Читать книгу Похождения «Подмигивающего призрака» - Валерий Ильичев - Страница 2

В лесу стояла тишина. Покрытые причудливыми покровами снега вершины деревьев казались нарисованными на холсте, сотканном из плотного серого воздуха. Гришка снял варежку, подул на застывшие от напряжения пальцы и нервно проверил, снят ли на винтовке предохранитель. Лежащая рядом на куче заботливо подселенного соснового «лапника» Татьяна успокаивающе положила руку на плечо Гришке и прошептала:

– Делай, как договорились. Возможно, в очередной раз уйдем от костлявой.

– Не бойся, мы с тобой тоже не лыком шиты. И за пять лет многому научились. Главное, сейчас держись все время сзади меня и прикрывай со спины.

Гришка подозрительно покосился на неподвижно лежащих у пулемета Дронова и Круглова:

«Их благородия офицеры готовы выполнить любой приказ полубезумного есаула Чистова, вообразившего себя спасителем Отечества. Вместо того, чтобы уйти за кордон в Маньчжурию он по дурости надеется, что весной мужик взбунтуется и к нам в отряд лавиной попрет. Нет, господин есаул, амба настала. Пора нам с Татьяной из отряда бежать. Сегодня во время боя самый подходящий момент. Нас шестеро отрядил есаул в засаду. Пашка и Семен из мужиков и с ними мы договорились уйти в подходящий момент. А вот золотопогонники Дронов и Круглов – патриоты, черт их возьми. С ними каши не сваришь. В случае чего валить придется».

Внезапно невдалеке прозвучал одиночный выстрел, и тут же по лесу разнеслись звуки беспорядочной пальбы то на мгновение затухающей, то вновь оглушительно многократно возрастающей и сливающейся в единый треск. Гришка замер в ожидании.

Стрельба постепенно начала приближаться. Напряжение возрастало. Наконец из лесочка на противоположном берегу реки появились фигуры стремительно отступающего отряда Чистова. Их оставалось двенадцать. Не особенно торопя коней, они, по задуманному плану поскакали вдоль берега, стремясь подставить преследующих их красноармейцев под кинжальный огонь затаившихся в засаде пулеметчиков. Гришка застыл в напряжении:

«Сейчас все зависит от сил краснопузых. Если их много, то обнаруживать себя нельзя. По зимнику в глубоких сугробах от погони далеко не уйдешь. Надо будет ликвидировать офицеров и в компании с братьями убираться подальше к границе. А там с бриллиантом, хранящимся на груди у Татьяны, не пропадем. Куплю лавчонку и буду торговать помаленьку».

Радужные раздумья Гришки прервало появление из леса преследующих чистовцев конников. Насчитав более тридцати врагов, Гришка повернулся и поднял вверх руку, давая знак сообщникам. Пашка и Семен уже и без него поняли расклад сил и стали незаметно подбираться поближе к изготовившимся к стрельбе офицерам. Еще несколько мгновений – и красные конники войдут в выгодную зону обстрела. И тут почти одновременно братья, ловко орудуя ножами, навсегда прекратили борьбу двух белых офицеров за восстановление прежней, милой их сердцу власти.

Несколько мгновений Гришка наблюдал, как Пашка с Семеном торопливо снимают с убитых ордена и выгребают из карманов портсигары, деньги, снимают с пальцев обручальные кольца. Затем его внимание переключилось на вспыхнувшую вновь стрельбу и крики отчаянно рубящихся обреченных ими на гибель людей. Скоро стало ясно, что через несколько минут все завершится. Последним в живых остался израненный есаул Чистов. Он привстал на стременах и громко, на весь лес возопил:

– Сволочи! Иуды! Будьте вы прокляты!

И, не желая быть плененным, выстрелил себе из нагана в висок. Этот крик отчаяния красноармейцы отнесли к себе. И только Гришка с Татьяной да братья-убийцы знали, кому адресовалось горячее проклятие преданного своими бойцами есаула.

