Читать книгу Очень высокие горы. Восхождение - Валерий Лаврусь - Страница 4

…Аэропорт Внуково, третий воздушный порт огромной столицы, поражал своей неестественной гулкой пустотой, сумрачностью и даже какой-то отрешённостью. С ростом доллара и ухудшением отношений с Турцией и Европой, с отказом от курортов Египта российские аэропорты тогда, в феврале 16-го, опустели, а по ночам и вовсе обезлюдели. Не светились витрины бутиков, не работали кафе, даже duty free работал, кажется, наполовину.

Туристы пошатались по второму этажу в зоне вылета, не нашли для себя ничего интересного и сели дожидаться посадки. В Танзанию (гора Килиманджаро расположена в северной части этой страны – на границе с Кенией) Юра (далее так и будем его называть, потому что Юрий Павлович Серов совсем уже взрослый мужчина, и звать его Юркой как-то уж совсем неприлично), так вот, в Танзанию Юра с Анной Холодовой летели Турецкими авиалиниями, через Стамбул.

От этих Линий, начиная с ноября 2015-го, в России никто ничего хорошего не ожидал, но так получилось, билеты наши туристы взяли ровно за неделю до инцидента с бомбардировщиком12 и до самого отлёта не без основания опасались, что туркам в Россию летать запретят, всем и навсегда. До последнего Серов не был уверен, что их отвезут в Стамбул… Но обошлось.

В 5:00 загрузились в самолёт, в 5:30 Boeing-737 Турецких авиалиний оторвался от взлётно-посадочной полосы и взял курс на Турцию. Через пять минут раздали леденцы, через сорок завтрак. Пока летели: и поели, и поспали… хотя, какой там… поспали, сидя-то?

В 7:30 стамбульского (на час отстаёт от московского) прибыли в гигантский аэропорт Стамбула – Ататюрк. До вылета в Килиманджаро оставалось почти десять часов. Надо ехать в город, Константинополь же. Ого-го же. Но опять до самого отлёта Юра опасался, что с выходом в город у них тоже будут проблемы. Не покидало ощущение, что того гляди всё полыхнёт настоящим пироксилиновым пламенем. И что тогда станет с русскими туристами, оказавшимися на «вражеской территории»?! В XVII веке русских послов в Турции после объявления войны сажали в зиндан. Век, конечно, не семнадцатый, но и нынче ничего хорошего ждать не приходилось. И Юра ещё за неделю до отъезда для себя решил, что транзитное время они пересидят в аэропорту, по-тихому, не рискуя. Анна же, как настоящая женщина, напротив была твёрдо уверена, что с ней-то как раз ничего не случится. Она же только и хочет, что посмотреть на Босфор! На мосты! Какая такая конфликтная ситуация? При чём тут международные скандалы? Действительно, что может произойти с русской женщиной в Турции, когда на носу война?! И до отлёта Юра пытался объяснить, рассказать, предостеречь, урезонить, мол, надо подождать, не надо рисковать, не надо лезть на рожон… «Я про тебя всё поняла!» – многозначительно улыбаясь, отвечала Анна, и Юра тихо матерился.

Но случилось чудо! Перед их отлётом в Стамбуле прошёл дружеский футбольный матч «Локомотив» – «Фенербахче», и всё обошлось… Глядя в экран телевизора, Юра кусал ноготь и бормотал: «Надо попробовать. Нужно рискнуть. Нужно!». Так хотелось увидеть Святую Софию, так хотелось… Непременно! Обязательно! Он столько знал, столько читал… И Анна тогда бы смогла съездить на этот свой мост.

И по прибытии в «Ататюрк» они таки отправились в город. Прошли паспортный контроль – визы для россиян Турция не вводила, сели в метро и уехали в старый город.

Византий, Константинополь, Царьград, Стамбул…

Сюда! Сюда прибивать на врата свои деревянные, круглые, обтянутые пахучей красной кожей щиты приходили русские князья. Фактически то были печати на торговых договорах, обеспечивавших жизненно важный для Руси транзит товара из Варяг в Греки по Волхову и Днепру через Новгород и Киев. Деньги же. Подати. Налоги.

Отсюда на Русь, а значит и в Россию, пришло Православие, а с последней византийской царевной Софией Палеолог13 в молодое Московское княжество перелетел двуглавый орёл, и Москва, возомнив о себе (тогда ещё совсем без оснований), высокомерно назвалась Третьим Римом. Дескать, Первый Рим пал… Второй – Константинополь – пал, Москва – Рим Третий, и «Четвёртому не бывати»14… А после окончательного падения Византийской империи, падения вселенского, с грохотом, после захвата турками Константинополя у России на долгие пятьсот лет появился новый, агрессивный и серьёзный враг – Османская империя. Да и сегодня не всё благополучно…

Сюда. Сюда были устремлены взгляды российских императоров, мечтавших контролировать Проливы15, а великая императрица16 даже внука нарекла Константином, как бы намекая, где он будет царствовать.

И, наконец, сюда… Сюда в двадцатом году двадцатого столетия прибыли на пароходах битые-перебитые осколки той самой булгаковской Белой гвардии после поражения в Гражданской войне.

«Так громче, музыка, играй победу!

Мы победили, и враг бежит-бежит-бежит!

Так за царя… за Родину, за Веру…»17

Помните фильм «Дни Турбиных»18? А «Бег»19? Генерала Хлудова20? Того самого, который стоял на берегу Босфора и с тоской взирал на север? В Константинополе стоял он, там, этот настоящий, а совсем не выдуманный, генерал Слащёв21. Мы, современные русские, умеем ли так любить Родину? Не дай Бог пережить гражданскую войну, чтобы понять это…

А ещё Константинополь – место встречи Европы и Азии. Те самые мосты, на которые так стремилась пасть Анна.

И «Бриллиантовая рука»22… Хотя, нет, это, кажется, всё-таки Баку.

В общем – сильно историческое, географическое и всем прочим достопримечательное место.

От станции метро наши туристы пешком отправились в сторону площади Султана Ахмета23. Накрапывал дождь, дул холодный пронизывающий ветер, было зябко, неуютно, промозгло… Им не повезло, они угодили в какой-то локальный температурный минимум. До них было плюс пятнадцать, и после обещали хорошую погоду, а к ним Константинополь отнёсся прохладно.

Уже перед самой площадью, зайдя в сувенирный, больше для того, чтобы согреться, они отправили открытки.

Юра столько всего напланировал из «посмотреть» на площади Султанахмет и рядом… И Святую Софию24, и Голубую мечеть25, и Базилику Цистерну26, и Топкапы27, и Галатский мост28, и – это должно было стать сюрпризом для Анны – прогулку на катере к Босфорским мостам! (Поездку на мосты Анна благоразумно отменила, решив не отрываться от Серова. «В следующий раз съезжу», – буркнула она. Юру это порадовало. Начинать большое дело со споров по мелочам, доказывая свою самостоятельность, как минимум нерационально.) Но слишком много Юра хотел вместить в те короткие десять, а по факту восемь, а то и семь часов… Удалось осмотреть только Софию, Голубую мечеть, сходить на берег Босфора, пообедать в кафе и познакомиться с наглым рыжим стамбульским котом-пиратом, который буквально обобрал их, отняв все бутерброды (между прочим, московские). Кстати, турецкий народ, который попадался им, был настроен куда дружелюбнее кота. Временами этот народ даже переходил на русский, словно и не было никакой войны где-то там, в далёкой Сирии. А может, не было?.. Да нет! Была. Но оставим грустную тему и вернёмся к вечному…

София Юру поразила. Он знал – у храма диссонанс между внешним обликом – эдакая груда камней, контрфорсы лишь усугубляют нелепости строения – и тем божественным величием, что внезапно открывается посетителю, оказавшемуся внутри. Но одно дело знать, рассматривая фотографии… Велика оказалась Святая София, велика и исторична! За полторы тысячи лет она успела побывать и православным храмом, и мусульманской мечетью, и теперь принимала посетителей со всего мира в качестве музея.

Юра стоял, задрав голову, и даже боялся пошевелиться. Не-е-е-ет… Душу не обманешь! Атмосфера одного из главнейших православных храмов мира сохранилась… не пропала… не исчезла за штукатуркой османских властителей, даже четыре огромных щита с именем Аллаха ничего не меняли (а в общем-то, что такого? Имена Бога же написаны). Древний православный храм. Великий и Святой. Для Юры это было почему-то крайне важно. Сам бы он вряд ли сумел сформулировать ответ на это «почему», почти точно так же, как с любовью к горам. Юру тянуло к Православию, давно тянуло. Крестился он уже в сознательном возрасте, в двадцать пять. Мотивацией стало страстное увлечение историей. «Я русский, а значит православный», – сделал из всего прочитанного вывод Серов, на самом деле слабо представляя себе, что это такое, Православие. Но приняв решение, поехал в Киев и крестился (а где крестилась Русь? Туда и поехал). Крестился без крёстных, батюшка по-скорому совершил таинство, особо не утруждая ни себя, ни крещаемого. А после воодушевлённый Юрка (только после!) прочитал Евангелий и впал в задумчивость. Лишь спустя две недели он очнулся и авторитетно изрёк: «Бред сумасшедшего!», решив больше к этому вопросу не возвращаться. Но время шло, и Юра несколько раз даже пытался зайти в церковь (зайти – в смысле начать ходить, стать прихожанином), но каждый раз ему что-то мешало, что-то отвлекало. То буддизм, то индуистские идеи реинкарнации, то ещё какая напасть в виде «вещих» снов. Плутал Юра. Плутал… Но душою тянулся к Русскому Православию, даже продолжая отмахиваться, даже считая, что всё это лично его не касается, что это только «гены предков». А ещё в последнее время наладилось его «нечаянно» перемещать – то в Иерусалим, то в Ватикан, то на Синайскую гору29. Теперь вот сподобился попасть в Константинополь, в Великую Софию. По ощущению Серова, это было… «круто»! Как «круто»? Да вообще «круто-круто»! Но далеко ещё было Серову до Православия, далеко, как до Эвереста.

