Читать книгу Альянс - Валерий Горшков - Страница 10

С недавних пор я начал выделять два типа страха: материальный страх и страх идиотов. Ко второму типу я относил различные фобии и очень сильно презирал людей, которые боялись темноты, одиночества, времени – всего того, причину страха перед чем не могли объяснить. Исключение составлял Лютер, чья фобия была вполне материальной, но, так же как и любая другая фобия данной подгруппы, крайне идиотской. Он боялся песка. Лютер объяснял это тем, что якобы песок может сделать с человеком «ужасные вещи», какие именно – он не помнил, но уверял всех, что своими глазами видел это, а где и когда – также забыл. Но главным здесь было то, что он в это верил, как «Дети Альфреда[5]» искренне верят в существование «Искры Создателя[6]».

Ну а к первой группе, исходя из её названия, я относил тех людей, которые по какой-то причине приобрели осознанный страх к некоторой материальной вещи. Себя я относил к ней. Я испытывал панический страх при виде транспортных капсул, совсем недавно выпущенных компанией Emersize Industry для того, чтобы обеспечить своих сотрудников возможностью быстро добираться до рабочего места. Изначально, в 2008 году, были построены восемь линий, соединяющих самые отдалённые уголки Рош-Аинда с лабораторией «Эмерсайз». Всё оставалось неизменным до тех самых пор, пока один не самый бедный предприниматель по имени Роутер Ван Нил, владеющий горнодобывающей корпорацией, не обратил внимание на столь, по его мнению, интересную разработку. И вот уже буквально через год транспортные болиды превратились из частного вида транспорта в общественный. Хвала и овации Роутеру Ван Нилу, и будь проклят тот день, когда его светлую головушку посетила такая «прекрасная» идея.

Теперь, пожалуй, стоит рассказать о том, что именно пугало меня в этом с виду совсем не опасном транспорте. Многие мои знакомые не понимали меня, говорили, мол, это не страшнее скачков на трейсерах[7]. Но это было не так. Далеко не так. Несколько раз, приходя к точке посадки и уже почти настроившись сесть в чёртову машину, и будь что будет, я видел, как люди колебались, как неуверенно задавали вопросы диспетчеру. В этот момент вся решимость куда-то исчезала. На смену ей приходил страх. Всё дело в том, что способ перемещения людей в капсулах был несколько необычен. Хотя, к чему лукавить, он был очень необычен. Людей попросту расщепляли. Иначе говоря, во время поездки тебя не существует, ты пыль, а точнее эфир. А как известно, эфир при расщеплении может сохраняться в воздухе приблизительно 2,93 секунды. Отсюда следует простейший вывод: если капсула по какой-либо причине задержится в тоннеле, то у пассажира есть целых три варианта исхода событий. Он может выйти из капсулы по частям; выйти и обнаружить, что у него, к примеру, отсутствуют конечности или, чего хуже, неожиданно исчезли все внутренние органы (так как более мягкие ткани, превращаясь в эфир, рассеиваются быстрее); ну и наконец, не выйти совсем. Таких случаев ещё, конечно, не было, иначе правительство закрыло бы столь опасный проект, однако вероятность существовала. Поэтому я вот уже несколько месяцев приходил к одной и той же станции, садился на скамью ожидания и ждал. Честно говоря, не зная чего. Хотя несколько раз меня посещала мысль о том, что если бы сейчас случилась авария и в конечный пункт приехали изуродованные тела, я бы даже обрадовался, вскочил с лавки и начал кричать: «Я ПРАВ! ЧЁРТ ВОЗЬМИ, КАК ЖЕ Я БЫЛ ПРАВ!» Но я тот же час гнал эти мысли подальше, смиренно ожидая, когда через 2,93 секунды красный фонарь, означающий, что капсула пущена, сменится зелёным, который говорил о том, что пассажиры успешно прибыли. Так было изо дня в день. Одни и те же лица, которые всё смелее прыгали в чрево пулеобразного чудовища, одна и та же скамья. Мой страх тем временем только рос, обретая всё новые и новые формы, вплоть до людей-мутантов с рукой вместо головы и торчащими наружу рёбрами.