Обыскав убитых и забрав себе награбленные за годы партизанства ценности и оружие, красноармейцы скрылись в лесу. Среди предавших своих товарищей бойцов наступило неловкое молчание. Наконец тишину нарушил Гришка:

– Вот что, парни. Нам дальше не по пути. Сани с лошадью у нас одни. Мы с Татьяной их возьмем. А вам достанутся два коня, и верхом бегите, куда хотите. Тут в лесу вам каждая заимка знакома и тропы к ним изучены. Авось не пропадете. Ну а мы с женой люди городские. Давай разбежимся по-хорошему.

Пашка в ответ лишь смачно сплюнул, а жадный и болтливый Семка ехидно заметил:

– Ну что же, мы с братом не супротив. Только дело надо делать по разуму.

– Это ты о чем?

– Да все о том же. Мы вот у офицеров кое-какое имущество взяли. А вы даже претензий не предъявляете. Значит, есть у вас, на что в городе жить. Вот и поделимся по справедливости. Или вы супротив?

Гришка удобнее переложил в руку винтовку:

– Нам с вами делить нечего.

– Ладно, Гриня. Мы пошутили. Оставь винтарь в покое. Поехали, Пашка, а то ныне быстро темь сгущается.

Гришка внимательно следил, как братья отвязывают коней и, взяв под уздцы, ведут вниз к реке. Свернув за густой ельник, они скрылись из виду. Облегченно вздохнув, Гришка развернул сани в сторону находящегося неподалеку тракта.

«Избавимся от оружия и выдадим себя за погорельцев, едущих к родственникам жены – староверам. Авось пронесет».

Он уже хотел вслед за женой сесть в сани, как Татьяна внезапно оттолкнула его в сторону и выстрелила навскидку в сторону густого кустарника. Повинуясь звериному инстинкту самосохранения, Гришка рывком сбросил свое сухощавое тело из саней и, откатившись в сторону, открыл огонь по ели, из-за которой вели за ним охоту братья. В пылу скоротечной перестрелки он успел подумать:

«Почему Татьяна так глупо подставляет себя, продолжая находиться на виду у стрелков в санях? Со страху, что ли, обмерла. Но нет, продолжает, хоть и редко, отвечать на пальбу нападающих».

Заметив едва колыхнувшуюся зеленую ветку, Гришка поймал в прицел краешек меховой ушанки и плавно спустил курок. Тут же услышал злобный мат:

– Теперь, подлюки, не выпущу вас живыми. За Пашку люто отве…

Выстрел Татьяны оборвал злобные угрозы. Гришка не спешил выходить из укрытия: «Вроде бы Татьяна сразила Семена: очень уж натурально крик его оборвался. Ну а ежели притворяется Семка, хочет на фу-фу взять, как только подойду поближе?»

Прошла минута, и Татьяна слабым голосом позвала:

– Гришка, сходи, посмотри. Вроде бы я не промахнулась. Невмоготу мне. Я кровью истекаю. Зацепило меня сразу пулей в ногу. Боли не чувствую, а только двинуть ей нет возможности.

Перебежками Гришка начал заходить сбоку к елке, за которой затаилась опасность. Наконец, заметив овчинные полушубки лежащих навзничь лицом в снег братьев, подбежал к ним и, поспешно отбросив в сторону валенком винтовку, держа наготове охотничий нож, перевернул тела поверженных врагов:

«Все, амба братьям. Одного я уложил, а другого Татьяна навсегда успокоила. Да еще как ловко: прямо в лоб угодила». Он стал с жадностью выгребать из карманов убитых взятые у офицеров трофеи. Его остановил доносившийся от саней наполненный страданием голос Татьяны:

– Да где же ты застрял, Гришка? Перевязать меня надо. Слабею я.

Гришка торопливо закончил обыскивать второй труп и поспешил на помощь жене. Откинув полушубок, ужаснулся:

«Кровищи-то сколько вытекло. Не довезти бабу до врача. Плохо дело».

Быстро сняв с винтовки ремень, туго перетянул Танькину ногу выше разорванного пулей отверстия. Фонтанчик крови, бьющий из раны толчками, слегка притих, словно затаился до поры до времени.

«Это ненадолго. Минут через двадцать все будет кончено. Что я ей скажу?»

