Читать книгу 39-й роковой - Валерий Есенков - Страница 4

Предложение ещё более поразительно по своей подлости и глупости вместе, чем даже подлый запрос, что станет делать Советский Союз, если Германия нападет на Румынию. Никакой конференции, тем более в широком составе, разумеется, не предусматривается. Англия и Франция в компании с Советским Союзом и Польшей немедленно ставят свои подписи всего лишь под декларацией, то есть под никому не нужной бумагой, в которой грозят Германии в случае новых захватов проконсультироваться между собой и обсудить меры, которые стоит принять только тогда, когда захваты будут в полном разгаре, а то и вовсе успеют закончиться захватом новой страны, в первую очередь, понятное дело, Польши или Литвы. Другими словами, Германия может захватывать кого угодно, сколько угодно, и в какое время ей будет угодно, а мы на это новое преступление станем молча глядеть, потом соберёмся и посоветуемся, что нам предпринять в какое время будет угодно нам. Советоваться, разумеется, можно, без опасений что-либо путное предпринять, ведь сколько мы ни советуйся о том, что путное предпринять, Германия с оккупированных территорий уже не уйдёт, не уходит же сама Англия из отобранных у Германии колониальных владений и добровольно никогда не уйдёт, пока её оттуда не выгонят силой. Честное слово, не предложение, а басня Крылова. Тем не менее, вручая Литвинову предполагаемый текст декларации, Сидс с невозмутимым английским лицом поясняет с апломбом:

– Текст декларации составлен так лаконично и в таких ни к чему не обязывающих договаривающиеся стороны выражениях, что вряд ли могут быть найдены серьёзные возражения.

Товарищ Сталин находит более чем серьёзные возражения именно потому, что текст предлагаемой декларации никого ни к чему не обязывает. На такое предложение нечего отвечать и все-таки необходимо ответить, но что отвечать? С одной стороны, серьёзный политик, ответственный за честь и безопасность великой державы, не имеет права отвечать на такого рода дурацкие предложения, тогда как, с другой стороны, приходится отвечать, в слабой надежде, что переговоры о коллективной безопасности удастся продолжить.

Товарищ Сталин не успевает дать ответ на это дурацкое предложение, а его насмешливое сомнение уже подтверждается. В тот же день Германия предъявляет ультиматум правительству Польши: вернуть исподтишка, незаконно отторгнутый Данциг, дать согласие на строительство железной дороги и автострады по территории так называемого «польского коридора» и без промедления вступить в антикоминтерновский пакт, в благодарность за что Польше могут позволить оккупировать Латвию и остатки Литвы. Ещё не успевает курьер передать ультиматум в посольство Польской республики, а уже другой курьер мчит другой ультиматум в посольство Литвы. Этим ультиматумом Германия требует немедленно передать ей прежде принадлежащую Германии Клайпеду (Мемель) со всей прилегающей областью. В Каунасе смятение. В Каунасе слабо рассчитывают, что за Литву заступится Польша, однако Польша не только сама готова пожрать всю Литву без остатка, но уже имеет на это косвенное одобренье Германии и потому отвечает молчанием на жалкие ужимки потрясённой и абсолютно бессильной Литвы, не способной себя защитить. В Каунасе ещё более слабо рассчитывают на Англию, однако Англию куда больше занимает румынская нефть, чем какая-то Клайпеда (Мемель), той же Англией когда-то оторванная от Германии и переданная Литве, в благодарность за то, что хоть и крохотная, хоть и бессильная республика на берегу Балтийского моря, а всё-таки решительно выбросилась, под защитой германских штыков, из состава ненавистной России-СССР и хоть на два миллиона, а всё-таки сократила её население. Англия может быть даже довольна: для Германии Клайпеда (Мемель) – это плацдарм, это ожидаемый англичанами германский поход на восток. В Каунасе (Мемеле) головы кругом идут: принять ультиматум нельзя и отвергнуть ультиматум тоже нельзя, хорошо бы смолчать, но смолчать тоже нельзя, поскольку волк уже раскрыл зубастую пасть на неспособного даже заблеять ягнёнка.

