Читать книгу Скверная кровь - Валерий Красников - Страница 6

Прячась в кустах, я дождался отправления обоза, а когда последний ишак, поднимая пыль, двинулся в сторону Ильмы, пошёл в другую сторону, к озеру, где решил дождаться наставника. Там я всегда смогу найти еду, а если наблюдать за дорогой, не высовываясь из укрытия, то можно углядеть и того головореза, Корина, вздумай он гнаться по моему следу.

Всю дорогу я ужасно нервничал. Сколько ни уверял себя, что Пипус непременно явится, здравый смысл неизменно подсказывал, что ему могут помешать непреодолимые обстоятельства. И в таком случае я окажусь предоставленным самому себе. Чем же я стану питаться, когда закончатся деньги? Где буду ночевать? Такие мысли донимали меня во время пути и не оставили по прибытии к озеру.

Оказавшись на месте, я подошёл к женщине-эльфийке и купил ещё три лепешки. Повариха была молода, чуть старше меня в этом теле, однако суровая жизнь – работа под палящим солнцем, вечные заботы по дому и рождение одного, а то и двух детей ежегодно – состарила её прежде времени. К двадцати пяти годам бедняга превратилась чуть ли не в старуху, и даже во взгляде её зелёных печальных глаз не было намёка на молодой блеск. Протягивая лепёшки, она одарила меня грустной улыбкой, а от предложенных денег взяла только половину.

– Мы должны заботиться друг о друге, – сказала она, и я впервые за время, прожитое в этом мире, пожалел, что местные эльфы, в отличие от земных, сказочных, не живут по тысяче лет.

Заморив червячка, я снова предался мыслям о будущем, но уже с должным прагматизмом. Вспоминал, как в Клихе наблюдал за обучением детей попрошайничать. Там это занятие считалось профессией. Их учили изображать волчий голод, когда в качестве подаяния предлагали снедь, разучивали с ними убедительные интонации, разъясняли, что на «работу» нельзя надевать новую одежду, только лохмотья, голову ни в коем случае не покрывать шляпой, только намотанной тряпицей. Подаяние следует собирать не в карман, и уж точно не в кошель, а исключительно в миску или плошку.

Я уже представлял себя лучшим попрошайкой на улицах Ильмы, когда на дороге показался Пипус. Он шёл, держа на поводу ослика. Я радостно устремился навстречу, но умерил свой пыл, встретив предостерегающий взгляд наставника. Должно быть, он опасался слежки. Поэтому я подождал, пока он пройдёт мимо, и пошёл за ним, отставая на несколько шагов.

Наша встреча произошла на половине расстояния к Ильме, причём по долине. Дальнейший путь должен был занять больше времени. Тропа, неуклонно поднимавшаяся по склону, становилась всё круче.

По пути мы почти не разговаривали. Вопросов у меня накопилось хоть отбавляй, но я благоразумно держал их при себе. По угрюмому виду лекаря я понял, что дела в столице совсем не хороши.

С каждым часом подъёма в гору воздух становился всё свежее, и дорога сделалась почти приятной. По прохладе мы незаметно добрались до очередной стоянки караванов, такой же, как и та, возле которой я уже останавливался. Во дворе эльфийской хижины находился вместительный сосуд с водой и большой каменный очаг для выпечки лепёшек, а на лежавшие под деревьями брёвна можно было присесть, чтобы выпить и перекусить в тени. Всё обещало приятный отдых, но на беду к нам подошли местные инквизиторы-ловцы и затеяли с Пипусом разговор.

– Ты идёшь в Ильму из столицы? – спросил один из них.

– Да, хочу поторговать на ярмарке, – ответил наставник.

– А как насчёт грешников? Говорят, брат Илюм, наш добрый поводырь из почтенного судилища, выявил в Ролоне святотатца, вера которого будет испытана огнём.

Услышав имя наводившего страх на всю столицу ловца, Пипус вздрогнул, а я и вовсе даже дышать перестал.

– Хвала Единому, – ответил наставник и тут же спросил ловца: – Какое дело вас привело на эту дорогу?

– Нам предстоит в Ильме расследование в отношении нескольких обращённых из Сармы. Говорят, эти многоверцы тайно совершают обряды своей извращённой религии и практикуют чёрную магию.

Сарма была захвачена и покорена имперскими войсками чуть раньше Калиона. И если из Калиона имперцы уводили в рабство тысячи эльфов, то в цивилизованной Сарме ловцы устраивали охоту за ростовщиками, которых неизменно обвиняли в многоверии и приверженности к чёрной магии.

Я удивился ловкости наставника. Ведь ему удалось не ответить на вопрос ловца, хотя я и не понял, почему он не стал этого делать. Но от следующего вопроса Пипуса мой лоб покрылся бисеринками пота, а сердце заколотилось, будто я не сидел, а быстро бежал.

– И есть доказательства? – заинтересовался лекарь.