Как София Великая велика, так Голубая мечеть голуба, но не снаружи, а внутри. Внешне она выглядит более изящно, более воздушно, что ли, чем её великая соседка. Но, по личному мнению Юры, она всё же проигрывала главному храму Константинополя как в величии, так и во внутреннем убранстве. Впрочем, последним упрекнуть мечеть сложно: в исламе наложен строжайший запрет на изображение Бога, Иисус для них только пророк, а посему изукрашена она изнутри лишь скромным коричнево-голубым растительным орнаментом да золотыми надписями имени Бога. Вход в Голубую мечеть свободный, частично ограничен на время намаза и требует от посетителей отсутствия обуви, а от женщин – покрытой головы. В остальном никаких препон к посещению. Юра отметил, что в мечети чувствует себя тоже вполне… Не как в православном храме, но без особого напряжения. Как в гостях. На том посещение храмов и завершили.

К Босфору Юра с Анной отправились уже после обеда. Босфор предстал перед ними ветреным, волнующимся, ярко-синим и… каким-то прозрачно-воздушным. К вечеру погода разгулялась, и нашим туристам удалось полюбоваться и кораблями, плывущими из Чёрного моря в Мраморное, и мостом, соединяющим Европу и Азию, и мечетями азиатского берега.

Всё! На большее времени не оставалось, к четырём часам Юра с Анной вернулись в аэропорт и точно по расписанию вылетели в Килиманджаро.

Всё-таки удалось им посетить Константинополь! Yes! Юра счёл это хорошим знаком. «Нужно будет как-нибудь обязательно прилететь сюда с Соней, – думал он, глядя на Стамбул в иллюминатор набиравшего высоту самолёта, – Святую Софию показать, да и вообще…». Пока же на долгие семь часов можно было расслабиться. Анна, вставив беруши и привалившись к Юриному плечу, задремала. Странная женщина, ей богу… Как она решилась в горы? С Юрой-то всё понятно… А она? И не просто в горы. Это же ещё и Африка!..

Прилетаете вы в Африку (а вы случайно не бывали в Африке? Нет? Значит, в первый раз прилетаете), прилетаете вы, значит, в Африку. Ночью! Темно, жарко, душно… Саванны не видать, но вы её обоняете, ощущаете, спинным мозгом чувствуете, этим нашим миллионолетним сторожем… Гигантские африканские сверчки пилят… Незнакомые птицы жалобно мяукают. Кажется, вот-вот услышишь боевые барабаны, вой гиен и низкий, разрывающий внутренности львиный рык. Представили? Хорошо представили? Представили… А вас никто не встречает! Страшно? У-у-у-у…

Рейс из Стамбула в аэропорт Килиманджаро прибыл в 1:40. У национального парка «Килиманджаро» свой собственный аэропорт, расположенный между двумя небольшими городками: Аруши и Моши. Гостиница у наших туристов в Моши. Африка Африкой, но после двадцатитрёхчасового перелёта перед выходом на Гору у них была только одна мечта: побыстрее добраться и хоть немного поспать.

Таможня.

Паспортный контроль.

Фотография.

Отпечатки пальцев.

50 долларов.

Печать – виза!

На выдаче багажа они почти в сумеречном от усталости состоянии получили баул и рюкзак – по двадцать килограммов каждый, вышли в душную африканскую ночь и… Оба! Не обнаружили заветной таблички WORLD SUMMITS. Сон как рукой сняло!

– Кого ищем? – поинтересовался здоровенный чёрный брат в белой рубашке, чёрных брюках и начищенных чёрных ботинках (понятное дело, на английском поинтересовался).

Юра через пень колода объяснил.

– Да ладно! – улыбнулся брат, а вместе с ним заулыбались и закивали другие такие же начищенные чёрные братья в белых рубашках, чёрных брюках и чёрных ботинках. – Тут даже из Моши никого нет.

Улыбаясь, чёрные таксисты будто специально демонстрировали свои замечательные белые зубы. Анна, которая зачем-то выловила грузчика («Я думала, это нас встреча-а-аю-у-у-ут…»), стояла и заворожённо, не отрываясь глядела на эти замечательные, здоровые зубы, лихорадочно соображая, когда их начнут кушать – прямо здесь или отвезут в саванну и зажарят?

– А почём до Моши? – уже понимая, что нужно что-то предпринимать, поинтересовался Юра.

– Пятьдесят баксов, – африканец ткнул толстым чёрным пальцем в белую бумажку, наклеенную на оконном стекле аэропорта.

Юра горестно вздохнул… Раз написано и наклеено, торговаться бессмысленно.

– Поехали, – кивнул он.

Уже в автомобиле (ехать до Моши пятьдесят километров) Серов попытался установить контакт с гостиницей, Анна тем временем слала в Москву менеджерам «Вершин» СМС-проклятия.

– Ду ю спик рашн?! – кричал Юра в трубку, им обещали: персонал отеля разговаривает по-русски.

– Йес-йес! – соглашалась трубка.

– Вы ждёте русских туристов?! Алё! Туристов? Русских?!

– Э-э-э… Спик инглиш, плиз… – просила трубка.

Порадовало только то, что ждали именно их. Не англичан, не французов, не из Питера или Киева, а именно их. И это было здорово! учитывая, что времени уже было около трёх ночи местного, его же московского…

В отеле портье забрал у туристов рюкзаки и баулы, отвёл их на второй этаж, и только они собрались разоблачиться, принять душ и наконец завалиться спать, как Юру позвали к телефону. Звонил менеджер принимающей туристической фирмы «Альтеза» – Сергей (Дошло-таки проклятие Анны! Дошло!). Сергей посыпал голову пеплом, каялся, клялся и божился, что завтра, прям утром, оплатит и такси, и лишний выходной день в гостинице. «Это наш косяк! – оправдывался он. – Это не Москва!»

Наши путешественники похлопали сонными глазами и ушами, всех поняли, всех простили, на всё согласились и наконец-то упали спать. А в голове всё бежала и бежала взлётная полоса, всё гудели и гудели не смолкая авиационные двигатели, и им казалось, что они всё пытаются умоститься в неудобных пассажирских креслах эконом класса… Так-то, сутками летать. Летать с утками… Лета…

С Анной Юра познакомился, как бы это сказать… несколько своеобразно.

Летом 15-го приезжал Дьяков, и они: Ванька, Юра и Андрей Перов – ещё один их давний знакомый, вместе работали на Севере, – встретились в «Траттории на Чеховской». Юра с упоением рассказывал о восхождении на Эльбрус в июле 14-го. Ванька вежливо улыбался, восхождениями его не удивить, а вот Андрей слушал внимательно… И через пару дней перезвонил Серову: он, значит, тут прикинул… и… в общем, значит, тоже хочет на Эльбрус.

На Эльбрус Юра не собирался, но уже второй год мечтал о Килиманджаро, о чём и уведомил товарища. «Килиманджа-а-а-аро?» – протянул Андрюха. Но ещё через неделю снова перезвонил и спросил, не будет ли Палыч сильно возражать, если к ним присоединится третий, а точнее, третья? «Да хоть четвёртая!» – согласился Серов. Чем больше народу, тем дешевле. «А как она?». «Десятку бегает!» – ответил Андрюха, правильно поняв вопрос Юры.

Да. Если вы собрались в горы, если вам уж так приспичило, если что-то у вас там в голове хрумкнуло и вам до невозможности хочется своими глазами увидеть и своими руками потрогать снежные вершины, то для начала неплохо было бы пробегать километров пять. Именно пробегать. Не проходить, не проползать, а про-бе-гать! И если «товарищ» пробегает десять, то он для Килиманджаро точно готов.

А в начале августа на работе к Серову в кафе вдруг подсели молодые коллеги и предложили поучаствовать в «Гонках героев» (умеют же у нас давать названия, впрочем, за Западе с этим ещё хуже: одна шоколадка Snickers чего стоит). «Гонки» эти проводятся с 2014-го в семи городах России. В Москве, точнее в Подмосковье, они проходят на танковом полигоне «Алабино». Трасса десять километров (десять!): горки, лужи, колючая проволока, водные преграды, альпинистские стенки, заборы, сетки… По заверениям организаторов, состязания проходят интересно, весело и задорно, под аккомпанемент автоматных очередей и пулемётной стрельбы из БТР, под последними ещё нужно ползать.

Юра подумал-подумал и, несмотря на возражения Сони («Тебе, дураку старому, сколько лет?!» – ругалась супруга), согласился. И в команду, в которую теперь уже сам Юра пригласил Андрея Перова, Перов пригласил Анну Холодову, ту самую «третью». Такие вот перекрёстные ссылки.

Соревнования прошли успешно, вся команда выдержала испытание, только на предпоследнем участке вдруг неожиданно исчез Перов, он рванул вперед, оставив товарищей. Юра такого не ожидал, по всем понятиям так не должно было быть, так неправильно! «А как же Анна? – кипел про себя Юра. – Пригласил же. И вообще, соревнования командные!»

– А вы чё так долго копались, там же препятствия ерундовые! – веселился Андрей на финише. И Юра не сдержался и подвзорвался. Он ругался, кричал и плевался, пытаясь донести до Перова, что, нет, так нельзя, так неправильно, не по-товарищески! Но Андрей ничего не понял. «А как же в горах? – думал Юра. – Там же все вместе…» «Это не я поднялся, и это не ты поднялся, это мы поднялись!»

Зато Юра с Анной уезжали с гонок как родные. Теперь Юра знал, кто идёт «третьей».

Но в октябре, уже когда выкупали тур на Килиманджаро, их с Анной вдруг осталось двое. Андрей от поездки отказался. «Денег нет», – буркнул он в телефон. Но у Юры снова появилось стойкое ощущение, что ему просто скинули женщину с рук на руки. Как на «Гонках»…

Юра думал поехать в Африку за закатом с кем-нибудь из опытных альпинистов, с Ванькой, например, или Котом, на крайний случай это мог быть и неопытный… но хотя бы мужик, тот же Перов. Но с женщиной! в горы! Сама такая идея сильно раздражала его. А тут ещё и Анна стала раздражать, особенно когда упёрлась с этим дурацким Босфорским мостом.

Надо отметить, что Анна расстроена была не меньше, да и раздражена тоже. Не об этом она мечтала, совсем не об этом. Она хотела уехать в горы с Андреем. А Юра, а Юра так, необходимое дополнение к восхождению.

Но человек предполагает, а наверху всегда знают, как лучше.

Про горы Анна, страстный любитель горных лыж, что-то знала, к тому же она читала дневник Серова о восхождении на Эльбрус, тогда же и загорелась: забраться куда повыше (понятное дело, с Андреем!), а тут ещё фильм «Эверест»…

Но вот что я вам скажу, дамы и господа. «Забраться повыше»… идея, конечно, замечательная. Но это всё же только идея – фантазия, так сказать… Желать – одно, реализовать – совсем другое. Сколько людей говорило Серову: «Еду с тобой!», а осталась одна Анна.

