Читать книгу Доля ангелов. Рассказы и миниатюры - Вадим Викторович Шарапов - Страница 3

В каждом крупном городе, где есть университет, его корпуса любят разговаривать друг с другом. А вы не знали?

Кто-то недоверчиво хмыкнет и скажет: «Корпуса? В смысле, здания? Вот ведь, выдумал!» Но найдутся и такие, кто понимающе кивнет головой – знаю, мол, слышал. В шелесте ночного осеннего ветра, в гудении проводов, пересекающих улицы, в блеске оконных стекол. Корпуса, воспитавшие бессчетное количество студентов, и в самом деле не молчат. Да отчего бы им и не поговорить?

Вот и этот город не был исключением.

Здания, на которых висели таблички самых разных факультетов, были разбросаны здесь от центра до самых дальних районов. Дальше всех стоял корпус биологического факультета, который прочие считали бирюком и ворчливым занудой, хотя ему всего лишь очень скучно было стоять на месте бывшего болота. Тут поневоле заворчишь.

Но больше всего корпусов было, конечно, в центре – целый квартал, который иногда так и называли «студенческим». Новые дома здесь были перемешаны со старыми, еще дореволюционной постройки, чугунные решетки оград сменялись каменными, и даже чудом сохранившийся старый парк под боком у Главного корпуса шелестел под ветром.

Главный корпус считал себя гуманитарием и большим интеллектуалом. Еще бы, филологический факультет, отделение иностранных языков… Когда Главный говорил с остальными, то ронял слова веско, зная им цену и чуть снисходительно поглядывая на соседей, крыши которых, выступающие тут и там в разных кварталах, внимательно, и даже с некоторой робостью к нему прислушивались. Даже Матфак, сухой педант и логик, превыше всего ценивший цифры, не спорил с Главным корпусом. На то он и главный.

Некоторые корпуса в жизни не видели друг друга – городские расстояния мешают это сделать даже самому зоркому зданию. Так что они порой с легким недоверием слушали голоса невидимых соседей.

– Биофак? Да есть ли он вообще? – хмыкал Математический, щурясь всеми окнами, которых уже загорались вечерние огни аудиторий. – Где доказательства? Да, я порой слышу этот брюзжащий и вечно всем недовольный голос, но что с того? Возможно, это всего лишь чья-то неумная шутка…

– Биофак есть, – как всегда веско ронял Главный корпус, авторитетно поблескивая стеклянным вестибюлем, – он же входит в число моих факультетов. А значит, существует.

– Толку-то от него, – морщился тонированным стеклянным фасадом Юрфак, – птички, рыбки… Неприспособлен к жизни этот ваш Биофак. Провинция какая-то.

– Сам ты, – помедлив, отзывался Биофак, – богатенький выскочка. И все твои студенты, просто пустышки в галстуках.

– Да ты…

– Не ссорьтесь.

Этот медленный, скрипучий голос заставлял все корпуса уважительно и чуть испуганно притихнуть. Еще бы. Когда в разговор вступал сам Административный, даже Главный примолкал и становился как-то меньше размером.

Самый старый корпус, из красного кирпича двухвековой давности, раньше давал приют физикам, а совсем в незапамятные времена – веселым гимназистам. Но времена сменились, физический факультет переехал в другое здание. И корпус стал Административным, словно бы старый полковник получил генеральские эполеты и был отправлен на почетную пенсию. Все другие втихомолку называли его просто – Старик.

Но он помнил многое. Помнил дробный веселый стук каблучков по вечной чугунной лестнице, которую десятилетия только отполировали до блеска, не стерев ни единой ступеньки. Помнил шумные споры «физиков и лириков», смелые эксперименты в аудиториях и студенческие бесшабашные гулянки.

Помнил кровь и боль полевого госпиталя, который сделали в нем во время войны. После этого Старик перестал видеть сны, в которых веселились гимназисты и пели студенты. Все сны смыло страшное госпитальное время. С тех пор он посуровел, говорил очень редко и только по делу. Водил дружбу только со стоящей рядом Церковью, у каменной ограды которой двумя рядами вечно сидели нищие. Другие корпуса Церковь недолюбливали, потому что она очень любила назидательно учить их жизни и неодобрительно покачивала куполами в ответ на каждую, даже самую невинную шутку.

– Вот пусть Старик с ней и водится, – как-то запальчиво пожал каменными плечами Юрфак, отчего одно из красивых стекол его фасада даже пошло трещинами. – Они уж точно два сапога пара, оба такие древние, да столько вообще не живут! Им-то есть о чем поговорить… Консерваторы.

Ввернув умное слово, Юрфак нахохлился и замолчал.

– Гордыня тебя обуяла, – тут же отозвалась Церковь.

