не реализована и не могла быть реализована ввиду своей искусственности, а также в силу отрывочности исторических сведений и неоднозначности в понимании документов.

Теоретические поиски С.В. Бондарь интересны прежде всего как неудачная и потому поучительная попытка преодолеть неполноту и отрывочность источников обращением к умозрительной схеме. Этот опыт должен быть учтён и в хазароведении, где база источников по всем типам поселений ещё весьма скудна.