Разумеется, ничего подобного не происходило. Произошло другое событие, которое навсегда перечеркнуло мои страхи, полностью уничтожило все ужасы этого места. Знаете, говорят, все события неизбежны, ведь не будь они неизбежностью, их бы попросту не произошло. Данное событие я привык считать неизбежным. Однажды, ближе к вечеру одного из одинаковых дней, я встретил её. Кэтрин Де’Нёв. Или, как я называл её до последней нашей встречи, Кэт. Сидя на лавке, я с запозданием заметил, что кто-то резво подсел ко мне. Я повернул голову и увидел девочку, как показалось, немного старше меня, зелёные глаза которой, сверкая, изучали моё лицо.

«Ну прямо кошка», – подумал я.

– Привет, меня Кэтти зовут, для друзей – просто Кэт, – сказала она и одарила меня задорной улыбкой. Я не удержался и засмеялся, сказав, что глаза выдали её имя раньше слов.

– Джейсон Форс, – я задумался. – Для друзей – Джей-Джей, – рассмеявшись глупости ответа, сказал я и протянул руку. Она крепко пожала её и тоже рассмеялась.

Не могу сказать, что она была самой красивой девчонкой, что я встречал. Так посмотришь со стороны, и вроде ничего необычного, но было в её смехе, даже в самой манере смеяться что-то исключительное, то же можно было сказать и о всей её привычке держаться – то, как она говорила, жестикулировала, поджимала изредка губы, казалось уникальным, и я пока не мог понять, красили её эти особенности или, наоборот, искажали.

– Тот самый Джей-Джей, который боится ездить в капсулах? – спросила Кэтти.

«Откуда она узнала?» – я отдёрнул руку.

– А ты, выходит, та самая Кэтти, которая следит за ничего не подозревающими людьми? – нашёлся с ответом я.

– Нет, только за членами общества луддитов[8], – улыбнулась она. – Или ты обыкновенный трусишка?

– Ещё чего. – Я даже не знал, что прозвучало обиднее – луддит или трус. – Просто ты не знаешь, как они работают.

– А, так ты наслушался всяких бредней про помехи в тоннелях? Боишься выйти на посадочную станцию уродцем? Не бойся, тебя невозможно сделать уродливее.

– Ха-ха, очень смешно. – Я вдруг почувствовал себя уязвлённым и подумал, что именно этого она и добивалась. Мы перекинулись всего парой фраз, а я уже трус, луддит, вот теперь ещё и урод. Зачем она это делает? – Нет. Это тоже, но не это самое главное. Все слышали про теоретическую задержку. Я говорю, что ни ты, ни я не имеем ни малейшего представления о том, как они действуют.

– Много ли ты знаешь вещей, устройство которых можешь объяснить?

– Уж побольше твоего, – хмыкнул я. Она начинала меня раздражать, и я поймал себя за попыткой отыскать в её манерах что-то отрицательное. – Во всяком случае, стараюсь это делать.

– Ну вот и потрудись для меня. Не пересказывай бездумно чужие слова, а объясни дурочке, что не так с болидами? – не унималась она.

Это определённо был вызов, и я принял его, хоть в глубине души понимал, что как бы убедительно я ей ни объяснял суть своих опасений, она всё равно начала бы их высмеивать. Хотя в таком случае сразу стало бы понятно, что она намеренно пыталась вывести меня из себя.

– Капсула дематериализует пассажиров, верно? – начал я, глядя в её глаза, будто ставшие ещё зеленее от переполнявшего их скепсиса. – А затем собирает обратно. Насколько я знаю, Эмерсайз так и не озвучил точность такого воссоздания. Даже 2,93 высчитаны с погрешностью, а это всего лишь время жизни эфирной частицы. Мне кажется, с таким сложным объектом, как человеческое тело, стопроцентного результата достигнуть не так просто. Даже если точность составляет девяносто девять целых и девять в периоде процента, то в конечный пункт приедет уже не тот человек, который садился в капсулу. А если сделать несколько поездок? Он будет изменяться понемногу каждый раз.

Лицо Кэтти помрачнело, но всего на секунду. Внутренне я торжествовал. Что бы ей ни напомнили мои слова, они метко хлестанули её в самое незащищённое место.