К счастью, ничего страшного не произошло. Ловец, улыбаясь, ответил:

– Самые серьёзные, добытые под пыткой и вполне достаточные, чтобы отправить проклятых ростовщиков к их покровителям. – При упоминании неназываемых богов глаза ловца злобно сузились. – Калион кишит обращёнными, – дрожащим голосом заявил местный инквизитор. – Они лжецы! Ложные обращённые, которые выдают себя за последователей Единого, а сами предают нас. Они почитают неназываемых и древнее золото, похищают людей и совершают омерзительные ритуалы, используя кровь рабов Единого.

Мой страх сменился неприязнью к ловцу, который приносил обет любви и бедности, а сам вёл себя как злобный тиран. В голове мигал красный светофор, но я так разволновался, что не смог сконцентрироваться, чтобы прочесть послание. Но руку на всякий случай держал под рубашкой, где прятал нож.

Мой наставник держался спокойно, и, глядя на него, можно было решить, что он разговаривает с товарищем, а не с «псом Единого», как ещё называли ловцов. Наверное, именно выдержка Пипуса избавила нас от общества инквизитора, который знаком круга благословил наставника, презрительно очертил нечто у моего лба и направился к поварихам.

Пипус тут же объявил, что мы должны продолжить свой путь.

Какое-то время мы шли молча. Я размышлял о ловцах и обращённых, но всё не мог найти ответ: зачем преследовать тех, кто принял веру в Единого?

– Пипус, какой смысл преследовать тех, кто сменил веру?

Наставник посмотрел на меня, как на неуча, вздохнул и начал рассказывать:

– Когда наш славный король Арус захватил последние крепости в Сарме, страна была густо населена многобожцами, угрожавшими самим основам нашей религии и общественного устройства. Чтобы противостоять этой угрозе, его величество Арус соблаговолил учредить лигу ловцов, охотников за душами, «псов Единого». Всем сармийцам было предписано принять веру в Единого или покинуть страну. Калион был завоёван позже, но и тут сармийцев оказалось видимо-невидимо. И они были богаты. Очень богаты. А значит, когда-то они не приняли Единого и покинули Сарму! Однажды глава лиги брат Илюм посчитал, что наилучшим способом приобщения к милосердной религии Единого будут пытки и конфискация имущества. Как следствие этого решения – десятки тысяч обращённых лишились всего в пользу лиги и короны, независимо от того, приняли они Единого или нет. С того времени в нашей империи возникла новая угроза со стороны ложных единоверцев. Я имею в виду сармийцев, притворно принявших нашу веру. Чтобы помешать этим нечестивцам распространять свои пагубные идеи отправлять древние ритуалы, лига повелела ловцам выявлять отступников…

– С помощью пытки! – воскликнул я, вспомнив средневековую инквизицию на Земле.

– …и карать их, публично сжигая на кострах, чтобы другим неповадно было, – подытожил Пипус.

Мы продолжили путь в молчании, каждый погрузившись в собственные размышления. «Каково это, – думал я, – когда человека сжигают заживо?» Но представить весь ужас аутодафе я не успел, наставник снова заговорил. Он стал рассказывать другую историю о ловцах.

– Жил некогда молодой служитель Единого, которому, несмотря на годы, сулили блестящую карьеру в церкви. Однако, обладая пытливым умом, он задавал слишком много противоречивых вопросов и читал слишком много трудов противоречивых авторов. Однажды молодого служителя ловцы заключили в камеру, несколько дней продержали без воды и пищи. Потом начались допросы и обвинения. Затем последовали пытки. – Пипус некоторое время помолчал, после чего угрюмо добавил: – Он вышел оттуда с незначительными физическими повреждениями. Юноша дёшево отделался: ему сделали суровое внушение и сослали из центра империи в окраинный Калион. Но он ничего не забыл. И не простил.

Выслушав наставника, я понял, что тем молодым служителем был сам Пипус. Понимал, что любой человек, обладающий знаниями, убеждениями и сострадающий ближним, ненавистен этим чудовищам в сутанах. А значит, является их вероятной жертвой.

Оставшиеся два дня пути прошли без происшествий. По крайней мере, мне они ничем не запомнились.

Когда мы добрались до Ильмы, солнце уже садилось, а ярмарка была в разгаре. Вся широкая рыночная площадь была завалена товарами, громоздившимися где под деревянными навесами, а где и просто под открытым небом. Артисты всех направлений – от акробатов до фокусников – соперничали друг с другом, надеясь заработать лишнюю монетку. Художники предлагали купить свои работы, а ремесленники расхваливали как готовые изделия, так и инструменты своего ремесла. Торговцы семенами и орудиями земледелия спорили о ценах с оптовыми покупателями. Продавцы нарядов из тонкого шёлка и изысканных кружев утверждали, что все короли и королевы империи носят только их фасоны. Лакомства и сласти, лекарства, травы и приворотные зелья соседствовали с великим множеством предметов для отправления религиозного культа – кругами, ладанками, свечами, иконами, статуэтками Единого, чётками.

