Читать книгу Тутытита - Вадим Сургучев - Страница 6

Вообще ух какое лирическое:

Обессловлена ты, обесчуена,

Попой к западу зафэншуена.

Исколол я своей бородою

Твою свежебритую оригами.

Благодарила меня собою,

И стоном лишая Луну покоя,

Ты разводила тучи ногами.

В эту организацию я попал по знакомству. В ту пору от самого завода остались лишь название и администрация, на его территории же работали штук двадцать или больше дочерних предприятий. Они исправно отстёгивали в администрацию завода, а он давал им кров и общее на всех имя, славное своей историей и заслугами, – Кировский завод. То есть у каждой «дочки», конечно, было своё название, но все они относились к заводу и могли при случае козырнуть – мы, мол, такие-то, нас все знают.

Кто-то там печатал книги, кто-то пытался делать гусеницы для трактора, иные резали металл или продавали шампиньоны. Наша организация выгодно отличалась от многих – у нас имелся свой цех, в котором на разных станках можно было выточить какую угодно полособульбу, весьма необходимую рабочему классу любой части России. Необходимости в холодных звонках не имелось, нас и так забрасывали запросами, наивно полагая, что мы и есть тот самый могучий Кировский. Поэтому отдел, где я работал, назвали пространно: «Отдел продаж, договоров и маркетинга». Всё совместили, накидали туда, нагрузили и обрадовались – всё, эти направления прикрыты. Из всего названного мы, по сути, занимались лишь договорами. Потому что какие это продажи – нам позвонили, мы выставили счёт, они согласились, потому что мы Кировский и лучше нас никто не сделает. И потому что какой, к чёрту, маркетинг. Кстати, что это за зверь? Изучение рынка? Но как, если сегодня мы варим уголок, а завтра выпиливаем прищепки для белья? Да и зачем, если все и так звонят, а мы – нас в отделе было пять человек – и так уставали отвечать на входящие звонки.

Связи между количеством договоров, их суммами и получаемой премией не имелось никакой. То есть назаключал много – ты молодец. А если мало – то лишат надбавки. Вот и вся премия. Как на флоте. Лучшее поощрение – это отсутствие взыскания.

И табельная система. Пришёл к полвосьмого, сдал пропуск – и до семнадцати ты его не увидишь, а значит, тебя не выпустит охрана, по периметру колючка, в самоволку не сбежишь. Все полтора года, что я там пробыл, я был в заточении с утра до вечера, я себе виделся этаким сидельцем за правое дело, страдальцем. Ну вроде как пламенный борец за идеи революции. Мы страдаем, мол, чтобы следующим поколениям было прикольней жить, богаче и слаще. Под следующими поколениями я видел себя, только потом, когда заработаю тут много денег. Я в этом не сомневался. Менеджер вообще мало когда должен сомневаться в своём скором обогащении. Даже когда нет никакой связи между продажами и премией, как там.

Как я уже сказал, нас было пятеро в этом отделе. Начальница Ирина, хабалистая девка двадцати восьми – на тот момент – лет. Ещё три дамы плюс-минус года два от Ирины и я. Импозантный, образованный и ещё много такого, от чего – мне казалось – я тут для местных девах буду весьма интересен. И вообще, после недавнего флота в такой цветник – я думал, что это удача.

Месяца через три я понял, что по поводу цветника и удачи я ошибался. Женский коллектив – весьма странная формация для работы. Хорошее настроение – работаем. Плохое – с мужем поругалась, например – вообще не подходи. Вечные склоки и обсуждения кого-то и за что-то. Или просто так, без причины, но постоянно. Иногда Ирке это надоедало, и она крыла девок матом, словно каботажник в Мурманском порту – просто, открыто и смачно. Но чаще всего именно Ирка и затевала те самые обсуждения. В такие моменты я часто выходил из кабинета куда-нибудь, где брутальность была посильнее. В курилку, например.

Мне рассказали историю, как Ира два года назад пришла сюда рядовым сотрудником, но почти сразу выпихнула старую начальницу. Она сказала директору, что на одной из атомных станций её личный дядя трудится директором, а посему она привезёт сюда столько договоров на что ни попадя, что обязана быть минимум начальником отдела. Поскольку её, Ирина, ценность для фирмы будет неоспорима. Директор поверил её пламенной речи. К тому же она была почти тут же подтверждена пусть и небольшим, но договором на какое-то там обследование. Слухи быстро дошли до прежней начальницы отдела. Но Ира в коридоре выдрала той клок волос, дико крича матом; мешать им не пытались. Так Ирина и стала начальником отдела. С тем самым единственным, но ответственным договором у своего личного дяди.

Девки отдела её побаивались. Да и самому мне не всегда в её присутствии было уютно. Нет, ну конечно, те слова из её лексикона я очень даже знал. Мы с ними были даже гораздо ближе знакомы, чем она. Мы просто были родственниками в сравнении с ней. Но я никак не решался перейти в разговоре с ней на удобную ей манеру фраз портового грузчика. Всё же дама. Хотя и от дамы там почти ничего не было, кроме юбки.

