Читать книгу Рубикон Брахмы 2 - Вадим Фарг - Страница 6

Вдали от обманчивого спокойствия озера Лехия, там, где яркие прожекторы лагеря «Стрегов» бессильно тонули в багровой мгле, начинался совершенно другой мир. Лес Ягеллона. Он жил своей, чуждой жизнью. Гигантские, мясистые деревья, похожие на мутировавшие за тысячелетия грибы, раскидывали свои плотные шляпки-кроны так густо, что понятие неба здесь было чисто умозрительным.

Вечная ночь царила под их сенью, нарушаемая лишь фосфоресценцией лишайников и редким, призрачным светом, пробивавшимся сквозь плоть исполинских растений. Словно в плохо вентилируемой оранжерее, здешний воздух был пропитан сложным букетом запахов: прелой, гниющей органики, озонового привкуса недавней грозы и еле уловимого, тошнотворно-сладкого аромата, который вызывал лёгкое головокружение. Под ногами пружинил толстый ковёр фиолетового мха, поглощавший любые звуки.

По этому безмолвному ковру скользили тени. Пять теней. Они двигались с отточенной, хищной грацией: их композитная броня «Фантазма» с модулем адаптивного камуфляжа непрерывно меняла цвет и текстуру, идеально копируя переливы тёмной коры и мшистых наростов. Их временным логовом, их единственным островком порядка в этом хаосе чужой биосферы, был десантный бот «Никта».

Разведгруппа вернулась на борт. Чёрный, с рублеными стелс-формами, «Никта» был спроектирован, чтобы нести смерть и исчезать. Сейчас он лежал на брюхе в глубоком, заросшем овраге, похожий на уснувшего хитинового жука. Сверху его укрывала маскировочная сеть «Мираж» – активный комплекс, искажающий и рассеивающий тепловые и электромагнитные сигнатуры, превращая для любого сканера многотонную машину в неотличимый от окружения холодный камень. Внутри пахло остывающим металлом, едкой оружейной смазкой и сдержанным потом профессионалов.

Лейтенант Риго, командир отряда, принимал доклад разведчика, прислонившись к холодному борту «Никты». Он был молод, не больше двадцати пяти, с острыми, точёными чертами лица и глазами цвета мокрого асфальта, в которых горел холодный, почти фанатичный огонь амбиций. Он смотрел, как его люди готовятся к выходу, и на его тонких губах играла презрительная усмешка. Он думал о Каэле. Эта мысль была его навязчивой идеей, его личным демоном и его путеводной звездой. Он закрыл глаза, и смрад леса Ягеллона сменился холодным, стерильным ощущением присутствия роскоши и власти.

* * *

…Зал совета Дома Гаэтано. Величественный, холодный, отделанный полированным тёмно-зелёным нефритом, который, казалось, впитывал весь свет и звук. В центре, под безжалостным лучом голопроектора, стоял капитан Каэль. Легенда. Командир отряда «Sangre Fria». Без своей брони он выглядел меньше, почти заурядно. Его обычно непроницаемое лицо было серым, а плечи, привыкшие нести тяжесть снаряжения и славы, были понуро опущены. В глазах застыло чистое, беспримесное унижение.

После провала на «Прометее» у Каэля не осталось даже права на покой. Его элитная группа погибла под сводами рудника, стёртая стратегией, которую они и представить не могли. Когда всё было кончено, на шахту прибыли те, кто всегда приходит поздно: юрист Дома Гаэтано и несколько военных инженеров в сопровождении специалистов по распознанию и учёту останков. Они прибыли официально, под пристальным конвоем «Стрегов», вынужденные подчиниться унизительной процедуре.

Переговоры со «Стрегов» не были схваткой – это было форменное добивание. Представитель великого Дома позволил Гаэтано забрать тела своих бойцов лишь после того, как юрист под давлением неоспоримых аргументов подписал уступку прав на рудник. Любой их взгляд, любой документ, каждое слово имели привкус поражения.

На базе Гаэтано, под суровым куполом лаборатории, началась та часть работы, которая остаётся невидимой для хроник и рапортов. Команда киберинженеров – специалисты по восстановлению памяти, повелители нейронных архивов – принялась за извлечение следов того, что ещё можно было спасти.

Мозг Каэля, чьё тело ещё хранило технологические чудеса Дома Гаэтано, почти не пострадал в основной своей структуре. Имплантированные резервные ядра, биокристаллы с записью рефлекторных цепей, беспроводные нейролинки – всё это, словно тонкие якоря, держало его сознание и память чуть дольше, чем у других.

Работа велась дотошно. Кибернетики извлекли нейронные кластеры, подключили их к системам расшифровки и перевели в цифровой формат уцелевшие фрагменты памяти. Но на этом реконструкция не закончилась.