Кстати, Анна – бабушка. Сорокапятилетняя, спортивная, совсем ещё молодая бабушка. У неё замечательный внук. А Юра – пятидесятилетний дедушка. У него – замечательная внучка. Собрались в горы бабушка с дедушкой, а Соня дедушку и отпустила. С бабушкой. Святая у Юры Сонька! Свя-та-я!

…К завтраку они спустились уже одетые на восхождение. Трекинговые брюки, трекинговые ботинки, рубашки и майки с длинными рукавами, солнцезащитные очки. У Анны кепи с пологом, у Юры шляпа, на шее платок от тёщи, на Эльбрусе ещё носил, уже в некотором роде талисман.

Вчерашний день прошёл без приключений, удалось сделать всё по максимуму: и накупить сувениров, и погреться под экваториальным солнцем, и накупаться в бассейне, и отправить открытки с зебрами, а главное, и это самое главное, за прошедшие сутки удалось отоспаться и отъесться. Теперь туристы были готовы идти в горы.

В половине девятого во двор гостиницы въехал микроавтобус с десятью чёрными парнями. Из кабины выпрыгнул невысокий, коренастый, жилистый, подвижный, как ящерица, африканец и энергично зашагал в гостиницу. Юра сопроводил его долгим, внимательным взглядом.

– Думаешь, за нами? – Анна короткими глотками допивала кофе, завтракали они на лужайке перед отелем.

Юра пожал плечами.

Через пару минут парень вышел, некоторое время озирался, а потом взялся названивать с мобильного. «Холодоф», – явственно услышали путешественники. Юра поднялся и направился к африканцу.

– Холодоф? – встретил тот вопросом, внимательно разглядывая Юру, глаза его выдавали значительную примесь монголоидной крови, танзанийцы сильно перемешаны.

Юра представился и, развернувшись вполоборота к своей спутнице, кивнул:

– Это Холодова. Анна Холодова.

– Александéр – ваш гид.

Именно так, с ударением на последний слог.

– Рад… Александéр! – Юра протянул руку. – Наши вещи там, наверху… Едем в офис? – Серов говорил по-английски медленно, подбирая и вспоминая слова, стараясь, чтобы гид его понял.

– Йес, – кивнул Алекс и затараторил.

Юра обречённо вздохнул. Нет, конечно, Серов говорит на английском, на таком… специфичном английском: «твоя моя не понимай». В 2014-м он даже «переводчиком» на Эльбрусе «работал»30. Но там его фактическое незнание было некритично… А тут целую неделю общаться… Александер внимательно посмотрел на Юру, всё понял и махнул парням: «Загружай!».

В офисе «Альтезы» у Сергея путешественники оставили ненужные при восхождении вещи, документы и нужные – как позже выяснится – деньги. Зная о сложностях с питанием у Серова, Сергей объяснял Александеру, что для Юры готовить. Тот кивал и писал в блокноте, а потом просто спросил Юру:

– Варёная курица и рис тебе хорошо?

Юра только руками развёл… Спрашивает ещё. Он готовился к жаренной на костре антилопе и перчёной слонятине… А тут – варёная курица, да ещё с рисом!

– А тебе, Энн? – Александер улыбнулся Холодовой.

Та кивнула. Юра помнил, когда ещё собирались, она декларировала Серову: «Как тебе. Я всеядная». Юра это оценил.

– Тогда с едой решили, – Александер сложил записную книжку в карман и ушёл командовать загрузкой.

– А не многовато у нас народа? – осторожно осведомился Юра, наблюдая в окно, как чёрные парни грузят мешки, баулы, газовые баллоны, канистры с водой.

– Одиннадцать человек…

– Сколько?!! – хором обалдели путешественники.

Сергей посмотрел на туристов с вызовом:

– Одиннадцать. Два гида, повар, официант и семь носильщиков…

Анна присвистнула:

– Картина: «Белые господа вышли на прогулку в горы»…

– А тут по-другому нельзя. Требования администрации парка, и… – помолчав, Сергей негромко добавил: – Они тут так решают вопрос занятости населения. Работать негде…

– И все пойдут с нами?

– Нет! С вами только двое. Алекс и его помощник. Остальные сами. Алекс! – крикнул в дверь Сергей. – Познакомь с Джа́мой.

Старший привёл невысокого тощего африканца. Тот оглядел туристов, широко улыбнулся и вдруг по-русски без акцента выдал:

– Пошли?

«Здорово! – оценил про себя Юра, пожимая руку помощнику. – И имя правильное, настоящее – африканское! Не то что… Александе́р…»

…Въезд в лагерь Маранга-раут, расположенный на высоте 1890 метров, охраняется вооружёнными людьми. В Танзании с восхождениями строго. По сию пору Маранга-раут известен как «Кока-кола-раут», ибо в первые годы массового туризма на Килиманджаро маршрут этот буквально за пару лет завалили пустыми пластиковыми бутылками из-под «Кока-колы» чуть не по щиколотку. Бутылки убрали, порядок навели и теперь на гору с пластиком не допускают под страхом немедленного исключения из восходителей. Как с жвачкой в Сингапуре. Но, конечно, не только из-за пластиковых бутылок автоматчики… Браконьеры. Бич всей саванной Африки.

Кстати говоря, Маранга-раут не единственный маршрут на вершину, есть ещё как минимум пять. Друг от друга они отличаются сложностью и длительностью подъёма, но все они палаточные, только у Маранги базы стационарные (с домиками, туалетами и столовыми). Базы три:

Мандара-Хат, высота 2720 метров;

Хоромбо-Хат, 3720. Крупная «узловая» база, от неё, по сути, начинается восхождение, в неё же возвращаются с Горы, там же передержка для тех, кто взял лишний день дополнительной акклиматизации, как наши путешественники;

и высокогорный штурмовой лагерь Кибо-Хат, 4720.

На всё про всё, с Горой и обратно, пять дней. У Анны и Юры шесть.

Пока Александер бегал оформлять разрешения, пропуска, пермиты, уведомления и прочую бумажную канитель (в Танзании тоже любят бумажки), чёрные парни не спеша и не напрягаясь разгружались, знали – Алекс будет бегать долго. Тот временами возвращался, качал головой, цокал, чертыхался, поминал «факин» бюрократию и снова убегал, едва утерев пот. Погода в Маранге влажная, жаркая, несмотря на почти двухкилометровую высоту. Экваториальный лес! Дождливый лес. Через него путешественникам предстоит идти восемь километров, что по расчётам администрации парка около трёх часов, о чём уведомляют деревянные таблички-баннеры.

Восемь за три. Долго? Возможно. Но на Килиманджаро нет акклиматизации в привычном её понятии, когда восходители идут челноком: «повыше поднимешься – пониже поспишь», и где ежедневно набирается высота не более пятисот метров. На Килиманджаро акклиматизация достигается медленным, монотонным подъёмом. Ме-э-э-э-дленным, ме-э-э-э-дленным. «Поле-поле», – не уставая, раз за разом повторяют чёрные гиды, что значит «тише-тише» – «не торопись».

Наконец-то бумаги оформили. Портеры груз унесли. Джама явился за туристами и махнул рукой :

– Пошли!

– Откуда слово знаешь, Джама? – поинтересовался Юра, пристраивая палку к руке, изменяя ей длину темляка. – Часто водишь русских?

– Часто. Была группа, всё время повторяли его.

Джама, смутившись, улыбнулся. Юра кивнул, не одно это слово повторяли…

– Тогда тебе ещё одно, – предложил Юра, они уже начали подъём. – Хорошее. У нас в России есть народ татары…

– Та-та-ры?

– Да. У них есть слово «айда».

– Ай-да?

– Да. Означает то же, что и «пошли». Мы часто им пользуемся.

– Ай-да! – кивнул повеселевший Джама, и они вошли в дождливый лес, и Юра сразу пожалел, что надел тёмные солнцезащитные очки. Анна шла без них, а Юра очки снять не мог, они у него с диоптриями, без них он вообще не увидит ни шиша, что под ногами. А под ногами вились толстенные корни. А наверху шелестела густая листва. А за листьями прятались обезьяны, и вроде бы их даже видели, но близко они не подпускали. В целом тропа была лёгкая, дыхание не сбивала, и путешественники, в пределах своего знания языка, знакомились с гидами.

Оба родились на побережье. Обоим чуть за тридцать. Оба окончили университет, но, не найдя работу по специальности, устроились простыми гидами в русскую компанию. В целом живут неплохо, но с нетерпением ждут перемен (в России их тоже когда-то ждали, помнится, даже песни пели…). Недавно в Танзании выбрали нового президента, и теперь все надеются, что он возьмёт да и победит коррупцию – этого неубиенного трёхголового Змея Горыныча… Даже не Змея, Гидру! Срубишь ей две головы, а на их месте четыре вырастают! Снесёшь четыре, а там уже – восемь! Восемь ей снесёшь, а там шестнадцать! Коррупция. Вот с кем боролся Геракл31! А то «с Гидрой… с Гидрой»… Какая такая Гидра? Обыкновенные взяточники. И новоиспечённый президент Танзании обещает бороться с ними. Молодец, конечно. Штаны бы только не упали. Но парни на него надеются, а то, говорят, жить совсем невозможно. Зря они, конечно, категорично так. Оптимисты говорят, ещё как возможно…

К четырём вошли в Мандару. 2720. Возле базы лес перекинулся из экваториального в типичный для средней полосы. Деревья проредились. Заметно похолодало. Путешественники прошли регистрацию и заселились в двухместный скворечник – строение вроде деревянной палатки на сваях. Сменили влажные рубашки и майки, надели флиски и свитера, а тут – раз! – тёплую воду принесли. Вода… Тёплая… После трёхчасового перехода… Счастье!

Ополоснув лица, туристы пошли изучать базу. На площади, равной площади футбольного поля, приблизительно как у эльбрусской «Гарабаши», уместилось довольно много: административное здание, столовая, десяток домиков-скворечников и туалет.

О, туалет! Своей стерильной чистотой туалеты будут поражать и восхищать наших путешественников на протяжении всего подъёма. Это не туалеты, это музеи, это какие-то медицинские учреждения.