Татьяна с бледным лицом уставилась неподвижно в небо. Затем с тоской сказала:

– Не томись, Гришаня. Мне конец. Жаль, и пожить не успели. Так этот бриллиант нам счастья и не принес. От большевиков четыре года убегали да по лесам прятались. Я с самого начала нутром чуяла: не будет нам покоя. Через грех убийства достался нам этот камушек. Когда помру, сними с меня эту тяжелую ношу и избавься от него поскорее. Не то сам в беду попадешь. А сейчас не утешай напрасно. Помолчи, дай помолиться и покаяться».

Некоторое время Татьяна лежала, молча беззвучно шевеля губами. Наконец, открыла глаза и строго спросила:

– Скажи, Гришка, только честно: любил ли ты меня или так, для забавы тешился?

– Если бы не любил, то зачем четыре года вместе мыкались? Зарезал бы тебя во сне и ушел на волю с драгоценным камушком. Чего зря спрашиваешь?

– Ладно, считай, поверила. Мне так легче будет на том свете объяснять, почему на смертоубийство решилась изза друга сердечного.

– Тьфу ты, совсем с ума сошла. Даже перед кончиной о любви думаешь. Лежи и молчи. Тебе сейчас силы беречь надо.

Татьяна обреченно закрыла глаза. Через некоторое время Гришка притронулся к холодной щеке жены. Затем для верности поднес ко рту отнятый у офицера портсигар. Зеркальная гладкая поверхность металлической крышки осталась незамутненной.

«Ну, все, отмучилась. Любила она меня крепко. Ничего не скажешь. И я к ней привык за эти годы. Ни разу не пожалилась на судьбу. И похоронить ведь бабу не смогу: яму в мерзлой земле не вырыть. Зарою просто в сугроб. А по весне зверье растащит ее косточки по чащобе. Но не ночевать же, мне тут».

Злясь на Татьяну, словно она была виновата в том, что приходится оставлять ее тело в заснеженном лесу, Григорий резко рванул кофту и, обнажив грудь, осторожно снял с шеи женщины кожаный мешочек с бриллиантом. Заботливо надел драгоценность на себя. Затем с трудом вытащил начинающее коченеть тело Татьяны из саней и, положив под березу, тщательно закидал снегом и ветками ели. Затем, стараясь не смотреть на возвышающееся под березой последнее Танькино пристанище, стеганул вожжой лошадь. Та с напряжением заставила сани оторвать примерзшие полозья и покорно поплелась между деревьями к виднеющейся внизу у реки тропе. Григорий еще раз беспокойно нащупал на груди под свитером драгоценный кожаный мешочек и подумал:

«А мешочек-то за эти годы начал подгнивать от пота. Надо будет сменить упаковку, а то, не ровен час, рассыплется. Мне только не хватало потерять бриллиант, когда, наконец, он в моём распоряжении. А Таньку все-таки жалко. Безотказная была. Но не повезло: поманил ее дорогой камушек, приблизился вплотную, да утек, как песок между пальцами. Уж я-то постараюсь не дать себя обмануть этому кусочку прозрачного камня».

Лошадь неловко оступилась в рыхлом снегу, и сани резко развернуло в сторону. Виртуозно выругавшись, Гришка потянул за поводья и выровнял сани:

«Доберусь до людей и загоню лошадь с санями. Много за них от подозрительных и зажимистых мужиков не выручишь. Но добраться до железной дороги на полученные деньги можно. Да еще и офицерского барахла хватит до Москвы доехать. К китаезам не пойду. Там мне, русскому мужику, делать нечего».

Окончательно принятое решение его успокоило, и он хлестнул лошадь, торопясь отъехать как можно дальше от небольшого заснеженного сугроба, временно укрывшего от голодного зверья тело несчастной Татьяны.

…Гришка объявился в Москве лишь через полгода. Путь к дому был долог. Поезда ходили нерегулярно. Да и остановка на пару месяцев в уютном доме вдовы в Казани чуть не заставила оставить мысль о Москве. Но душа позвала в дорогу, и ранним утром он вышел на привокзальную площадь. В кармане оставалось немного денег, обручальное кольцо зарезанного в сибирской тайге офицера Дронова, да на груди привычно грел душу бриллиант с причудливым прозвищем «Подмигивающий призрак».

