Читать книгу Русские женщины привилегированных сословий в Италии и на Лазурном берегу Франции - Валентина Петровна Олейникова - Страница 3

Глава 1. Формирование и развитие российской диаспоры в итальянских государствах
1.2.Установление дипломатических отношений, оформление законодательной базы выезда русских подданных за рубеж

Оглавление

Попытка оформить юридические отношения между Российским государством и его подданными, выезжавшими за пределы своей страны, впервые была сделана Петром III в манифесте 1762 г. «О дарованиях вольности свободы всему российскому дворянству», определившим статус русских дворян, пожелавших находиться за рубежом (о других сословиях в эпоху крепостничества не могло идти и речи). Данным документом была констатирована необходимость возврата на Родину для исполнения своих служебных обязанностей в случае надобности: «Кто ж, будучи уволен из нашей службы, пожелает отъехать в другие Европейские государства, таким давать нашей иностранной коллегии надлежащие паспорты… с таковым обязательством, что когда нужда востребует, то б находящиеся дворяне вне государства нашего явились в своем отечестве, когда только о том учинено будет надлежащее обнародование. То всякой в таком случае повинен со всевозможной скоростию волю нашу исполнить под штрафом секвестра его имения»[100]. Таким образом, именно своей готовностью исполнять гражданские обязанности, лицо дворянского происхождения получало гарантию неприкосновенности его недвижимой собственности во время отсутствия на территории России.

Российские же дворянки (в отличие от европейских) получили право отчуждать собственность и управлять ею уже в 1753 г. – со времен правления императриц. В имущественном положении русской женщины сложилась феноменальная ситуация – имущественная самостоятельность при полном личном подчинении мужу. Это доказывают источники права: «После смерти мужа вдова могла требовать от его родственников возврата своего имущества… За долги мужа жена не отвечала. Задолжавший отец семейства отвечал самолично за свой долг, без привлечения к взысканию жены и детей».

В XVIII в. Сводом законов Российской империи была установлена полная раздельность имущества супругов[101]. В 1775 г. обручение и венчание были объединены в один акт, что продолжило укрепление независимого положения русской женщины. Приданое стало имуществом жены, которым муж не имел права пользоваться и распоряжаться. Получая в личное дарение земли с крестьянами, «благодаря которым они могли жить совершенно независимою жизнию»[102], дворянки-женщины, как и мужчины, могли также воспользоваться правом выезда. Одной из первых получила имения и другое имущество княгиня Е. Р. Дашкова в награду за ее службу[103]. Вскоре она воспользовалась правом вольного путешествия по Европе.

Но такие дарения для женщин в ту эпоху были скорее исключением, чем правилом. Дворяне гораздо чаще и в больших масштабах, чем дворянки, «пожинали весомые плоды в награду за службу государству». Реально обладая широкими правами владения и распоряжения имуществом, формально замужняя дворянка не могла ни работать, ни путешествовать без разрешения мужа (но могла уже выступить с предложением о совместном путешествии – В. О.). С 1700 по 1749 г. среди 105 человек, получивших пожалования из дворцовых земель, имелось только 12 женщин[104]. Но именно «при императрицах» женщинам в больших масштабах стали жаловаться «земли с крестьянами и другие … награды, благодаря которым они могли жить независимой жизнью. … Чаще стали появляться такие брачные союзы, в которых главою дома были не мужья, а их жены»[105].

Дворяне же (и дворянки), уезжавшие за границу без разрешения монарха, могли подвергнуться конфискации имущества. Европейцы в своих записках отмечали: «Если русский сумеет хитростью выехать из страны, ему запрещают вернуться, а все его имущество конфискуют»[106]. Тем не менее, документ с восторгом был встречен большинством дворян: «Пребывание на Родине приобретает особую ценность с тех пор, как император оказал нам отменную милость. Даровав свободу жить, где нам угодно. Это не значит … чтобы я не желал познакомиться со светом и, особенно, с Италией»[107].