Пока изучали туалеты и домики, читали надписи на них – с незапамятных времен люди рисуют и пишут на стенах – подошло время ужина. А после ужина… А после ужина – медосмотр!

«Доктор Килиманджаро», он же Александер, он же Алекс, он же главный гид, мониторил пульс; насыщенность крови кислородом; чистоту дыхания (нет ли хрипов, не дай Бог, отёк легких!); а между делом интересовался: принимают ли путешественники препараты? Какие? Как чувствуют себя по десятибалльной шкале? Настоящий медосмотр! А после медосмотра портеры принесли горячие грелки, обшитые плюшем, и жестами показали, куда положить, мол, в спальники, в ноги. Благодетели! Кормильцы!.. Грелки в ноги… А-а-а-а…

Забравшись в спальники, туристы долго с непривычки устраивались и разговорились. Слишком много всего произошло за день, слишком много набралось впечатлений, и чтобы вот так просто взять и уснуть. Серов принялся рассказывать Анне про жизнь, про брата, про то, как жили на Севере, как работали, как умер брат и как говорил: «Береги скафандр, Юра!», умолчал лишь о том, при каких обстоятельствах услышал это… А потом, вдруг сменив тему, он взялся вспоминать Эльбрус, и уже совсем было собрался рассказать о «встрече» с братом на Седловине, как услышал тихое и ровное сопение. Анна крепко спала.

Ну вот, – расстроился Юра. – А говорит, бессонница…

За стенами домика в темноте о чём-то своём горестно и надрывно кричала африканская птица. Юра послушал-послушал, повернулся в спальнике на один бок, потом на другой, накрыл голову курткой и сокрушённо вздохнул: уснёшь тут… ага… как же…

…По результатам утреннего медосмотра у Юры – высокий пульс. Почему? Хороший вопрос. Зато у Анны – как секундная стрелка. И тут как раз удивляться нечему. Как выяснилось, Анна – не просто бегает десять километров, она их бегает мастерски, Анна – марафонец! Юра узнал об этом только перед самым отлётом, на «Гонках» Анна скромно умолчала о своих способностях. В спокойном состоянии у неё пульс вообще сорок пять! Всех врачей пугает. «Брадикардия!» – мечутся эскулапы, думая, как начать спасть пациентку. «Предсмертное состояние!» – кричат они. А у человека такая норма. На Юру посмотрели, ещё раз смерили пульс, пощёлкали пальцем перед носом и признали годным. У Юры нервы. Просто нервы. Такая вот он нервическая натура.

Почти сразу после выхода выбрались из леса. Теперь вокруг них простиралась альпийская степь-саванна с редкими кривыми деревцами, горным вереском и цветущими протеями. А на горизонте вдруг незаметно вырос Он! Округлый, со срезанной наискось вершиной и совсем маленькой снежной шапкой набекрень. Скоро снега Килиманджаро станут такой же легендой, как хороший клёв на Волге. Странно, но уменьшение снегов Килиманджаро не связывают напрямую с глобальным потеплением, как теперь делают по любому поводу. Просто на Гору уже более ста пятидесяти лет выпадает осадков меньше, чем требуется вулкану для поддержания приличной шапки из снега и льда. Может статься, лет через двадцать на вершине и вовсе не останется глетчеров. Жаль! Шапка из снега весьма к лицу Килиманджаро… Или нет… Или не Килиманджаро… Может, Кибо? Да, точно, Кибо! Или нет…

Так, пора определиться!

Килиманджаро – вулкан с тремя вершинами-кальдерами. (Кальдера – это такой кратер с острыми краями и плоским днищем.) Западная вершина – Шира, самая низкая, высотой всего 3692 метра. Восточная, ощерившаяся крутыми скалами, – Мавензи, значительно выше: 5150 метров. (На Маранге-раут она сопровождает восходителей повсюду.) И центральная – Кибо. Высшая её точка, находящаяся на самом краю кальдеры – пик Ухуру, 5895 метров. Туда то и идут наши путешественники. Ширы с Маранги не видать, справа от путешественников – Мавензи, впереди – Кибо. Остатки блистающей под солнцем снежной шапки как раз на Кибо.

Итак: впереди Кибо со снежной шапкой, под ногами дорога, выложенная крупным жёлтым булыжником, солнце, тепло, и туристы шли, бодро вышагивая, Джама даже напевал.

– О чём поёшь? – Анне стало интересно, пел Джама явно не на английском.

– О Килиманджаро, – улыбнулся тот белоснежной улыбкой и громко пропел куплет известной в тех краях «Килиманджаро сонг», завершив жизнеутверждающим: – Акуна ма-та-тá!!!

Юра с Анной переглянулись и вдарили: «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной…» Тропа из жёлтого камня навеяла. А чёрные парни не сплоховали и тут же подхватили мотив.

«Напевный народ африканцы, – восхищался про себя Юра, – музыкальный, добрый, хороший, весёлый. И вообще, хорошо всё и весело. Господи! Как хорошо-то! Как весело… И погода… И дорога… И люди… И весело…» Стоп, поймал он себя. Кажется, эйфория от горняшки… Не сбрендить бы. Горняшка, она такая32, она коварная. И, чтобы отвлечь себя, Юра снова завёл разговор с Джамой:

– Помнишь, я рассказывал тебе про народ, который живёт в России?

– Та-та-ры?

– Да. У них о‘кей – это «якши»!

– Як-ши?

– Да…

– Хорошее слово, вкусное! Якши! Айда?

Они шли, а Александер не переставая удивлялся: дожди на носу, а тут погода как в разгар сухого сезона! «Смотри, Джама, – говорил он, – какие хорошие русские нам достались, даже погода понимает». Юра нечаянно услышал это и кстати рассказал анекдот про бабье лето («Какие бабы – такое лето»). Рассказал, как смог, на ломаном английском, но все всё поняли и долго смеялись, юмор у человеков везде одинаковый, хоть ты белый, хоть чёрный, хоть зелёный в крапинку, хоть христианин, хоть мусульманин, а хоть последователь африканских национальных тотемных верований. Люди всегда могут друг друга понять. Если люди. Если хотят…

…Время в горах быстро съедается. Уже час шли вровень с облаками. Чувствительно похолодало. Деревья исчезли совсем, появились эндемики: гигантские пятиметровые сенецио (древовидный крестовик) и высоченные лобелии с шишкоподобными цветками; из-под лобелий на край тропы погреться выскакивали мелкие, юркие чёрно-бронзовые ящерки, но поймав тень человека, тут же прятались обратно. Разряжённый воздух терял запахи, дышать становилось труднее, они почти перестали разговаривать.

К пятому часу показались антенны Хоромбо-Хат, главной высокогорной базы Килиманджаро. 3720. На площадке у обрыва размером сто на сто: две столовые, два больших туалета, несколько бараков для носильщиков и обслуживающего персонала и пара десятков домиков-скворечников. От домика одна крыша, стены, двери и пол со щелями в палец толщиной, если залетит ветер, то стены ему не помеха. В один из таких скворечников к двум шведам и запихнули наших восходителей. Скандинавские туристы этому, конечно, «обрадовались», ну просто пришли в восторг! Впрочем, нашим тоже это «понравилось». Особенно Анне… К Юре она уже вроде стала привыкать, а тут ещё какие-то мужики.

Неуклюже копошась на четырёх квадратных метрах, они пытались устроиться, Анна беспрестанно дёргала компаньона: «Скажи им, что я хочу переодеться, пусть выйдут…» – «Сейчас!» – отмахивался Юра, стараясь пристроить свой большой рюкзак. Куда его, заразу? «Would you… а, нет! Could you… А ччччёрт… Еxcuse me!»

Четыре человека, четыре больших и четыре малых рюкзака на четыре квадратных метра… А может, всем лучше летать? Не то обязательно кто-нибудь кому-нибудь отдавит ногу или, того хуже, руку – три лежанки на полу, и только четвёртая поднята на второй ярус.

«Скажи им, что я хочу переодеться!!!» – «Щас!!!»

И тут пришёл Джама и всех спас. Юру и Анну переселили в в другой, отдельный скворечник.

– Наш повар… Эдвард! – Александер привёл в столовую симпатичного молодого африканца. Путешественники пришли туда сразу после второй попытки заселения – успокоить нервы и напиться душистого танзанийского чая с джемом, жареным арахисом и воздушной кукурузой.

– Эдик! – переиначила кока Анна на русский лад, прихлёбывая кипяток. – А чем ты, Эдик, будешь нас кормить на ужин?

– Боржч! – Эдвард улыбнулся во все сорок восемь блестящих, как жемчуг, зубов.

– Чем?!! – не поверили путешественники.

– Боржч. Вы русские, и я вам приготовлю боржч!

Только чёрные умеют говорить и широко улыбаться…

– Представляешь, борщ они нам приготовят! – восхищался Юра, копаясь в своём большом вещевом рюкзаке, когда они вернулись, нужно и переодеться, и переобуться… – Кому расскажешь, не поверят.

– Ты как? – Анна, брезгливо морщась, обнюхивала свою майку, тринадцать километров по горам – это, скажу я вам… – Я тут в туалет поднялась по тропинке… чуть не сдохла.

– Чего же ты хотела?..

– Ничего я не хотела! Меня это беспокоит! (Господи, зачем я сюда припёрлась…) Я нигде и никогда не сдыхала! Слышишь, Серов? Ни-где! И ни-ког-да! А как на 5895 будет?! – Она зло сунула майку в пакет для грязного белья. Нет, не так она себе представляла этот поход, совсем не так. – Чего молчишь?! А? Помыться бы…

– Не-е-е-е. У меня лёгкая головная боль. «Лёгкая и ажурная…» Бред какой… Болит, но не сильно. И одышка… Помыться, говоришь…

Помыться – проблема. Но Юра сэкономил на себе тёплой воды и отдал её всю Анне.

Интересно, размышлял Серов, умываясь в ручье, а как ощущали себя те девчонки из Тольятти на Эльбрусе, живя в палатках целую неделю33?

Вечером до заката они гуляли по базе. Акклиматизировались. Фотографировали. Красота же кругом несказанная! Юра пару раз примеривался снять закат, но ракурс был явно не тот. И всё-таки горы не из этой реальности, не из нашей. В нашей всё обыденно, серо и грустно: серый асфальт, серые многоэтажки, серый смог, толпы хмурых, невзрачных, серых и грустных людей… А в горах… В горах всё не так!

