Читать книгу Жизнь русского - Валентин Колесов - Страница 6

– Я однажды чуть не взорвал всю Полтаву, – так он рассказывает истинную быль о коротком замыкании на бомбе.

В большом зале он делал свою обычную работу – проверку радиодатчика, установленного на бомбе. Нос бомбы – поворотная четверть сферы – был открыт. Толовый шар бомбы находится за носовой частью, то есть прямо перед ним. Он подвез аккумулятор и стал подключать к радиодатчику кабели. Один кабель упал на аккумулятор, его разъем попал прямо на плюсовую клемму. В этом месте возникла мощная искровая дуга. В долю секунды он ударил ногой по кабелю и прекратил разряд.

До сих пор он считает несовершенной, мягко говоря, электрическую схему контроля. Авторы – нестерпимые гении Харитон и другие – немножко недоработали. Короткое замыкание в цепи произошло через корпус бомбы, никаких предохранительных, защитных элементов в схеме нет.

Конечно, насчет всей Полтавы можно еще подумать – дело в том, что центральная часть (ядерный заряд) в бомбе не стояла, это не допускается при проверках. Но если бы взорвался только шар с полтонной тола, то и это было бы интересно. На терактах от взрывчатки в 200 грамм погибают десятки людей. Его бомба уничтожила бы полностью здание, а также и соседние здания, начиненные заряженными бомбами… Да уж, атомную базу предусмотрительно разместили в десятке километров от города.

Маршал Судец, командующий дальней авиацией страны, приехал в часть очень удачно – на следующий же день (визит-эффект). Маленький, черненький, злобный, похожий на Гиммлера, он стоял перед шеренгой офицеров на месте происшествия. Слов было мало, врезалось только:

– В войну за такие вещи ставили к стенке.

Вечером он шел один по военному городку и переживал. «Происшедшее – случайность, не виноват я. За это лишать меня жизни?…» И в то же время было ясно, что в войну маршал сделал бы именно так. Таков порядок – наказать в острастку другим, если не виновного, то хотя бы причастного. Могильный ветерок, ужас неизбежности – мелькнуло и прошло. Осталось только гордиться быстрой реакцией – ударом ноги по аккумулятору.

Его вообще никак не наказали. Гауптвахта – слишком мягко. Депремировать – в армии нет премий. Начальству выгоднее было замолчать само событие – маршал знает, указаний не дал…

Когда же на коллективном выезде на речку утонул подвыпивший капитан, дело кончилось снятием с должности командира части. Утопленника не замолчишь, о принятых мерах доложили по команде. Естественно, в работе командира части обнаружились и другие упущения.

Министром обороны был маршал Жуков. Министр был суров, но справедлив. Каждую неделю зачитывались его приказы с неизменной жуковской тройчаткой СПУ – снять, понизить, уволить. Например, некий ретивый лейтенант приказал двум солдатам привязать швабру к рукам непослушного третьего и двигать его руками – мыть пол. Жуков уволил из армии лейтенанта, понизил в звании его прямого начальника и снял с должности командира части. Так на практике преодолевалась неопределенность (энтропия) – вину каждого из троих измерить трудно, но оставить без наказания нельзя. Язык жуковских приказов отличался суровостью и краткостью. Один из приказов обязал генералов столоваться вместе с офицерами – быть с народом. Отмечая излишнюю тучность генералов и офицеров, он ввел еженедельные спортивные занятия – на весь день. Славно поиграли молодые офицеры в футбол и другие игры… Сожалели: зря сняли Жукова, хороший был министр. После него играли только полдня.

Министерство атомных бомб (среднего машиностроения) решило создать собственные контрольно-измерительные лаборатории. Одну из них – в полтавской части, для работы по всем украинским атомным объектам.

Колесов попросился в эту лабораторию и был назначен начальником. Решение его было необычным (неординарным). В то время еще не было почина и линии партии о переходе на отстающие участки с понижением зарплаты. Он невольно опередил будущий почин Валентины Гагановой. Зарплата действительно понижалась на двадцать процентов. Наверно, никто из его товарищей не пошел бы на это. Кроме того, он выбывал из престижной атомной команды, где были виды на дальнейший служебный рост.

Один из сослуживцев снял подозрение в бескорыстии (альтруизме): «Хитер Колесов, на гражданку метит» И он был прав – там эта специальность широко распространена. Государство установило эталоны длины, веса и другие, с которыми должны сверяться все обмеривающие и обвешивающие. Созданы контрольно-измерительные лаборатории проверки точности гирь, весов, мер длины, часов, электроприборов и др.