В начале же 1763 г. Екатерина II, недовольная первоначальным текстом манифеста, назначила комиссию для пересмотра этого закона, так как он «в некоторых пунктах еще более стесняет ту свободу, нежели общая отечества польза и государственная служба теперь требовать могут, при переменившемся государственном положении и воспитании благородного юношества». В переработанном виде этот акт появился в 1785 г. как «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства».

Жалованная грамота дворянству окончательно определила права и привилегии дворянского сословия, ставшего главной опорой престола после подавления бунта Пугачева. Дворянство оформилось как политически господствующее сословие в государстве, имевшее право беспрепятственно отъезжать в другие европейские государства и поступать там на службу при условии возвращения в Россию по первому требованию. Представители же других сословий составляли скорее исключение и выезжали чаще в качестве «обслуживающего персонала». При этом русские дворяне должны были подтверждать свое звание подобающим поведением, рискуя лишиться его вместе со всеми привилегиями, если поступали «не по-дворянски»[108]. Екатерининская «Жалованная грамота дворянству», гарантируя помещикам защиту от конфискации имущества по чьему-либо произволу, одновременно давала «широкое законодательное обоснование для лишения прав дворянства». Но на практике конфискация имущества производилась редко. Она предусматривалась, в основном, в наказание дворянам, виновным в государственной измене[109].

Представительские интересы государства и дворянства за рубежом Екатерина II оформила созданием 21 дипломатического представительства, часть из которых работала на территории Итальянских государств[110].

Дипломатические кадры во всем мире традиционно набирались из среды аристократов: в российском ведомстве иностранных дел служили или родовитые дворяне или иностранцы. К дипломатическому корпусу, в соответствии с решением «церемониального департамента», должны были принадлежать жены и дети дипломатов до 16 лет, на которых распространялся соответственно дипломатический иммунитет[111]. По замечанию французского посла Л. Ф. Сегюра, «во всех столицах европейских, исключая однако Париж и Лондон, ввелось в обычай, что иностранные послы и министры … делаются душою общества того города, где живут. Они обыкновенно деятельнее, нежели местные вельможи, оживляют общество, потому что держат открытые дома и часто дают роскошные обеды, блистательные пиры и балы»[112].

Таким образом, впервые в истории России знатные женщины получили возможность воздействовать на своих высокородных мужей не только внутри государства, (создавая женские «лобби» при дворе), но и за рубежом, принимая непосредственное участие (а порой и путем скрытого воздействия) в формировании отношений с тем или иным итальянским государством. Почти все дипломатические представительства империи в Италии стали организовывать свои церкви, номинально входившие в епархию Санкт-Петербурга.

Паспортная же система в Российской империи начала формироваться в 1765–1795 гг., когда людей, переселявшихся в другие места, обязывали получать в уездных управах «пропускные письма» и «отпускные билеты», со временем получившие название паспортов. Паспорта (passeporti в переводе с итальянского и французского – «разрешения на проезд через порт» – В. О.) выдавались исключительно при переездах, в основном, за границу.

В начале ХІХ в. паспортную систему ввели на всей территории Российской империи, причем установленного образца паспортов не было. Император разрешил губернским властям самим определять содержание и форму паспортов, но обязательно записывать основные личные данные и приметы (рост, цвет волос и глаз, овал лица и т. д.), срок действия документа (от полугода до трех) и цель путешествия. Паспорт выдавали гражданам всех сословий и обоих полов после достижения 25 лет.

Отрицательной же чертой в сближении России с Европой было увлечение дипломатической знати не столько светской культурой Запада, но сколько западноевропейским бытом. А. С. Пушкин в повести «Арап Петра Великого» высмеял щеголя Корсакова, вывезшего из-за границы лишь парижские моды и пристрастие к французским словам. Этим грешили даже такие выдающиеся люди, как дипломат князь Б. И. Куракин. Он так пристрастился к итальянскому языку, что «воспоминания написал на какой-то смеси русского языка с итальянским»[113].

