Читать книгу Цветы полевые - Валентин Агафонович Лебедев - Страница 20

Ближе к вечеру, чтобы не толкаться и не мешаться другим, с неизменной промысловкой ушел из лагеря. Шурик догнал тут же. Потерся о ноги (тут я!) чуть не сшиб, забезобразничал, прыгнул пару раз на грудь и замелькал впереди среди деревьев. Я решил обойти деревню, пофотографировать, познакомиться с окрестностями. Шурик гонял свистунов-бурундуков, валялся по земле, дурачился, был, как и я, в хорошем расположении духа. Согнали с земли семейку рябчиков, выбили пару, подвесили на деревце – заберем на обратном пути.

Угадывалась старая тропа, давно нехоженая, заросшая подлеском, вся в завалах. Шли недолго. Стали попадаться оплывшие бугорки, с непонятного назначения, почти сгнившими, загородками. Правильной прямоугольной формы. Попался бугорок без оградки, но зато на нем сохранился черный, о двух венцах срубик, всего-то 50 х 150см.

Ба! Как же я, сразу-то, не догадался, это же старое кладбище, а срубик – хантыйская могилка. Ханты не закапывали умерших, клали покойников на землю и прикрывали срубом. Вот и, когда-то разноцветные, ленточки материи, истлевшие, почти одни узелки. Язычники. В двух метрах над землей зелено-черная дощечка. Потянулся к ней, осторожно потрогал. Древесина съежилась под пальцами, превратилась в труху. Просматривалась надпись, глубоко вырезанная ножом. Кроссворд, однако. Внимательно вгляделся, даже в бинокль поглядел. Прочел. Резкими, остроугольными буквами сложилось имя – АЙВАСЕДО УКИТ. Вот как. Видно местный охотник. Земля ему пухом. Попадались еще срубики, в глубине кладбища оградки еще сохраняли форму. За несколькими, расположенными особняком, деревянные пирамидки с резаными полумесяцами. Мусульмане, скорее всего татары. Уже история. Побродив еще с полчаса среди могилок, вернулся на тропу.

Тому, что случилось в следующую минуту, если бы мне рассказали, я бы никогда не поверил, но, чем черт не шутит. Жизнь преподнесла очередной сюрприз.

Метров через пятьдесят, огибая небольшую лужицу, поскользнулся, каблук резинового сапога съехал с чего-то твердого и скользкого и я, в прямом смысле, сел в лужу. Поднялся, отряхнул грязь. Носком сапога пошарил в раскисшей земле. Проступило что-то неестественно белое, похожее на фарфоровый черепок. Зацепил пальцами, обтер. А сердце уже учащенно билось. Кровь хлынула в голову. Предчувствие? А вдруг!??

Это был осколок блюдца, да, с голубой каемочкой. Боковая часть без донышка. Весь в мурашках, руками залез в грязь и стал искать. Еще осколок – порезал палец, еще… Да, донышко! Господи! Если ты есть на свете! Перевернул, обтер и застыл. На белом кусочке фарфора, чуть с боку от середины стояло, нанесенное синей глазурью клеймо. Овал, с контурами чайника, по кругу четко читалась надпись: РСФСР ДМИТРОВСКАЯ ФАБРИКА. Сверху 2с и внизу родным сочетанием букв: СТ. ВЕРБИЛКИ.

По щекам потекли слезы умиления. Это надо! Где-то за тысячи верст от дома, в таежной глуши, в центре земного шара, на шумливой, сибирской речке Ма-тыль-кы, я нашел весточку из дома, отправленную мне из, почти, полувековой давности, еще до моего рождения, которая ждала меня здесь сначала простым блюдцем, а потом уже осколком. Дождалась!!!!

А ноги уже бежали в лагерь, губы шевелились и складывали в слова буквы: ре-бя-та… я нашел… Задохнулся и вывалился к палаткам. Объяснить словами не мог ничего, только тыкал и тыкал пальцем в такое родное, близкое и далекое прошлое. Все всё поняли. Меня зауважали еще больше.