Солнце закатилось быстро, и, как обычно бывает в горах, тут же стало темно. На ощупь добравшись до столовой, Юра и Анна встретили русских девчонок, которые только пару часов назад вернулись с вершины. Уставшие, с тёмными кругами под глазами, но победители, они шумели, веселились и были счастливы. «В Непал! – кричали они и хохотали. – Снова в Непал!» Юра с Аней молча завидовали.

На ужин действительно принесли борщ. Вполне приличный. Даже вкусный! Сметаны только не хватало. В Африке, за экватором, на высоте 3720 – вкусный борщ… То ли сон, то ли коллективные галлюцинации… Анну, кстати, уже с головой накрывало горняшкой, и аппетит у неё пропал, Юра пока ещё ел и нахваливал.

– …Борщ! Кому расскажешь… – дожидаясь медосмотра и ковыряя в зубе зубочисткой, Юра тормошил зеленеющую на глазах Анну. – Холодова, а Холодова, ты умеешь готовить борщ?

– Отвали, Палыч! Не могу, тошнит…

– Да ладно. Стошнит – полегчает… И вообще, горняшку нужно переживать активно! Тебя от неё тошнит, а меня, может, на разговоры тянет… Терпи. – (Аня закатила глаза.) – Варил я как-то борщ в Киеве… Слышишь? В Киеве, говорю, варил. С Софико в 84-м летом летали. К Славке на квартиру. Он до Чернобыля в Киеве жил. Сами старшие тогда были в отпуске, в Самаре, а мы в пустую квартиру нагрянули. Неженатые были. Сама понимаешь… Но по ресторанам не ходили… Студенты… Денег нет. И вот в один из вечеров в качестве праздничного блюда я придумал борщ! Как потом выяснил, это у нас фамильное, от бати… Пошёл, значит, на рынок, купил свинины с костью. Настоящий украинский борщ, Холодова, только из свинины. Запомни! Взял, значит, свежей капусты, морковки, свёклы, картошки, лука, чеснока, красного болгарского перца, пару здоровенных, вот таких! сочных помидоров и кучу зелени. Сметаны тоже взял. И сала! Да-а-а-а…

Мясо на борщ варится часа полтора, не больше. Свинина же. Пока варится мясо, готовишь зажарку. Режешь соломкой свёклу и на сковородке с разогретым растительным маслицем обжариваешь. Слегка. Потом морковки. Ещё обжариваешь и заливаешь несколькими ложками бульона, накрываешь и тушишь на медленном огне.

Пока варится мясо и тушится свёкла с морковью, чистишь картошку. Картошка должна быть старая. Обязательно! Новая в борщ не пойдёт. Не то! Режешь молодую капусту, картошку. Чистишь лук. Жидкость тем временем из зажарки выкипает, добавляешь лук. И внимательно следишь, чтобы лук не подгорел! Не дай Бог! Иначе всё испортишь. Когда лук слегка обжарится, добавляешь чищенных и нарезанных помидоров… Один помидор! Если он нормальный, если крупный, один. Я взял крупных. И столовую, а можно даже две ложки сахара, чем-чем, а сахаром борщ не испортишь. Опять накрываешь крышкой и оставляешь тушиться.

Не спишь ещё? Холодова! Или спишь? Ну, спи-спи…

Зажарка, Холодова, в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше, а когда картошка сварится, растолочь и вернуть бульону, добавив капусту.

А тем временем зажарка опять выкипела! И к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты, и, помешивая, обжаривать теперь всё вместе.

Когда зажарка готова, капуста тоже уже сварилась… Остаётся всё быстро заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу. И всё оставить кипеть ещё минут десять.

И всё, Холодова! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав закипеть.

Пока борщ настаивается… пока он доходит… готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко так нарезаем! на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она, стерва, сразу испариной покрывается… Открываем… Водке нужно подышать. Водка дышит… слышишь, Холодова, а мы разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. И пока борщ остывает… наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова, пару минут говорим, не больше, чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем в один залп, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-ахоньким кусочком сала и тут же! практически не пережёвывая сало, – первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую…

– Палыч! Ну что ты врёшь?! Ты же не пьёшь…

Юра сглотнул и осёкся. Почесал затылок и вздохнул.

– Ну да, не пью. Теперь не пью. А тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня, Ань… Отдыхай, я тоже покемарю, пока наши эскулапы не пришли.

Юра не пил. С тех самых больничных времён. Сначала было нельзя. Потом вроде стало можно, и мужчины-врачи, подмигивая, интимно понизив голос, выдавали индульгенцию34: «Грамм сто хорошей водочки – запросто!». Но Юра только морщился и качал головой: «Сто грамм не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься! Пачкаться только…» Но больше было нельзя, больше было сродни игре в русскую рулетку, в которой непонятно, сколько патронов осталось в барабане.

А потом…

А потом это дело вдруг стало безразлично. Что-то такое произошло с организмом-скафандром Юры, а, по всей видимости, в первую очередь с психикой, но только он вдруг перестал ощущать потребность в алкоголе. Нет-нет-нет… Положа руку на сердце, иногда после стресса водка блазнилась. Причём именно водка! Не джин, не виски, не даже так полюбившаяся Юре текила. Водка! И так, чтобы сразу полстакана! С солёным огурцом! А минут через пять – вторые! Но пятикилометровая пробежка развеивала подобные фантазии напрочь, да и возникали они всё реже. Теперь уже даже во сне Юра не пил. Но когда кто-нибудь спрашивал, совсем ли он завязал, Юра пожимал плечами и отвечал: «Никогда не говори никогда», а сам про себя думал: «Кому-то наверху стало нужно, чтобы не пил, вот и не пью». В том, что он завязал сам, что хватило его личной воли, он сильно сомневался. У Славки же не хватило, а он чем лучше?

Ближе к девяти, после очередного медосмотра, они окончательно устроились спать. На ночь Анна, ей вроде немного полегчало, вдруг затеяла спор про тот самый «скафандр». Оказывается, вчера она всё же что-то услышала, и теперь взялась нервно и страстно высказываться. Видите ли, не нравится ей сама идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» (она абсолютно уверена!) выдан в личную собственность, и человек имеет полное право делать с ним всё (всё!), что заблагорассудится! Ну абсолютно всё! Вот всё, что угодно! Ибо человек, и только сам человек, а никто иной – сбоку там, или особенно сверху (сверху особенно!) – творец своего счастья! – митинговала Холодова.

– Понимаешь, Серов! Всё это фигня!

Спор угас неожиданно. Анна снова уснула на полуслове.

Не спит, да?.. Не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… Бессонными глазами Юра уставился в тёмный потолок. А вообще интересная она. Книжки читает. Кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу… И идея «скафандра» её заинтересовала… Горняшка долбит… Даже борщ не ела. Эх, Аня, Аня…

Парни им сварили борщ, хотя портерам еды не хватало. В первый день путешественники возмутились, зачем им столько наготовили? Они же столько не съедят! Но уже на следующий день поняли – всё, что они не доедают, доедают портеры.

…Шесть утра. Ну хоть бы ещё полчасика! Ну хоть бы ещё четверть часика… Юра повернулся на другой бок и закрыл глаза, сосредоточившись… Один, два, три… десять… пятнадцать…

Да хоть двадцать пять! Не получается! Организм требует своё.

Кряхтя и постанывая (голова продолжала умеренно болеть), Юра выбрался из спальника, оделся и вышел, прихватив фотоаппарат.

Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата не выходи – гласит народная мудрость. Про походы по потребностям в ней ничего не говорится, и Юра давно уже решил: место – не помеха для эксклюзивных кадров. Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный… сам пришёл.

На востоке вовсю полыхала заря. Близился восход. Серов поёжился, скорее бы уж – холодно, ка в Сибири, Африка у них… Пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и встал как вкопанный. На Килиманджаро… Нет, на Кибо! накрыв вершину ладонью, лежало облако. Ну вот! Юра расстроился. А как же там восходители? В облаке-то? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Им бы так не свезло… А то посмотрят они на Африку с высоты шести километров, ага…

– Что снаружи? – спросила из спальника Аня, когда Серов воротился.

– Облако на Кибо… Представляешь? Как ладонь! Иди глянь.

– Мутит меня, Палыч… – она вынула из спальника страдальческое лицо и заставила его улыбнуться. – «Скафандр» мой мутит…

– Здрасьте-приехали! Ночь же прошла… Должно было полегчать…

– Полегчает… Когда-нибудь… Когда-нибудь нам всем полегчает… И ещё… – Аню передёрнуло. – Он грязный!

– Кто?

– «Скафандр»! – И, отвернувшись к стене, она застонала…

Юра смотрел на напарницу с сочувствием. Аня – человек, конечно, тренированный, марафонец, но иногда в горах, как это ни странно, – и это совсем нехорошо – у тренированных людей акклиматизация затягивается. Юра читал об этом. Организм до последнего верит, что все мучения, все издевательства, все эти тяжеленные нагрузки – есть просто интенсивная тренировка. И не запускает механизм горной адаптации… Плохо, если у Ани такое… Времени и так в обрез. Хорошо хоть сегодня есть ещё один день акклиматизации. Сходят к Зебре Рок – два километра туда, два обратно, а потом будут отдыхать. Может, наладится?

В дверь стукнули, Юра выглянул: принесли воду.

– Холодова, поднимайся! Пошли твой «скафандр» мыть…

Анна присела и отчётливо хмыкнула:

– И как ты это себе представляешь?

– Давай-давай-давай… Уйдём к реке, ты разденешься, а я тебя оболью водой, и твоей, и моей.

С минуту Холодова сидела молча, прикрыв глаза, обдумывая «нескромное» предложение, но потом желание хоть сколько-нибудь очистить тело пересилило, и она решительно поднялась:

– Айда. Только ты не подглядывай!

Но на завтрак Аня всё равно ничего не съела…

…На акклиматизацию Александер и Джама взяли одного из портеров. На всякий случай. А ещё потому что у Юры снова некстати зашкаливал пульс. Сам Юра дискомфорта не ощущал, лишь немного побаливала голова. Но Алекс явно тревожился. «Не за того тревожишься», – глядя на Анну, думал Юра. Цвет лица Анны имел характерный оттенок.

