Читать книгу Сорокоумовские. Меховые короли России - Валерий Чумаков - Страница 6

Изначально, в середине XII века, город на берегу реки Осетр назывался так же. Во всяком случае, так полагает часть историков. Другие же считают иначе и утверждают, что в XII веке и самого города не было вовсе. У каждой из спорящих сторон есть веские доводы в свою пользу, главными из которых являются, разумеется, летописи. Именно в них и встречается спорное разночтение. Первая группа историков указывает на Никоновскую летопись[25] за 1146 год, где говорится: «Князь же Святослав Ольгович[26] иде в Резань, и быв во Мченске, и в Туле, и в Дубке на Дону, и в Елце, и в Пронске, и прииде в Резань на Оку, и поиде вверх по Оке, и пребыв во граде Осетре, и тамо отступи от него князь Иванко Берладник[27]…» Их оппоненты приводят описание того же самого события только в изложении автора летописи Ипатьевской[28]: «Святослав с Козельска иде до Детославля, же иде Святослав к Осетре, и ту отступи его Иванко Берладник к Ростиславу[29] смоленскому князю, взем у Святослава 200 гривен[30] серебра, же 12 гривен золота». То есть согласно второй летописи правнук Ярослава Мудрого, один из трех сыновей князя черниговского и тмутараканского Олега Святославича[31] Святослав Ольгович, не останавливался в городе Осетре на одноименной реке, а просто прогулялся по последней. Слово же «город», по версии второй группы историков, появилось в Никоновской летописи позже. Просто при очередной переписке писец вставил его туда нечаянно, что случалось, действительно, не раз. Первая же группа возражает, говоря, что тогда поведение князя выглядит весьма странно. Одно дело явиться с дружиной в город для того, чтобы там отдохнуть, подкрепиться, проинспектировать местную администрацию и осуществить прочие необходимые государственные дела. И совсем другое – прокатиться за несколько десятков верст[32], что по тем временам равнялось примерно дневному переходу, только для того, чтобы прогуляться по бережку и полюбоваться красивым речным закатом. И все это в условиях крайнего дефицита времени, ведь в ту пору Святослав был занят чрезвычайно важным делом: он искал у соседей поддержки в деле освобождения младшего брата, которого недовольные киевляне за неудачное княженье посадили в тюрьму.

Так или иначе, но твердых гарантий того, что нужный нам город существовал уже в середине XII века, у нас нет. Как, впрочем, нет и гарантий обратного. Но в следующем веке он уже был точно.

За время своего существования город сменил множество имен. В документах 1225 года город упоминается как Красный (в смысле – красивый, для обозначения красного цвета в то время было другое слово – «червонный»), град святого Николы Корсунского, Заразск. В 1387 году его называют Новгородок-на-Осетре, в 1400-х годах – Заразеск, в 1501 году – Зараеск, в 1531-м – Никола Заразский-на-Осетре, в 1532-м – Никола-на-Осетре, в 1595-м – город Николы Заразского Посад, в 1610-м – Никола Заразский, в 1660-м – Зорайск, в 1681-м – Зараск, в XVII веке – Зарайск, в первой половине XVIII века – Заразской. Во всем этом множестве имен явно проступают лишь два, одно из которых связано со святым Николаем, а второе – со странным словом «зараз». Учитывая то, что единые правила русского языка начали формироваться лишь в период, когда российской наукой руководила княгиня Дашкова[33], во второй половине XVIII века, а до того каждый писец волен был писать любые слова и топонимы так, как они ему слышались, можно смело утверждать, что и Заразск, и Заразеск, и Зараеск, и Зорайск, и Зараск, и Заразский не что иное, как синонимы.

Святой Николай – это, конечно же, великий христианский святитель Николай Чудотворец, архиепископ Мир Ликийских. В 1225 году его чудотворный образ был доставлен в град Красный при реке Осетре пресвитером Корсунского[34] храма Святого апостола Иакова Евстафием и передан удельному князю города Федору Юрьевичу[35], сыну князя рязанского Юрия Ингваревича[36].

