Читать книгу Скверная кровь - Валерий Красников - Страница 4

Мы возвращались в столицу, примкнув к большому обозу с провиантом для герцогского войска. Ноги не били: мой наставник вовремя оказал врачебную помощь укушенному змеёй погонщику скота и в благодарность глава обоза разрешил нам путешествовать на возу, нагруженном кочанами капусты.

Я привык к изматывающей тряске, но всё равно время от времени прогуливался на своих двоих рядом с возом и думал, думал… Размышлял о своём жалком существовании, что по прихоти хозяев корабля, где мне установили чёртов симулятор реальности, уже три года влачу жалкое, не достойное цивилизованного человека существование; выживаю, вместо того, чтобы жить. Я же инженер наконец! Горестно улыбаюсь, понимая, что тут моим знаниям грош цена: никто из власть имущих не станет слушать меня, полукровку, чтобы воскликнуть: «Гениально!» – и выдать денег на постройку какого-нибудь заводика. Стоит мне только заговорить о благах прогресса, которые я вполне мог бы подарить этому миру, как тут же окажусь на костре местной инквизиции. Да-да, и тут вовсю орудуют святоши, отправляя на костёр ведьм, колдунов и просто неугодных влиятельным правителям вельмож.

Мой наставник внушал мне, что аристократы ошибаются, ставя во главу угла чистоту крови. Мол, кровь ни в коем случае не определяет ценность человека. При равных условиях иной полукровка может не только сравниться с чистокровным аристократом, но и превзойти его. Я, по его мнению, был тому живым подтверждением. И конечно, подтверждением, полностью согласным по этому вопросу с Пипусом, только имей он глупость сказать это при свидетелях, тотчас же оказался бы вначале на дыбе, где ловцы Единого проверяли грешников на предмет следов одержимости Тёмным, а потом, в любом случае, на очищающем от грехов костре, ведь ловцы не могут ошибаться.

Кстати, о колдунах и ведьмах: сдаётся мне, что в этом мире они реальны, они существуют! Вчера мы ночевали у деревушки, где проживает около сотни семей эльфов. Эта община пригласила в свой круг Вестника, так эльфы называли своих друидов. Ни один полукровка или человек, дорожащий своей жизнью, не отважился бы подслушать его проповедь. Ни один урождённый в этом мире. А я подслушал. Костлявый, угловатый, с копной белоснежных волос и длинной, спускающейся ниже пояса бородой, обладавший необычным низким голосом старик верил в бесчисленных богов и богинь, бессчётные небеса, тысячи адов и уверял жителей той деревни, что все проходят через бесконечность миров, неисчислимое количество раз перерождаясь и перевоплощаясь, но вновь и вновь возвращаются из загробного бытия к земной жизни. В какой-то момент он замолчал и указал кривым перстом на тот куст, за которым прятался ваш покорный слуга, и пробасил:

– Он среди нас!

Я сбежал, не дослушав его проповедь, но дело не в том, что он каким-то непостижимым образом узнал, что его подслушивают. Улепётывая сломя голову, я вдруг увидел тот же системный лог: «Выжить невозможно…», а потом услышал басок того друида в своей голове, и он сказал:

– Выжить невозможно!

А ночью Вестник пришёл ко мне во сне. Притронулся рукой к моему лбу, после чего страх сковал моё тело, и я услышал:

– Самый лучший способ выжить в столь великом хаосе, лжи и боли – это скрывать своё истинное «Я» за маской. Справедливости в этом мире нет. Есть Тёмный игрок, бросающий игральные кости наших душ, судьбы которых в бесчисленных вариациях определяются случаем. Жизнь и смерть, даже сам Тёмный игрок и даже вера – не более чем иллюзия…

Я проснулся и долго не мог унять рвущееся из груди сердце. Не знаю, как этот эльфийский друид забрался в мою голову, но слова его тронули меня куда сильнее, чем страшилки Пипуса и бесконечные наставления о необходимости скрывать свои знания и наличие благородного отца. Мысли о возможной скорой смерти меня не так ужасали, как фантазии о способах ухода из жизни в этом жестоком мире. Поэтому, когда у входа в Ролон толпа расступилась, чтобы пропустить многочисленную процессию из служителей Единого и ловцов, я поглубже натянул на голову шляпу, купленную у возницы, и постарался стать незаметным, слиться с крестьянами и работягами.

Большинство священников и ловцов носили грубые мешковатые рясы из козьей шерсти. Поясами им служили верёвки, на шеях висели чётки с деревянными бусинками, голову покрывали капюшоны. В руках служители Единого несли деревянные диски с изображением глаза, а их обувь, преимущественно пеньковые сандалии, поднимала пыль при ходьбе. Казалось, священники и ловцы состязаются в том, чьё облачение самое поношенное – рясы были потёртыми, многократно чиненными, просто заплата на заплате, пропотевшими и запылёнными. Такими же грязными были и их лица.

