Читать книгу Сказание о блэквимах. Сын создателя зомби - Валентина Сергеевна Вилеева - Страница 2

Неприветливая пятница с девяти утра была утомительно дождливой. Казалось, сама природа тоскует обо мне и безутешно оплакивает сильнейшую из потерь… В действительности же всё было не столь драматично: в окрестностях лагеря, где Илья остался оберегать моё тело, собрались первые дождевые тучи и грянули весенним ливнем. Ужасная боль завладела всем его существом. То был приступ адского голода. Это было в десятки раз мучительнее, чем то, что испытывали зомби Лупп и Гирт, когда больше недели не ели людей.

Последние шесть лет Дракон-Златояр испытывал плотоядную сущность на прочность. Поручая ученикам раз в неделю добывать пищу для монстра, который был в него вселён, он не покидал лесной чащи и крайне редко выходил за пределы Школы Щукина: огородил себя от общества, опасаясь в порывах жажды плоти покалечить обычных людей. Для существа, подобного Илье, трое суток без человеческого мяса – максимальный срок. После болезненные ощущения приходят всё чаще, ко дню седьмому перерастая в нечто страшное.

Блэквимы из банды Дракона шли на «охоту» по двое. Если остальные придерживались указаний босса, то Земляной червь с Игнатом не желали связываться с убийцами и приводили в логово людоеда школьников да одиноких стариков. Илья не отнял ни единой жизни тех несчастных. Возвращая контроль над собственным телом, он держался до следующей субботы, ведь ни один из блэквимов, которым он дал кров, не шёл на охоту, пока не подходила его очередь. Зная повадки блэквима земли и блэквима птиц, он поручал Паулю и остальным сделать всё, чтобы пленным не было нанесено вреда. Приказывал уводить невинных людей подальше от Школы и стирать их воспоминания, что блэквим пауков мог совершать с помощью одного из особых видов паутины.

Хоть Илья давно был лишён необходимой для зомби пищи, его стремление спасти нас помогало ему побороть голод и боль. А может, это был результат действия отвратительной на вкус конфеты, которую подростка заставила попробовать старуха, приведшая его к Виталику. Но теперь, после нескольких часов ожидания, голод вернулся. Ногти на руках Ильи непроизвольно сменились прочными когтями, зубы заострились; чего только стоили одни клыки, идеально созданные для разрывания мяса. Ноздри судорожно вдыхали аромат живого… Человеческая кровь, должно быть, могла утолить все страдания.

Илюша не помнил, как застыл надо мной, как достал из-под свитера мою бессильную, ещё тёплую руку. «Нужно спешить… Проглотить её, пока девчонка ещё жива!» – на миг подумал он, но громко зарычал и обронил мою ладонь, проткнув собственную грудь «лезвиями» свободной пятерни, дабы прийти в чувство. Амулет тут же исцелил ранение, а Илья вернул самоконтроль. Он пришёл к выводу, что не может находиться возле меня. Ярилов до сих пор где-то пропадал, бросить же беззащитную девочку посреди дремучего леса было не менее опасно, чем оставлять ее рядом с изголодавшимся зверем. Потому Илья покинул палатку и притаился на достаточном расстоянии, чтобы не так сильно сводил с ума человеческий запах, но при этом оставалась возможность вовремя обнаружить потенциальных врагов.

* * *

Сложно описать, что произошло со мной, но сквозь мучительную тишину прорвался звук. Перед глазами по-прежнему была темнота, однако теперь я могла слышать внутренний голос, а вскоре и свободно соображать. Чувства постепенно стали возвращаться, мрак растворился, и я уже щурилась от ярких лучей дневного света. Погода была знойной, как летом, вспотевшую кожу слегка освежал ветерок. В духоте смешались сонмы запахов: кислое зловоние – дух коров, свиней и домашней птицы; аромат ягод, цветов, травы; стойкий бензиновый смрад. Где-то рядом кряхтели старческие голоса, совсем чужие, слышались шум листвы, жужжание ос, окончательно пробудившие меня. Я сидела на лавке в компании старушек, облокотившись о скособоченный деревянный забор. Несмолкающие бабуси перекусывали клубникой, которая и привлекла насекомых. Я с горем пополам смогла выбраться.

– Скачешь, как коза, – усмехнулась крайняя пожилая женщина, которую я не заметила сразу из-за остальных. Длинная и тонкая, напоминающая сушёного кальмара, она вцепилась в мою руку. – А ещё жаловалась на больное сердце и повышенное давление; говорила, что ноги стали отказывать… Мы с Зинкой и Прасковьей с горем пополам вытащили тебя на улицу. Нехорошо так поступать с подругами, Дуся!

– Простите, вы о чём? – произнесла я с квадратными глазами. Но тут же, заметив на себе полинявший халат, разглядев свои босые пятки, схватилась за голову.

– Ты перегрелась, Евдокия? – вмешалась баба Зина, вместе с подругами вернув меня на скамейку.

– Какая ещё Евдокия? – я чуть не пустила слезу от негодования. – Кто вы?