Министерство решило иметь свои собственные лаборатории, очевидно, по соображениям секретности – как бы враг по набору сдаваемых на проверку вольтметров и амперметров не догадался о наличии на аэродромах атомных бомб. В результате возникла проблема – лаборатория из четырех человек должна охватить все виды проверок, которыми на гражданке занимается разные специалисты: механики, электрики, радисты и другие. Зато Колесов обрадовался возможности хорошенько разыграться, поработать серыми клеточками. Самостоятельно изучил техническую литературу, в вузе этих знаний он не получал.

Вскоре министерство направило его и еще трех начальников лабораторий на три месяца в свой главный атомный центр – Арзамас-16, ныне город Саров.

Жизнь окрасилась яркой страницей – он побывал в центре создания атомного оружия. Город примерно на сто тысяч жителей находится в центре огороженной лесной зоны. При въезде-выезде – тщательная проверка документов. Внутри – обычная городская жизнь – магазины, кинотеатры, театр, заводы, институты и даже хулиганы. Романтический размах… В местной лаборатории он осваивал свою профессию. Ходил в театр, в кино, на каток.

Строгий режим и величие системы не исключали простейших сбоев. Начальники лабораторий приехали в центр с месячным запасом денег. О дальнейшем никто не позаботился. Им запретили какое-либо общение со своим начальством на местах и в Москве. Деньги кончались. Они пошли к начальнику центра Александрову. Нет, не академик, но тоже историческая личность. Энергичный, волевой, решительный, лет сорока – настоящий советский директор – он, во-первых, принял их (это тоже надо отметить), во-вторых, расспросил об их делах и обещал все решить. Кое-как они прожили еще пару недель, но деньги так и не пришли. Пошли снова. Начальник оправдал свой волевой образ – при виде их он разгневался:

– Что вы ходите, я все решил!

– Но мы ничего не получили, – робко сказал Колесов.

Александров осекся, замолчал – система оказалась сильнее его. Деньги пришли через день. Когда они возвращались через Москву, полковник из управления слегка укорил их:

– По таким вопросам не следовало обращаться на такой уровень.

Значит, хороший скандал (раздолбон) устроил Александров и этому полковнику, и всему их управлению.

С большим азартом он влез в новую работу. Освоил методики проверок и обучил техников. Изобретал способы проверок, иногда рисковал. Некоторые решения были простые как мычание. Так, например, секундомеры проверяли по радиосигналам точного времени. Кто мог возразить, что нельзя, что такой метод не утвержден? Ведь использовался самый точный эталон.

Обеспечил проверки на своих объектах – здесь в Полтаве, в Белой Церкви, в Стрые и еще трех городах – нет вопросов. Только радиоаппаратуру он проверял сам: проверка сложная, ездил в другие города на автомашине, иногда на самолете.

Ни командир местной части, ни окружное начальство в Виннице его не контролировали.

В подчинении три офицера – инженер и два техника. Техники пришли с аэродрома, из самолетной обслуги. Старше начальника на десяток лет, семейные, с детьми, с большим жизненным опытом и четкой установкой – дослужить до военной пенсии, для чего – не попасть под сокращение. Работали старательно. Жили спокойно, без конфликтов.

Старший лейтенант Селезнев раньше, до женитьбы – жизнерадостный красавец, любимец женщин, попоек, гулянок, но – чтущий устав. Теперь он примерный семьянин, побаивается своей красавицы-жены, никаких пьянок, обильная и жирная пища против подозреваемого туберкулеза легких. Сильно растолстел, но лицо оставалось мужественно красивым. Откровенно подобострастен к начальству – мелкие услуги для дома, лесть. При подаче с хорошим юмором это сходило за широту души. Последняя – широта души – тоже имелась. От него Колесов набрался рецептов солдатской мудрости типа: «Нас толкнули, мы упали, нас подняли, мы пошли», «Не предлагай ничего нового, сам будешь исполнять» и т. п.

В установке «выжить» он все-таки не перестарывался. Его история с майором КГБ стала для Колесова классикой на всю жизнь.

Майор – сотрудник КГБ в их части – пригласил Селезнева для беседы в первый же день его прихода. Долго говорил о бдительности, об особом режиме и уже подбирался к главному – к нашей общей задаче по сохранению гостайны, выявлению опасных настроений. Тут Селезнев прервал его:

– Товарищ майор, я не пью.

Майор опешил: – А при чем тут пью, не пью?

– Нет, серьезно, товарищ майор, не пью ни капли. Мне категорически нельзя пить.

Они покрутились несколько раз вокруг этих фраз, Селезнев однообразно повторял только то, что он не пьет. С этим майор и отпустил его.

Через некоторое время майор при встрече обиженно сказал Селезневу:

– Так ты считаешь, что в нашей работе нужно пить?