В дом Татьяны он идти не хотел:

«Кто знает, как расценили власти внезапную смерть Вадима и подозрительное исчезновение из города его жены с названым братом».

Но он зря беспокоился: вопрос с жильем решился довольно просто. Зайдя в привокзальную чайную, Гришка заказал яичницу и чай. Смачно обмакивая хлеб в растекшийся по тарелке желток, почувствовал на себе пристальный взгляд молодого блондинистого мужика с косящим глазом. Тот приветственно кивнул Гришке как старому знакомому и пересел за его столик:

– Здорово, Цыган. Давно в Белокаменной объявился? Вижу, не узнаешь. Напомнить надо: в 1909 году во Владимирском централе вместе кантовались. Я Леха Косой. В тот год бакалейную лавку неудачно подломил.

– Не помню я тебя.

– Немудрено. У меня была первая ходка, а ты уж авторитетным вором был. Мне тебя во время прогулки показали: вот, дескать, «клюквенник» знатный идет. Ты тогда в Псковской губернии церкви чистил, как перчатки менял.

«Надо же, узнал, мазурик. Освободился я в тот раз в 1914 году, с Татьяной снюхался. С краденным бриллиантом по стране мотался. О прежней воровской жизни уже забывать начал. А этот тип вдруг нарисовался и мне о былом напомнил. Но нет худа без добра. Через него на постой определиться можно. Только на “малину” идти не резон. Подрезать и ограбить могут, наплевав на воровской авторитет. Затаиться на время надо и осмотреться. Понять, что к чему. За пять лет многое могло измениться».

Молчание затянулось, и Леха не выдержал:

– Если я не по делу к тебе подсел, то извиняй. Могу и уйти. Но ты, похоже, с саквояжем потрепанным только что в Москву прибыл. Откуда и зачем, не спрашиваю. Я умею держать язык за зубами. Иначе бы так долго на свободе не гулял.

– Никогда, Леха, не хвастайся свободой. Она как баба: сегодня с тобою, а завтра с другими забавляется, а ты в темнице сырой о ней изменнице тоскуешь. Может быть, ты вольным воздухом дышишь, что нынешние сыскари работать не научились?

– Похоже, кое-что уже умеют. В начальстве у них обретаются подпольщики, на каторге побывавшие. Да и коекого из старых специалистов за паек к делу приставили. Полицейские картотеки в азарте пожгли в феврале 1917 года. И теперь у красноперых служат опознаватели из дореволюционных сыщиков. Ты, к примеру, залетел к ним в лапы и Васькой Котом рекомендуешься, а тут в камеру тип в старомодном котелке входит и определяет гнусавым голосом: «Врет, скотина: это Иван по кличке Конь из Тулы к нам пожаловал».

– Значит, плохо дело?

– Нет, Цыган. Это я сказал для твоего упреждения. Жить можно. Сейчас при новой экономической политике богатенькие, как тараканы, из всех щелей вылезли. Есть, кого пощипать. Только не зевай. Могу свести тебя кое-кем из лихих людей. По моей рекомендации тебя к делу пристроят. Что скажешь?

– Спешить не будем. Осмотреться надо. Хата нужна на первое время. Да не шумный шалман с веселыми марухами, а где тихо и безопасно.

– Есть такое место. Для себя про запас держал. Старуха комнату сдает. По виду вылитая Баба-яга. И вправду страшна: нос крючком, с бородавкой на кончике, и волосы над верхней губой растут, как у мужика. Но живет тихо, незаметно. Кличут ее Няня, поскольку до революции в больнице на Садовом кольце работала. А ныне комнату сдает, тем и кормится. Ее прежнего жильца пару недель назад за шулерство в карты зарезали в одном загородном доме. Красноперые об этом адреске не знают. Отведу тебя к ней. Только она деньги за месяц вперед требует. Вы, говорит, либо за решетку угодите, либо со смертью с глазу на глаз повстречаетесь, а я не хочу убытки за ваши дела греховные терпеть.