Я делал то же, что и все. То есть отвечал на звонки, заключал договоры, отправлял их на производство. Кстати, о договорах. Ира где-то в умной книжке вычитала, как именно надо их оформлять. Где запятые, где абзацы, какой отступ, где цифрами, где буквами – чтоб всё точь-в-точь соответствовало. Она зорко следила за каждым из нас. И не дай бог где-то отступить на знак там, где не надо было. Сразу включался слесарь, у которого опять засорилось, а не должно было, потому что вчера лично проверил, но пришли мутанты, у которых вместо рук задницы, и всё засорили. Дайте, мол, всё сюда, сама сейчас переделаю. И за что вы только деньги получаете, если мне всё самой приходится. Незаменимая, в общем. За это наши девочки подобострастно улыбались ей всегда, когда бы и где бы Ира ни появилась. Хоть в каком настроении.

Кстати, у меня всегда имелся по договорам вопрос, который я так никогда и не решился задать. Какого чёрта у всех иных организаций, которые нам массово слали эти договоры, формы разные. Какие-то другие, с иными отступами, запятыми и абзацами? У их договорных отделов другие учебники? Причём у всех разные?

5.1

Так как я был в отделе единственным мужчиной, меня стремительно стали использовать как курьера, ибо штатных там не было, на них экономили. В любую погоду я возил документы или образцы изделий, часто негабаритные. Меня за это не пускали в маршрутные такси, и мне приходилось тащить всё на себе. С тех пор я не разделяю бытующее мнение, что курьер – вполне приятная такая работа, езди по городу в своё удовольствие. Это же чудо что за работа. Такая, что порой даже непонятно, за что им, курьерам, платить. Сплошное здоровье, а не работа.

Кстати, платили мне совсем мало. Ну для того чтобы целыми днями разъезжать по городу на платном транспорте – точно мало. Бесплатные – те, где я мог показать своё пенсионное удостоверение заслуженного флотоводца – довозили не везде, а у нас как раз адресаты и были в основном там, где ой как не везде. Дали мне однажды полную сумку разного железа, и я её должен был отвезти на терминал Пулково. Помню, как я шёл от угла трассы туда, а там ещё километра два, и с неба на меня пролилось море. Я плыл в этом дожде. Сумка была такая тяжёлая, что мне казалось, что она очень нужна земле, та просто пыталась вырвать у меня из рук эту тяжесть. Я не отдавал. Хотя к концу пути чуть не лишился рук.

Однажды, когда меня снова послали куда-то там, я набрался смелости и сказал, что бесплатно больше не поеду, давайте, мол, на дорогу, а то у меня есть на что, но тогда я опять останусь без обеда. Как и вчера. И почти каждый день раньше.

Тогдашний коммерческий директор, назовём его Сергей, человек с таким животом, что я удивлялся, как он видит педали в своём джипе, когда водит, сказал мне, что конечно-конечно, а то что же я молчу. Сейчас, мол, он посмотрит, что у него на заднице. Он так и сказал. Долго копошился в заднем кармане своих огромных брюк и выудил оттуда что-то мне на дорогу. При этом на пол плюхнулась толстая пачка не наших денег. Евро, как я потом догадался.

Там, на Кировском, я впервые познакомился с ценообразованием. Это был занимательный урок экономики, я его усвоил. Да чего там, я его впитал, как Сахара мочу или как немец баварское пиво. Так я этого жаждал.

Однажды к нам в кабинет влетел Сергей и, отдышавшись, спросил у Ирки, когда она уже сделает этот договор, а то ему звонят. Ира ответила, что договор-то она ему хоть через пять минут принесёт, только какую цену ставить – она не знает, Сергей-то ничего не сказал. Тот хлопнул себя по лбу – мол, как же так, он самое главное-то забыл – и, подумав секунды три, сказал, чтобы Ира поставила восемь миллионов. Та засомневалась вслух – а не много ли. Сергей согласился: ставь семь, не ошибёмся. Потом передумал – слишком ровная цифра, ставь, говорит, семь и сто двадцать три. Сказал и убежал. Обычно подобные разговоры у них проходили где-то там, в секретных экономических катакомбах, и мы ничего этого не слышали. Сегодня был особый день: если не успеть срочно, то всё могло рухнуть. Аврал, короче.