Фюрер не желает ждать, чем закончится эта мелкая возня бессильного, на данный момент никому не интересного прибалтийского недоросля, для него участь ягнёнка уже решена. Он отправляется в Свинемюнде, поднимается на борт броненосца «Дойчланд» и отдаёт приказ взять курс на Литву. На другой день войска вермахта оккупируют Клайпеду (Мемель), под ликующие вопли литовских немцев и литовских фашистов, и от будто бы независимой, будто бы суверенной Литвы, с такой решимостью, с таким легкомысленным ликованием выбросившейся из состава ненавистной России-СССР, два столетия защищавшей её от агрессии шведов и немцев, остается только жалкий клочок, дни которого в кабинете фюрера, по всей вероятности, уже сочтены. «Дойчланд» под ликующие вопли литовских немцев и литовских фашистов входит в мемельский порт. Фюрер появляется в переполненном зале местного драматического театра и под несмолкаемые аплодисменты литовских немцев и литовских фашистов произносит бессодержательную, но крикливую речь, которая входит в историю несчастного города: «сам, сам говорил!»

Дуче в речи, не менее бессодержательной и крикливой, выражает полную солидарность с глубоко уважаемым фюрером германской нации, только что, в своем самомнении вознесшись над миром, не благословляет высшим благословением то, что им глубоко уважаемый фюрер германской нации считает всего лишь восстановлением исторической справедливости, а на обыкновенном русском языке именуется бандитизмом.

Гитлера приветствует Чемберлен.

А гарантии где?

А гарантии псу под хвост.

Итак, акт новой агрессии совершился, агрессии хоть и бескровной, однако вызывающе-откровенной и грубой. В 1924 году, передавая только что оккупированный порт, один из важнейших на Балтике, в состав будто бы независимой, созданной англичанами антирусской Литвы, Англия, Франция, Италия и Япония подписали так называемую «Мемельскую конвенцию», которой гарантировали неприкосновенность территории новой Литвы. Теперь они прямо обязаны свои гарантии каким-то образом подтвердить. Ну, об Италии и Японии что говорить, такие же волки, так и нечего о них говорить. Но Англия, Франция, такие демократические, такие цивилизованные, такие миролюбивые? Оказывается, и о них тоже нечего говорить: молчат и миролюбивые, даже формального протеста не подают и совещаний между собой никаких не проводят. Лига наций тоже молчит как убитая.

Нечему удивляться, что в тот же день Словакии приходится утвердить уже прямо унизительный договор о взаимной помощи и, разумеется, сердечной дружбе с нацистской Германией, а Румынию, перед которой маячит тот же призрак зубастого волка, Берлин принуждает подписать кабальный торгово-эономический договор. Договор не просто кабальный, а на редкость кабальный. По этому договору Германия устанавливает полный контроль над всей экономикой, над нефтью Румынии прежде всего. Больше того, полный контроль над румынской экономикой, над румынской нефтью прежде всего не может не привести к господству Германии над всей Юго-Восточной Европой, которую Англия всегда считала сферой своих исключительных интересов: в конце концов семь миллионов тонн румынской нефти – это горючее для танков и самолётов, готовых броситься на запад, на юг или восток, как заблагорассудится вошедшему во вкус зубастому волку.

Вся Европа должна встать на дыбы, ведь с этого дня она на шаг от всеобщей, хорошо если только всеевропейской, а скорее всего всемирной войны. Первой должна всполошиться Англия, за ней не может не последовать Польша. Товарищ Сталин на этот счёт заблуждается: первой всё-таки откликается Польша. В десять часов утра двадцать четвёртого марта начальник второго отдела польского генерального штаба вручает нашему военному атташе официальное сообщение о частичной мобилизации, которая касается четырех пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады:

«В связи с событиями в Европе польское командование приняло соответствующие меры к усилению военной готовности армии и страны. Это усиление армии следует рассматривать как мероприятия к обеспечению своих границ. Все эти мероприятия ни в коем случае не направлены против СССР…»