Неаполитанское королевство – первое из итальянских государств установило прямые дипломатические отношения с Россией: «добившись независимости от австрийской короны в 1734 г. это государство пыталось обрести союзников в условиях сложного европейского равновесия»[114]. В 1776 г. испанский посол в Вене Магони передал полномочному представителю русского двора князю Д. М. Голицыну желание «его неаполитанского величества завести и содержать ближайшее между обоими дворами дружеское сношение через собственных министров»[115]. А. К. Разумовский официально представлял интересы Петербурга в Неаполе с 1777 по 1785 г.[116]. Именно благодаря дипломатии Разумовского в 1787 г. был заключен первый русско-неаполитанский торговый договор. Первый неаполитанский посол в России Муцио да Гаэта герцог Сан-Никола, по словам Екатерины II, «говорил по-русски как русский», перевел на итальянский язык «Россиаду» Хераскова, а также «Поучения» Екатерины своему внуку Александру. Его дипломатическую миссию при Екатерине и при Павле продолжил герцог Серра-Каприола, отличавшийся умом, политическим опытом, умением находить контакты с русскими людьми и ставший одним из авторитетных европейских дипломатов. Посол Сегюр отмечал, что «Серра-Каприола, нравился всем своим добродушием и веселостью. Красавицу жену его убил климат, к которому он сам… так привык, что, поселился в России и женился на дочери князя Вяземского, одного из значительнейших лиц при дворе Екатерины»[117], породнившись с представителями российского дворянства. «Дочь герцога … вышла замуж за графа С. Ф. Апраксина»[118]. Герцог скрупулезно описывал все происходящее в Петербурге в докладных записках неаполитанскому королю. Отчеты ныне хранятся в Неаполитанском государственном архиве и свидетельствуют об особенностях итальянского восприятия окружающей действительности, уделяющего большое внимание бытовым мелочам[119].

Сардинское же королевство, как и большинство итальянских государств, не проявляло инициативы в налаживании связей с Россией, опасаясь негативной реакции со стороны Англии и Франции[120]. Для изучения возможности установления отношений в мае 1770 г. в Турин неофициально был направлен А. И. Нарышкин. Несмотря на неудачные переговоры, постоянно предпринимались новые попытки к сближению с Сардинией. Это было обусловлено необходимостью дислокации русской эскадры на завершающем этапе войны с Турцией в портах Лазурного берега, принадлежащего в то время Савойской династии. В 1782 г. были установлены дипломатические отношения России с королевством Сардиния, и посланником при дворе Витторио Амедео III Савойского был назначен друг французских просветителей князь Дмитрий Алексеевич Голицын. В 1783 г. вышедшего в отставку Д. А. Голицына сменил князь Н. Б. Юсупов – будущий директор Эрмитажа. Затем были установлены отношения с республикой Венеция (1782 г.) и герцогством Тоскана (1785 г.)[121]. Создаваемые посольства и консульства были обязаны покровительствовать прибывавшим русским, ибо в конце XVIII столетия запросы русской знати возросли настолько, что все большее число дворян включали Италию в маршруты своих странствий. Итальянские правительства признавали выдаваемые посольствами документы. Европейская репутация Италии как сокровищницы искусства все более учитывалась именитыми русскими путешественниками. Посещение ее стало дорогим и престижным, именно потому, что преследовало образовательные и эстетические цели.

В начале же XIX в. в связи с изменением политической обстановки образовательные поездки на Запад стали организовываться не так часто, они реже санкционировались государством. И все же европейская жизнь для аристократов уже перестала быть чуждой и загадочной. Старомосковский уклад очень медленно, но все же уходил в прошлое: выезд русских в Италию увеличился не только по служебной линии, но и по личным причинам в связи с тем, что Франция из-за наполеоновских войн временно утратила роль мирового культурного центра.

Война 1812 г. дала огромный толчок развитию идейной и общественной жизни в России. Большое количество русских людей непосредственно прикоснулись – в движении русской армии на запад – к европейской жизни, и это живое знакомство с Западной Европой гораздо сильнее повлияло на русскую душу, чем увлечение Западом в XVIII веке: «По возвращению домой военное общество стало принимать новые нравы. Прежняя пустая жизнь, попойки, карточная игра сменились иным время провождением: вместо карт явились шахматы, место кутежей – чтение иностранных газет, офицеры ревностно следили за политикой»[122]. Ощущение русской политической мощи не только поднимало чувство собственного достоинства, но и ставило остро вопрос о внесении в русскую жизнь всего, чем политически Запад импонировал русским людям.