Согласно преданиям перенесение образа сопровождалось множеством чудес. Сначала святитель явился пресвитеру во сне и сказал:

– Евстафие! Возьми чудотворный образ и поими (возьми. – В. Ч.) с собою супругу свою Феодосию и сына своего Евстафия и гряди (иди. – В. Ч.) в землю Рязанскую, аз (я. – В. Ч.) бо тамо хощу образом моим бытии и чудеса творити и место прославити.

Тогда священник хоть и испугался видения, но в путь не отправился: мало ли что может присниться, а путь к Рязани был не близок и весьма опасен, поскольку дорога проходила через страшные языческие половецкие земли. Тогда святитель явился Евстафию еще два раза, однако и тут священник его не послушал. Надо сказать, что доводы в пользу своего непослушания он приводил вполне резонные:

– О великий чудотворец Никола, – говорил он согласно «Повести о перенесении иконы Николы Заразского из Корсуня», – куда велишь идти? Я, раб твой, ни земли Рязанской не знаю, ни в сердце своем не помышляю. Не знаю той земли, на востоке ли, или на западе, или на юге, или на севере.

Наконец дошло до того, что за непослушание святой Николай наказал Евстафия болезнью головы и глаз. Только после этого пресвитер понял, что это не было простое сновидение и ему действительно надо ехать с образом в Рязань. Сразу после этого и голова прошла, и глаза выздоровели. Летом 1225 года священник, как и было велено, с женой и сыном прибыл в землю Рязанскую, где его у белого колодца встретил князь Федор.

У него тоже все вышло чудесным образом. Согласно преданию князь и не подозревал о приближении святыни. Поверить в это несложно, ибо информационное дело тогда на Руси находилось в самом зачаточном состоянии. Даже простая почтовая служба у нас появилась лишь в конце XVII века, во время правления царя Алексея Михайловича[37]. Незадолго до встречи образа «явился великий чудотворец Никола благоверному князю Федору Юрьевичу Рязанскому, и возвестил ему прибытие чудотворного образа своего Корсунского, и сказал:

– Князь, иди встречать чудотворный образ мой Корсунский, ибо хочу здесь пребывать и чудеса творить. И умолю о тебе всемилостивого и человеколюбивого владыку Христа, Сына Божия – да дарует тебе венец царствия небесного, и жене твоей, и сыну твоему.

В отличие от Евстафия приученный к военной дисциплине князь Федор послушал святителя сразу. Хотя как раз у него были причины не доверять видению, поскольку ни жены, ни тем более сына у него не было.

Придя на указанное место, он встретил там также только что подошедшего Евстафия, от которого с радостными слезами на глазах принял чудотворную икону. Вскоре оказалось, что Николай не просто так сказал священнику взять с собой все семейство, ибо князь вовсе не желал отпускать Евстафия обратно в Корсунь, да и тому совсем не хотелось расставаться с образом. Уже через несколько дней после передачи в городском остроге[38] была заложена церковь во имя святителя Николая, настоятелем которой был поставлен, естественно, Евстафий. С тех пор в течение 335 лет в ней служили его потомки. Ровно десять поколений.

Через шесть лет после встречи иконы пришла пора исполнения пророчества насчет жены и сына князя. Предположительно в 1231 году Федор Юрьевич сочетался браком с красавицей (по словам летописцев, из греческого царского рода, однако эта информация весьма спорная) Евпраксией. В том же году она родила мужу сына, которого назвали Иваном Постником. Последующие события как раз и стали основанием для того, чтобы город пребывания чудотворного Корсунского образа святителя Николая Чудотворца получил то имя, каким мы называем его сейчас.

В 1237 году в земли Рязанского княжества вошли войска монгольского хана Батыя[39] и расположились на берегу реки Воронеж. Встревоженный таким «визитом» рязанский князь Юрий Ингваревич велел сыну Федору идти в ставку хана «с дарами и мольбами великими, чтобы хан не ходил войной на Рязанскую землю». Батый дары принял, но заявил, что этого будет мало. Его больше интересовала жена Федора, о красоте которой ему рассказал один из сопровождавших посольство бояр. Для монгольского хана получение во временное пользование жен или дочерей зависимых военачальников было вполне в порядке вещей, и он потребовал от Федора Юрьевича: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей».