В ход пошли все доступные информационные ресурсы: индивидуальные тактические камеры каждого погибшего бойца «Sangre Fria», звуковые лог-файлы, записи тактических интерфейсов, данные оружейной оптики. Искусственный интеллект объединил всё это с данными нейросканов Каэля – его ассоциациями, эмоциональными пиками и даже опосредованными воспоминаниями о напарниках.

За считаные часы был собран невероятно сложный мозаичный образ – цифровое эхо командира, его решений, сомнений и мгновений страха. Модель, такая точная, что даже близкие с трудом могли бы отличить её по голосу или жесту.

Когда подготовка была завершена, зал совета наполнился тяжёлым ожиданием. Луч голопроектора прорезал сумрак, и в центре появился Каэль – или, вернее, то, что от него осталось. Его облик был аккуратно восстановлен по архивам: волевой подбородок, линия скул, едва заметный шрам на виске.

Однако при ближайшем рассмотрении становилась очевидна подделка: в голограмме не было ни тепла, ни дрожи живого голоса, а жесты были словно смоделированы по воспоминанию.

– Тактическая схема… – начал он низким, гулким голосом, – была разрушена неожиданным применением промышленных подрывных зарядов. – Он говорил не торопясь, механически, будто повторяя выученный урок. – Инженер использовал знание инфраструктуры. Группы разделили. Тактическое преимущество было утрачено.

Лорд Гаэтано наблюдал за этим не как за отчётом, а как за необходимым актом очищения: не для того, чтобы опозорить мёртвого, а чтобы сам Дом не повторил ошибки живых. Кибер-Каэль не притворялся живым. Он не выглядел менее внушительно – его поражение было тем трагичнее, что теперь оно стало частью памяти, независимой от воли или забвения. Его жестикуляция была точна, но в каждом замедлении, в каждой микроскопической паузе сквозила неестественность. Лишь когда слайды его взгляда скользили по залу, можно было на пару секунд обмануться, будто так говорит настоящий герой.

– Мы не были готовы к партизанской тактике… – «Каэль» замолчал, будто задумываясь, но то была иллюзия: в этот момент он просто искал подходящий фрагмент памяти. – …Мои люди… сделали всё возможное…

Драматизм момента усиливался тем, что его бойцы, превращённые в строки данных, мелькали позади него – то в виде записей биоритмов, то отрывками боевой хроники. Часть этих данных осталась нечитаемой, безвозвратно потерянной во мраке. В зале не было ни одного человека, кто не чувствовал бы жара утраты – или холода страха: завтра, возможно, именно их голоса будут звучать из цифровых теней. Так, в этот вечер, технологии и память сплелись в урок, от которого нельзя отвернуться. Не дословный приказ, не аналитический доклад – а тень вины, оставшаяся навсегда не только в машинном разуме, но и в людях, собравшихся под нефритовым сводом.

Когда кибер-Каэль завершил монолог, его глаза погасли, а образ застыл безжизненным фантомом, напоминая: поражение бывает не только телесным, но и вечным.

Старый лорд Гаэтано, чьё лицо напоминало высохшую маску, из которой смотрели два уголька глаз, медленно постукивал длинными пальцами по подлокотнику трона из чёрного дерева. Каждый стук отдавался в мёртвой тишине зала, как удар молота по наковальне. Громко. Оскорбительно.

– Двенадцать лучших воинов Дома. Двенадцать комплектов брони, каждый из которых стоит как малый орбитальный крейсер. Против одного выскочки-инженера и толпы оборванцев с шахтёрскими резаками? – Голос лорда, обращённый к мертвецу, был тихим, почти вкрадчивым шёпотом, но от этого шёпота у всех присутствующих по спинам пробегал ледяной холод. – Ты говоришь мне, Каэль, что наша кувалда, способная проломить стену цитадели, не смогла раздавить одного таракана в банке? Ты говоришь, что тебя переиграли тактически?

Риго стоял в тени у стены – молодой, никому не известный лейтенант, допущенный на это позорище лишь из-за безупречного послужного списка. Он слушал и презирал. Каждое слово Каэля было жалким оправданием. Кувалда! Вот именно. Каэль был превосходной, дорогой, но тупой кувалдой. Он повёл своих закованных в броню гигантов в узкие, клаустрофобные штреки «Прометея», где их главные козыри – броня и огневая мощь – стали их смертным приговором. Их разделили, заманили в ловушки, отрезали пути к отступлению. Их расстреливали из-за углов, взрывали под ногами промышленные заряды, заваливали в тупиках. Это была не битва. Это была бойня. Унизительная бойня, стоившая Дому не только элитного отряда, но и богатейшего рудника, который пришлось уступить ухмыляющимся, как шакалы, Стрегам.