А против кого направлены эти мероприятия? Против Германии? Это абсурд, без помощи Англии и Франции с Германией Польше не справиться. Против СССР? И это абсурд, с СССР без помощи Германии самонадеянной, но расхлябанной Польше тоже не справиться. Тогда что это значит? Не подбирается ли и Польша, подобно Германии, сначала к Литве, потом к Латвии, наконец на закуску к Эстонии? Не намечается ли союз Польши с Англией и Францией против Германии, тогда это мировая война, или с Германией против СССР, тогда Англия и Франция окажутся на чьей стороне?

Фюрер не против пойти на союз. В конце концов для него Данциг вместе с «польским коридором» всего лишь удобный предлог для переговоров, разумеется, для переговоров с позиции силы. В сущности, много ли потеряет Польша, приняв ультиматум? Всего-навсего Данциг, город немецкий, с немецким населением на девять десятых, о «польском коридоре» не стоит и говорить, в международной практике такие «коридоры» обычное дело, что-то вроде КВЖД. От союза с Германией Польша больше может приобрести, чем потерять. Для фюрера на первом месте жизненное пространство. Ради скорейшего овладения им, он кое-что Польше готов уступить, Украину едва ли, Украина нужна самому, а прибалтийских ягнят отчего польскому шакалу, хотя бы на время, не дать. В этом духе фюрер беседует с генерал-полковником Браухичем, главнокомандующим сухопутными силами. Вновь сетует, что не стало Пилсудского, как видно, политика, которого он уважает:

– Посмотрите, как зависит политика от разума одного человека! Ведь нынешние правители Польши весьма далеки от продолжения того курса, которому с таким успехом следовал маршал, что показали переговоры с их министром иностранных дел Беком. Бек надеется на помощь Англии. Глупец, он не видит, что Англия не находит в этом чисто внутреннем германском вопросе никакой экономической, а потому и политической выгоды. Англия уберёт руку от Польши, как только осознает нашу решимость ликвидировать нынешнее немыслимое на долгий срок состояние, порождённое Версальской системой. Я вовсе не желаю воевать из-за Данцига и «коридора», но тот, кто хочет мира, должен быть готов к войне, иначе невозможно сделать никакой успешной политики.

Что из этого, по его мнению, следует? Из этого по его мнению следует, что военное разрешение польского вопроса всё ещё нежелательно, однако пора начинать работу и над планом вторжения, при «особо благоприятных политических предпосылках». Что это значит? Это значит подготовку агрессии.

Днём Хадсон, глава департамента по делам заморской торговли, наконец добирается до Москвы. Ни многого, ни даже малого от него не ждут, тем не менее встречают с широким русским, а также грузинским гостеприимством. Как и положено, поскольку по делам заморской торговли, первым делом встречается с Микояном и долго, со знанием дела, говорит о возможном расширении англо-советской торговли, однако не делает никаких предложений. Затем просит встречи с Литвиновым и получает её, всё-таки хоть и младший, однако в кабинете Чемберлена министр, тоже много и долго, правда, без заметного понимания дела, говорит о внешней политике, говорит вообще, главным образом о положении в мире, о замашках Германии на мировое господство, о безумном упрямстве поляков, и тоже не делает никаких предложений. На вопрос товарища Сталина, каково его мнение о дальнейшем ходе столь странных, в сущности нелепых переговоров, Литвинов отвечает с холодной усмешкой:

– Мне представляется, раз он не делает никаких предложений, и нам не следует выдвигать какие-либо конкретные предложения или какую-либо конкретную форму сотрудничества. Достаточно разъяснить нашу общую позицию в духе вашего доклада на съезде.

– О Клайпеде, о Румынии, о Словакии ничего?

– Решительно ничего.

– Следовательно, с его стороны сюрпризов не будет?

– Думаю, нет.