Однако князь смотрел на такие вещи иначе, поэтому ответ его был таков: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд».

В принципе, ничего особенно страшного в таком ответе не было. Не хочешь давать – не давай, но и не жди поблажек. А слово «нечестивый» применялось обоюдно в силу различного вероисповедания. Но Федор на этих словах не остановился и в сердцах добавил: «Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь».

Последнее прозвучало как совет, которым хан поспешил воспользоваться. Он приказал убить князя Федора, а войска свои двинул на Рязань и его заставу – город Красный. Узнав о смерти мужа и о том, какая судьба ее ждет в случае, если Батый возьмет город (а в этом не было никаких сомнений, слишком уж не равны были силы), Евпраксия взяла сына и вместе с ним бросилась с самого высокого терема княжеского дворца. Смерть обоих наступила мгновенно. Несмотря на то что действие Евпраксии было несомненным самоубийством, через некоторое время она вместе с мужем и сыном была причислена к лику святых.

Трагическая гибель княжны и дала городу имя. Но и тут исследователи топонимов находят поляну для споров. Одни опираются на «Повесть о перенесении иконы Николы Заразского из Корсуня», в самом финале которой говорится: «И зовется с тех пор великий чудотворец Николай Заразским по той причине, что благоверная княгиня Евпраксия с сыном князем Иваном сама себя “заразила” (расшиблась до смерти)». Другие же считают, что жители стали так величать город за то, что княгиня бросилась с башни не одна, а с сыном, и оба погибли «зараз» – одновременно.

Сейчас мы зовем этот древний красивый подмосковный город Зарайском.

Что касается Батыя, то, не получив Евпраксию, он окончательно озверел и буквально стер с русской карты практически все Рязанское княжество. Красный был сожжен, Рязань разорена и разграблена, а сам хан повернул свои войска на Москву и Владимир. Приостановить его продвижение смог только вернувшийся из Чернигова воевода Рязани Евпатий Коловрат[40]. Собрав на поле под сожженным Зарайском маленькое войско из 1700 воинов, он начал последовательно и очень успешно истреблять татарские полки. Все кончилось тем, что Батый отправил на уничтожение «партизан» Евпатия несколько полков под командованием лучшего своего военачальника Хостоврула. В предварительном бою, в котором сошлись непосредственно оба полководца, Евпатий после нескольких «ничейных» заходов наконец разрубил монгола до седла. Однако в основной битве татары, обладавшие как минимум трехкратным перевесом в живой силе и вооруженные сверхсовременным высокоточным оружием, вплоть до турецких сабель и дальнобойных камнеметов, одолели рязанцев. В живых осталось лишь пять израненных и плененных витязей, которых за храбрость Батый приказал «отпустить… и ничем не вредить им». Евпатий был убит выстрелом из камнемета. Увидев его тело, Батый, согласно повести, воскликнул:

– О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малой своею дружиной: и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня – держал бы его у самого сердца своего.

Конечно, скорее всего, это художественный вымысел, но вымысел очень красивый.

В дальнейшей истории Зарайска было еще множество героических периодов. Именно на территории Зарайского удельного княжества (аналогично сегодняшнему понятию «район») великий князь московский Дмитрий Иванович[41], которого потом назовут «Донским», в 1378 году наголову разбил войска лучшего мамайского мурзы Бегича. Эту победу историки часто называют главной репетицией Куликовской битвы. В первой половине XVI века гарнизон каменной крепости «на Осетре у Николы Заразского» под руководством воеводы Мити Калинина успешно отразил три крупные атаки крымских татар: в 1511 году – хана Ахмад Гирея, в 1521 году – Мухаммеда Гирея и в 1527 году – Ислама Гирея. В 1541 году в поход на Москву во главе 100-тысячного войска вышел хан Сагиб Гирей. Однако московские граничные заставы, а Зарайск тогда был именно заставой (прислушайтесь к самому слову: «застава» – «загородитель»), нарушили его планы. Двадцать восьмого июля под стенами города состоялся бой, который летописец описал весьма красочно: «пришел царь к городу Осетру и татары многие к городу приступали», дружинники городские «на посадах с татарами бились и многих татар побили, а девять татаринов живых поймали и к великому князю послали». Не удалось татарам взять город и через год, во время попытки повторного набега. Конечно, заставу можно было обойти, хотя и это было непросто, но тогда битва за главную цель – Москву – сразу становилась много сложней, поскольку, во-первых, в тыл всегда могли ударить отряды с застав. И во-вторых, заставы отрезали пути для обозов с продовольствием, которые были просто необходимы в случае длительной осады города (а осады крупных крепостей могли длиться месяцами и даже годами). Поэтому для неприятеля было стратегически важно перед основной битвой захватить приграничные укрепрайоны, что в случае с Зарайском не удавалось.