– Ничего более идиотского не слышала, – осклабилась она.

Невозможно было понять, почему она так сказала – от того, что изначально намеревалась раскритиковать мои слова, или же виной всему стал неожиданный для неё отпор.

– Уверен, это самое умное среди того, что ты слышала, – фыркнул я.

– Так ты боишься потерять себя во время поездки? Измениться? – Она не обратила на мои слова внимания, предоставляя мне второй шанс.

– Можно сказать и так, просто… Мы же до конца не знаем, кто мы такие и что у нас способна отнять эта одна ничтожная доля процента. – Я говорил искренне. – Представь на мгновение, что Дети Альфреда правы и душа действительно существует.

Кэтти повернулась к прибывшей капсуле и сопроводила задумчивым взглядом вышедшего из неё мужчину в стёганом пиджаке, ведущего за руку маленькую девочку с розовым портфелем.

– Звучит слишком романтично, чтобы быть правдой, – наконец сказала она, сдаваясь. Похоже, ей действительно хотелось распалить меня с самого начала, но мои слова её обезоружили. Интересно, почему? Видно, сам того не понимая, я дал ответ на какой-то давно мучивший её вопрос. Мне вдруг стало немного стыдно за свою враждебность.

– Ты уже ими пользовалась? – спросил я примирительно, разрывая повисшее молчание.

– Раз десять, может, пятнадцать… – она пожала плечами. – Можешь считать, что разговариваешь сейчас с дюжину раз бездушной девчонкой.

– С самого начала это понял, – проговорил я, услышав в её тоне издёвку.

– Болван, – нахмурилась Кэтти.

– Вижу, вы уже поладили? – раздался сбоку голос, показавшийся мне немного знакомым. – Привет, Джейсон.

Я повернулся и увидел Лютера, держащего в руках по рожку нежно-розового мороженого. Кого-кого, а вот его я никак не мог представить обладателем этого голоса. За последние десять месяцев он порядочно переменился, держал спину прямо, выглядел более уверенным, говорил твёрдо, а не под нос, как было раньше. Неужели Кэтти так сильно на него повлияла? Он стал совсем другим человеком, и одна только свисающая треугольником на грудь арафатка напоминала о прежнем Лютере. Он расплылся в улыбке, казавшейся мне беспричинной. Что его так веселило?

– Так вы… – Я посмотрел на Кэтти и снова на Лютера. – Так это она?

– Будто с тобой случайно заговорила бы такая красотка. – Он подмигнул ей. – Кэт, фруктового льда не было, я взял тебе один клубничный.

– Спасибо большое. – Она взяла мороженое.

Лютер впервые посмотрел на меня и немного стушевался, будто сказал всё, что придумал заранее, и теперь не знал, как себя вести. Я взглянул на Кэтти, которая, закусив щеку, вперила изучающий взгляд в Лютера. Видно, эта его новая самоуверенность, предназначавшаяся лишь для неё, в моём присутствии получила несколько серьёзных ударов от настоящего Лютера, и теперь внутренняя борьба в нём превратилась в настоящее избиение незнакомого мне образа решительного парня.

– Готов? – наконец спросил Лютер, облизнул липкую ладонь, хлопнул ею о мятую штанину и вытер. Он совсем не смотрел на меня. Должно быть, так ему было легче изображать твёрдость характера. Я вдруг почувствовал себя неуютно рядом с ними, и мне захотелось поскорее остаться одному.

– К чему?

– Ты ему не сказала?

Я посмотрел на Кэтти. Она мотнула головой.

– О чём вы? – спросил я.

– Да так… – Лютер почесал затылок.

– Угощайся. – Кэтти протянула мороженое, к которому так и не притронулась.

Лютер насупился.

– Не хочу, – отказался я.

– А у меня аллергия на молоко. – Она понюхала мороженое и вздохнула. – Пахнет зимой. Однажды я не выдержу и совершу самое нелепое самоубийство в истории. Очень уж хочется узнать, какое оно на вкус.

Трейд лишь метал недовольный взгляд между нами, не находя, что вставить в разговор.

– Тебе стоит попробовать, – съязвил я.

– Не искушай меня. – Кэтти протянула рожок проходящему мимо бездомному. – Сегодня жаркий денёк, не хотите?