Подъём начали не спеша, торопиться некуда. Тропа на Зебру – тропа в сторону Мавензи, пока идёшь к Скалам, острая вершина всё время маячит перед глазами. Добирались около часа. По дороге их временами накрывало облако, превращая всё вокруг в густое парное молоко, но в целом погода по-прежнему вела себя прилично. Александер третий день как мантру повторял про хороших русских и необыкновенную погоду. На скалах повстречали группу скандинавов, они ползали по огромным камням и фотографировались. Было с чем. Скалы Зебры – уникальное природное явление, выходы белых кварцевых пород, по которым сотни лет – со времён последнего извержения – стекают тонкие струйки воды, насыщенной чёрным оксилом железа. Они и сформировали на вертикальной поверхности скал полосатый, как шкура зебры, рисунок. Красиво и аутентично для Африки. Наши путешественники тоже устроили фотосессию, а потом Александер предложил подняться выше, тысяч до четырёх, для лучшей, так сказать, акклиматизации. Юра вопросительно глянул на Аню, и та одобрительно кивнула. Вроде на переходе её немного отпустило, не зря говорят, горную болезнь переживать надо в движении. У Юры даже от сердца отлегло.

За эти несколько дней он как-то незаметно для себя проникся к Ане симпатией. В самом начале она его раздражала. Жутко раздражала! И не только потому что женщина, а ещё и потому что упёртая, несговорчивая, рогатая, потому что всегда и на всё есть своё особое мнение, куда ни кинь, по любому вопросу, по любому делу, абсолютно по любому. Хотелось ей сказать… в общем, много чего хотелось сказать… Но её целеустремлённость, её терпение и неожиданная эрудированность вызвали у Юры уважение и интерес. А ещё в последние дни она явно сбавила обороты и больше прислушиваясь к чёрным парням и к Юре. А сегодня… Сегодня, как ни старался он, совсем вслепую поливать водой не получилось, и Юра мельком увидал Аню голой… И, о чёрт! Она взволновала ему сердце! Аня, несмотря на своё сумеречное состояние, заметила внимание Серова, но – то ли было ей всё равно, то ли Юра её совсем не интересовал, то ли действительно всё было так плохо – виду она не подала.

Обо всём этом Юра думал, пока поднимались. Теперь они сидели на вершине Зибра Рок, отдыхали и осматривали окрестности. По седловине Кибо, Мавензи и безымянного холма тянулась жёлтая дорога к высокогорной базе Кибо-Хат – последнему форпосту перед штурмом вершины. По дороге туда-сюда сновали крохотные человечки: туда портеры с грузами (восходители ушли раньше), оттуда портеры с большими рюкзаками и те, кто сегодня ночью на штурм не пошёл. Те, кто штурмует, пойдут позже, часов в двенадцать.

Разлили термос с чаем, поделили шоколадку, африканцам нравится русский шоколад. Пока остывал чай, Юра снова взялся фотографировать: скандинавов, гидов, Аню, Мавензи, дорогу, всё время отвлекаясь на небольшую серую птичку, которая юрко сновала между людьми и камнями, однако стоило Юре на неё навести объектив, она тут же исчезала.

Вот скажите, чего это животные так боятся фотографироваться? Коты и собаки, стоит только на них навести объектив, тут же находят кучу «дел» и считают за благо свалить. Может, правы представители диких племён, которые полагают: сделал фотографию – забрал душу? Ведь предрассудки же. Язычество же. Но факт остаётся фактом, скотина от объектива прячется…

Со скал вернулись ближе к четырём. Погуляли нормально, но ужин снова прошёл без энтузиазма… А ещё с горы снова вернулись русские и сообщили, что этой ночью на восхождении на высоте 5200 умер американец… Шёл себе, шёл… и умер. А тоже, наверное, готовился, мечтал… Хотя, если философски отнестись, «так лучше, чем от водки и от простуд». Правда, тот же автор утверждал, что «к Богу в гости не бывает опозданий», а уж он-то не понаслышке знал об этом. Но американец не торопился. Не торопился… но успел.

У некоторых от таких историй аппетит пропал совсем. Более того, некоторые капризничали и желали жареной говядины с картошкой… Где же их в горах взять-то, урезонивал Юра Холодову, на 3720-то? Даже вода на такой высоте кипит при восьмидесяти восьми. Варится и жарится всё невыносимо долго – только разогревать.

Но чёрные парни расстарались для своей Энн и таки раздобыли говядину. Но принцесса и её есть отказалась… Совсем хреново!

Медосмотр, тем не менее, демонстрировал в целом неплохие объективные показатели. Доктор Килиманджаро уверял: кислород у них в норме, сердце в норме, лёгкие… да, в общем, всё в норме, всё хорошо и всё замечательно! При этом Александер улыбался, сверкая своими чистыми белыми зубами (чем они их чистят?). Но восходители о себе думали по-другому. Анна страдала, Юра пытался притворяться, что всё нормально, но получалось у него плохо. И ещё он нервничал. Времени для акклиматизации, даже с учётом сегодняшнего дня, выходило отчаянно мало. Но деваться некуда. Назвались груздём…

Собрав рюкзаки, приготовив снаряжение на завтрашний переход, получив грелки, наши путешественники забрались в спальники и молча, без разговоров на абстрактные темы, отрубились…

…На Килиманджаро Юру напутствовали оба его учителя: и Ванька Дьяков, и Кот.

– Палыч, ты близко ко мне не садись, у меня скандинавская трёхдневная рвотная болезнь… – заботливо предупредил Юру Дьяков уже в аэроэкспрессе на Шереметьево. За две недели до экспедиции в Танзанию Серов поехал провожать Дьякова в Стокгольм.

«На хрена, Вань, ты меня позвал, если знал, что у тебя эта рвотная болезнь?» – думал Юра. Болезнь у него…

– …Но ты не боись, Палыч, эт только на три дня… Когда, говоришь, едешь?

– Через две недели.

– Ещё есть время… И это… Палыч, не рви жопу. Хотя вроде я уже прошлый раз говорил…

– Ага, Вань, помогло… Сильно. Вань, а я с женщиной иду… Мне Перов её подсунул. У неё опыта с гулькин… в общем, совсем нет… И у меня нет… Сам знаешь.

Ничего Ванька не сказал и улетел в свою Скандинавию, родину рвотной болезни.

Надёжный, как альпинистский крюк, эльбрусский товарищ (он и затащил Юрку на Эльбрус), майор-десантник, афганец, сослуживец Полковника, Игорь Котов, известный всему миру под прозвищем «Кот»35, за неделю до отъезда всучил Юре штурмовой рюкзак, поилку, камеру GoPro и аккумуляторную батарею с подзарядкой от солнца:

– Там Африка, Палыч, там солнце! Должно работать…

«Должно, Кот ты мой разлюбезный… Только когда солнце – мы на маршруте, а когда маршрут заканчиваем – заряжать уже темно. Нет белых ночей в этой Африке, так её и растак…» – вздыхал Юра, засовывая в рюкзак поилку.

– И ещё… – Кот говорил, глядя на Юру как-то искоса, – не нравится мне твоя напарница… Какая-то она… офисная.

– Херр майор! Она двадцатку бегает! Легко!

– И что? Офисные не могут бегать двадцатку?

Спасибо тебе, Кот. Поддержал! Напутствовал.

От обоих Юра получил напутствия, от обоих наставления, но советов про неопытную женщину – никаких.

Он и звал их обоих… Но у них были свои большие и важные дела. И теперь он сам, один, неопытный, с неопытной женщиной «в жёлтой жаркой Африке, в центральной её части…», и дай Бог здоровья обоим его учителям! Хотя, конечно, врёт Серов. Не один он. Александер и Джама не дадут пропасть. И уж если станет совсем невмоготу, Юра отдаст им эту глупую белую женщину, которая не от великого ума увязалась за ним. Авось вытащат чёрные братья за такой-то куш. А что? Ничего личного…

Хотя… Хотя, нет! Конечно, нет. Не отдаст. Уже свыкся. Куда ему теперь без неё?

Да, Вань?

Молчит Ванька…

Да, Котяра?

Молчи, Котяра, молчи, по инерции тебя спросили, по глупости!..

…Десятикилометровая дорога до Кибо-Хат показалась им выпуклой, яркой и какой-то сюрреалистичной, особенно после ручья в седловине трёхгорья. Там, в этой рыжей каменной альпийской пустыне, где нет растительности, нет воды, нет снега, ничего нет, где одиноко, холодно и сухо, так сухо, что от одного вида рыжей каменистости постоянно хочется пить, брели они вчетвером, «поле-поле» набирая высоту. Сюрреализм ли, волшебство ли, путешественники не заметили, как пустынная дорога обернулась дорогой в Изумрудный город. И они, четверо друзей, шли к Волшебнику за смелостью, добротой, умом и ещё (только это шёпотом) чтобы вернул добрый Гудвин белых путешественников домой. О последнем, как маленькая девочка Элли в сказке, беззвучно, но настойчиво мечтала большая девочка Энни. Она снова утром ничего не ела и чувствовала себя прескверно, хоть вида и не подавала.

Молодец, девочка! – одобрительно поглядывал на неё Юра. Помнится, дорога в Изумрудный город тоже была нелегка.

Аня никуда не поглядывала, она смотрела исключительно под ноги, на жёлтую дорогу. На марафонах она привыкла: когда организм отключается, когда отключается само сознание, нужно сосредоточиться на ногах.

Александер с Джамой тоже видели, что Ане нехорошо, и готовы были подстраховать в любой момент, но она упорно шагала, даже рюкзак свой не отдавала.

Особенно трудно восходителям стало после поворота на север, когда вдруг неожиданно налетел холодный цепной ветер Злой Волшебницы Бастинды и вмиг обветрил губы до сухой растрескавшейся корки. И сколько бы они их ни мазали гигиенической помадой, ничего не помогало. И талая вода в поилке жажды и сухости в организме не утоляла, оставляя после себя лишь гадкий горький дистиллированный привкус.

К часу дня остановились на ланч. До базы оставалось чуть больше километра, и смысла в такой остановке Юра не видел, но они достали сандвичи, кексы, шоколад (основной ланч ждал их в Кибо-Хат) и, запивая чаем, принялись жевать вяло и избирательно.

Пока делали вид, что едят, пришла несчастная полосатая крыса и принялась горько жаловаться: и холодно ей в пустыне, и ничего тут не растёт, и есть нечего, и перебивается она только подачками, а нужно кормить несчастных полосатых крысят, чей отец, мерзавец! шляется неизвестно где. Что интересно, говорила крыса по-русски. Её накормили сандвичем и крошками от кекса, а пока она ела, Юра мысленно общался с духами гор, прося их быть благосклонными. Стихийный христианин, чего же хотеть-то? Язычник! Он и крысе мог бы помолиться.