С 1812 г. в России начался процесс «кристаллизации» политических движений, закончившийся восстанием декабристов[123] и наступлением «николаевского времени», выразившегося в Италии как период русского романтизма середины XIX в. Передовые дворяне в условиях «николаевского режима», обреченные на бездействие, в поисках своего «я» приходили к выводу, что остается «одно средство – путешествовать»[124] и, помимо участия в военных действиях начинали вместе с представителями творческой интеллигенции активно ассимилироваться с «beau monde» на курортах и столицах итальянских государств и центральной Европы[125]. Как не вспомнить метаний лермонтовского Печорина с его типичными ментальными рефлексиями «героя времени». Более или менее долгое нахождение «на водах» стало считаться «хорошим тоном», ведь в Российской империи середины XIX в., кроме необжитого Крыма и нескольких кавказских городов, еще не было своих признанных мест отдыха.

Казалось, сам «воздух Средиземноморья» вдохновлял на новые свершения, а потому в середине XIX столетия такие итальянские города как Ницца, Сан-Ремо, Мерано, Венеция, Флоренция, Рим, Неаполь продолжали оставаться излюбленными местами отдыха привилегированной публики из России, где царствующие особы, знатные персоны, люди искусства, подолгу проводили время. С конца XVIII века и мелкопоместные русские дворяне стали выезжать в европейские страны. Представители русского духовенства при создаваемых православных храмах в Италии начали вести метрические книги, где фиксировали факты рождения, смерти и бракосочетания российских граждан. По мере либерализации рос авторитет и влияние творческой молодежи, стажировавшейся в Риме и Неаполе.

Возникновение же первой «русской колонии» в Италии – в Ницце – относится к 1774 г., когда русская военно-морская эскадра под командованием Орловых облюбовала бухту Вильфранш (итал Виллафранко) как постоянную стоянку на Средиземном море. Орловы заплатили князю аренду за 50 лет вперед и оборудовали «русскую батарею», лазарет, канатную мастерскую[126]. А с начала XIX века этот небольшой приморский городок стал излюбленным местом не только кратковременного отдыха, но и длительного проживания семейств русских аристократов и иных состоятельных эмигрантов.

Вскоре появились первые русские аристократы во Флоренции, Риме, Неаполе. В основном состав колоний наших соотечественников был самым аристократическим. Он был «невелик – не более ста семейств, но не менее половины из них относились к самым известным и титулованным фамилиям старых дворянских родов и высших кругов чиновничества»[127]. Общественная и интеллектуальная жизнь там развивалась под влиянием не только знатных представителей русского бомонда – Бутурлиных, Волконских, Демидовых, но и творческой молодежи, стажировавшейся в Риме и Неаполе. Официальные же отношения между двумя странами продолжали развиваться в основном в виде визитов царствующих особ и членов правительств.

Александр I вернул дворянам привилегии, отмененные Павлом I, и, главное, восстановил действие «Жалованной грамоты дворянству». Уже в первой половине XIX века были случаи использования крепостными юридического права прекращения крепостной зависимости русских людей, находившихся за границей. Так, камердинер В. С. Трубецкого Великанов, оставив «барина» из-за его «запальчивого» характера, «сделался в 1830 годах комиссионером и полубанкиром приезжавших в Италию русских путешественников и в 1839 г. имел уже в Каррарских горах собственную каменоломню». Приписавшись в России к 1 гильдии, Великанов поставлял мрамор для отделки Исаакиевского собора, храма Спасителя в Москве и других городах[128].

В начале XIX века выезд русских в Италию продолжал расти, несмотря на то, что в итальянских государствах, в связи с нарастанием революционно-демократических настроений в Европе, ужесточили контроль как в приграничных областях, так и внутри столиц: «господствовала в то время система паспортов. «Gli passaporti» – слышалось на каждом шагу»[129]. Иностранец же, «думающий посетить священный град Бари, должен был сначала испросить на то позволение от кардинала-архиепископа, папского нунция (посланника – В.О.), а потом от нашей миссии и, наконец, от полицейской префектуры»[130].