– Дуся, это совсем не смешно, – хмуро сказала тощая старуха. – Меня, Ольгу Егоровну, Прасковью Петровну и Зинаиду Алексеевну – неужто не признала? Мы живём на одной улице восьмой десяток лет.

– Очередные блэквимы… – я в страхе прикрыла рот ладонями.

– Её, что ли, бес попутал? – взволновано вмешалась Прасковья Петровна. – Не стоило нам упоминать в беседах ту рыжую ведьму, что сгинула трое суток назад, и её отродье… Сеют слух, что проклятое чадо по сей день не сходит с моста, откуда спрыгнула ненормальная… Пусть тоже сгинет, окаянный!

– Пустите! – закричала я, не в силах больше терпеть их присутствие. Вырвавшись, я пустилась без оглядки.

– Она в порядке! Глядите, как понеслась… – заметила Ольга Егоровна с некой завистью. – Видать, молодость вспомнила!

– Будем ждать к обеду, Дуська, – услышала я вслед и только ускорилась, чувствуя, как пылают непривычные к ходьбе босиком пятки.

* * *

Я долго не решалась сбавить темп, а когда силы иссякли, чуть было не упала в рытвину у колеи. Но меня придержал усатый тракторист, который оставил работающую машину у обочины.

– Осторожней, баба Дуся, – его обращение вывело меня из себя.

– Отстань! Оставь меня!

Тракторист с рассерженным видом отпустил меня и, направившись своей дорогой, со смехом гаркнул напоследок:

– Тебе лечиться бы нужно, старуха!

Я горько заплакала, понятия не имея, что это за деревушка и каким образом я попала сюда, а главное, как вернуться обратно в бор, где видела Виталика Ярилова в последний раз… Жив ли он? Ищет ли меня? Увижу ли я когда-нибудь маму? Смогу ли вернуться домой?.. Столько вопросов и ни одного ответа.

Немного успокоившись, я первым делом попыталась найти какой-нибудь водоём, чтобы увидеть свое отражение. Больно уж насторожило меня то, что все, кого мне довелось повстречать в этой деревне, называли меня старой. У местной ребятни я выяснила, что ближайший водоём – река Тёмный колодец, в честь которой и называлось здешнее захолустье. Берега её соединял старый мост, ведущий в пригород Саинтзбурга. Ребята не понимали, как человек в моём возрасте может этого не знать. Уже с иным настроем я впитывала информацию о научном городке Вальстонии, славившимся лучшими высшими учебными заведениями в нашей стране. Погрозив детям кулаком, когда они посмели вновь назвать меня злосчастной бабой Дусей, под колкие слова, противные гримасы и свист вредной малышни, я унесла ноги.

* * *

Блуждая в незнакомой местности и устав от наскучивших пейзажей, я больше получаса добиралась до моста. Когда же наконец его нашла, то удивилась: местечко было далеко не заброшенным. Народ проходил мимо, перебираясь с одного берега на другой, и раз пять меня даже задели сумками и локтями. Вспылив, я тоже стала расталкивать толпу. Мне хотелось скорее подобраться к краю моста, увидеть своё отражение и удостовериться в том, что со мной всё нормально. Я игнорировала всё вокруг, даже тихий детский плач, что едва донёсся до моих ушей. Но только я собралась перелезть через перила и нагнуться к воде, как вдруг в меня вцепился ребёнок. Истощённый, одетый лишь в пыльные шорты и изношенную рваную майку, он с усилием сумел подняться и ни в какую не хотел разжимать свои поцарапанные кулачки.

– Ма… ма-ма! Ма-маменька! – судорожно надрывал он пересохшее горло, кашлял, глотал слёзы и продолжал:

– Не уходи!.. Не ходи туда!.. Не оставляй… Не оставляй меня!..

Не знаю, что на меня нашло, но я не стала сопротивляться, крепко прижала его к себе и, чуть сама не расплакавшись, произнесла:

– Всё будет хорошо, малыш…

Ребёнка точно ударило током, когда он услышал мой голос. Мальчик стал резко вырываться от меня, крича сквозь безутешные слёзы:

– Уйди! Уйди, злая тётя! Ты не моя мама!..

Он, обессилев, не устоял на ногах, ещё бы чуть-чуть, и мог разбить себе голову, но я вовремя подоспела, не дала ему упасть на асфальт, а сама больно стукнулась мягким местом. На сей раз он не стал сопротивляться, а вымолвил хриплое «спасибо», опасаясь смотреть мне в глаза.

– Ты чего? Боишься меня, что ли? – спросила я, собираясь протереть его красное от слёз личико платком, что отыскался в карманах халата. Ребёнок весь затрясся. – Я мальчиками и девочками не питаюсь.

Мне выпала возможность получше присмотреться к новому знакомому. Он был совсем ещё пацанёнком, лет пяти, не больше. Давно не мытые светло-рыжие кудряшки слиплись, а в больших детских травяного цвета глазах я нашла следы потери, боли и неугасшее желание дарить тепло другим и быть хорошим. Его слегка курносый носик был забит, а когда мальчик немного успокоился, стали чётче видны веснушки, рассыпанные по лицу.