– Резонно. Мне этот вариант подходит. Только я сейчас не при деньгах. Надо одну вещичку загнать, прежде чем к старухе на постой вставать.

– Что там у тебя, покажи.

– Да вот колечко золотое Бог послал по бедности нашей.

– Перстенёк, судя по весу, целиком литый. Но есть серьезный изъян: внутри гравировка читается: «Навеки благодарен судьбе». С такой приметной вязью вмиг по тухлому делу загреметь можно. Серьезный барыга такую вещичку не купит. Есть у меня на примете дантист, тот в переплавку на коронки рыжье возьмет. Много не даст, но на съем квартиры и неделю кормежки с хорошей выпивкой хватит.

– Хорошо, я согласен. Пойдем к дантисту.

– Тут пешком дойти можно. Но к зубодеру я один зайду. Он при незнакомце на сделку не пойдет.

– Ладно, только смотри, не будь сявкой. Я сам тебе за сделку процент дам хороший. Деньги мне все честно отдашь.

– Не обижай, я никогда не крысятничал.

Покрутившись по проходным дворам, Леха остановился перед аркой, ведущей в темный двор:

– Дальше тебе нельзя. Стой здесь, целее будешь. Я недолго.

Не прошло и пятнадцати минут, как Леха вывернулся из-под арки, и, благодушно улыбаясь, протянул Гришке пачку денег! Тот, держа воровской форс, щедро отделил несколько ассигнаций и протянул посреднику:

– Хватит?

– Никаких претензий, премного вами благодарен. Так бы всегда фартило. Ты мне вещички чаще поставляй, а я их стану сбывать за небольшой процент. И мне хорошо, и у тебя лишних забот не будет.

– Ладно, об этом потом поговорить успеем. Веди прямиком к Няне.

До покосившегося домика на берегу Москвы-реки добрались на извозчике. Старуха подозрительно воззрилась на чернявого Гришку, но получив вперед деньги за жилье, смягчилась:

– Иди прямо по коридору в угловую комнату. Не сори там, табаком не дыми и девок срамных не води. Я этого не люблю. Ну, а насчет выпить, если без скандалу и мордобоя, то и я поучаствую.

Леха сразу заторопился:

– Ну, все, я побежал. С полученными от тебя деньгами я сегодня кум королю и сват королеве. Завтра с утра забегу, потолкуем о деле. А ты пока отдыхай с дороги.

Гришка прошел в дальнюю комнату. Выглянув в окно, увидел узкую кромку берега и старую лодку:

«Это удобно. В случае кипиша можно от сыскарей по реке сплавиться».

Затем, скинув сапоги, прилег на кровать поверх одеяла и тут же безмятежно заснул. Если бы он знал, куда прямиком направился от его нового пристанища Леха Косой, ему было бы не до сна.

… Леха стремительно вошел в кабинет сыщика Губина и хвастливо сообщил:

– Есть новости, гражданин начальник. В Москве появился Гришка Цыган – знатный «клюквенник». Сельские церкви раньше грабил. Я его по Владимирскому централу знаю. До революции слухи ходили, что он с церквей на хаты переключился. Но в конце войны исчез, а сейчас вновь здесь появился. Я его срисовал, когда он только с «железки» сошел и в чайную закусить направился.

– Короче, Косой, давай ближе к делу. Где он сейчас?

– Я его к Няне отвел. Он у нее комнату на Бережках снял.

– Откуда приехал? Какие за ним дела, удалось вызнать?

– Я и заикаться не стал. У урок за такие вопросы языка лишиться можно. Только с собой у него рыжье было. Я помог ему сбыть колечко обручальное. Там надпись внутри была: «Навеки благодарен судьбе».

– Романтические штучки из барской жизни. Кому загнали?

– Как всегда, дантисту Рубину на переплавку.

– Засветил барыгу перед Цыганом?

– Нет, только до проходного двора довел.

– Это правильно. Слушай, а он действительно цыган из табора?

– И близко не лежал. Сам чернявый, смуглый и нос с горбинкой. Вроде из казаков терских будет. Так какие будут указания?