– Кто бы говорил, – пробормотал стоящий неподалеку, невоздержанный на язык Истфак. Этот корпус был совсем молодым, лет пятнадцати от роду, и как и положено самому скептическому и вольному из факультетов, порой позволял себе ляпнуть что-нибудь этакое. – Опиум для народа…

– Не ссорьтесь, – привычно уронил Главный.

Но какие бы споры не возникали, а каждый вечер все корпуса – кто степенно, кто нетерпеливо – желали друг другу доброй ночи. «Доброй ночи, коллеги», – суховато летело со стороны Матфака. «Счастливых снов! – радостно бросал Исторический, подмигивая островерхими крышами. – Эй ты там, бросай свою биологию и спи!» «Храни вас Господь», – отзывалась Церковь, поблескивая в сумерках крестами, ловящими последние закатные лучи. «Чао, братцы!» – легкомысленно вступал в разговор даже Физкультурный, который все прочие корпуса считали ужасно глупым и неотесанным, неспособным поддержать самую простую беседу.

«Покойной ночи», – старомодно завершал обмен пожеланиями Старик. И все затихало.

На минутку.

Потому что была еще и Библиотека.

Ох уж эта Библиотека…

Однажды, с десяток лет назад, Главный корпус проснулся ранним утром и очень удивился. Привычный остов полуразрушенного дома напротив, через улицу, оказался затянут паутиной строительных лесов. Там копошились рабочие, и слышалось звяканье инструментов.

– Надо же, пробормотал Главный корпус. Его удивление разбудило совсем еще юный Истфак, который тут же принялся озираться по сторонам.

– Ого! А это что такое? – звонко удивился тот.

– Поживем – увидим, – глубокомысленно ответил Главный. Спрятанный за его спиной Административный насмешливо промолчал и только улыбнулся щербатой каменной ступенькой крыльца. Это было так необычно, что Главный, уже собиравшийся выдать какое-нибудь мудрое, подходящее к случаю изречение, недоуменно поперхнулся и замолчал. Впрочем, Старик тоже не сказал ни слова.

А развалины постепенно преображались, росли, в них появились светлые окна, которые тут же принялись любопытно всматриваться в соседей. Потом, в один солнечный осенний день леса сняли – и все увидели Библиотеку. Это была совсем свежая Библиотека, похожая на ребенка, который жадно глотает книгу за книгой и изучает мир на ощупь. Тем более, что книг у ребенка предостаточно.

Для Главного корпуса Библиотека стала сущей занозой. Она задавала сотни вопросов. Она тут же подружилась с истфаком, который стал опекать ее, как младшую сестренку, еще не умеющую заплетать косички. Она весело здоровалась с брюзгой Биофаком, который, на удивление, отвечал ей вполне добродушно. Она сумела расшевелить даже Старика, который – о чудо! – иногда отвечал на ее вопросы, ухмыляясь своей ступенькой.

Только Матфак настороженно отмалчивался в ответ на все попытки Библиотеки поговорить. Ну, а Главный… Главный навсегда обиделся на Библиотеку за то, что она однажды весело поправила его, когда он неточно процитировал какого-то древнего философа. Впрочем, виду он не подавал, вот еще.

Библиотека вечно о чем-то мечтала и поэтому частенько отвечала невпопад. Вот и вечерами, когда все корпуса уже пожелали друг другу доброй ночи и погружались в сонное молчание, внезапно начинали позванивать провода и чистый голосок громко желал:

– Всем хороших снов, засони!

– Тьфу ты! – вздрагивал Матфак, – да что за глупая шутка!

– Ну, ты и тормозишь, – хихикал Физкультурный.

– Сестренка, у меня все голуби проснулись, – говорил Истфак, приоткрывая глаза окон.

– Кхм, – укоризненно изрекал Главный, но это Библиотеку совершенно не смущало.

– Вы такие скучные! – весело говорила она. – Не-ет, в самом деле, я от вас улечу!

– Только не снова, – вздыхал Матфак и отворачивался. – Как же она надоела со своими выдумками…

Дело в том, что Библиотека мечтала улететь. Ну и что с того, что обычные городские здания не летают? По мнению юной Библиотеки, ничего невозможного для того, кто очень сильно хочет, нет. А она хотела очень сильно. Хотела улететь, и не куда-нибудь, а далеко-далеко, на Балканы. Когда она в самый первый раз сказала об этом вслух, наступило молчание.

– На Балканы? – переспросил Главный. – Позволь, но почему?

– Да потому что взбрела в голову блажь, – саркастически отозвался Математический корпус.

– Балканы-ы, – протянул Юрфак. – Бюджетненько. Лучше уж на Мальдивы.

Но Юрфак по-другому и не мог, это понятно.

– Потому что у меня там прадедушка. Вот почему! – звонко объявила Библиотека. Поперхнулся даже обычно поддерживающий ее Истфак.