Но, несмотря на эти сложности, дворяне и творческая интеллигенция продолжали вливаться в «beau monde» на курортах и в столицах итальянских государств. В Ниццу, Сан-Ремо, Лидо, где уже проживало немало состоятельных россиян, устремились и представители первой волны политэмигрантов, прибегнувших к невозвращенчеству как к акту протеста против репрессий правительства после 14 декабря 1825 г. Но выезжать могли только очень обеспеченные дворяне, ибо заграничный паспорт при Николае I уже стоил 250 рублей за полгода пребывания, а «в сороковых годах наложена была плата на заграничный паспорт в 500 рублей, с целью ограничить число уезжающих русских, стремившихся пожить в Европе. Но даже эти меры помогали мало»[131]. Н. В. Гоголь в 1838 г. из Рима в письме к своему другу А. С. Данилевскому отмечал: «Здесь теперь гибель, толпа страшная иностранцев и между ними немало русских»[132]. Российские дворяне, хорошо зная, что в каждом законе есть исключения, нашли способы освобождаться от оплаты заграничного паспорта: «Те освобождались от этой платы, кто представлял свидетельство от авторитетных докторов, что болезнь их пациента безотлагательно требует лечения заграничными водами. Понятно, что все богатые люди добывали себе легко такие свидетельства и даром получали паспорты»[133].

На культурно-политическое сближение не могло не влиять заключение брачных союзов между представителями ведущих аристократических семейств Италии и России. Иностранные наблюдатели в России замечали, с какой легкостью дворяне, меняя место проживания, продавали родовые владения, не выказывая большой преданности фамильным традициям, если на карту была поставлена финансовая выгода. Август фон Гакстгаузен писал, что русский дворянин «тотчас избавится от своего наследства, если увидит в этом выгоду».

Невзирая на стремления государства отучить дворян расставаться с родовыми землями, русские аристократы распродавали фамильное имущество в масштабах, поражавших заграничных путешественников, причем поведение женщин-помещиц в точности воспроизводило мужское[134], чему, несомненно, способствовало право русских дворянок реализации своего права на экономическую самостоятельность.

Представители не только столичного, но и провинциального дворянства приобретали роскошные виллы, с размахом отдыхали, вели дела и порой предпочитали российским зарубежные банки. Так, в архивном фонде нижегородских помещиков Шереметевых хранится письмо Адольфа де Равье Сморкревского к Ольге Дмитриевне Шереметевой, в котором содержится предложение о покупке ее римского имения. Другое письмо – из банка Шумахера в Риме, датированное 13 января 1843 г., адресовано В. П. Шереметеву. В нем сообщается о финансовых операциях банка с участием капитала «монсиньера Базиля де Шереметефа», размещенного в этом банке[135].

С увеличением количества «русского зарубежья» в отношении лиц, выезжающих на постоянное место жительства и, соответственно, переводящих за границу свои имения, был создан Свод Законов о сборах с имений, переводимых за границу. В нем рассматривалось и положение с собственностью, принадлежавшей иностранцам, «служившим в России», ибо в российских столицах к тому времени не только работали европейские посольства, но и были организованы иностранные колонии (как мы видели на примере итальянской).

100

Дворянская империя XVIII века: основные законодательные акты. – М., 1960. С. 281.

101

Загоровский А.И. Курс семейного права. – М., 2003.

102

Шашков С.С. Главные этапы в истории русской женщины // Дело. 1871, № 11; Шашков С.С. История русской женщины. – СПб.,1879. – С. 316.

103

РГИА. Ф. 1286. Оп. 8 (1843). Д. 509. Л. 2–3, 26.

104

РГИА. Ф. 1286. Оп. 8 (1841). Д. 213. Л. 3–9, 33–35.

105

Шашков С.С. История русской женщины. – СПб.,1879. – С. 316.

106

At Home with the Gentry: A Victorian English Lady's Diary of Russian Country Life. Attrib. to Amelia Lyons / ed. J. McNair. – Nottingham, 1998. – P. 22.