Очевидно, что и последние сомнения должны отпасть у товарища Сталина, если бы они у него когда-нибудь были, однако выбирать не приходится, и Советское правительство отвечает на предложение о никому не нужных, ничего не решающих консультациях, что перед угрозой всё новых и новых захватов предложенная мера слишком слаба, недостаточна, тем не менее оно готово предложенную меру принять, впрочем, при двух непременных условиях: если совместно с СССР, Англией и Францией декларацию о консультациях по принципу, а Васька слушает да ест, подпишет и Польша и если подписи под документом поставят первые министры или министры иностранных дел, а не какие-нибудь второстепенные лица, вроде торговых представителей или даже послов. Литвинов не теряя ни часа ставит в известность Сидса и Майского.

На что товарищ Сталин рассчитывает? Товарищ Сталин, правду сказать, очень слабо, но всё же рассчитывает, что англичане наконец приведут в чувство самоубийц в лице Польши и прибалтийских республик, что совещания четырёх заинтересованных сторон всё же начнутся, что совещания под давлением обстоятельств перерастут в конференцию, что и совещания, тем более конференции будет достаточно, чтобы образумить на какое-то время агрессора и остановить его перед новым прыжком на восток, вопреки тому, что он знает, что никого англичане не образумят, что никакое совещание не состоится, что никто ничего не хочет решать именно потому, что единая Европа, порабощённая американским, английским и еврейским промышленным и финансовым капиталом, спит и видит прыжок нацисткой Германии на ненавистный восток, советский, социалистический, русский восток. Знает, но соглашается. Почему соглашается? Соглашается потому, что у него другого выхода нет.

В самом деле, англичане и на этот раз отступают и на этот раз находят для отступления лицемерный предлог. Видите ли, они Польшу запрашивают, не пожелает ли ясновельможная пани поставить свой росчерк под декларацией, предложенной Советским Союзом. О чём декларация? Декларация о том, что в случае новой агрессии мы все соберёмся и побеседуем, чего нам следует предпринять против агрессора в защиту жертвы агрессии, к примеру Польши или Литвы. Однако Польше тоже хочется постоять в стороне, как и Англии с Францией и с Соединёнными Штатами, в ожидании, пока Германия своими силами расправится с Россией-СССР и разорвет её на клочки, вековечная мечта насквозь агрессивного Запада. И это несмотря на шантаж прибавлением мобилизацией к армии двух-трёх пехотных дивизий? Почему? Именно потому, что в этой мутной воде можно будет урвать какой-нибудь новый кусок, как не так давно был оторван кусок у беззащитной, преданной англичанами и французами Чехословакии.

А ведь, кажется, именно Польшу должна больше всех соседей Германии взволновать и закабаление Румынии, её союзницы на случай войны, и оккупация Клайпеды (Мемеля), поскольку Германия окончательно берёт Польшу в кольцо, получив возможность атаковать с запада на Варшаву, с юга на Перемышль, Люблин и Брест, с севера на Гродно и Брест. Но Польше всё нипочем. Шкурные интересы и на этот раз лишают польское правительство здравого смысла. Из Варшавы телеграфируют в Лондон, что ни под каким видом не подпишут никакой декларации совместно с Советским Союзом. Чемберлен и Даладье интересуются, не особенно удивляясь: почему так? А потому так, отвечает ясновельможная пани, что ей не хочется немцев сердить. Позвольте, ведь ультиматум предъявлен, чего же ещё? А ничего, сердить не хотим! Уж ежели их так настойчиво просят, они соизволяют в случае агрессии согласиться на консультации с английским правительством и сотрясают воздух обещанием провести мобилизацию в приграничных районах, ещё одним прибавлением к армии двух-трёх пехотных дивизий угрожая Германии беззаветной защитой отечества. Поляки, уверенные в своей безоговорочной и полной победе, настроены воевать, а потому никакие консультации им не могут не представляться досадной помехой на дороге в Берлин. Они могли бы, конечно, пойти на соглашение с Англией и Францией о поддержании мира, однако при непременном условии, что Лондон и Париж примут на себя твёрдые военные обязательства. Румыния парализована, Румыния не настроена воевать, тем не менее и она, уже прямо перед лицом полного поглощения ненасытными немцами, также отвечает отказом подписывать что-либо, если там будет стоять и русская подпись. Самоубийцы, честное слово! Извольте с самоубийцами дело иметь!

