Читать книгу Я выбираю. Роман. Книга четвертая - Вадим Бесов - Страница 7

Часть шестая

Оглавление

Дом стоял посредине поляны.

Пни вокруг от деревьев торчком,

Птицы мимо летели бочком,

Им не нравились сада бурьяны.

Сад вишнёвый спилили, убили,

А деревья в кострищах спалили.


Ноября появились седины,

Но не дали приятного цвета,

И трава, что осталась от лета,

Добавляла угрюмость картины.

Серо-белый нерадостный праздник,

Только ветер гуляет, проказник.


Дом, когда-то красивый и людный,

Облупился и выцвел от солнца,

В паутине большие оконца

Излучали от пыли свет мутный,

Очень редко окошки светились.

Шторы часто во тьме шевелились.


Лес стеной охранял эту серость,

В нём вороны ругались на дом,

Окружили участок кольцом,

Осуждая картинки нелепость.

Вспоминали пернатые вишни,

Как деревья бывали подвижны.


Из деревни соседней собаки

По-хозяйски бродили в саду,

Часто грызлись за пищу-еду,

Постоянные склоки и драки…

Им из дома бросали объедки,

Были эти обеды так редки.


Псы сновали без дела и цели,

Бытия безнадёжность рисуя,

На могиле бездумно танцуя,

Будто все на планете истлели.

Царство мёртвых напомнило это

И бесславный конец всего света.


Из трубы, что на крыше торчала,

Вился часто белёсый дымок,

Видно, жителя брал холодок.

К ночи стужа в оконце стучала,

В ноябре в этот год уж морозно —

Так зима подбиралась уж грозно.


Дом заброшен, но был обитаем,

Ещё теплилась в ком-то там жизнь.

Видно, звезды удачно сошлись.

Облик женщины был узнаваем,

Звали дома владелицу Вера —

Это ей шевелилась портьера.


Одиночество Веру сковало,

Добровольно ушла от людей

И, устав от безумных идей,

В доме старом одна проживала.

Чётко Вера и твёрдо считала:

Мир дошёл до концовки начала.


Не общалась ни с кем ни за что,

Только дети нечасто звонили,

Дом забросить, уехать просили,

Вдруг беда – не поможет никто.

Уговоры все были напрасны —

Твёрдость Веры все знали прекрасно.

Непонятно всё было, конечно.

Может, мир Веру сам оттолкнул,

Как кинжал в спину подлость воткнул,

Ведь жестокость людская извечна.

Толку было, видать, с Веры мало,

Как-то всё так нелепо совпало.


Так одна жизнь свою коротала,

Дни и ночи смотрела в окно,

Находилась как будто в кино,

Ленту прошлого в мыслях мотала.

Было женщине что вспоминать,

Не вернуть те события вспять.


Кресло, плед – таковы атрибуты.

Вера часто топила камин,

Наблюдая за сменой картин.

Убивала часы и минуты,

В окнах годы бежали, мелькали…

«Лучше люди, – ворчала, – не стали».


Посетителей было лишь двое.

Почту носит Надежда – девчушка,

Для неё Вера просто подружка,

Оптимизма дыханье младое.

Незнакома хозяйка со злостью,

Не гнала говорливую гостью.


Раз в неделю соседка по дому

Приходила проведать подружку,

Убирала её комнатушку.

Не могла гостья жить по-другому,

Звали женщину просто Любовь,

Согревала чуть Верину кровь.

Дом соседки в лесу за рекою,

Там Любовь проживала с семьёй,

С многолюдной, весёлой, большой.

Выделялась Любовь красотою,

Очень Веру соседка жалела:

День за днём Веры ясность слабела.


Почтальон доставляла газеты

И продукты по просьбе носила,

Ничего за визит не просила.

К Вере жалости чувства задеты,

Оставляла пакет на пороге

И обратно бежала к дороге.


Все газеты читала хозяйка,

Всё от корки до корки подряд,

Будто некий вершила обряд.

Журналистов изучена байка,

Знать желала, что деется в мире…

Кровь лилась в этой адской квартире.


Прочитав газетёнки, их рвала

И бросала, как мусор, в огонь.

Говорила, всё та же там вонь,

Головой безнадёжно качала:

Беспросветная тьма и погибель,

Скоро свет разменяют на прибыль.


После чтенья сидела недвижно,

Застывала надолго во тьме:

«Вся земля проживает в тюрьме…» —

Про себя бормотала неслышно.

Вера искренне горько страдала,

О судьбе всех людей рассуждала.

А с Любовью потом толковала,

Всё хотела планету спасти.

Вот куда вам такое снести?

И старушку в щеку целовала,

Успокоит с любовью ворчунью,

О людских о грехах говорунью.


Успокоится позже, замкнётся,

Снова в кресло, и плед на плечах.

Вспоминает, как мир весь зачах.

До утра Вера вряд ли очнётся,

Прошлых бед заедали печали,

Когда птицы тревожно кричали.


Плед поправит Любовь бережливо

И уйдёт неспокойно домой:

Как же женщине плохо одной!

И оглянется с болью тоскливо,

Знала Люба историю Веры,

Мужа резкий упадок карьеры.


Веры жизнь вот во что превратили:

Был поэтом известнейшим муж.

Ледяным был для женщины душ,

Когда мужа в саду застрелили,

Подло в спину жестока расправа —

Журналистам продажным забава.


Никого не нашли виноватых,

Цирк из следствия вышел тогда,

А у Веры случилась беда:

Муж прибавился к строю распятых,

Все газеты с ума посходили,

Густо грязью поэта полили.

Растерзала поэта вся пресса,

Все грехи поползли на него:

Книги, может, совсем не его,

Своего лишь хотел интереса…

Оболгали поэта умело,

Веру горе ужасно задело.


Суд решил: было всё ограбленьем,

Цель убийц – лишь богатства поэта,

Обыск всем показал кабинета,

Просто кража была преступленьем.

После выстрелов в дом забежали,

Веру бедную просто связали.


Чуть хозяйку, связав, приглушили,

Дом вверх дном перевёрнут весь был,

Ведь бандитский оплачен был пыл.

К грабежу в масках те приступили.

Было людям нормальным понятно:

Суд запутать хотят, вероятно.


В кабинете возились, сновали,

Всё бумаги бросали в огонь,

Шла по дому горящая вонь.

Веры разума ясность сломали —

Люба знала по Веры рассказам,

По оборванным, спутанным фразам.


Правда, люди нашлись неплохие,

После смерти издали труды.

Стали в Любы семье все горды,

Что соседи у них вот такие.

Стали Вере хоть чем помогать

И её раз в семь дней навещать.

Шла домой всё Любовь, вспоминая,

Очень Веру жалела она,

Посиделки её у окна.

Эх, привычка ужасно плохая!

Как помочь ей из плена прорваться,

Снова жизнью своей наслаждаться?


Ветер зимний походку ускорил,

Лес шумел и готов был к зиме.

Люба бодро шагала к семье,

Хоть визит её снова расстроил.

Ночью ждали сегодня мороза,

Есть надежда на точность прогноза…


Я выбираю. Роман. Книга четвертая

Подняться наверх