– Прадедушка? – растерянно переспросил он. – В смысле, прадед-Библиотека? Или Библиотек, раз он…

Да, – гордо отозвалась Библиотека, – я знаю, что он меня очень ждет, мне это приснилось! И однажды я просто улечу к нему и буду стоять на площади рядом. А на горизонте будут горы, потому что Балканы…

– Все понятно, – презрительно подытожил Матфак, – ни о какой логике речи тут, разумеется, нет.

Он замолчал, и на этом разговор прекратился. Только Церковь еще что-то прошептала о «во многих знаниях многие печали». Да стоящий чуть поодаль корпус Сельхозинститута попытался вступиться – мол, чего набросились все на одну? Но кто ж его будет слушать, чужака…

Библиотека слушала, как засыпают другие корпуса и мечтала. Она твердо знала, что сон, который ей снился чуть ли не каждую ночь – чистая правда. В этом сне она видела город – чистый, открытый всем морским ветрам (да-да, город стоял на море!), со старинными улочками, где асфальт еще не сменил булыжную мостовую. В этом городе жили улыбчивые люди, вечерами в парках и на площадях загорались фонари в чугунных завитушках, и голуби ворковали на карнизе под старыми часами.

И еще там жил ее прадедушка – городская Библиотека, кирпичные стены которой, потемневшие от времени, были затянуты виноградом и плющом. «Я прилечу», – каждый раз мысленно обещала юная Библиотека, перед тем как погрузиться в сон.

Спать, кстати, было не очень удобно.

Все дело в том, что ей очень мешали старые, ненужные книги, которые перекочевали в Библиотеку из здания Главного корпуса, где раньше было книгохранилище университета. Лишившись своих бумажных сокровищ, Главный корпус стал частенько ошибаться, цитируя мудрые афоризмы – вот за это он и обиделся, о чем уже говорилось выше. А Библиотека, наоборот, расстроилась, потому что вместе с полезными, веселыми, умными и интересными книгами получила еще целую кучу макулатуры, которую никто никогда не читал. Есть такие книги – с годами они все сильнее пахнут пылью, но на их страницах нет и следа от пальцев читателей. Эти скучные, невесть кем написанные тома мертвым грузом оседают на дальних полках, мрачно теснятся в шкафах, распространяют вокруг себя убийственную скуку. Они изо всех сил держатся за свое место, и избавиться от них порой так же трудно, как от колючек «собачья радость», вцепившихся в полы вашего пальто после прогулки по мокрому лесу.

Библиотеке очень мешали эти книги. Когда она ложилась спать, то чувствовала их, словно колючки или хлебные крошки на простыне, впивающиеся в кожу, царапающие бока и не дающие досмотреть сладкий сон. Эти «пустопорожние», как Библиотека называла такие книги, топорщились внутри нее, оставляли привкус бумажной пыли и тяжело тянули вниз, мешая взлететь.

Мало того – каждую осень и весну все эти никому не нужные бумажные монстры начинали дружно болеть, жалуясь на сырость, и от этого у Библиотеки напрочь портилось настроение. Однажды она даже накричала на Истфак, совершенно ни в чем не повинный, который после этого не разговаривал с ней целую неделю, обиженно дуясь в стороне. Да, ненужные книги были проблемой. Библиотека растерянно пожаловалась на них Старику, который хмыкнул и долго молчал. Когда она уже подумала, что ответа не дождется, Старик вдруг ожил.

– Когда совсем сильно надо будет – вытряхнешь, – сказал он, и щербатая ступенька на крыльце снова изогнулась в короткой, но доброй усмешке. Библиотека вздохнула и решила не переспрашивать.

Так проходил день за днем, весна сменялась летом, когда все корпуса наслаждались тишиной и студенческими каникулами. Лето сменяла осень, и гвалт первокурсников заставлял Матфак ежиться и вздыхать.

– Все. Скоро точно улечу, – твердо объявила Библиотека в октябре и состроила серьезное выражение лица. Да, ведь у корпусов тоже есть выражение лица, и тот, кто об этом не знает, просто никогда хорошенько не присматривался. У Библиотеки оно обычно было девчоночьи-лукавым, словно у студентки, задумавшей какую-нибудь каверзную проделку.

– Лети-лети, – пробурчал Биофак издалека, – вместе с сезонной миграцией журавлей. Подальше, на юг.

– На Балканы, ага, – усмехнулся Юрфак. Впрочем, он был очень занят и не удостоил своим вниманием какую-то мелочь.

Старик тоже молчал – но вечером, когда все уже заснули, Церковь краем уха-звонницы услышала, как повидавший жизнь корпус о чем-то тихо шептался с Библиотекой. Так тихо, что нельзя было разобрать ни единого слова. Привычно помолившись, Церковь заснула тоже, и разговор так и остался тайной.