– Да нет, – обрадовался Селезнев, – я вам серьезно говорю, что я не пью, здоровье не позволяет. А когда люди секреты разбалтывают? По пьянке, когда выпьют. А я, товарищ майор, не пью, ни капли не употребляю.

Майор махнул рукой и отошел. Он все-таки завербовал кое-кого в сексоты. По глупости они проявлялись – вычислялись сослуживцами и высмеивались за глаза.

На должность инженера прислали москвича Одинцова. Человек живой, общительный, языкастый, из привычного круга молодых офицеров – свой парень. Он быстро сошелся с Колесовым и с его товарищами по атомной команде: спорт, отдых, развлечения. Одно было плохо – он не любил и не хотел работать. Техники его недолюбливали. Через полгода Одинцов, сын генерала, героя войны, перевелся в атомную группу другой части. Потребовалась характеристика. Проявив практичность, то есть некоторую беспринципность, Колесов составил ее обтекаемо положительной. Уже после отъезда Одинцова почему-то запросили повторно дать характеристику. Тут-то он и развлекся. К каждой фразе прежнего текста добавил «но» и «однако». Например, после слов «к работе относится ответственно» добавилось «однако порученные задания не доводит до завершения». Успокоил свою совесть. Известная схема – негодный работник отовсюду выталкивается и попадает наверх. С опозданием, но Колесов вышел из схемы.

Три года он работал начальником лаборатории. Эта первая самостоятельная работа оказалась опытно-показательной – в части плюсов и минусов. Присущее ему самолюбие (гордыня) настраивало на работу ради общего блага, а не для карьеры, не для угождения начальству. Поставил цель: охватить объекты всеми видами проверок, сэкономить на использовании гражданских лабораторий и увеличить тем самым общее благо.

Офицер из управления передал ему мнение окружного начальства: Колесов хорошо организовал работу, охватил объекты проверками. Он искренне удивился, более всего потому, что не предполагал внимания окружного начальства к работе, второстепенной по сравнению с работой атомных команд. Для опыта жизни важен был вывод: общее и личное благо могут не противоречить друг дугу. По делам их судите о них. На языке официоза: совпадение общественных и личных интересов.

Выявились и минусы. Интересно, что у них общий с плюсами источник – та же гордыня. Последствия – конфликты.

Пока он был сам по себе – рядовой работник без подчиненных – все шло спокойно. Сам он мало нарушал, попытка подрыва Полтавы промелькнула без последствий. Унижений от начальства он бы не потерпел, но пока как-то везло, или он поводов не давал. Военная служба хорошо приучает к уставным нормам – отдавать честь старшему, вставать при появлении командира и т. п. Соблюдение их превращается в лишенный унизительности ритуал.

Однако в должности начальника, хотя бы и совсем маленького, появились основания для обиды за подчиненных. Конфликт возник из-за дежурств по части, которыми стали перегружать его лабораторию, очевидно, как вспомогательное подразделение.

– Иваныч, все-таки не дело – по три раза в месяц дежурить по части. Другие по разу, – говорил Селезнев.

Подначка подействовала, он счел постыдным отмалчиваться.

Новый командир части Соколов – хороший человек. Разумный, демократичный – вместе с офицерами играл в футбол. Колесов тоже его уважал. Пришел к нему с намерением проявить принципиальность, то есть пришел со своим минусом. Выразил возмущение (?!) по поводу частых дежурств:

– Лаборатория работает не только для данной части, но и для других частей округа, и если положение не изменится, я вынужден буду обратиться к вышестоящему руководству.

Колесов стоял, полковник сидел.

– Пошел вон! – вдруг сказал он.

Колесов вышел и сразу же написал жалобу.

Жалоба имела некоторые последствия. Как сказал ему офицер из управления, командиру было указано, но и тон жалобы был признан неподобающим.

Нескоро он понял, что его минус не только прямота, принципиальность но и непрактичность, неумелость. Ему было 25 лет. Конечно, командир схамил, может быть, по причине своей же гордыни. Однако сам он проявил просто глупость. Нужно было поговорить спокойно, без вызова, расписать непомерный объем работ, поплакаться и, может быть, не раз. Во всяком случае, этого хватило бы и для отчета перед подчиненными.

Другие проявляют практичность и умелость почти от рождения.

Эта история имела еще одно последствие. Соколов задержал присвоение ему очередного звания – капитан. Просто не послал документы, хотя по правилам полагалось. Через полгода, когда его товарищи уже стали капитанами, Соколов зашел в лабораторию. Поговорили, старший лейтенант покаялся в своей горячности (искренне). И вскоре стал капитаном.