Читать книгу Сталин. Рефлексия (10 ночей 1941 года) - Вадим Олегович Потапов - Страница 10

А что до нашей невинности, то ему на нее плевать. И те, кто захочет (или кому будет выгодно), тоже наплюют. Благо есть на что сослаться», – Сталин все же взял один листок со стола, перевод радиообращения Гитлера:

"Германский народ, национал-социалисты, После тяжелых размышлений, когда я был вынужден молчать в течение долгих месяцев, наконец наступил момент, когда я могу говорить с полной откровенностью. Москва предательски нарушила условия, которые составляли предмет нашего договора о дружбе. Сейчас приблизительно 160 русских дивизий находятся на нашей границе, В течение ряда недель непрерывные нарушения этой границы. Ночью 18 июня русские патрули снова проникли на германскую территорию и были оттеснены лишь после продолжительной перестрелки.

Теперь наступил час, когда нам необходимо выступить против иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев из московского большевистского центра. От Восточной Пруссии до Карпат располагаются формирования германского восточного фронта. Осуществляется концентрация войск, которая по своим масштабам и по своему территориальному охвату является величайшей, какая когда-либо имела место в мире. Принимая на себя тяжелые обстоятельства, я служу делу мира в этом районе, обеспечивая безопасность Европы и защиту всех стран Европейского континента. Сегодня я решил передать судьбу государства и нашего народа в руки наших солдат. Да поможет нам Бог в этой важнейшей борьбе."

«Не поможет тебе бог, сука. И слов ты внятных не нашел, хоть было у тебя время: ложь, да что-то про жидов (кстати, почему у нас переводят: "евреи"? "Жиды" словарному запасу фюрера как-то более соответствуют. Дать указание, что ли? Нет, нельзя, неправильно поймут…). Пробубнил ты что-то по-наполеоновски несуразное. Тот свое корсиканское –"рок влечет Россию", а ты – свое, фашистское, про иудеев-поджигателей, да жидов-большевиков. У меня слова найдутся, но не сейчас, дай срок».

Сталин вдруг вспомнил: «А ведь у Александра времени тоже не было, но он нашел слова. Ведь также не оратор, да и царь – так себе, но отрывок из его речи до сих пор поминают. Добрым словом поминают: "Солдаты! Вы защищаете Отечество, веру и свободу". Сейчас все по-другому: и вера у всех разная, да и слово "свобода" приобрело новые смыслы. При Александре свобода – свобода от иноземного владычества, сейчас же все больше права да воля.

Хотя и прежний смысл остался, может помочь. И у других слов остался прежний смысл, вот и вставил я в речь, что прочел Молотов, "отечественную войну". И про Наполеона тоже вставил. И три последние фразы: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами." А остальное – плод коллективного творчества, с миру по нитке – нищему рубашка. И нищим этим я назначил Молотов, хотя понимал: мою речь ждали.

Как это у Пушкина:

"Будь молчалив; не должен царский голос

На воздухе теряться по-пустому;

Как звон святой, он должен лишь вещать

Велику скорбь или великий праздник."

Что ж ты не вещал "велику скорбь"? "Великого праздника" ждешь?»

Сталин вспомнил, что сказал Молотову, вернувшемуся с записи речи – мол, "видишь, как хорошо получилось, что выступал именно ты. Я звонил сейчас командующим фронтами, они не знают даже точной обстановки, поэтому мне просто нельзя было сегодня выступать, будет еще время и повод".

«Объяснил, в общем. Точнее: извинился перед соратником – что тут объяснять. Да будь на руках вся информация, ее все равно в речи не используешь, только панику посеешь. А она и так есть, паника.

Будет еще время и повод, – Сталин медленно повторил свои слова. – Только время будет не лучше, да и повод помрачнее. Врать придется, изворачиваться. Говорить о потерях противника умалчивая о своих. Может, лучше вчера было бы выступить – да хоть с той же речью? А потом, как "повод" будет, отправить к микрофону Молотова?». Сталин встал с кресла, сделал несколько шагов на затекших от трехчасового сидения ногах, встряхнулся и подвел черту:

«Нет. Не царское это дело – оправдываться. А оправдаться было нужно – потому Молотов. Кто угодно – но не ты. Ты "вещать" начнешь, когда найдешь правильные слова. Пусть лживые, но – нужные народу. Или – когда не найдешь, но деваться будет некуда. Сейчас еще есть время. И, в конце концов, не так уж все и безнадежно. Может быть, все это – временные трудности. Лиха беда начало, не боги горшки обжигают и т.д., и т.п....»

Сталин вспомнил, что вчера, при принятии решения о создании Ставки Главного командования,⁴³ все собравшиеся в его кабинете предлагали возглавить этот "чрезвычайный" орган именно ему. Но он отказался, предложил Тимошенко.

«Нет, ты просто боишься ответственности. Не в словах дело… Ты просто не знаешь что делать. А слова…

Но ведь Черчилль нашел, что сказать.» Сталин взял листок со вчерашней речью британского премьера и медленно прочитал:

"Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся – да, ибо бывают времена, когда молятся все, – о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в небе германские бомбардировщики и истребители с еще незажившими рубцами от ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им кажется, более легкую и верную добычу. …

За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют, организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий…"

«Может, он свою речь давно подготовил? Не в спешке, не за несколько часов? Может он знал об этой дате заранее? Может быть…

А ведь он пытался тебе об этой войне сообщить. В собственноручно написанном письме, странном письме, личном каком-то. Из нескольких строчек:

"Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов."»