– Сведешь его с Коляном Дутым. Слухи ходят, он новое крупное дело готовит. А после проведенных нами облав и арестов людей у него поубавилось. Порекомендуешь Дутому этого Цыгана. Колян обязательно приветит опытного уголовника. Сам в банду глубоко не влезай, чтобы за решетку не угодить ненароком. Там мокрые дела готовятся. А с Гришкой Цыганом продолжай корешиться. Через него и о Коляне знать будешь многое. Все, иди теперь. Да и ко мне сюда реже ныряй. А если кто из уголовников заметит тебя у моего кабинета, скажешь, вызывали по подозрению в грабеже на Пречистенке. Там действительно накануне был гоп-стоп на седока в бобровой шубе: шум большой по городу идет. Ну, все, держи меня в курсе дела.

– Слушай, дай для подогрева Цыгана хоть немного на расходы. Мне с ним выпить надо. Я завтра с утра поведу его к Коляну.

– Денег я тебе дам немного, так что на кокаин не рассчитывай. Цена на него опять подскочила. Да еще советую сегодня к Коляну заглянуть, рассказать о залетном воре и спросить, можно ли того к нему привести. А то, не ровен час, он вас обоих на перо посадит, заподозрив ловушку. Понял? Вот, возьми деньги и будь осторожнее: Колян Дутый после провалов настороже и нового человека в свое окружение может не принять.

Глядя вслед сексоту, Губин с тоской подумал:

«Разве мог я, ученик художественного училища, тайно состоящий в партии эсеров, предположить, что тесно буду общаться с подобной человеческой мразью. А ведь когда-то мечтал о свободе для этого народа. Вот и захлебнулись в демократии, как в дерьме. Одни ноздри торчат, да и те скоро окончательно залепятся. Хорошо, что товарищи-большевики о моем прошлом не знают. Взяли меня в угрозыск и держат здесь как человека грамотного и умеющего бумаги толковые писать. Но чужой я для них навсегда. Хоть сотню бандитов за решетку посажу. Ну ладно, еще посмотрим, на чьей улице праздник будет».

Губин вздохнул и достал из сейфа секретные материалы. Ему предстояло еще раз продумать план операции по аресту опасной банды.

А Леха, выйдя на улицу и ощущая радость от хрустящих в кармане денег, направился прямо в трактир, где часто бывал Дутый. Тот был на месте. Рассказ Косого о возвращении в Москву известного в прошлом вора его явно заинтересовал. Узнав все детали встречи Лехи с Цыганом, уточнил:

– Значит, фартовый на мели, если начал с продажи буржуйского колечка. Это хорошо. Мне для дела нужны рисковые люди. Так, значит, он просил его со мной свести?

– Ты что, Дутый! Он пока и не подозревает, что ты на свете живешь и в знатных московских жиганах числишься. Я же говорю, он только с бана вышел и в чайной приземлился. Откуда ему о тебе знать.

– И с ходу попросил первого встречного свести его с фартовыми людьми?

– Ничего он не просил, я сам ему предложил.

– С чего бы это?

– Да в дольщики мечу. Я его в дело, а он мне процент отвалит. Так я могу его сюда привести?

– В этом нет надобности. Я его сам навещу у Няни. Адресок этот знаю. А ты пообщайся с ним теснее. Если заметишь за ним что-нибудь тухлое, тут же мне звякни. Услугу оплачу.

– Слушай, Дутый. Я на мели. А мне с этим залетным гульнуть надо знатно. За водочкой и закусочкой он мне все откровенно выложит.

– Ну, ты и шакал, Леха. Ладно, возьми в счет будущих доходов. Потом, после дела, я из твоей доли вычту.

Получив, деньги, Леха выскочил на улицу:

«Мне подфартило. С появлением в городе Цыгана денежки буду доить и с сыскарей, и со своих, блатных. Только бы не заиграться, а то не сносить головы между молотом и наковальней».

Но о плохом исходе думать не хотелось, и Косой отправился в магазин за водкой и колбасой. Жизнь в этот момент ему казалось вполне удавшейся:

«Эх, пить будем и гулять будем, а смерть придет – помирать будем».

Леха уже давно привык жить одним днем, не думая о будущем.