Ближе к двум подошли к Кибо-Хат. На подъёме к базе Джама нашёл кривую палку (палку в пустыне!) и во всеуслышание объявил, что это волшебный посох Мозеса. И теперь с ним они легко дойдут до вершины. Даже не дойдут – долетят! Шутит Джама. Что шутит – хорошо, лишь бы сорок лет не водил. А ещё, помнится, в песне были слова: «Go down, Moses» («сойди, Моисей»), и это вроде не вверх, как шли они, а совсем-совсем в другую сторону. А ещё Джама местный язычник-анималист, и «посох Моисея» для него простая кривая палка. Но худо-бедно до Кибо-Хат доковыляли.

В Кибо сноровисто суетились портеры. Вороны с белыми воротниками в надежде поживиться на дармовщинку бойко перескакивали с места на место. Изредка на предельной скорости пробегала крыса или крыс (не тот ли блудный отец крысят?). И только белые офисные туристы вяло переползали с места на место между двумя большими одноэтажными бараками, пытаясь поудобнее пристроить свои уставшие и измученные «скафандры». А на площадке под баннером, завернутый в палатку, лежал «скафандр» несчастного американца. Многие не догадывались, «кто» или «что» тут лежит, проходили мимо, не обращая внимания, но наши догадались. Наши обратили. Memento mori… Точно «лучше уж, чем от водки и от простуд»?

Заселились в барак. Настоящий, взаправдашний каменный барак. Две большие спальные комнаты, по шесть двухъярусных лежанок с поролоновыми матрацами и подушками, большая кухня с печкой-буржуйкой. (Камнями, что ли, они её топят? Или кроватями?) По бараку, хлопая дверями, разгуливали сквозняки с Мавензи, устраивая восходителям позднюю осень Крайнего Севера Западной Сибири, того самого Очень Крайнего Севера36, где Серов прожил семнадцать лет.

Юре и Ане достались две верхние лежанки у дальней стены. Хорошо бы, если верхняя и нижняя, но и так ладно, хотя бы вместе. Они разложили спальники, забросили наверх вещи и… присели передохнуть. Здесь теперь всё так: сделал… сел… передохнул. С кислородом – швах, не разбегаешься.

Ввиду большой людности и ложной скромности пошли переодеться на улицу, а заодно разыскать туалет. В очередной раз были уязвлены. Кафельный туалет блистал нереальной чистотой и гигиеной, и это при том что в Кибо нет ни единой лишней капли воды! А всё – дешёвая рабочая сила. Портеры и уборщики буквально за гроши выполняют свои обязанности, другое дело, что выполняют их образцово.

На обед Аня снова ничего не ела, только попила чай с печением. Сплошное расстройство с ней. «Не бережёт „скафандр“, зараза!» – ругался Серов.

– Вот что с ней делать на Горе, если возьмётся помирать от истощения? – вопрошал он Алекса. – В палатку заворачивать? Так нет никакой палатки!

После обеда, экономя силы и калории, забрались в спальники. Но поспать не получилось – сначала пошёл дождь, он громко барабанил по тонкой металлической крыше, потом дождь передумал быть водой и выпал снегом, отчего в комнате захолодало до полной невыносимости. Дверь при этом закрываться перестала совсем, и в неё теперь как к себе домой заходил ледяной ветер с Мавензи, шевеля целлофановые пакеты, газеты, невесть как сюда попавшие (какой чудак носит сюда газеты?), обертки от конфет и печений, выхолаживая спальники и окончательно замораживая вялых, как зимние мухи, восходителей. Ко всему прочему очередные скандинавы развели шумный восточный базар. Юра с Аней терпели-терпели, терпели-терпели, а потом Аня не выдержала и рявкнула: «Shut up!». Юра хотел добавить что-нибудь про «fuck…», но передумал, русские – люди культурные, не то что эти скандинавы, рвотной болезни на них нет… В итоге за три часа до ужина они не только не выспались, но изнервничались, издёргались и промёрзли как цуцики…

И тогда они решили, что с них хватит!

И стали утепляться!

Африка у них…

Экватор, блин!

Лето вечное!

Ага…

Они паковались в термобельё, натягивали шерстяные носки, доставали теплые жилеты, перчатки, шапки. Стало теплее уже от того, что интенсивно двигались, хоть снова задохнулись… Теплее стало, но всё равно хотелось шуб, пуховиков и тёплых батарей центрального отопления. А ещё на ужин Аня уже привычно ничего не съела. На неё накатила отрешённость, даже, может быть, обречённость. Ночью же штурм, чёрт побери! Снова ругался Серов. Холодно, чёрт побери! Нужно откуда-то брать силы… Но по чесноку, есть и ему тоже не было никакой возможности. Тонко и пронзительно тошнило. И Юра тоже не стал ничего есть.

Но хитрый Доктор Килиманджаро снова по приборам рассказывал сказки: и чувствуют они себя неплохо, и пульс неплохо, и насыщение крови кислородом неплохо… Всё неплохо.

Нет, брат! Плохо! Всё плохо! Всё! Да только отступать некуда…

После заката Юра скандинавским немцам продемонстрировал «один русский хитрость», как через обыкновенную тряпку закрыть дверь, чтобы не дуло. Как истинно разумные существа, изумлённые европейцы быстро переняли опыт русского варвара. А то всю дверь ботинками заваливали, чисто дети! А ещё Юра, вспомнив древнюю мудрость: «если лежат двое, то тепло им; а одному не согреться»37, предложил Ане распустить по замкам спальники, лечь на одну лежанку, укрыться и так пережить холода. А тут и чёрные братья, дай им Бог здоровья, принесли грелки! И всё сошлось и по закону диалектики38 дало желаемый результат. Потеплело, отпустило… и потянуло в сон.

Уже сквозь тёплую уютную дрёму Юра слышал, как пожилой иностранец, у которого прохудился «скафандр», всё кряхтел, всё копошился, всё ходил, шаркая и хлопая дверью…

Ходил и ходил… Кряхтел и кряхтел… Хлопал и хло… пал.

Проснулся толчком. Соседи в спальниках негромко сопели. Аня, отвернувшись, спала беззвучно. Юра прислушался: кажется, «скафандр» прогрелся полностью! Он потянулся… Ай, хорошо! Вроде и голова болит не так сильно… Юра глянул на светящийся циферблат наручных часов: 23:03. Пора! Он тронул Аню за плечо. Та вздрогнула, повернулась к Юре и тоже сладко потянулась:

– Эх, Серов… Если бы не был ты женат… – начала она, но, не докончив, вдруг разозлившись, ткнула Юру кулаком. – Вставай давай. Разлёгся…

Допаковались в тёплые штаны, тёплые куртки, тёплые варежки, тёплые ботинки с тёплыми носками, противоснежные (здесь противопыльные) гамаши, балаклавы, вязаные шапки. Взяли термосы, воду, шоколад, фотоаппараты. В половине первого вышли на восхождение.

– Холодова, ты молилась?

– Три раза «Отче наш». А ты?

– Не могу… – Юра поморщился. – Сбиваюсь. Высота, наверное.

– Береги «скафандр», Палыч!

– И ты, Ань…

(Лирическое отступление.)

– …Палыт'ч, ты женат? – Александер дождался, когда Анна отошла, и взялся пытать Серова.

– Да.

– А Энни тебе кто?

– Друг.

– Просто друг?! (Just so friend?)

Анна и Юра нравятся своим чёрным гидам, они не раз говорили, что русские – «хорошие парни». А ещё в африканцах есть некоторая наивность, как у наших бабушек и дедушек, которые верили, что если два артиста в кино играют красивую, счастливую супружескую пару, то и в жизни они муж с женой и всё у них хорошо.

– Да, Алекс. Просто друг.

– Палыт'ч, но она хорошая женщина!

– Да, она хорошая женщина…

– И всё же только друг?

Юра вспомнил белоснежную кожу Анны и вздохнул.

– Только друг, Алекс.

– Может быть, позже, Палыт'ч?..

«Если бы раньше, Алекс…»

…Мёрзлый гравий хрустел под ногами. Впереди (выше) и сзади (ниже) прыгали лучи фонариков, на восхождение шло более тридцать человек. Луна, которая так щедро светила все предыдущие ночи, скрылась за облаками и оставила восходителей в темноте. Холодно и ветрено. И с каждой сотней метров всё холоднее и ветренее. Александер, Аня, Юра, Джама шли молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Шагали размеренно, неторопливо и, хоть двигались медленно, через час обогнали двух туристов и гида. К трём вышли на ровную площадку, прикрытую валунами от ветра. Александер огляделся и объявил привал. Аня, прислонившись к камню, глотнула воды из шланга поилки и, тяжело дыша, шепнула: «Сколько?». «Половина», – ответил Александер, снял перчатку и высморкался. Глаза у Ани затосковали… Её продолжало мутить, организм по-прежнему игнорировал акклиматизацию. Юра развязал шнурок – снять правый ботинок и размять ногу, подмерзать стала.

Ещё в Хоромбо всё он думал, как будет злить Аньку, если та начнёт сдаваться. И решил – будет троллить! А нет другого способа. Не бывает. Уговаривать бесполезно. Миндальничать без толку. Злить и давить на самолюбие. На гордость давить. Необоснованно, вызывающе, нецензурно… Он вспомнил, как в 14-м на Эльбрусе поднимали Роберта39. По-всякому поднимали. И матом, и уговорами… Ничего не помогало, пока Василий Фёдорович что-то не шепнул ему на ухо. Потом узнали, он сказал: «На тебя смотрит весь род!» С Северного Кавказа Роберт. Ане такого не скажешь. И он решил, что скажет Ане про цвет помады. Не идёт ей этот цвет… Не идёт-с! Да-с! Слишком яркий… Но сейчас глядя на Аню и грея ладонью ногу, он понял: плевала она на ту помаду. И на мат плевала. Можно даже не начинать. Глаза у Ани тосковали, но сдаваться она не собиралась. Настоящий марафонец, она настроила себя на победу. На результат! На вершину!

Всё! Поднялись и захрустели. Сидеть долго нельзя – «скафандры» не запустят шаговый автомат.