Он получил это письмо 23 апреля, с двадцатидневной задержкой: «Бардак все же в этой хваленой Англии. Сколько бы дней прожил тот, что посмел хоть на минуту задержать вручение личного послания товарища Сталина? А у них подобное – абсолютно нормальное дело: какой-то вшивый посол решил, что раз он сам чего-то такое недавно написал, то зачем повторяться? И зачем об этом докладывать начальству, он сам – начальство, целый сэр⁴⁴…»

Разведка незадолго до войны доложила ему о странных перипетиях с вручением письма английского коллеги. Он читал донесение, улыбался, в принципе ему это было уже не столь интересно, забавно, разве что. А тогда, в конце апреля, ему было не до улыбок. В самом деле, дней за двадцать до получения этой бумаги Вышинский⁴⁵ проинформировал его о пространной ноте английского посла, содержащей кучу претензий к политике СССР на Балканах и стандартные призывы "проводить энергичную политику сотрудничества со странами, все еще сопротивляющимися державам оси" – обычная писулька, можно было и не докладывать. А тут – нечто конкретное, деловое, личное, к тому же. И актуальное: за день до получения письма советский посол в Германии подал немцам официальную жалобу на нарушения границы СССР германскими самолетами. 80 нарушений за 20 дней….

Потому он и дал приказ разведке разобраться с этим письмом. А когда разведка доложила (не по существу, отметил он сейчас, не про описанные Черчиллем немецкие танковые дивизии, а про перипетии с самим посланием), ему этот доклад был не нужен. Он уже все оценил, проанализировал и решил: у Британии все настолько плохо, что даже ее лидер готов выступить в роли провокатора.

«А сейчас у Британии все хорошо. Можно даже с гордостью про английские "рубцы" на немецких самолетах вставить – знай наших! Знаем – только рубцы и можете наносить. Сбивать надо, жечь!

Но, признайся, и у нас не так уж плохо. По крайней мере, мы не одни. А ведь ты еще вчера не верил, что Англия нас поддержит, тому же Молотову перед тем, как выпустить его "в народ", сказал: мол, Гесс⁴⁶ скорее всего договорился с Черчиллем хотя бы о том, что он не будет предпринимать активных военных действий на Западе. Но "Англия – это еще не все", мол "найдутся и другие союзники"… Ошибся… А, может, и не ошибся. Ну, сказал Черчилль свою речь – что с того? Речами войны не выиграются и "рубцами" тоже. А вот чужими руками… В два этапа – если мы проиграем, или в один – если Гитлер проиграет нам. С собственным участием (посильным, естественно, зачем ради русских задницу рвать), или без такового. Нет в его речи ничего конкретного: "мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем" конкретным обязательством не назовешь.

И врагом нашим он остался, даже не скрывает этого:

"Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. По своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы человеческой испорченности. За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. "

Начало речи, первый абзац… Сразу взял быка за рога. А накануне (как мне вчера сообщили), сказал при многих свидетелях: "Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы о сатане в палате общин."

Так что и о тебе он будет "благожелательно отзываться". То есть про то, что ты "крокодил", не скажет, а вот про "образцовый интеллект" упомянуть не забудет. А также про то, что бои в России – лишь важные эпизоды великой битвы за Британию:

Гитлер " хочет уничтожить русскую державу потому, что в случае успеха надеется отозвать с Востока главные силы своей армии и авиации и бросить их на наш остров, который, как ему известно, он должен завоевать, или же ему придется понести кару за свои преступления.

Его вторжение в Россию – это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские острова. Он, несомненно, надеется, что все это можно будет осуществить до наступления зимы и что он сможет сокрушить Великобританию прежде, чем вмешаются флот и авиация Соединенных Штатов. Он надеется, что сможет снова повторить в большем масштабе, чем когда-либо, тот процесс уничтожения своих врагов поодиночке, благодаря которому он так долго преуспевал и процветал, и что затем будет расчищена сцена для последнего акта, без которого были бы тщетны все его завоевания, а именно для покорения своей воле и подчинения своей системе Западного полушария.

Поэтому опасность, угрожающая России, – это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара."

Но хоть "свободными" нас назвал, и на том спасибо. И за слова "не станет договариваться, никогда не вступит в переговоры с Гитлером или с кем-либо из его шайки." Это важно, все же публично сказано, даже с уточнением – "с кем-либо"…. Опять же, по просьбе Майского⁴⁷ сказано: заранее показал свою речь нашему послу английский премьер и советами его не побрезговал. Свои слова обратно не возьмет, но наши – вставит.

Так что ты к нему несправедлив. Вот, читай: "Это не классовая война, а война, в которую втянуты вся Британская империя и Содружество наций, без различия расы, вероисповедания или партии". Тебе это ничего не напоминает? Его двухлетней давности речь в парламенте? Его "теперь нет вопроса о правом или левом; есть вопрос о правом и виноватом"? Тогда тебе эта фраза очень понравилась. Ты даже подумал: будь у них премьером Черчилль, все было бы по-другому. А он лишь депутатом тогда был, бесперспективным к тому же, все достижения и посты – в прошлом. А премьером был Чемберлен, тот еще фрукт.»