«Ты не проиграл инженеру, Каэль, – думал тогда Риго, глядя на ссутулившуюся спину капитана. – Ты проиграл самому себе. Своей гордыне. Своей тактической слепоте. Ты принёс меч на дуэль со стилетом и удивляешься, почему у тебя дыра под ребром». В тот день он поклялся быть другим. Он будет не кувалдой. Он станет скальпелем.

* * *

Через несколько дней старейшины Дома собрали срочное совещание. Зал совета был погружён в полумрак – лишь нефритовый трон старого лорда Гаэтано отражал излучение голографических дисплеев. Его тонкие, по-паучьи длинные пальцы перебирали гравированный перстень – старую семейную реликвию. Его глаза, сверкающие в глубине морщинистого лица, были необычайно живы.

– Имперцы разместят на озере своего инспектора, – произнёс он хрипло, будто рассуждая вслух. – Возможно, даже целую комиссию. Будут следить за каждым движением, а Стреги всё равно будут возводить там свои платформы на костях Ягеллона. Имперский надзор должен быть их гарантией. А мы сделаем его их петлёй.

Он медленно поднял взгляд на собравшихся офицеров Особого отдела.

– Пришла пора отплатить за «Прометей». И не только кровью. Империя ищет повод, чтобы продемонстрировать заботу об экологии, показать моральное величие. – Его губы скривились в презрительной усмешке. – Мы дадим им шанс. Позаботьтесь, чтобы нападение было безжалостным, но не безрассудным.

Лорд сделал паузу, в течение которой по рядам прошёл едва заметный дрожащий шёпот.

– Строительная площадку у озера Лехия должна стать местом казни амбиций Стрегов. Уничтожьте оборудование, выжгите лаборатории – пусть ни одна уродливая машина не доживёт до утра. Персонал Стрегов – излишки. Пусть исчезнут с рассветом, как дурная память.

Гаэтано испытующе взглянул в затянутые масками спокойствия лица офицеров.

– Пусть Империя сочтёт это варварством. Это и есть варварство. Но пусть они не узнают, что оно – дело наших рук. Пусть оно даст нам право на будущее. Империя закроет проект, чтобы прикрыться собственной добродетелью. Стреги потеряют не только Лехию, но и имперскую лояльность. Дом Гаэтано вновь окажется в тени, и следующее заседание по разработке рудника «Прометей» на Визире будет не очередным позором, а нашим реваншем.

Он ещё раз обвёл совещание стальным взглядом.

– Я не жду объяснений неудачи. Только сообщения об успехе, – холодно завершил лорд.

Офицеры Особого отдела молча кивнули. Время реванша пришло. В коридорах Дома Гаэтано уже двигались тени, подчиняясь воле древнего патриарха.

* * *

Система Ягеллона была достойна паранойи любого военного стратега. Это была не просто планета, а драгоценность Дома Стрегов, окружённая не одним, а множеством замков. Внешняя орбита патрулировалась тяжёлыми крейсерами с полиэкранным сканированием, плотной сетью спутников-ПВО и стаями бойцов-дронов, готовых разнести в пыль всё, что не числилось в векселях Дома.

Кольцо ближнего периметра держали сторожевые корветы на сменных курсах – их стража казалась неустанной даже на фоне имперских стандартов. Любой груз, любая шлюпка, даже личные челноки рабочих проходили многоуровневый контроль: маршруты, биосигнатуры, временные окна и коды сопровождения менялись ежедневно. Недаром ходили слухи, что для Стрегов Ягеллон – последний рубеж, где проигрыш невозможен.

Когда высшие советники пожаловались на угрозу со стороны Гаэтано, глава контрразведки только ухмыльнулся:

– Эти шакалы? Пусть побегают вокруг стен, нам бояться нечего.

Однако Гаэтано не собирались ни бегать вокруг стен, ни тем более бросаться на них. Они были мастерами другого рода войны – войны двойных ходов, игры в маскировку и отвлечение. Если Стреги были каменной крепостью, то Гаэтано – тенью на её стене.

Манёвр начался с внезапного – почти обидно наглого – инцидента на далёкой окраине системы. В тот день «потерял управление» грузовой транспорт, летевший с оборудованием для имперского форпоста. Судно, будучи по всем базам абсолютно легальным, внезапно запросило аварийный шлюз на внешнем ярусе спутников Стрегов. Помехи в сигналах, сбои в бортовых протоколах – всё указывало на форс-мажор, никакой прямой угрозы. Но, согласно директиве, обязанность Стрегов – спасать всё, что может быть важно для Империи.

На перехват ушёл целый корвет, два патрульных катера и рой дронов-блокираторов. В шквале экстренных сигналов, неразберихе на командных частотах и потоке бюрократических докладов внимание службы безопасности рассеялось на весь сектор. Офицеры связи один за другим принимали решения – никто не хотел быть тем, кто пропустит критическую угрозу.

