Читать книгу Удар по России. Геополитика и предчувствие войны - Валерий Коровин - Страница 9

Рассмотрение позитивистских школ – реализма, либерализма и марксизма в «международных отношениях» – имеет вполне прикладное значение. Для того чтобы решить вопрос в области безопасности, нужно представлять себе весь комплекс факторов, формирующих современную действительность. Вопрос безопасности неразрывно связан с теми теоретическими моделями, которыми оперируют основные мировые игроки, и в общих чертах мы их рассмотрели. Сложившаяся в XX веке система безопасности перестала существовать с распадом Советского блока. Главным действующим лицом современного мира стали Соединённые Штаты Америки, от воли и предпочтений которых сегодня преимущественно и зависит безопасность или небезопасность того или иного государства.

Сегодня США практически единолично решают, кого казнить, а кого пока помиловать. А значит, для нас важно представлять логику формирования подобных решений, необходимо знать, на основе каких концепций Америка строит свою внешнюю политику, по сути единолично управляя миром. Ну и, наконец, важно учитывать контекст, в котором происходит это управление, ведь привычный нам мир модерна остался в XX веке. Сегодня окружающая реальность со всё большей очевидностью формируется в контексте нового явления – постмодерна, в среде которого всё, в том числе и безопасность, рассматривается с приставкой «пост», оказываясь за пределами модерна, его безграничного доминирования. И именно постмодерн сегодня становится основной операционной системой мирового гегемона – США. Поэтому и методы постмодерна, реализуемые в том числе и на мировой арене, сегодня так важны для нас – их надо понимать, как минимум учитывать, ибо от этого зависит не только безопасность мира, но и безопасность каждого.

Контекст постмодерна отодвинул позитивизм на второй план. Собственно, разрушение модернистских догматов – суть постмодерна, явления в целом крайне отрицательного и в какой-то степени даже демонического. При этом его ценность в попрании безграничной власти позитивизма и картезианства с их прямолинейной материальной логикой и абсолютной неприязнью какой-либо метафизики и традиции. В результате на смену позитивизму – и это касается «международных отношений» в частности – пришёл постпозитивизм. Явление совершенно новое, пока ещё практически не изученное – тем хуже для тех, кто становится объектом постпозитивистского оперирования. И судьба их в этой связи зачастую незавидна.

За три минувших столетия мы наконец привыкли к тому, что факты – объективны, ценности – субъективны. Это один из главных постулатов позитивизма. Этому многих из нас учили с рождения, в школе, в дальнейшей системе образования. Это мы принимали на веру, некритично. Собственно, позитивизм, как, безусловно, и постпозитивизм, – это не что иное, как категория веры. И в этом они ничем не отличаются от традиционалистских «мифов», на развенчании которых и был выстроен модерн с его позитивизмом и «фактом» в качестве главного элемента выстраивания любых научных концептов. Постмодерн изменил эту реальность. Не то чтобы он отменил «факт», нет, это далеко не возвращение традиции во всей её полноте. Но постмодерн и не отрицает мифологии. Для него и «факты», и «ценности» вполне равнозначны. Ты можешь быть и убеждённым позитивистом, доверяющим только фактам, а можешь основывать свои действия на вере, на постулировании абстрактных для позитивизма «ценностей». Но что самое главное – ты можешь делать и то и другое одновременно. Постмодерн открыл нам новую реальность, продуктом которой и стал постпозитивизм, где равную значимость имеют и факт, и опыт, и вера, и ценности – всё берётся в оборот ради… достижения цели. А цель – могущество. Высшая цель – мировое могущество, глобальная безопасность для себя, но, соответственно, глобальная опасность – для остальных.

И что же мы видим? Категория веры становится столь же решающим фактором, как и рациональные рассудочные выкладки, и это – постпозитивизм. Неважно, существует ли международный терроризм на самом деле, как неважно, что это такое – «на самом деле»? В постмодерне понятие «на самом деле» меняет своё значение, становится не следствием опыта, неоспоримым фактом, а переменной истиной. Она определяется тем, как себе это представляет тот, кто принимает решение, то есть суверен. Что такое «Аль-Каида», с точностью не сможет сказать никто, это «нечто», представление о котором у каждого своё. И ладно. Но если следы «Аль-Каиды» вдруг обнаружатся где-то под Москвой – это станет вполне себе поводом для бомбового удара.