– И вправду байдовый денёк, – он остановил свою тележку и взял мороженое, – спасибо, но мне нечем отплатить. Может, хотите совет взамен?

– Да, пожалуйста, – улыбнулась Кэтти.

– Вам двоим стоит хорошенько запомнить это место. – Он откусил половину подтаявшего шарика, и розовая жидкость повисла каплями на его рыжей бороде.

– Кому именно двоим? – спросил Лютер. – Нас трое.

– Из четверых, что я вижу перед собой, тому, кого двое, и зеленоглазой мисс, – наполненным глубочайшим осмыслением тоном ответил бродяга.

Его слова явно пришлись Лютеру не по душе.

– Что вы имеете в виду? – спросила Кэтти.

– Кто-то бывает каждый раз, – многозначно покрутив рожком в воздухе, изображая кольцо, проговорил он, – а кто-то случится лишь однажды, и вот ему придётся запомнить всю байду основательно.

– Бред… – фыркнул под нос Лютер.

– Байда, – поправил его бездомный. – Всё байда. Второе мороженое, пожалуйста.

Лютер не стал спорить и отдал свой рожок.

– Всё байда, – словно наставление, повторил бродяга, сунул начатое мороженое в рот, а второе – в задний карман растянутых джинсов и потолкал гремящую тележку дальше.

– Что за чушь он нёс? – спросил Лютер.

– Готова поспорить, мы до самой смерти этого не узнаем. – Кэтти посмотрела на меня. – Ответь мне на такой вопрос. Если капсула может неверно собрать одного человека, то что будет, если в одной капсуле поедут двое?

– Она соберёт неправильно двух людей.

Лютер гоготнул.

– Юноша, куда вы дели того романтика, что сидел здесь пять минут назад? – сморщилась Кэтти и подсела поближе, глядя мне прямо в глаза. Пахнуло духами, чем-то фруктовым. Персик. – Думаю, если в ней прокатятся двое, то они обменяются этой миллиардной долей процента и навсегда будут связаны. Навечно. – С этими словами она выхватила ключ из моих рук и побежала. Я бросился следом и не успел сообразить, как, спотыкнувшись, растянулся по полу капсулы.

Где-то за спиной кричал Лютер.

Стоявшая надо мной Кэтти повесила ключ на шею и приложила кончики пальцев к какой-то светящейся панели. Прежде чем я успел подняться, стабилизирующая крышка закрылась, и мы вместе превратились в поток энергии.

Я могу мыслить. Я существую. Я есть там, где нет меня.

Я лежал на полу в той же позе, кричал и пинал ногами воздух, надеясь, что мы всё-таки никуда не переместились, однако в прямоугольном проёме, занимающем большую часть корпуса капсулы, за спиной хохочущей на платформе Кэтти было совершенно другое место.

– Приехали, ребята. Вам прямо по коридору, направо и к четвёртому выходу, – сказал дежурный платформы и пошёл к новоприбывшей капсуле.

Не поднимаясь, я вывалился из болида, оттолкнувшись ногами от стенки, гулко отозвавшейся металлическим звоном, точно я пнул пустую бочку. Руки и ноги дрожали, некоторое время не позволяя подняться, во рту пересохло, воздуха не хватало. Казалось, вот-вот я потеряю сознание. Я никак не мог отделаться от мысли, что эта поездка только что меня погубила. Не знал, каким образом, но был уверен – капсула взяла что-то у меня, быть может, всего меня, и сам я теперь лишь копия того, кто садился внутрь болида. Кто знает, куда попал настоящий я?

– Ну как? – спросила Кэтти. – Чувствуешь какие-то изменения? Готова поспорить, в этой крохе процента жил твой страх.

– Зачем?! – рыкнул я, наконец сумев встань на ноги и глядя на отбегающую Кэтти. – Идиотка.

– Грубиян. – Она покрутилась на пятках, оттянув большим пальцем висящий на шее ключ. – От чего он?

– Не твоё дело. – Я кинулся к ней, но она тут же отбежала на несколько метров.

Я ринулся ещё раз, но снова не успел её поймать. Мы молча смотрели друг на друга.

– Отдай.