107

Чернышев И.Г. Письмо И.И. Шувалову из Вены 13 января 1762 г. // Русский архив. 1865. – С. 183.

108

Tovrov J. The Russian Noble Family: Structure and Change. – N.Y., 1987. – P. 3.

109

Meehan-Waters B. The Development and Limits of Security of Noble Status, Person, and Property in Eighteenth-Century Russia // Russia and the West in the Eighteenth Century / ed. by A Cross. – Newtonville, 1983.– P. 300.

110

Вышинский А., Лозовская С. Дипломатический словарь. – М., 1946. – С. 6.

111

Там же.

112

Сегюр Л.Ф. Заметки о пребывании в России в царствование Екатерины Второй // Россия XVIII века глазами иностранцев. – Л., 1989. – С. 341.

113

Кафенгауз Б.Б. Россия при Петре Первом. – М., 1955. – С. 159–160.

114

Зонова Т.В. Россия и Италия: история дипломатических отношений. – Ч. 1. – М., 1998. – С. 22.

115

Там же.

116

Племянник морганатического супруга российской императрицы Елизаветы Петровны А.Г. Разумовского по распоряжению Екатерины II 1 января 1777 года был назначен в Неаполь в должности чрезвычайного посланника при дворе короля Фердинанда IV. П.А. Вяземский – со слов графа Косаковского – свидетельствовал, что Разумовский, осознав эффективность дипломатии будуара, сблизился с королевой Неаполя.

117

Сегюр Л.Ф. Заметки о пребывании в России в царствование Екатерины Второй // Россия XVIII века глазами иностранцев. – Л., 1989. – С. 341.

118

Бутурлин М.Д. Записки 1813–1817 // Русский архив. – Кн. 1. 1897. – С. 431. А.С. Пушкин любил посещать рауты посланников итальянских королей при русском дворе.

119

Arhivio dello stato Napolitano// Ministero affair Esteri, faschio 2909–2918. Например, его волновал вопрос церемонии целования руки у императрицы Российской Империи: если это нормально для джентльмена, то для жены посла не будет ли это признаком зависимости от русского двора?

120

Нечаев С.Ю. Русская Италия. – М., 2008. – С. 30.

121

Зонова Т.В. Россия и Италия: история дипломатических отношений. – М., 1998. – Ч. 1. – С.18–26.

122

Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. – СПб., 1908. – С. 311.

123

Зеньковский В. История русской философии. – Paris, 1989. – P. 140. В 1823 г. в Москве возникло два кружка – первый литературный и второй – философский, принявший название «Общества любомудров».

124

Лермонтов М.Ю. Герой нашего времени // Избранные произведения. – Л., 1968. – С. 567.

125

Lo Gatto E. Russi in Italia dal secolo 17 ad oggi. – Roma. 1971. – Р. 65.

126

Le Roy E. La colonie russe dans les Alpes-Maritimes des origins a 1939. – Nice, 1988. – P. 23.

127

Нечаев С.Ю. Русская Италия. – М., 2008. – С. 129.

128

Бутурлин Д.М. Записки // Русский Архив. – М., 1897. – С. 615.

129

Погодин М.П. Отрывок из записок // Русский Архив. – СПб., 1865. – С. 891.

130

Муравьев А.Н. Письма, 1841 // Архимандрит Августин (Никитин) «Днесь град Барский радуется» // Нева. 2005. № 11.

131

Панаева А.И. Воспоминания (1824–1870). – Л., 1927. – С. 134.

132

Вересаев В.В. Гоголь в жизни // Систематический свод подлинных свидетельств современников. – М., 1990. – С. 226.

133

Панаева А.И. Воспоминания (1824–1870). – Л., 1927. – С. 134.

134

Haxthausen A. von. Studies on the Interior of Russia. – Chicago, 1972. – P. 250.

135

Цит.: по: Медведева А., Сипатова м. Итало-нижегородское будущее… // Нижегородский предприниматель. Ниж. Новгород. № 2. 2004.

Русские женщины привилегированных сословий в Италии и на Лазурном берегу Франции

Подняться наверх