– Обычно эти паршивцы расхаживают в шелках, – заметил Пипус.

Как выяснилось позже, вся эта братия вышла встречать какого-то высокого чина из центра империи, прибывающего в Ролон с инспекцией.

В тот же день, ближе к вечеру, с Пипусом мы отправились на площадь, где готовилось грандиозное празднество для горожан в честь прибытия высокого гостя. Мои выкрашенные волосы были черны как вороново крыло, и одет я был в неброский наряд, подходящий сословию ремесленников: башмаки, серые чулки и короткие штаны на манер земных аппа-стокс, но рубашку я надел шёлковую, чтобы не подхватить от городской черни вшей. Куртку вроде земного дублета или камзол надевать не стал. Уж очень жаркой стояла погода.

Посреди площади на помосте, где обычно казнили преступников, комедианты готовили представление. На лавках перед этой импровизированной сценой расселись аристократы и богатые горожане – элита Ролона. Я пробирался поближе к ним и заорал, когда какой-то незнакомец схватил меня за волосы и потащил за собой. Когда я заглянул в синие глаза незнакомца, то увидел в них только мрачную усмешку. Многое в его облике указывало на благородное происхождение. Одет он был вызывающе броско. На его голове красовалась белая широкополая шляпа с большим плюмажем из красных перьев, его мощный торс облегала ярко-алая безрукавка, надетая поверх рубахи из тончайшего шёлка, чёрные бархатные штаны были заправлены в такие же чёрные, высотой до бедра сапоги для верховой езды. А вот оружие этот человек носил не парадное, а боевое – грозного вида рапиру, которую, судя по вмятинам на гарде, нередко пускал в ход.

Весь он, с головы до пят, буквально лучился самодовольством. Надменное лицо украшали угрожающего размера топорщащиеся чёрные усы и короткая заострённая бородка. Мужчина явно желал с первого взгляда дать понять окружающим, что перед ними человек, одинаково опытный и искусный как в делах любовных, так и в смертельно опасных поединках.

Хотя я и не имел опыта общения с такими людьми, но в тот момент понял сразу – он не богач и не младший отпрыск знатного рода, послуживший в местной армии. Нет, этот грозный человек скорее походил на наёмника, предлагавшего свой меч тому, кто больше заплатит. «Что ему от меня надо?» Едва этот вопрос оформился в моей голове, как незнакомец выпустил мои волосы. Между пальцами другой руки он теребил две серебряные монеты.

– Подмастерье, у меня есть для тебя работёнка, – сказал он.

– Какая? – спросил я, не сводя глаз с монет не потому, что нуждался в деньгах, а следуя наставлениям эльфийского друида – никогда не снимать маску со своего истинного «Я».

Авантюрист кивком указал на ряд лавок, где расселась городская знать, вручил мне написанную масляными красками на деревянной доске миниатюру с портретом женщины и запечатанное письмо.

– Отнесёшь это баронессе. Той, что изображена на портрете. И постарайся сделать это незаметно.

Я заколебался: «А что, если не узнаю её?»

Мазнув взглядом по портрету, признал, что писал его настоящий мастер.

– Согласен? – спросил наёмник, приятно улыбнувшись.

– Как вас звать, вдруг баронесса спросит?

– Рикус.

Он вручил мне монеты, потом наклонился так, что меня обдало ароматом приятного парфюма, и, не переставая улыбаться, шепнул:

– А если убежишь с деньгами или сболтнёшь кому хоть слово, я тебя проткну своей Малышкой.

Я ему сразу поверил и поспешил заверить:

– Не убегу!..

Получательницу послания я узнал сразу. Неизвестный художник написал весьма реалистичный портрет. И сидела она почти на краю одной из лавок. На самом краю сидел её муж. Так я решил, потому что толстяк время от времени похлопывал пухлой ладошкой по её руке, лежащей на колене.

Передать письмо незаметно на первый взгляд не представлялось возможным. Думаю, никто, родившийся в этом мире, не посмел бы сделать то, на что решился я. Показав толстяку портрет, предложил ему купить его. Толстяк схватил обеими руками доску, а я, рекламируя товар, приобнял его правой рукой, в которой держал между пальцами послание, не умолкая ни на мгновение, коснулся плеча баронессы. Едва она гневно сверкнула глазами, я взглядом указал на письмо и выпустил его из пальцев. Конвертик упал ей на колени и был тут же накрыт ладошкой. Толстяк оттолкнул меня, пробурчал что-то себе под нос и кинул мне под ноги золотую монетку. Это богатство уже я поспешил накрыть ладошкой. Подняв его, я пошарил глазами в поисках своего работодателя и не мог обнаружить его, пока не увидел, куда смотрит юная баронесса. А смотрела она на своего воздыхателя. Авантюрист, в свою очередь, тоже не сводил с неё глаз. Я же, вполне довольный свалившимся на меня богатством, решил уйти с площади и провести вечер в хорошей харчевне.