– Меня зовут Полина. Смотри, как я умею! – представившись, я подумала его немного отвлечь и попыталась скорчить смешные рожицы. Видимо, я была в этом деле той ещё неумехой, либо он был настолько опечален, что не реагировал на мои старания. – Артисткой мне не быть, – пришлось признать досадную действительность. – Скажи, я седая и морщинистая?.. Меня сегодня тут все старухой называют…

Ребёнок помотал головой, но продолжал хмуриться и держать щёчки надутыми.

– Прекрасная, как сказочная принцесса? – продолжала я, вздёрнув нос и растягивая губы до ушей. Он вновь ответил тем же жестом, заставив меня упасть с небес на землю. – А какая? – поинтересовалась я с недовольным выражением лица.

– Девочка. Большая. Волосы кудрявые, рыжие. Глаза зелёные. Курносая, – мальчик медленно выговаривал каждое слово, окинув меня с головы до ног.

– Спасибо! – сказала я, не пряча радости. Убедившись в том, что я такая, как всегда, я будто избавилась от тяжёлого груза, повисшего на душе. – Может, мы подружимся.

– Нас с мамой в деревне не любят…

Лишь после этих слов до меня дошло, кто он: сын некой рыжеволосой особы, что не так давно погибла здесь… Я тоже рыжая, и бедный ребёнок, находясь в глубоком горе, чуть было меня с ней не спутал.

– Я – не они, – молвила я вполне серьёзно. – Как тебя звать?

– Митя, – ответил он охрипшим голосом.

По состоянию Мити несложно было догадаться: он нуждается в пище и воде. Инстинктивно проверив карманы чужого халата, что всё ещё находился на мне, я обнаружила старинные монеты, которые были в обороте лет тридцать-сорок назад. Я понимала – вряд ли удастся что-либо на них приобрести, но я не могла оставаться равнодушной к страданиям ребёнка. Пусть я не представляла, насколько могут переплестись наши судьбы, но в нём чувствовалось что-то своё, родное. Странное ощущение заставляло моё сердце сжиматься, и я наметила себе наиболее важную цель – раздобыть для Мити еду и питьё любой ценой!

– Подожди меня тут немного, – сказала я, погладив запутанные волосы малыша, и, собравшись искать магазин, добавила:

– Скоро буду!

– Полина!.. Не уходи! – выкрикнул Митя с тревогой, схватившись за полы халата дрожащей рукой, но, увидев строгую гримасу, отразившуюся на моём лице, разжал пятерню и, отдалившись, тихо заключил:

– Ты не вернёшься…

Я мигом сменилась в лице, приблизилась к нему и протянула мизинец. Митя не спешил отвечать мне взаимностью, тогда я положила руку на сердце и с уверенностью проговорила:

– Я вернусь!

Малыш не сказал ничего на прощание, но, когда я отдалилась, чуть слышно прошептал:

– Я буду тебя ждать.

* * *

Отыскать неказистый магазинчик, что был единственным в деревушке, не составило особых хлопот. Кассирша оказалась невнимательной и, называя меня всё той же «бабой Дусей», не сказала ни слова насчёт устаревших монет. Приняла их и даже согласилась дать в долг товары, на которые не хватило денег. Батон хлеба, литр молока – всё, что я приобрела за деньги. Продукты в долг продавщица давать отказалась, а расчёску и ношеную, но чистую одежду и то, что необходимо для плетения фенечки, – согласилась. Укрывшись в кустах, я сменила противный халат на клетчатый сарафан, обулась и, прихватив «покупки», понеслась к мосту, ощущая, как горят ступни.

Митя был точно там, где я его оставила. Какой-то старик грозил ему палкой, обзывая бесёнком, заявляя, что тот должен «отправиться за мамашей». Вместе с негустой толпой единомышленников за спиной дед намеревался заставить малыша шагнуть за край моста.

– Моё терпение на исходе! – закряхтел старик, его морщинистое лицо стало пунцовым. – Не испаришься сам, так мы поможем! Тебе не место на земле!

– Полина придёт, – упрямо повторяли разбитые детские губы; на плечах мальчика появились новые синяки. – Я должен ждать! – продолжал он, будто не замечая боли и горьких слёз, что текли по щекам. – Она обещала…

– Ты никому в этом мире не нужен, – прогремело из толпы. – Бесов отпрыск!

– Человек, – Митя готов был сорваться на крик, но издавал лишь хрипы. – Мы люди! Люди!

– Он ещё вздумал нам перечить, – злобно выпалил дед и вновь замахнулся.

Палка должна была пробить мальчику голову, но попала по моему предплечью. Не знаю, как мне удалось прикрыть Митю, но я успела. Издав пронзительный крик, я заехала старику с палкой по самому чувствительному месту и велела малышу забраться мне на спину. Как только Митя это сделал, я под недоумевающими взорами толпы рванула в сторону города.