Но ясное дело, столь многолюдное торжище не могло обойтись без самого пристального внимания со стороны ловцов. «Псы» ходили по лавкам, придирчиво всматривались в полотна, выставленные на продажу, а также проверяли подлинность предметов религиозного культа. Бок о бок с монахами в серых облачениях толкались одетые в чёрное королевские мытари, собиравшие подати в казну. Деньги постоянно переходили из рук в руки, причём часть их прилипала к рукам чиновников. Тут, как и на Земле, всё решалось с помощью взятки, без которой здесь невозможно было вести какие-либо дела. Государство торговало должностями, жалованье же чиновникам платило ничтожное, открыто подталкивая к вымогательству и взяточничеству. Причём это относилось практически ко всем государственным служащим. Тюремщик, купивший свою должность, сдавал в наём заключённого на лесоповал, лесопилки и на золотые рудники, где трудились каторжники, а полученные монеты делил со стражником, который арестовал преступника, и с судьёй, который вынес ему приговор.

В тот вечер, оказавшись в Ильме, я настолько очаровался всем вокруг, что даже на время забыл о загадочном старике и злокозненном Корине. Впрочем, Пипус тут же напомнил мне, что, хотя Корину и старому аристократу, скорее всего, некоторое время будет не до нас, я должен постоянно держаться настороже и принимать капли, меняющие цвет глаз. Я снова спросил его:

– Наставник, да что же такого я им сделал?!

– Меньше знаешь – крепче спишь. Неведение, Амадеус, твой единственный союзник, а лишние знания могут довести до гибели.

С этими словами он стал раскладывать наш товар на арендованный стол, сколоченный совсем недавно и ещё пахнущий хвоей. Ещё было светло, и я решил прогуляться по ярмарке. Пипус не возражал, и, толкаясь в толпе, где смешались ловцы, мытари и шлюхи, щёголи и оборванцы, имперцы, эльфы и полукровки, я забрёл в уголок, который облюбовали для себя друиды.

Моё внимание привлёк страшный длинноносый и длинноволосый эльф в алой мантии, смотревшийся довольно кощунственно. Его и без того покрытую шрамами угрюмую физиономию украшали также похожие на молнии зигзаги, нанесённые кроваво-красной краской. Сидя на земле, друид встряхивал мелкие костяшки в человеческом черепе, а потом выбрасывал их на землю перед собой. По тому, как эти костяшки лягут, он делал предсказания. Подобных предсказателей хватало и на Земле. Я всегда считал их лжецами и шарлатанами.

Какой-то эльф попросил друида предсказать дальнейшую судьбу его отца, с которым произошёл несчастный случай.

– По пути сюда мой отец поскользнулся на горной тропке и упал. Теперь он не встаёт, лежит и стонет от боли, отказывается от еды.

Друид с непроницаемым лицом осведомился о его имени, а потом взял полученную от просителя монету, потряс костяшки в черепе, а когда они легли на землю неровным кругом, заявил, что это очертания могилы, а стало быть, больной вскоре умрёт.

Не удержавшись, я скептически фыркнул, и старый урод мгновенно вперил в меня злобный взгляд. Простой эльфийский мальчишка съёжился бы от суеверного страха, но я не имел местных предрассудков. Возможно, мне было бы лучше уйти, не искушая судьбу и не тревожа тёмные силы, но меня уже понесло.

– Невозможно узнать будущее, бросая старые кости, – самоуверенно заявил я. – Это никакая не магия, а суеверие, рассчитанное на невежественных эльфов и крестьян.

Едва я закончил говорить, как снова в голове вспыхнуло яркое полотнище с уже знакомой надписью: «Выжить невозможно».

На лице старика появилась злобная гримаса, он потряс пригоршней костей перед моим лицом и пробормотал какое-то заклинание на одном из древних языков, который я не знал. Решив уйти потихоньку, я стал пятиться.

– Полукровка! Твоё сердце будет вырвано из груди на жертвенном камне, когда восстанут рейнджеры леса!

Эти слова, произнесённые едва слышным шёпотом, были сказаны на высоком. О некогда непобедимых рейнджерах Великого леса я, конечно, слышал. Обычные воины… Хотя у меня не было никакого повода, кроме странного сообщения в голове, переживать о случившемся, но обращение ко мне, выглядевшему как чистокровный эльф, напугало и разозлило, испортив ещё недавно такое приподнятое настроение.

Я проталкивался в толпе, досадуя на себя: мало того что влез как дурак со своими замечаниями, так ещё и не нашёлся с ответом. На Земле бытовало суеверие, что наговор вполне может сбыться, если не ответить шаману с остроумием, развеяв его злобное пророчество.

Разыскав Пипуса, я до ночи помогал ему в торговле. И после, помалкивая о происшедшем, отужинал и, к счастью, сразу уснул в арендованном для нас наставником номере постоялого двора.