Кажется, и Литвинову тоже всё нипочем. Литвинов составляет докладную записку:

«Хотя мы заявили, что не признаём законности аннексии Чехословакии, нам всё же де-факто придётся её признавать и сноситься по чешским делам с германскими властями. Придётся, очевидно, ликвидировать наше полпредство в Праге. Англия, Франция и некоторые другие государства преобразовали свои полпредства в генконсульства. Я полагаю, что и нам надо поступить таким же образом. Нам всё же интересно знать, что в Чехословакии происходит, да к тому же торгпредству придётся там некоторое время ещё работать. Возможно, что немцы потребуют на основе взаимности предоставления им какого-нибудь консульства в Союзе, и мы тогда решим, удовлетворить ли эту просьбу, или ликвидировать наше консульство. Вопрос требует срочного решения, ибо немцы уже напоминают об этом…»

Невеселые мысли вызывает знакомство с этой запиской. Максим Максимович нравится товарищу Сталину. Человек действительно умный, действительно широко образованный, неподдельный любитель истории, в особенности истории древнего Рима, главное упрямый, временами строптивый, но вникающий в дело политик. Товарищ Сталин уважает такого рода людей, с удовольствием приближает их к партийной и государственной власти, работает с ними, терпеть не может карьеристов и прощелыг, норовящих заглянуть в рот и с остервенением исполнить всё, что прикажут, лишь бы возвыситься над людьми и попользоваться тем да другим. Пожалуй, у Максима Максимовича только один недостаток, в нынешних условиях уже нетерпимый. Максим Максимович долго жил в эмиграции, на англичанке женат, убеждён, что досконально знает Европу, а вот товарищ Сталин, человек несчастный, непросвещённый, Европы не знает, потому что не имел чести там вдосталь пожить, поесть тамошних бубликов, попить тамошних вин, предпочитает грузинские, а вот товарищ Литвинов, человек просвещённый, счастливый, к Англии относится с особенным пиететом, всегда соглашается с английской внешней политикой, ставит себе в образец, правда, в теории слаб, не понимает, что Англия – враг, враг исторический, чуть ли не с Ивана Грозного враг, самый опасный, непримиримый, коварный, куда опасней, непримиримей, коварней Германии, которая исторически всегда больше тяготела к России, чем к Англии, своему тоже историческому врагу. Товарищ Сталин медленно говорит, точно размышляет наедине:

– Англия и Франция нам не указ. У нас говорят: «Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет». У англичан говорят: «Зачем лаять самому, если собака есть у соседа». Недавно Чемберлен разъяснил это английское правило так: Россия должна воевать за интересы Англии, Англия не должна воевать за интересы России. Англия всегда ищет и всегда находит, кто бы полаял, повоевал за её интересы. В Семилетней войне воевала и лаяла Пруссия, тогда как Англия прибирала к рукам колонии воющей с Пруссией Франции, на Антильских островах и в Канаде, не надо прибавлять, что руками воинственных, но глупых индейцев. В мировой войне воевала Россия, Англия было попробовала, с большим опозданием, но была вдребезги разбита на Сомме. Если нынче Германия нападёт на Польшу и Францию, она станет воевать не столько за свои, сколько за английские интересы. То же самое, если Германия нападёт на Советский Союз. С одним исключением, весьма существенным, для англичан неприятным: если нам навяжут войну, Советский Союз станет воевать только за свои интересы.

Он долго стоит неподвижно и заключает угрюмо и тихо:

– Пока я жив.

– Осмелюсь напомнить, товарищ Сталин, мы страна европейская, у нас с Англией и Францией одни интересы.

– Какие?

– Они, как и мы, хотят уничтожить фашизм.