Услышав вкрадчивый условный дробный стук в окошко, Няня поспешила впустить незваных гостей. Увидев на пороге Коляна Дутого с приятелем Зубом, истово, в испуге, перекрестилась. Дутый тихо спросил:

– Где постоялец?

– Там, в угловой комнате. Проходи, только не грязните мне там. Вчера полы мыла.

– Не волнуйся, если надобность возникнет кровь пускать, то на берег твоего жильца выведем, к реке. Благо тут все под боком.

Увидев внезапно появившихся в комнате людей, Гришка, понял, что не успеет схватить лежащий на столе нож, и медленно присел на кровати, не делая резких движений. Колян по-хозяйски подвинул к себе стул и присел, широко расставив ноги в начищенных до блеска ботинках. Его охранник Зуб остался стоять, готовый по первому сигналу наброситься на застигнутого врасплох постояльца. Некоторое время Дутый и Цыган смотрели неподвижно друг другу в глаза. Наконец, посчитав, что приезжий вор выдержал экзамен на прочность, Дутый, криво усмехнувшись, произнес:

– Ну, хватит в гляделки играть. Леха Косой сказал, что вчера тебя в чайной возле бана встретил. Откуда прибыл?

– Где был, там уже нет. У меня память короткая, подзабыл малость.

– Леха толковал, что ты «клюквенником» промышлял.

– Так это один раз и было, в молодости. «Щука» опытная меня сразу и прихватила.

– Я тут успел вывернуть тебя налицо. Знают тебя опытные сидельцы. Слухи ходят, что ты и квартиры подламывал знатно.

– Так кто же меня на этом ловил?

– Ты со мной не темни. Я Коля Дутый. Слышал?

– Нет, в газетах же о тебе не писали.

– Бог пока миновал. Леха сказал, что ты верных людей для дела ищешь. Мы проверили: балана на хвосте ты не приволок. Берлога у тебя надежная. А как с биркой?

– Ты прав, документов нет.

– Ну, это мы выправим. Ты, кстати, не на «лимоне»?

– Нет, я не в розыске. Мусора о моем существовании пока и не догадываются.

– Ну что же, ты нам подходишь. Только гады лютуют в последнее время, научились работать. Потому без проверки на крупное дело тебя не возьмем. Лады?

– А куда мне теперь деваться, когда ты передо мной засветился? Да еще этого амбала с собой приволок по мою душу.

– На Зуба не обращай внимания. Он без моего приказа, как сторожевой пес, никого и пальцем не тронет. Добрейший малый. Когда-то в цирке греко-римской борьбой на жизнь зарабатывал. Пока ему конкуренты важную жилу на правой грабке в уличной драке ножом не перерубили. Ну, хватит зря балабонить. Раз на проверку согласен, то давай собирайся, пойдем прямо сейчас. Я дело наметил фартовое через пару дней. Темных для меня людей туда не возьму. Да и деньги нужны немалые на подготовку: не менее трех подвод с лошадьми купить надо. Иначе товар не вывезти. Так что не обессудь. На «мокруху» сейчас идти надо. Заодно и себя проявишь.

Гришка встревожился:

«Похоже, я здорово влип. Но делать нечего. На первых порах, прежде чем дорогой камушек сбыть, надо в городе осмотреться, чтобы не кинули меня, как последнего фраера. Так что пока завяжусь на делах этого Дутого. Судя по всему, вор серьезный, фуфло не гонит. А там видно будет». Гришка натянул на голову картуз и уже направился к двери. Но его остановил Дутый:

– Ножичек-то с наборной рукояткой на столе не оставляй. Он тебе сегодня наверняка пригодится. Я же тебя не «вертануть угол» на вокзал приглашаю. Кражей чемодана у зазевавшегося пассажира доверия у меня не добьешься. Пока в доску человека не загонишь, дел совместных не будет. Ну, так идешь?

Взглянув на могучую фигуру Зуба, Гришка засунул нож глубоко за голенище сапога и отправился вслед за своими новыми подельниками. Он не видел, как, закрывая за ними дверь, хозяйка украдкой их перекрестила: старуха не желала быстро терять выгодного постояльца, рассчитывая в будущем на дополнительное вознаграждение.