– Отдам, – сказала она, развернулась и неспешно двинулась к противоположной стороне платформы. – Позже.

Кинувшись в третий раз, я налетел на мужчину в одежде сотрудника «Эмерсайза». Тот лихорадочно отшатнулся, точно я был весь в грязи и мог испачкать его белоснежный халат.

– Извините. – Я отстранился от него.

– Осторожнее, Джейсон, не спи на ходу, – сказал он. – Добрый день.

– Здравствуйте, мистер Трейд. – Я раскрыл ладонь, но он вопреки обыкновению не стал её пожимать.

– Прости, у меня руки в реактивах, – он поправил пластырь на левой щеке, в том месте, где раньше у него был небольшой узкий шрам. – Лютер с тобой?

– Да, он… Тут неподалёку.

– Скажи ему, чтобы обязательно заглянул ко мне в кабинет минуток через тридцать. – Пол посмотрел на часы. – Прости, тороплюсь. Удачного дня!

Он взбежал по ступенькам и свернул к одному из корпусов лаборатории.

– Вылитый Лютер, это его отец? – спросила Кэтти.

– Верни уже этот чёртов ключ.

– Что такое ты им запираешь, ради чего без раздумий пожертвовал душой? – Она подошла к капсуле, расположившейся носом в обратном направлении. – Не переживай, как вернёмся – отдам.

Кэтти нырнула внутрь и занесла руку над панелью. Я оставался снаружи.

– Хочешь добираться на автобусе?

Только в этот момент я осознал, что нахожусь под научным городком Эмерсайз, чуть меньше чем за сотню километров безжизненной пустыни от Рош-Аинда. Внезапное осмысление колоссальности пройденного капсулой расстояния заставило меня усомниться в правдоподобности происходящего.

– Дьявол… – Я понял, что смогу попасть обратно только на капсуле.

– Ты щиплешь себя совсем как Лютер, – сказала Кэтти. – Откуда у вас эта привычка?

– Жми уже скорее! – крикнул я, запрыгивая в болид.

Стабилизирующая крышка за спиной зашипела, последовала яркая голубая вспышка, и вслед за повторным шипением из-за спины ударило солнце.

– Ненавижу тебя, – выпрыгивая наружу, сказал я.

Перед посадочной платформой собралась внушительная толпа, оттесняемая полицейскими от группы людей в чёрных костюмах.

– Что, что они делают? – спросил кто-то из задних рядов.

– Грузят их в саркофаги, – ответили из передних.

Лютер стоял на подлокотнике скамейки, держась за фонарный столб и глядя поверх голов зевак на происходящее за плотным кольцом полицейских.

– Что произошло? – спросила Кэтти, отдёргивая плечи от налегающих со вех сторон ротозеев.

– Накатались уже? – надулся Лютер, стрельнув испепеляющим взглядом в мою сторону. – Где вы были?

– Что за суматоха? – повторила Кэтти.

– Только что двое замертво упали, – ответил Лютер. – И похоже, эти ребята были военными.

– С чего ты взял? – спросил я.

– Они в силовых костюмах. Мой отец такие проектирует, – пояснил он, жадно выхватывая каждое движение полицейских. – Лиц не видно, но на груди у них номера. У одного 24, а у другого 16.

– Здесь не на что смотреть, пожалуйста, расходитесь! – раздался голос с едва уловимым азиатским акцентом, и над головами людей поднялись белые ладони обладателя голоса.

– Как это не на что? – проскрежетал какой-то старик. – Они шлёпнулись прямо передо мной, точно из дыры в воздухе вывалились.

– Прошу тишины! – Рядом показалась другая пара рук, одна из которых сжимала нечто, похожее на силиконовую капу. – Кто-нибудь ещё видел что-то подобное?

Никто не отозвался.

– В таком случае, сэр, – рука с капой опустилась, – пройдёмте ш ами, аши покажаия помоут ражобрашьшя ф проижошешем.

У Лютера зазвонил телефон.

– Да, мам, – он принял вызов, не отрывая глаз от полицейских. – Представляешь, тут на платформе… – Он внезапно побледнел и осел на скамейку, уткнув затуманившийся взгляд в землю. Застывшая на его лице улыбка медленно начала сползать. – Как…

Он вскочил и поспешил к капсулам.