Эта осенняя ночь была самой обычной. Лил дождь, низкие тучи ползли, цепляясь брюхом за крыши домов, последние сорванные с веток желтые листья ветер мел по мокрому асфальту и лениво лепил на оконные стекла. Главный корпус ежился в полудреме, вспоминая теплые деньки.

Внезапно за шумом дождя ему послышался какой-то грохот и треск. Главный лениво осмотрелся, но фонари в эту ночь не горели – где-то, наверно, случилось короткое замыкание, а может просто решили экономить электричество. Дождь скрывал даже Библиотеку напротив, и Главный снова задремал, лениво удивившись тому, что она, такая неугомонная обычно, ведет себя как-то слишком тихо. «Странная какая-то гроза… – думал он. – Молний нет… ну ладно».

Утром, когда дождь закончился, Главный увидел, что брусчатка и асфальт вокруг Библиотеки разворочены и громоздятся кучами. За ночь вокруг здания словно выкопали небольшой крепостной ров. Хмыкнув, Главный спросил:

– Это когда успели так быстро ремонт начать?

Библиотека уклончиво пробурчала что-то неопределенное. В другое время Главный корпус насторожился бы, но сейчас ему было не до того – начинался День открытых дверей, надо было показать себя во всей красе, чтобы не скрипела ни одна дверь. Поэтому он ушел в себя и принялся прихорашиваться.

А следующей ночью никакого дождя не было. Но умаявшийся Главный спал так крепко, что ничего не слышал. Не проснулся и Истфак, который почему-то именно этой ночью видел особенно яркий и цветной сон про лето и археологические раскопки у моря. Даже чуткая Церковь не пошевелилась. Да и зачем было шевелиться – ведь стояла тишина, какая-то особенно осенняя, когда уже нет шелестящих листьев, и небо очистилось, и на лужах лежит первый ночной ледок.

Наступило новое утро, и Главный, позевывая, открыл глаза-окна. И потрясенно замер, от неожиданности распахнув двери вестибюля так, что охранники внизу вздрогнули.

Библиотеки не было.

Вместо новенького здания была только квадратная яма от фундамента, на желтом глинистом дне которой стояла вода, а по краям грудами лежали те самые ненужные книги – в основном доклады и собрания сочинений забытых людей, да старые методички. Книги жалобно шелестели нечитаными страницами, но Главному корпусу было совершенно не до них.

– Что за… – потрясенно прошептал он, как всегда, разбудив Истфак. А тот, едва продрав глаза, тут же восторженно завопил, да так, что проснулись все остальные.

– Я же говорил, что у нее получится! Я же говорил!

– Да помолчи ты! – рыкнул на него Главный, в один момент утратив всю свою важность и превратившись просто в растерянное серое здание.

– Это невозможно, – тускло сказал Матфак. – Это просто невозможно…

Но его никто не слушал. Даже Биофак бормотал что-то одобрительное. Внезапно поверх всех разговоров прозвучал дребезжащий веселый смех. Это Географический, второй по старшинству после Старика, смеялся от души, как в молодости. Еще бы, ведь в его памяти не зря хранились планы всех корпусов.

– Ты что? Это ты ей помог? – растерянно спросил у него Главный.

Геофак досмеялся и ничего не ответил, иронично поведя рамой стрельчатого окна, как вздернутой бровью.

Пустая яма подплывала водой, рядом толпились и что-то бурно обсуждали люди в галстуках, всплескивая руками и хватаясь за головы. Внезапно Главный почувствовал, что на душе у него стало пусто и зябко.

– Но как же так, – впервые за много лет он, словно утопающий, который рад ухватиться за соломинку, отчаянно обернулся к Административному корпусу. – Что же мы теперь будем делать? А?

Старик посмотрел на него, и Главный съежился под этим взглядом – невыносимо тяжелым, мудрым, полным ледяного спокойствия и одновременно – теплого веселья. Все корпуса притихли и напряженно ждали ответа.

– Что делать будем… – медленно повторил Старик. – Что делать будем…

Он помолчал еще немного.

– Завидовать будем! – вдруг расхохотался он, и застывшая вокруг осень взорвалась яркими красками.

* * *

А через месяц всем корпусам приснился один и тот же сон.

Они увидели город у моря, и старинные улочки, и фонари, и булыжную мостовую там, где еще нет асфальта. Кофейни с улыбчивыми людьми, где звучала непривычная для слуха речь.

Увидели старинные черепичные крыши на холмах. И платаны на аллеях, и кошек, спящих на столбиках каменных заборов.

Они увидели потемневшее от времени здание, увитое плющом и виноградом.

И рядом с ним, на площади, весело подмигивая яркими окнами, стояла их Библиотека, на ступенях которой теперь было полным-полно веселых студентов. Стояла, и, похоже, была совершенно счастлива.

Ну, еще бы.

Ведь теперь в ней не было ни одной ненужной книги.