Гравий, увеличиваясь в размерах, сначала стал щебнем, потом галькой, ещё выше – валунами… Идти стало труднее, дышать тоже. У Юры снова начал мерзнуть средний палец, но теперь на левой ноге… Вот же пакость! Он шевелил пальцами в ботинке и забывал про это. Пытался сосредоточиться на молитве, но слова не складывались. Начинал… и ловил себя на том, что думает о замёрзшем пальце. Шевелил пальцами и отвлекался на молитву. И так по кругу… Юра нервничал и злился: что же он, и помолиться не может, что ли?!! На Эльбрусе это помогало. Он это хорошо помнил. А тут не мог… Но всё же шёл… И Аня. Она шла за Александером, временами оборачиваясь и поглядывая на Юру. Юра ловил взгляд, через силу улыбался и кивал: всё нормально, Ань, всё хорошо. Несколько раз останавливались пить чай, но от него начинало тошнить, слишком крепко заварили его гиды. Нужно было Юре самому. Лимонной кислоты побольше, сахара побольше, чая поменьше… Косяк… Личный Серова косяк.

К пяти часам выбрались на точку выхода на край кальдеры. Гилман-Пойнт. 5681. Перевалили и уселись на странные, неуместные здесь на вершине вулкана дощечки. Юра достал плитку шоколада, разломил на четыре части и раздал. Мерзлый шоколад жевался плохо, превращался в безвкусную кашицу, не таял во рту, был противен, отвратителен, но это было единственное сладкое, что взяли с собой. Забыл Юра аскорбинку. Совсем забыл. Снова косяк! Сплошные косяки…

У Ани тоже замёрзли ноги, непослушными пальцами она взяласль расшнуровывать ботинки, чтобы положить в них химические стельки-грелки. Александер присел ей помогать. Дышалось трудно, с хрипом и свистом, сердце колошматило, наматывая круги в глазах. По высоте они уже были выше Эльбруса. Джама как ни в чём не бывало сидел и вдохновенно врал, что дальше они легко, как по проспекту, дальше подъёма почти нет. Юра слушал, кивал… и не верил. Хотел запить мерзкий шоколад из поилки, но со странным безразличием обнаружил, что вода в шланге замёрзла. И поилка – косяк! Александер подал бутыль с водой, в ней плавал лёд, но пить ещё было можно. Так дело пойдёт – снег есть будут. Если найдут…

Вдохнули-выдохнули, стиснули зубы, поднялись и двинулись ко второй контрольной точке, Стелла-Пойнт, 5730. Тропу, как пьяную, кидало с внутренней стороны кальдеры на внешнюю и обратно. Кое-где приходилось протискиваться в узкие расщелины. Под ногами проскальзывали оледенелые валуны. Мысли в голове замерли. Застыли. Замёрзли. И только одна тихо и обречённо скулила: Рассвет! Скорее бы рассвет! Скорее бы солнце… Скорее уже!

В утреннем предрассветном сумраке русские бледные лица приобрели синеватый оттенок, губы – тёмно-вишнёвый. Они бы и в нормальном освещении сейчас выглядели ненамного краше. Нехватка кислорода. Удушье. Джама, от Гилман-Пойнта он забрал у Ани рюкзак, что-то тихо бормотал. Молился? Пел? Разговаривал с собой? Юра свой пока нёс. Трудно… Кажется, труднее, чем на Эльбрусе, а брата нет… Обещал же помогать. «Где же ты, Слава?» – шептал Юра. Ах, как не хватило акклиматизации! Пятитысячники берутся за неделю, а они пошли на пятый день… Впрочем, многие идут на четвёртый.

Стелла-Пойнт выплыла из тумана, но, не оставив следа в памяти, канула в небытие. Даже передохнуть не встали. После Стеллы Александер и у Серова забрал рюкзак («Палыт’ч, тут традиция, тут у всех забираем…»), теперь Юра с Аней плечо к плечу перемещались со скоростью шаг за три вздоха. А горизонт за спиной розовел, светлел в предчувствии близкого рассвета, вот-вот сквозь серую вечность из-под облаков медленно, словно кит из пучины, всплывёт солнце, вот-вот… И…

Вот он, Ухуру! Вот!

Аня остановилась, повиснув на палках, задохнулась. Юра тоже повис… отдышаться.

Последний рывок. Последние метры! Всё! 5895! Пик Ухуру. Гора Кибо вулкана Килиманджаро. Высшая точка Чёрного континента! Вторая вершина в недолгой альпинистской карьере Юры (альпинистской ли?) и первая – у Анны. «Аня, – шептал Юра, – девочка моя, ты – молодец, ты – герой! Аня!» Но Аня не слышала, она лишь испуганно озиралась, будто всё ещё не понимала, куда попала. Чёрные гиды хлопали, пели и приплясывали вокруг. Юра поймал за руку Александера, притянул, хлопнул по спине, обнял… Свет! Солнце вырвалось из облачного плена, мгновенно высветив всё вокруг: деревянный баннер пика Ухуру, восхищённых и измученных восходителей, танцующих чёрных гидов, снег и лёд теперь уже совсем близких глетчеров… Свет мгновенно затемнил Юре стёкла очков, успев выбить слезу. «Спасибо, – по-русски бормотал Юра, он по очереди обнимал Александера и Джаму. – Спасибо, парни, спасибо!»

Потом он обнимался с Аней, очнувшейся и вдруг осознавшей, где она.

Потом они вспомнили про флаг Компании и, растянув его навстречу солнцу и ветру, фотографировались с ним.

А потом – с флагом России…

А вокруг простиралась сказочная, совершенно нереальная страна африканских глетчеров, тысячелетних ледников. Ах, как грустно, как грустно, вдруг распереживался Юра, их становится меньше, и, может, скоро от них не останется и следа. Там, внизу, ещё в Москве, Юра твёрдо решил сходить к ним. И в Моши об этом он договаривался в «Альтезе». «Заплатите сотню, и парни вас отведут», – советовал им Сергей. Даже ещё вчера Юра думал: схожу, обязательно схожу… Но тут, на вершине, вдруг не оказалось сил даже поменять объектив… Вниз. Только вниз. Go down, Alexander! Go down!

В ста метрах от Ухуру они встретили поднимающуюся пару: китаянку и беспокойного старика с прохудившимся «скафандром». «Герой!» – отметил про себя Юра, но мысль эта мгновенно вылетела из головы, пора было настраиваться на возвращение. И тут палец на ноге снова напомнил о себе! Пока стояли, обнимались, целовались, фотографировались, он опять подмёрз.

– Всё-таки, отморожу я себе здесь палец, – равнодушно, ни к кому не обращаясь, сказал Юра.

Аня обернулась:

– До Гилман-Пойнта дотянешь?

– Наверное.

…На Гилман-Пойнте Юра снял ботинок и стал интенсивно растирать пальцы. Вот только на Килиманджаро, в Африке, не хватало отморозить ноги. Смеяться же будут… Палец нехотя отогревался, болел, ломил. Один носок, второй, ботинок, гамаша. Теперь замёрзли руки! Александер присел рядом и принялся растирать и дышать на них.

– Thanks, Alex. Thanks. Let’s go down. Let’s go…

Когда поднимаешься ночью, ничего не видно… И это хорошо! Это просто замечательно! Только на спуске путешественники увидели, где они восходили, и им стало страшно: валуны, огромные валуны, совсем ненадёжные. Они пробирались меж них, рискуя соскользнуть, споткнуться, толкнуть, и это выматывало больше, чем сам спуск. Временами они бессильно садились между этими клятыми булыганами, а им всё не было конца.

Но всё когда-нибудь кончается. Кончились и валуны. Вот площадка, где Александер сказал Ане: «Half a way of mount». Вот валун, за которым прятались от ветра. До Кибо час-полтора от силы. Солнце наконец прогрело воздух, Юра сменил шапку, снял перчатки, поменял очки… Путешественники вздохнули с облегчением. Да-да! И дышать стало легче… И тут случилась новая напасть – сыпу́ха!

Пока шли наверх, подмораживало, и смёрзшийся гравий был плотный, как бетон. Теперь он оттаял, стал рыхлым и сыпучим. Джама, он шёл первым (Александер теперь замыкал группу), стал выводить их теми же галсами, что и наверх. Юра сделал пару петель, а потом встал, раскрутил ещё на десяток сантиметров палки себе и Ане и пошёл напрямик, где съезжая по гравию, где увязая по щиколотку… Так ходить нельзя, но сейчас так было проще.

Уже перед самым Кибо отогрелась поилка, они вдоволь напились, но состояние всё равно оставалось призрачным. Александер не ко времени взялся пытать, что они собираются делать дальше. В Кибо-Хат никто после Горы не остаётся, все уходят вниз, в Хоромбо. Но сразу, с наскока взять ещё десять километров дороги было выше сил наших путешественников. Договорились – кимарнуть часок, перекусить, переодеться, и тогда… И тогда… Ито… гда… Итог… Да!

…Снилось: иностранцы собирают вещи, переодеваются и громко бубнят. И вчерашний громогласный швед бубнит громче всех, всё время повторяя одну и ту же фразу: «These Russian so smurnye!» («Эти русские, они такие смурные!»). Юра во сне мучительно пытался понять, откуда в английском «smurnye»? с какой стати? чего вдруг? Вопрос глупый, бестолковый, ничего не значащий, но он мучил его… мучил… И тут вдруг появился Славка в ярко-красной куртке с надписью «ЭЛЬБРУС», махнул рукой, и Юра, переполошившись, чуть не слетел с лежанки…

Он открыл глаза и посмотрел на часы. Спал пятьдесят минут. Иностранцы действительно ушли, оставив им пустую, заваленную пакетами и обрывками бумаг комнату с распахнутой настежь дверью… Отомстили, значит. За добрый совет, значит. Юра сполз с нар, посидел пару минут, потёр лицо руками, приводя себя в чувство, закрыл дверь и начал потихоньку собирать свой большой рюкзак. Аню решил пока не будить, минут тридцать-сорок у неё ещё есть. Ах, Аня… Аня… Необыкновенный ты молодец! И он погрузился в процесс сбора. Через полчаса тронул за плечо Анну – «Пора». Оттащив свой рюкзак к выходу, помог загрузить её баул. Пришёл официант Али и позвал перекусить. Аня скривилась, но у Юры уже потихоньку просыпался аппетит. Полдень их уже застал на жёлтой дороге. Ещё вчера людная, сегодня она была безжизненна, пуста и безнадёжно одинока.