На пике этого информационного хаоса, когда один сектор системы стоял на ушах, «Никта» шла другим путём. Без единого агрессивного импульса, без вызова по частотам охраны, без пересечения главных маршрутов – бот двигался как тень вдоль «теневого» сектора планеты, где излучение газового гиганта перекрывало большую часть сенсоров. Бортовые маскировочные поля сводили электромагнитный след к нулю, а моделируемый сигнал реактивных струй имитировал отпечатки списанных пару лет назад ремонтных шаттлов.

Каждый следующий шаг бота был переводом шифров, подменой кодов в топливной сетке и автоматическим клонированием пакетов трафика, чтобы в центральной системе мониторинга появилось ещё одно движение «стандартных ремонтников». Эта тропинка была проложена заранее – щедрыми взятками и старыми контактами среди третьих подрядчиков, чей реестр никогда не обновлялся вовремя.

Когда основной флот был сосредоточен на аварии в другом конце орбиты, а операторы связи пили вторую кружку кофе под рёв автоматических сирен, «Никта» легко скользнула в атмосферу по излюбленной схеме старых пиратов: снизу, в тени планетарного кольца, через слой разрешённого грузового трафика. На самых низких высотах бот сбросил остатки маскировки и включил «спящий режим» – теперь он был просто ещё одним из сотен технических контейнеров, валяющихся в отстойниках. Бортовой ИИ завершил последнюю корректировку: данные со спутников по остаточной тепловой активности легли в электронные рапорты как «малозначительные цели», получив пустую оценку.

Через пятьдесят минут после первого сбоя в дальнем секторе «Никта» коснулась дна тайного оврага у чёрных грибных деревьев Ягеллона. Вся операция заняла менее часа. Бот с командой «Призраков Прометея» был уже на земле, когда патрули Стрегов только докладывали о стабилизации ситуации и искали виновных среди дежурных операторов.

Так был взломан замок, который казался неуязвимым. Преимущество оказалось на стороне тех, кто умеет не ломать силой, а скользить по трещинам, оставленным тщеславием и рутиной врага.

Риго открыл глаза. Воспоминание из Зала Совета схлынуло, оставив после себя лишь холодную, острую как бритва решимость. Его отряд, «Призраки Прометея», был его кинжалом. Двадцать бойцов. Их композитные кирасы «Фантазма» не остановят прямого попадания из тяжёлого бластера, но они весили всего двенадцать килограммов, не сковывали движений и были оснащены системой активного подавления шума и теплового следа. Их сила была в скорости, скрытности и смертоносном, специализированном арсенале.

Риго и его люди привыкли работать в фирменной броне своего Дома – «Гадюка» или «Хамелеон». Но эта операция не позволяла оставлять следов, указывающих на причастность Гаэтано. Поэтому всё, от оружия до мелких предметов экипировки, было закуплено на теневых рынках.

Он подошёл к оружейным стойкам, где его люди проводили последнюю проверку. Двое снайперов, молчаливая девушка по прозвищу Бруджа и её напарник Лобо, протирали оптику своих длинноствольных винтовок «Шёпот-22». Это было страшное оружие: электромагнитный ускоритель разгонял игловидную вольфрамовую пулю почти до гиперзвуковой скорости, а сам выстрел был не громче щелчка пальцев. Рядом технарь, худой парень с нервными пальцами, возился с комплексом РЭБ «Паутина-М».

– Не пали мне мозги своей шайтан-машиной, Вэлоз, – проворчал здоровяк Труэно, закрепляя на спине плазменный резак. – У меня от её гула зубы ноют.

– Не волнуйся, мужик, твои два нейрона находятся вне зоны поражения, – огрызнулся техник, не отрываясь от калибровки. – Система готова. Когда я её включу, они даже на тамтамах друг с другом не свяжутся. Полный вакуум в эфире.

Из тени выступил заместитель Риго, Лео. Коренастый ветеран с обветренным лицом и спокойными глазами, он служил ещё отцу Риго и был единственным, кто позволял себе обращаться к командиру без формальностей.

– Дроны «Москит» вернулись. Периметр чист. Охрана Стрегов ленива и предсказуема, как приливы. Сидят в своей скорлупе и боятся озера. Но, Риго… батальон – даже такой – это всё равно батальон. Если что-то пойдёт не так, они нас задавят числом.

– Не пойдёт, Лео, – холодно ответил Риго. – Мы нанесём удар не по ним, а по их нервной системе. Слепой и глухой гигант не опаснее младенца. Ты поведёшь группу «Браво». Твоя цель – ретранслятор. Без ошибок.

Лео молча кивнул. Он доверял Риго, но опыт шептал, что идеальных планов не бывает.