Защитникам удалось отстоять город в 1549 году, а в 1570 году воины заставы под руководством воеводы Дмитрия Хворостинина в открытом бою обратили в бегство 50-тысячное войско Девлет Гирея. Конечно, 100 000 и 50 000 – это цифры, указанные летописцами, и историки всегда предупреждают, что особенно доверять им не стоит. Так, в «Сказании о Мамаевом побоище» говорится, что Мамай привел с собой примерно 400 000 воинов и примерно столько же было у князя Дмитрия. Между тем, и это уже доказано, и с той и с другой стороны было не более 40 000 живой силы. Восемьсот тысяч сражающихся просто физически не смогли бы уместиться на не таком большом Куликовом поле. Но, даже если признать, что татар под Зарайском было 10 000, все равно в сравнении с гарнизоном, в котором могло быть от силы 2000–3000 воинов, соотношение сил выглядит очень серьезно.

Но, конечно, самым славным в истории города периодом справедливо считается начало XVII века, когда царь Василий Шуйский[42] поставил командовать гарнизоном Зарайска князя Дмитрия Пожарского[43]. Тогда город оказался одним из немногих, отказавшихся признать претензии на власть шедшего на Москву с огромной польской армией Лжедмитрия II. Князь Дмитрий категорически отказался присягать на верность самозванцу, хотя ему сдались без боя значительно более крупные и сильные Кашира и Коломна. Жители города, испугавшись, что обиженные поляки возьмут город силой и разорят его, подняли было мятеж, однако князь, заручившись поддержкой Дмитрия Протопопова, популярного в народе священника Никольского храма, того самого, в котором находился чудотворный образ, убедил людей в своей правоте. Полякам так и не удалось взять Зарайск, он оставался занозой в их тылу все короткое время пребывания самозванца в Тушине. В 1611 году Пожарский категорически отказался признать в качестве царя сына польского короля Сигизмунда царевича Владислава, на чем настаивала семибоярщина[44]. Князь Дмитрий открыто заявил, что признает царем только Василия Шуйского, которому присягал на верность. И это несмотря на то, что Шуйский умер годом ранее. В противостоянии полякам воеводу Зарайска поддержали жители Великого Новгорода, тон в котором задавал земской староста гражданин Козьма Минин[45]. Объединив свои силы, зарайцы и новгородцы привлекли на свою сторону жителей других крупных российских городов, создали народное ополчение и под руководством князя Пожарского к концу октября 1612 года полностью очистили Москву, а с ней и всю Россию от польских интервентов.

После этих бурных событий жизнь в городе успокоилась. Российское царство окрепло, расширилось, и Зарайск из пограничного быстро превратился в город глубоко тыловой. При этом он находился на весьма важном перекрестье. Дороги из него расходились на Москву, Рязань и Тулу. Поэтому уже в 20-х годах XVII века город превратился в крупный торговый центр. При населении около трех тысяч человек в Зарайске, согласно «Описи» 1625 года, насчитывалось 506 торговых мест. На торговой площади города имелись всевозможные ряды: иконный, суконный, москательный, горшечный, сапожный, мясной, калашный, масляной, житной, «избы и шедаши харчевые» (читай: кафе и рестораны). Городские мастеровые исправляли работы по более чем трем десяткам ремесел.

А в переписной книге Зарайска за 1646 год уже фигурирует «посадский человек Игнашко Анофриев сын Сорокоумовской с дитями: с Янкою 8 лет да с Ивашком 5 лет». Этот самый Игнашко и считается родоначальником династии, представителям которой удалось два века спустя создать одну из крупнейших в мире меховых фирм.