– Помилуйте, товарищ Литвинов, именно этого они не хотят. Не мы, а они вскормили фашизм, не мы, а они прощают фашизму Австрию. Не мы, а они договариваются с фашистами в Мюнхене. Не мы, а они прощают фашистам Чехословакию. Не мы, а они прощают фашистам Клайпеду (Мемель). Они простят фашистам и Польшу. Они простят фашистам Эстонию, Латвию и Литву. Они им простят всё, лишь бы фашисты напали на Советский Союз. Общие интересы? Их не было никогда на всём протяжении русской и европейской истории. Вспомните Венский конгресс. Россия одна разгромила Наполеона, а в Вене Англия и Австрия тайно договорились с только что разгромленной Францией – против России. Общих интересов не может быть и сейчас, ведь это им надо сохранять свои колонии, которые они систематически грабят и выгребают оттуда сверхбарыши, а мы не имели и не имеем колоний. Общих интересов не возникнет и в будущем. Всё это уроки истории… Да… Уроки истории… Самые жестокие, но и самые верные… Кто забудет их, тот будет бит.

Он останавливается у карты Европы, опытным взглядом измеряет расстояние от восточной польской границы до Минска. Жаль, что товарищ Литвинов увлекается исключительно римской историей. Нельзя не согласиться, что и в римской истории можно найти поучительные уроки. Например, постоянные поражения римлян в войнах против парфян. Всё-таки было бы лучше, если бы товарищ Литвинов увлекался российской историей. Без изучения российской истории достоинства, национальной гордости нет. И где её, национальную-то гордость, товарищу Литвинову взять? Космополит, «беспачпортный бродяга в человечестве», как удачно Белинский однажды съязвил.

Он спрашивает:

– А Польша, наш вечный, наш бесконечный, хоть и беспочвенный враг?

И сам отвечает, не только Литвинову, но и себе самому:

– Она – не ягнёнок. Она не только мечтает вернуться на Украину, из которой мы её выбрасывали столько раз. Она не прочь пожрать всю Прибалтику. Она не откажется, если представится случай, пожрать Восточную Пруссию, Силезию, Померанию, недаром «наша Померания» всё чаще там газеты вопят. Нет, она тоже волк, те же хищные зубы, тот же озверелый антикоммунизм, тот же животный, не имеющий границ антисемитизм и расизм. На этой почве она ещё может договориться с Германией. В таком случае наше положение станет опасным вдвойне, быть может, втройне, если ваша хвалёная Англия присоединится к союзу Польши с Германией.

Движением руки он объединяет на карте Германию с Польшей, заключает, не обернувшись:

– Нам нужен мир. Чтобы никто не посмел нарушить его, нам нужна сильная армия. Чтобы укрепить нашу армию, нам необходимы поставки чешских заводов. Ради этих поставок мы закроем в Праге наше полпредство. Не по примеру Англии, не следом за ней, но ради этих поставок мы откроем генеральное консульство. Поставьте Шуленбурга в известность. Потребуйте от нашего посла в Берлине, чтобы он выяснил, намерена или не намерена администрация заводов Шкода исполнять наши заказы, в соответствии с подписанными контрактами.

В тот же день Политбюро пересматривает народнохозяйственный план второго квартала в пользу военных заказов: авиационной промышленности до 1467 миллионов рублей, судостроению до 674,1 миллионов рублей, на вооружения до 1147,9 миллионов рублей, на боеприпасы до 1079,8 миллионов рублей, на машиностроение, то есть на производство танков прежде всего, до 3518,2 миллионов рублей, всего до трети финансового плана на производство средств производства.

