Читать книгу Необыкновенные история из … - Валерий Иванович Кокорич - Страница 13

Очнулся ночью от жуткого холода и немецкой речи:

– Посмотри на этого белобрысого русского офицера.

– Да, жалко, такой молодой.

– Ганс, ты, как всегда, меня не понял. Жалко, что гибнут молодые русские, из них были бы отличные работники.

Ганс что-то пробормотал в ответ, и постепенно шаги удалились.

Я продолжал лежать на животе, видя перед собой только небольшой кусочек снежной целины и колючую позёмку. Внезапно услышал русскую речь «из своеобразных слов» – понял, что это наши батальонные разведчики. Хотел закричать, но голос вместе с куском мороза остановился где-то в центре груди. Старший небрежно перевернул меня на спину:

– Ба, мужики, да это наш новый командир!

– Может, он ещё жив?

– Сейчас! С такой раной на спине, когда лёгкие и сердце видны, – не выживет, да и рёбер почти нет. Проклятый фашист постарался. Видно, осколком мины хорошо задело.

– Братья-славяне, да он, кажется, жив!

– Ты что, белены объелся?

– Смотрите, у него снежинки на ресницах тают, да и что-то хочет сказать.

Старший, недолго думая, дал команду, меня положили на плащ-палатку, нежно укутали тулупом и понесли в тыл. Я даже не заметил, как уснул крепким детским сном.

Проснулся рано утром – ничего не могу понять. Рядом в постели – соседка Рая с верхнего этажа, на столе – пустые бутылки из-под спиртного, недопитое пиво, окурки в салатах, на кроватях знакомые и незнакомые мужчины и женщины. Я долго приходил в себя, постепенно соображая, где я и что происходит. В этот день я первый раз подумал, что надо кончать с такой жизнью.

Прошёл уже месяц, как я демобилизовался, за это время меня перевели из учеников кочегара машинистом насосной станции; стал сравнительно хорошо зарабатывать. Вполне мог снять квартиру или комнату, да и очень хотелось по-настоящему учиться, исполнить детскую мечту, стать историком – ковыряться в тиши пыльных кабинетов с таинственными старинными книгами – они казались мне какими-то сказочными, загадочными, как будто не из нашего мира. Особенно мне нравилась история Древнего Египта, да и вообще я в детстве очень любил читать. «Войну и мир» я, кажется, прочитал в третьем или четвёртом классе. Конечно, многое не понимал, но особенно мне нравились батальные сцены и, как ни странно, философские рассуждения. Весь этот день я находился в приподнятом настроении с твёрдым убеждением в ближайшие дни переехать из общежития и поступить в вечернюю школу. Новые мои товарищи, к моему удивлению, мне не мешали, а всячески меня поддерживали. Вероятно, они пытались ранее это сделать сами, но не смогли, во мне же увидели бывших себя и, как на хорошем футбольном матче, по-настоящему за меня болели. Вечером я постарался лечь пораньше, почитав перед сном объявления в «Вестнике Владивостока». Сабантуя в этот вечер не было, и мне довольно быстро удалось уснуть.

Спал крепко, хотя и тревожно, но с успокоением. Сквозь сон среди ночи слышал, как две молоденькие девушки, видимо медсестры, разговаривали обо мне.

– Этот молоденький белобрысый…

– Я сразу поняла, понравился тебе.

– Не говори глупости, мне его жалко, доктор говорит – не жилец.

– Если возьмёшь под своё крыло – может, и выживет.

– Да, жалко, если помрёт, такой симпатичный!

Подошла ко мне и поправила край подушки. От рук пахнуло карболкой и ещё чем-то, знакомым с детства. Внезапно послышался вой сирен – я не сразу сообразил, что это воздушная тревога, грохнуло где-то рядом, посыпалась штукатурка и звон разбитой посуды. Мужской голос: «Вот паразиты, так их сяк… Что делают! Хорошо же видят, что госпиталь». Обратно загрохотало совсем близко. Медперсонал засуетился ещё быстрее, кого-то стали накрывать, что-то двигать, переставлять. Раздался оглушающий взрыв – как мне показалось, почти в палате. Крики и стоны раненых, матерная речь беспомощных мужчин, успокаивающие голоса медперсонала. Очередной взрыв, грохот, за какую-то долю секунды до этого на меня навалилось что-то мягкое, тёплое, стараясь руками укрыть мою голову. Мне сейчас стыдно признаться, но почему-то особенно запомнились небольшие упругие девичьи груди, уткнувшиеся мне в лицо. Для мальчишки, ни разу не целованного, это был верх блаженства. Куда-то сразу исчезла вся война с грохотом, криками и матом раненых, молитвами умирающих и мольбами о помощи. Остались только эти небольшие груди, их прикосновения к губам и щекам, и этот неповторимый девичий запах чего-то нового, необычного, таинственного, неизведанного.

Из прострации меня вывел терпкий солоноватый вкус чего-то тёплого. Я не сразу понял, что это кровь. У молоденькой медсестры, накрывшей меня своим телом, был пробит висок, и из него медленно стекала алая струйка крови по пухлой, ещё детской щеке, и капала мне на губы. Я проснулся весь в слезах, больше уснуть не мог и ещё долго чувствовал солоноватый привкус девичьей крови, спасшей мне жизнь в том далёком 1944 году.