Дмитровский фарфоровый завод был основан в поселке Вербилки английским купцом Гарднером в 1700 каком-то году, входил в товарищество Кузнецова. Мой прадед Лука Филатыч Лебедев был главным бухгалтером, вторым лицом на фабрике. Жизнь всех жителей Вербилок, каким-то образом, связана с заводом. Клеймо, обнаруженное на найденном черепке, означало изделие второго сорта и применялось с 1928 по 1936 год. Такие дела.

Подлатали избушку. Разобрали разрушенную часть крыши. Пожертвовали брезентовым чехлом от спальника, растянули его над еще сохранившимися лиственничными стропилами, пропустили поверху обрешетку. С ели пластом срезали кору (не весна – плохо снималась). Подсунули, придавили слежками. Почти евроремонт. Внутри прибрались – вытащили с нар прелую подстилку, из-под нар какое-то тряпье, убрали голый лапник, повыметали мелкий мусор, обмахнули стены. Сожгли все на костре. Переложили очаг, укрепили колосники. Поскоблили стол. Пол застелили свежими еловыми ветками. Затопили каменку. Покоптились в дыму, покашляли. Прогрели помещение, дымоход просох, и над избушкой завился голубоватый дымок, поднялся над деревьями и, подхваченный несильным ветром, понесся над тайгой, разнося по округе запах человеческого жилья. Тут же под нарами и по углам зашуршало, запищало, замелькали мыши-как же без них? Решил изготовить рыболовную снасть.

Моток капроновой веревки, на конце, из неё же два поводка, кусок, высушенной и завитой в трубку бересты сантиметров пятьдесят. Короткий поводок закрепил на заднем конце бересты, длинный на переднем, что бы «кораблик» был под углом к течению. В середине бересты, через дырочку пропустил основной поводок метра в два. Привязал с разбежкой в пять сантиметров два тройника. Под стрехой избушки нашел висевший на гвоздике кусочек вязальной проволоки. Десяти сантиметровый отрезок её приспособил перед тройниками. Примитивно, грубо, но достаточно прочно и надежно. Оставалось поймать наживку. Нет ничего проще! Берется стеклянная банка из-под овощного ассорти. За горлышко привязывается веревочка. В банку кладется хлебный сухарик и банка размещается на полу в лежачем положении. Непуганые серые грызуны сразу парами, не обращая внимания на человека, забираются внутрь и начинают драться. Остается только потянуть за веревочку и поставить банку. Поймал пяток. К вечеру спустился к перекату.

Выбрал место, чуть ниже стремнины, зацепил мыша с двух сторон тройничками и спустил «кораблик» на воду. Нос «кораблика» уперся в течение и потащил наживку к середине реки. Потихоньку отпуская бечеву направил его в быстрину. Кораблик забегал туда-сюда, мышка заиграла по поверхности. Шлепок! Заискрились брызги. Не прозевал. Ослабил натяжку, кораблик потянуло в сторону и вот тут я подсёк. Бечевка напряглась, забилась, обнаруживая добычу. Свеча! Над бурунами взметнулось продолговатое, с раскрытой пастью, яркое, с красным, со сливовым отливом хвостовым плавником, мощное тело хозяина речного переката. Неравная борьба, таймень, хлебнув воздуха, сдался, под конец закрутив еще одну свечу.

Рано утром значительно ниже по перекату вытащил еще одного. Точно такого же. Небольшие, как подрезанные (не больше восьми килограмм) были первыми и последними тайменями, которых мне удалось поймать в жизни, почему-то так сложилось.

Во второй половине дня захолодало, ветром натянуло черноту, пошла изморозь, к вечеру снежная крупа зашелестела по веткам деревьев, по крыше избушки, по стенам палатки. Натопили печки, проверили еще раз рюкзаки, инструменты, боеприпасы, другой груз – всё то, что будет сопровождать нас в дальнейшем маршруте. Завтра уходим. Взяли с собой минимум, даже спальники не берем. База в Хантах настаивала на свертывании работ. Октябрь, зима не заставит себя ждать, а нам еще выбираться. Решили заложить еще пару-тройку реперов и drang nach28 Верхне Имбатское.