Пока Ира настукивала договор, Сергей ещё раза три ей звонил и менял цифру, она ему всё не нравилась. Он и прогадать не хотел, и напугать заказчика тоже. Мне это было понятно. Вот она, тайнопись экономики, «Капитал» Карла, который Маркс, вот она, приоткрытая дверь в каморку папы Карло. Цифра, как я уже сказал, менялась в сторону уменьшения три раза. Сергей поддавливал вниз, Ира не соглашалась и аргументировала, но в итоге сдалась. Окончательная цифра в договоре была четыре миллиона девятьсот с копейками. Только что распечатанный договор уютно лежал на Иркиной тумбочке и пах миллионами. Сергея не было около часа, мы уже про тот договор и забывать стали. Как вдруг он появился. С порога спросил, какую цену она поставила. Та ответила. Коммерческий сказал, что она всё перепутала и нужно срочно исправлять. И поскольку это наши хорошие друзья, то ставь восемьсот тысяч. Нет, это ровно. Ставь восемьсот тридцать четыре.

Не знаю, как кому, но мне этот математический софизм, когда из начальных восьми миллионов остаётся чуть меньше одного и, что характерно, и то и другое нормально, показался не сильно математическим. Пожалуй, математика никогда ещё так сильно не удивлялась. Я участливо разделил её ощущения.

5.2

В отделе часто появлялся унылого вида мужик лет сорока с лишним. Долговязый, худой и застенчивый. Он почти ничего не говорил, а если и приходилось, то делал это он так тихо, что я почти ничего не мог разобрать. Поэтому я не сразу понял, что он тоже наш сотрудник, зовут его Вова и он как раз и осуществляет работы по тому самому договору, который притащила Ирка со станции. От дяди.

И вот этот Вова задумал уволиться. Его особо не останавливали. Через некоторое время выяснилось, что некому ехать на станцию вместо него. Огляделись вокруг – как это некому? А я? Ну это они так подумали. Тем более что станция-то атомная, а я как раз хорошо в этих атомах должен разбираться. Пригласили меня к руководству и долго убеждали в необходимости помочь фирме, ведь всегда так бывает, что надо помочь. Сегодня ты ей, завтра она тебе. Говорили «пожалуйста» и даже «выручай». В общем, просили, сулили что-то там за это, только помоги. Я сказал, что не знаю, что там, на станции, надо делать. Выяснилось, что это вовсе не беда, поскольку делать ничего и не надо. Только приехать и прожить там месяц или два, каждый день приезжая на станцию, и когда кто-то от руководства придёт, громко сказать, что я, мол, тут. Такой договор, чтобы был человек. Делать ему ничего не надо, но если вдруг что, то он тут как тут. Что именно могло произойти вдруг, я не знал. Никто не знал. И я согласился.

Собирая меня во вторую командировку на станцию, слова «пожалуйста» уже никто не говорил. Только «выручай». И я снова уехал на два месяца.

На восьмой раз мне уже никто ничего не говорил. Начальство просто удивилось, какого чёрта я ещё тут, а не там, где должен быть, там меня, мол, атомы уже заждались, им без меня скучно.

Я не был в восторге от постоянного отсутствия дома, к тому же командировочных давали ровно столько, чтобы на хорошую жизнь оставалась только мысль. Всё под отчёт, каждая копейка. Всё строго и уныло.

Ясное дело, я им вмазал. Да там, где они вообще не собирались ждать. Вместе со мной на этой станции работали ребята из Воронежа. За анекдоты, весёлые истории и пару бутылок на выходные я жил у них, им их руководство снимало квартиры. В свою же организацию исправно привозил чеки, из которых следовало, что я проживал всё это время в гостинице. В целом, никто никого не обманывал, но у меня оставалось хоть что-то для жизни.

На пятнадцатый раз, когда в фирме на меня уже просто кричали: «Немедленно поезжай, ты почему тут, такой-сякой!» – я устал. Устал и ушёл. Я к ним туда не для этого приходил, чтобы почти всё время сидеть в другом городе и подделывать чеки. Меня не держали.

Перед моим уходом у них там реорганизация прошла. Завод слил две конторы в одну, а сверху поставил своего человека. Судя по всему, человек этот был корейцем, так как фамилию носил Пак. Фирма наша прежняя имела особенность: всё взаимодействие с внешним миром, кроме телефона, велось через секретаря. В основном факсом. Все целыми днями бегали и спрашивали друг у друга, отправлен ли факс, не запорола ли его секретарша Валентина, не заставила ли переделать. Слово «факс» там у всех было любимым после «деньги». Уходя, сделал им всем подарок. Сказал, что теперь они все будут отправлять не факсы, а паксы.

Все были в восторге.

Вот какие ещё тут продажи, спросите, никаких тут продаж и нет. Я буду с вами спорить. Весь этот комплекс мракобесия, где, словно на палитре, смешаны в краску цвета муаровой дури и маркетинг, договора и продажи – всё это и есть продажи. С их точки зрения, тех, к кому вы придёте работать. Они ни бельмеса не разумеют в том маркетинге или что там написано на двери вашего отдела. Их интересует лишь то, сколько у них на заднице. Но придёте в виде просящего к ним вы, а не наоборот, и будете вынуждены играть по их правилам.

Я вывалился с того завода и выдохнул их.