Перед сном он ещё раз просматривает книгу Тарле. Он помечает для себя одно место:

«Это воззвание и было объявлением войны России: никакого другого объявления войны Наполеон не сделал. 23 июня Наполеон и со свитой и один ездил по берегу Немана. Строились три моста, постройка третьего закончилась в 12-м часу ночи с 23 на 24 июня. Четвертый мост, около Ковно, также мог быть использован для переправы. В ночь на 24 июня 1812 года Наполеон приказал начать переправу. Жребий был брошен…»

Блестящий стиль. Верный взгляд на историю. Пожалуй, товарищ Тарле не совсем верно изображает стратегический план Бонапарта. На чём был построен расчет? На том, что русские атакуют своим левым флангом. Тогда французы попятятся перед ними, но атакуют их своим левым флангом и развернут русские армии так, что и Багратион и Барклай будут окружены, а стало быть, и разбиты в первом же приграничном, генеральном сражении, после чего у России не останется войск, Россия принуждена будет пасть к ногам победителя как червивое яблоко. Подобный стратегический план был разработан им и Буденным во время Польской кампании: Первая Конная наносит удар на Львов и поворачивает на Люблин и Краков, тогда Пилсудскому придётся развернуть армию фронтом на юг, после чего Тухачевский двинет свои дивизии по беззащитному левому флангу и тылу поляков. Троцкий и Тухачевский план отклонили, товарищ Ленин их поддержал. Без флангового удара атака по фронту не могла иметь и не имела успеха, армии Тухачевского понесли большие потери и проиграли кампанию. Проиграл кампанию против России и Бонапарт. Тут товарищ Тарле убедителен выше всяких похвал: русские армии отступили и тем спаслись от полного поражения в приграничном сражении, которое Бонапарт полагал уже выигранным. Маневр поучительный.

К сожалению, Литвинова надо менять. Но кем заменить?

Проанглийская политика проваливается у него на глазах. Англия отклоняет собственный проект консультаций в случае новой агрессии, отклоняет, не утруждая себя объяснениями. Причины лежат на поверхности. Двадцать шестого марта Польша окончательно отвергает ультиматум по Данцигу и «восточному коридору». Польское правительство, теряя рассудок в национальном бреду, вдруг доводит до сведения фашистской, очевидно агрессивной Германии, что любое изменение статуса вовсе не польского города Данцига станет рассматривать как нападение на суверенное польское государство, хотя юридически это было бы нападением на Лигу наций, а Лига наций никогда не давала Польше полномочий себя защищать.

Мало того, что поляки морочат голову сами себе, вдруг морочат голову и советскому правительству и себе Хадсон и Сидс. Хадсон все свои дела закончил в трое суток. По итогам визита, как принято, составляется коммюнике. Коммюнике составляется Литвиновым, Микояном, Сидсом и Хадсоном в полном согласии. Коммюнике извещает мировое сообщество, что во время своего посещения Москвы господин Хадсон имел несколько бесед с А. И. Микояном и М. М. Литвиновым, а также был принят Председателем Совета Народных Комиссаров В. М. Молотовым, в ходе этих бесед между Великобританией и СССР состоялся обмен мнениями по вопросам торговых взаимоотношений, а также по вопросам международной политики, во время которого произошло взаимное ознакомление со взглядами правительств обоих государств и были выяснены точки соприкосновения между их позициями в деле сохранения мира. Коммюнике абсолютно пустое, беззубое, никого ни к чему не обязывающее. Понятно, что все четверо без колебаний подписали его и Литвинов отправил по существу своему бессмысленный текст в редакцию ТАСС. И вдруг в половине одиннадцатого Хадсон и Сидс разыскивают Литвинова и объявляют ему, что всякое упоминание о политике из текста следует исключить. Как исключить? Текст уже передан во все редакции ТАСС на территории СССР, его нельзя возвратить! Ему намекают, что это, мол, ваше дело, и требуют все упоминания о политике в полном объеме изъять. Литвинов просит к телефону товарища Сталина. Товарищ Сталин усмехается про себя: без сюрприза не обошлось, задумывается и через минуту советует у нас оставить как есть, коль воротить невозможно, а на запад отправить исправленный текст. Литвинов передает: на запад отправим исправленный текст. Хадсон и Сидс исчезают, но через полчаса возвращаются и объявляют, что на запад пусть идёт тот же текст, что и в СССР. На этом раскланиваются, тем не менее товарищ Сталин никак не может отделаться от впечатления, что главный-то сюрприз ещё впереди.