Первым делом отправился к краю площади, где выстроились продавцы вина и крепких настоек. Надо сказать, отбоя от покупателей у них не было. Люди, порой с трудом наскребавшие денег на пирог для своих детей, в праздник не скупились на выпивку. Там я рассчитывал найти Пипуса и позвать старика с собой. Я бродил в толпе местных выпивох, однако наставника, как ни искал, среди них так и не обнаружил.

Сходил я к пылающим кострам, где искусные мастера стряпни похвалялись друг перед другом вкусными сардельками, приготовленными на огне, и жареным мясом. Разносчики торговали насаженными на деревянные палочки сардельками и кусочками мяса, снуя туда-сюда среди гостей с большими деревянными подносами в руках.

Неподалёку приличная часть площади пустовала. Стражники не пускали туда людей, а носильщики устанавливали деревянные конструкции, похожие на мольберт-треногу. Я немного постоял, наблюдая, и даже не удивился, когда на эти мольберты носильщики стали устанавливать картины. Потом услышал реплику одного из работников:

– Смотри не урони, иначе сеньор Алон Рикус проткнёт твоё брюхо.

– Кто проткнёт? – поинтересовался здоровяк у своего товарища.

– Наш великий мастер Алон Рикус, легендарный художник-бретёр, бесстрашный фехтовальщик, восславленный всюду перед ликом Единого и короны, представит завтра на суд жителей Ролона свои лучшие творения.

«Надо же, оказывается, этот тип – выдающийся художник! Интересно, а не удастся ли мне и завтра что-нибудь заработать, если приду поглазеть на его работы?» От своих мыслей я улыбнулся во весь рот. Конечно, я не собирался иметь с бретёром никаких дел.

Темнело, поиски наставника теряли смысл, и я решил вернуться домой. С балконов особняков, стоящих на краю площади, глазели на праздник аристократы, выпивая и общаясь. Я случайно, сам не желая того, поднял голову и встретился взглядом с тем стариком, что обратил на меня внимание у фонтана в Клихе. Узнал он меня или нет, я проверять не стал, спрятал голову в плечи и побежал, надеясь, что сверху я виделся ему лишь копной чёрных волос среди бескрайнего моря точно таких же.

Не в силах отделаться от страшных подозрений, я решил не идти домой напрямую, а принялся петлять по боковым улочкам, держась в тени. Вместе со страхом меня одолевала злость. Что я ему сделал? Скорее всего, ему как-то насолил парень, в тело которого меня впихнули…

Вернувшись наконец домой, я услышал внутри голоса и, войдя в комнату, обнаружил Пипуса в компании семейной пары. Женщина лежала на столе, её левая нога распухла и почернела. Муж накачивал её фруктовой настойкой в расчёте, что она напьётся и перестанет чувствовать боль.

– Несколько недель назад бедняга порезала ногу, и теперь началось заражение, – пояснил наставник. – Выбор простой: или ногу отрежем, или она умрёт.

Мне стало не по себе. Теперь, когда упившаяся до беспамятства женщина храпела, лёжа на спине, появилась возможность произвести операцию. В качестве хирургических инструментов Пипус располагал пилой и большим железным ножом. Рядом, в горшке на жаровне, кипело масло, необходимое, чтобы после операции прижечь культю.

Бесчувственную женщину привязали к столу, наставник всунул ей между зубов деревяшку и закрепил её за края верёвкой на затылке. Мужчина, наблюдая за этими приготовлениями, аж посерел, его била дрожь. Когда же хлынула кровь и больная, несмотря на лошадиную дозу спирта в крови, истошно завопила, он пустился наутёк.

– Трудно его за это винить, – пробормотал мой наставник и посмотрел на меня.

А мне тоже было не по себе: руки тряслись, по лицу струился пот, и мне очень хотелось побежать за мужиком. Но Пипус налил мне для храбрости в чашку спиртовой настойки и доверительно сказал:

– Амадеус, тебе придётся помочь мне, иначе эта женщина умрёт.

Вообще-то помогать наставнику во время различных медицинских процедур мне случалось и раньше, но вот на ампутации я присутствовал впервые и ужаса натерпелся изрядно. Поэтому в тот вечер так и не рассказал Пипусу о старике, который мог увидеть меня с балкона.