Встали до рассвета, заправились, навьючились, попрыгали (не гремит ли что). Привязались к последней отметке и пошли, где по воде, где вдоль берега, по звериным тропам. Замелькали километры, день, ночь, день, ночь, все дальше и дальше, приближаясь к тому месту, которое только в девяностые годы обзовут, как ЦЕНТР ЗЕМЛИ РУССКОЙ. Это недалеко от селькупского поселка Ратта, что в верховье реки Таз.

По всему маршруту закладывали репера. В нашем случае репер, это двухметровая металлическая труба, на одном конце которой приварена геодезическая марка (чугунная шайба, размером напоминающая хоккейную, с литой надписью по кругу ГУГи К РСФСР, в середине выпуклость, в виде небольшого шара, верхушка которого и определяет координаты – высотные и горизонтальные). Нивелировка второго класса прокладывается в труднодоступных районах по берегам рек, по зимникам, по местам, где почвы меньше всего подвержены эрозии. Репера закладываются через пять-семь километров. Восстанавливается через пятнадцать-двадцать лет. Не «бились» какие-то высотные отметки. Полным ходом шла подготовка к разработке недр для добычи нефти, газа. Наш отряд и был брошен на восстановление «не бьющих» звеньев сети. Часть реперов находили старые, где-то закладывали новые, промежуточные (своя каша). Делалось это так.

На площадке два на два метра снимался растительный грунт. Разжигался на ней большой костер. Производился отжиг грунта. Вечная мерзлота, однако. Откапывали оттаявший слой, и снова отжиг. Рядом еще один костер – для накаливания лопат. К горячей лопате не пристает грунт. И так несколько раз, пока не углублялись на два с половиной метра. В низу, в приямке пятьдесят на пятьдесят сантиметров, цемент замешивался с песком, погружалась нижним концом труба и всё закапывалось. Сверху ставился осиновый столб, делалась оградка из слег. Все – репер заложен. Чтобы не терять время, репера закладывали ночью, на пересмену ковыряя мерзлый грунт. За шесть – семь часов управлялись. Рекорд 4,5часа.

Ночевали у костра, как придется. То устраивали постель из лапника за выворотом, смолевые корни горели долго и жарко, то просто, сооружая нары из срубленных не толстых осинок или березок, то запаливали огромный костер, прогревали почву, костер передвигали, а на прогретое место стелили лапник и прижимались друг к другу на недолгий чуткий сон. То и дело снились пожары, вскакивали, тушили тлеющие телогрейки, дымившиеся резиновые сапоги. Поизносились, пооборвались, издергались, глаза слезились от дыма.

Как-то в день потеплело и повалил густой, мокрый снег. Лег сразу десятисантиметровым слоем, все выбелил, вымочил. Работу приостановили. Развели костер, решили обсушиться и обустроить ночевку. Вокруг костра соорудили вешала. Разместили всё: телогрейки, сапоги, портянки. Раздевались донага, сушились капитально. Тут же пристроили ведро с кашей, плюхнули две банки тушенки. После каши пристроили ведро с чаем. Хорошо! Вскипело, сняли ведро, закинули пару пачек чая. Оставалась последняя кружка сахарного песка. Посовещались – оставлять половину на завтра или сыпать всё? Чего мелочиться? Сыпанули всё. Валдис подвинул ведро к костру – пусть вскипит. Вскипело, он потянулся к ведру, качнулся, задел вешало. Что-то свалилось в костер, что-то на землю, одна портянка попала в ведро с чаем. Первым среагировал Горбатенко – выхватил портянку из кипятка. Отодвинули и ведро.

– Ну что, обормоты!? Чай наливать?

– Конечно! Не пропадать же добру!