– Лютер, что случилось? – Кэтти подбежала к нему, но он отдёрнул трясущуюся руку.

– Отвали! – крикнул он. По его бесцветному лицу текли слёзы.

– Эй, старик… – начал было я, но Лютер отшатнулся и скрылся внутри первой попавшейся капсулы.

– Похоже, случилось что-то серьёзное. – Кэтти посмотрела на табло транспортной ветки и втянула меня в свободную капсулу. – Пойдём, нужно его найти.

– Стой, подожди, – выпрыгнув из капсулы, я поймал её за руку. – Ну куда ты бежишь? Нам его не догнать. Он мог тут же пересесть в другую капсулу, мог поехать дальше по той же линии, мог пойти куда угодно.

– Нужно его успокоить, что бы там ни случилось. Ты ему вообще друг или кто?

– Да, друг, и именно поэтому я не собираюсь его искать.

Она прекратила попытки вырваться и замедлила шаг.

– Люди вокруг так несчастны, а я ни черта с этим не могу поделать… – вздохнула она. – Почему все такие безучастные и чёрствые?

– Один человек не способен уберечь весь мир, – ответил я. – А что касается Лютера – будь уверена, он не пропадёт. Даже если завтра случится конец света, он станет единственным, кто будет знать, что делать. Просто ему нужно дать время в одиночестве всё обдумать, что бы там у него ни произошло.

– Ты это просто так сказал или пробовал с ним заговорить в подобных ситуациях?

– Вообще-то, честно говоря, не пробовал.

– Вот в другой раз попробуй! Иногда судьбы других зависят от тебя больше, чем кажется.

– Почему тебе обязательно нужно заботиться о ком-то? Думаешь, мир без твоей помощи перестанет вращаться?

– Мне совсем не это нужно, – она мотнула головой. – Я просто хочу, чтобы люди были счастливы не временами, а всегда.

– Туфта всё это, – хмыкнул я. – Ты мечтаешь о невозможном.

– Уже слышала, мне все пытаются доказать это.

– Может, потому что это правда?

– Ты такой же циник, как Лютер. – Кэтти распушила волосы. – Посмотри вокруг. Люди только и делают, что уничтожают, истребляют. Всё человечество создано уничтожением, оно есть уничтожение, потому что человек – это то, что он делает. А люди ненавидят, унижают друг друга, стремятся за выгодой, буквально пожирают всё вокруг, будто в конце должен остаться только кто-то один. Но ведь это не так. В одиночку не выжить. Нам нужно общество, но совсем не такое, какое мы имеем сейчас. Разве можно назвать обществом то, что держится на угнетении и разрушении? Нам нужно не разрушение, а созидание, мы должны не угнетать ближнего, а помогать ему. А вы с Лютером только и мечтаете, как потешить своё эго научной белибердой. Понахватались вершков и строите из себя непонятно кого.

– Ты ничем не лучше остальных, – отмахнулся я. Совсем не было настроения откровенничать с ней. Вряд ли бы Кэтти поняла, что одно изобретение способно изменить к лучшему жизнь гораздо большего количества людей, чем сотня таких мечтателей, как она. – Всё это просто слова, а в сущности, ты делаешь то, что тебе взбрендит. Для себя можешь объяснять, как хочешь, но это так. Ты просто избалованная родителями самовлюблённая пустышка…

Лицо обожгла пощёчина. Кэтти развернулась и пошла прочь, срывая с шеи ключ и бросая его на тротуарную плитку. Она прошла ещё немного и остановилась, закрывая лицо. Её плечи тряслись.

Не обращая на неё внимания, я подобрал ключ и пошёл домой. На щеке всё ещё чувствовалась ладонь Кэтти. Помассировав затёкшую кожу, я обнаружил кровь на пальцах. От удара лопнула корочка на одном из порезов на левой щеке, который я на протяжении десяти месяцев расковыривал каждый вечер, не позволяя ему подживать.

– Дура… – процедил сквозь зубы я и поспешил домой.

Оказавшись в комнате, я первым делом подошёл к календарю. 20 апреля 2009 года. Без изменений.