Кому-то это кажется невероятным? А к чему бы вдруг Федеральный суд Манхэттена признал, что власти Ирана помогали террористам, устроившим в США теракты 11 сентября 2001 года, о чём сообщает The New York Times? В иске среди виновных назывался и верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи. Виновными в помощи террористам признаны также ливанское шиитское движение «Хизбалла», «Талибан» и «Аль-Каида». Истцы утверждают, что высшее руководство Ирана в борьбе против США действовало заодно с «Аль-Каидой». Согласно информации, которая была представлена суду, связь между иранскими властями и «Аль-Каидой» обеспечивал, в частности, координатор боевых операций «Хизбаллы» Имад Мугние (Imad Mughniyeh). Он был убит в 2008 году, а значит, ни подтвердить, ни опровергнуть этого уже не сможет. И то, что «Аль-Каида» является организацией экстремистов-суннитов, которые не считают шиитов, находящихся у власти в Иране, правоверными мусульманами, – это в данном контексте не так важно. Как неважно и то, что участники «Аль-Каиды» неоднократно устраивали теракты против шиитов в Ираке, а террористы-сунниты действуют и на территории самого Ирана, выступая против его властей. Это детали, на которые можно закрыть глаза в ситуации, когда большинство американцев верят в то, что «Аль-Каида» связана с Ираном, а значит, поддержит любые действия американских властей в отношении этой страны.

А во что верят в Иране? В то, что теракты 11 сентября 2001 года организовала не «Аль-Каида». Президент Ирана Махмуд Ахмадинежад не раз заявлял, что за терактами в США стоят сами США. И уж совсем мало кого волнует, что там было на самом деле. Скорее всего, правы оба – теракты 11 сентября 2001 года организовала «Аль-Каида», и за ними стоят сами США. А может, спецслужбы Израиля? Выигрывает в любом случае тот, в чью версию произошедшего больше поверят. Но для этого авторы данной версии должны поверить в неё сами. То есть реальность в данном случае есть не данность. Она конструируется, складывается, как конструктор Lego, – элемент оттуда, фрагмент отсюда – импровизация, находчивость, фантазия. Но и воля, и ум. Эти качества являются ключевыми для тех, кто конструирует реальность, которая отныне есть переменная категория. Постпозитивизм в этом смысле – это явление двустороннего, всеохватного действия, конструирующего реальность во всей полноте.

Постпозитивистский конструктивизм, таким образом, это отрыв гносеологии[8] от реальности. Запад убеждён, что Каддафи насиловал и убивал невинных людей, – и этого достаточно для того, чтобы убить его самого. Жестокость в отношении Каддафи оправдана той жестокостью, которую Запад сделал частью его имиджа. «Ему просто не повезло с имиджем», – скажет сторонний теленаблюдатель, пережёвывая бутерброд.

«А я верю, что он убивал», – ответит ему другой, находящийся на другом конце телевизионного кабеля. Постпозитивизм – это дискаунт реальности, попытка свести поиск истины (о мудрости, онтологии и сути вещей здесь уже речь вообще не идёт) к простой цепочке визуальных, хорошо продаваемых образов. Вот Каддафи в форме, вот он агрессивен, размахивает кулаком. Стреляет в воздух. Кто-то кричит. Следующий кадр – разлагающиеся трупы. Голос за кадром что-то напряжённо повествует, но сознание увлечено разглядыванием быстро меняющихся картинок. Рассказывает что-то о том, что он был жесток, про какие-то взрывы… О боже, чьи-то мозги на асфальте. Зачем-то показывают самолёты. «Теракты… Взрыв… Пострадавшие», – несётся из телевизора. Телефон звонит, чёрт, как не вовремя… «Алло… Слышал, да, Каддафи… Типа убил кого-то, ну… много трупов…» Опасность определяется из полного отрыва от реальности. Меньше реальности, больше телевидения, образов, Интернет как нельзя кстати – за скоростью просмотра заголовков (открывать и читать что-то целиком уже просто нет возможности, поток информации слишком велик) – нет времени подумать. Вроде что-то писали про жертвы, «о, фотки, кровь, глянь, like, а что там у Анжелины Джоли? О, sex», опять Каддафи, френдлента стремительно проносится перед глазами… Вроде да, вроде правильно его…

Постпозитивистский конструктивизм даёт уникальную возможность совмещения необходимости устранить конкурента и заручиться при этом поддержкой общественного мнения. Национальные государства с их интересами теперь можно не брать в расчёт. Да и кто уже обращает на них внимание. В потоке медиаобразов какая-либо внешнеполитическая теория становится чистой «ботаникой», сугубо для экспертов, для политологов, для узких специалистов. Массы у экрана лишь недовольно морщат лоб. Можно просто «отменить» национальные государства. Внешнего врага больше нет, он незначителен, ничтожен. Враг является внутренним – это проще объяснить массам. Не надо проецировать врага «вовне», это вызывает ненужную агрессию, раздражение. Куда более удобным, предсказуемым, неопасным в своей действительности является гражданское общество пациентов. Его больше не интересует истинная подоплёка событий. «“Что есть истина?” – спрашивают последние люди и моргают»[9]. Но то был век девятнадцатый. Современный атом гражданского общества смотрит в экран не мигая. Лямбда индивид – случайно взятый человек, признанный полностью некомпетентным в сфере «международных отношений». Его функция – выражать согласие общественного мнения с тем, что его конкретно не касается и в чём он полностью некомпетентен. В потоке биомассы. Жми like…