Читать книгу Записки от первого лица - Валерий Левшенко - Страница 5

В июле 1968 года для геофизиков 3-го курса после июньской геофизической практики в Крыму началась производственная. Официально она заканчивалась 1 октября, но мало кто возвращался к этому сроку. Весь октябрь ребята приезжали из разных областей страны, в основном с севера и востока. Однако это было еще впереди, а сейчас на календаре значилось начало июля. И у меня практика будет проходить в экспедиции МГУ.

Еще до отъезда в отряде меня нагрузили работой. Мне было поручено купить пять килограммов хорошего чеснока. Остальные члены отряда искали в Москве другую продукцию, все были при деле. Отряд состоял из пяти человек: трех мужчин и двух женщин. Начальник отряда Инна Соломоновна Лурье и аспирантка биолого-почвенного факультета МГУ Наталья Львовна Аралова – женский персонал отряда, а мужской – это Владимир Михайлович Калачев, Николай Леонидович Рыжих и ваш покорный слуга. По своим обязанностям Лурье – мерзлотовед, Аралова должна была устанавливать наличие или отсутствие мерзлоты по спилам деревьев, я – геофизик, определяющий толщину мерзлоты с помощью электроразведочного метода вертикального электрического зондирования (ВЭЗ), Калачев – председатель профбюро геологического факультета МГУ (в молодости он был бурильщиком), Рыжих – рабочий, изгнанный из факультета то ли за пьянку, то ли за драку бывший студент-гидрогеолог, которому обещали полное прощение, если он хорошо отработает в экспедиции. Начальником экспедиции был Виктор Титович Трофимов, через несколько лет ставший деканом геологического факультета МГУ. Экспедиция была университетской и работала на севере Тюменской области.

Моим непосредственным начальником был главный геофизик экспедиции Юрий Александрович Овсянников. Он всегда ходил в распахнутом полушубке, без шапки, выделяясь копной черных волос. У Юры было свойство, которое я больше ни у кого не встречал. Он мог пить сколько угодно и не пьянеть, спиртное на него никак не действовало. Жизнь его закончилась трагически. Года через два или три он сплавлялся с другим отрядом вниз по Оби. Жители одного из поселков на берегу заметили неуправляемую, дрейфующую вниз по течению лодку, людей в ней видно не было. Подплыв к ней, они обнаружили шесть трупов. Овсянников был среди них. Кто, зачем и почему – неизвестно до сих пор. Там же в поселке их и похоронили. Очень подходят слова из песни: «Все равно я, наверно, погибну, что ж поделать, такая работа…».

Но пока все еще живы и здоровы. Со мной на производственную практику в ту же экспедицию уехал и Володя Шиморин, с которым я учился в одной группе. После окончания университета он работал в Наро-Фоминске во ВНИИГеофизике. В годы правления Ельцина трудился в администрации, отвечал за канализацию и выдачу земельных участков.

В начале июля наш отряд выехал к месту полевых работ. Мы были последними, остальные были уже на базе в поселке Ныда, что на Гыданском полуострове, на севере Тюменской области. Поселок Надым, центр газодобычи, был километров на 200 южнее.

Приехав поездом в Лабытнанги, мы до вечера ожидали пароход в Салехард. Лабытнанги известны своей суровой зоной для рецидивистов. Вдоль дороги из лагеря в порт, где они круглый год вылавливали сплавляемые бревна, были натянуты несколько рядов колючей проволоки, отделяющих тротуар от дороги. На работу заключенных гнали скованными попарно и привязанными к горизонтальному железному шесту, чтобы не сбежали. Но они все равно каким-то образом ухитрялись вырваться в тундру. Бежали по 2–4 человека, так было проще выжить. Если удавалось добыть документы и одежду, у них появлялся шанс добраться до крупных городов России, если нет, то через некоторое время их трупы привозили за награду местные жители ненцы – как правило, они были хорошими стрелками.

Вечером на пароходе ОМ-347, его еще ласково называют «омиком», пришли в Салехард. Здесь мы узнали, что самолет в Ныду будет только завтра после обеда. Значит, ожидать ночь и еще полдня. Перекусив, пошли бродить по городу. На севере в июле ночи как таковой нет, просто солнце опускается очень низко; светло, как днем, и тишина, все стараются поспать. В то время Салехард был полностью деревянным, даже тротуары сделаны из досок. Поневоле в голову приходили слова песни: «А я иду по деревянным городам, где мостовые скрипят, как половицы». Может быть, бард и имел в виду этот город. Обследовав его, мы сели на причале и стали смотреть на Обь. Спать не хотел никто, да и не пытался заснуть.

После полудня мы купили билеты на самолет и часа через два уже были в Ныде. Меня и Володю сразу взял под свое крыло главный геофизик экспедиции Овсянников. Наконец мы приехали в экспедицию, где нас ждали и доверили нам ответственное дело.

Кроме нас у Юры был еще один доморощенный геофизик – Женя Лобов. Вообще-то по образованию он был гидрогеологом, но под давлением обстоятельств освоил методику обработки и технику проведения ВЭЗ. Юрий был кремлевским курсантом, но сумел оттуда вырваться и поступить на физический факультет МГУ на кафедру геофизики. Однако, по его словам, на физфаке их в основном обучали погоде, так что разведочную геофизику ему пришлось изучать самостоятельно. Женя был неплохим парнем, но ему крупно не повезло: он оказался в той же лодке, что и Юра. Но все это случится позже, а пока Овсянников усадил свою гвардию в стоящий на суше баркас, достал спирт, кружки, банку консервированных персиков и сказал, что завтра будем разбираться с аппаратурой, а сегодня – отдых.

Перед вылетом в поле отряд Лурье в полном составе пригласил к себе заместитель начальника экспедиции по общим вопросам Александр Ильич Савостьянов. Жил он в поселке круглый год и занимался материальным обеспечением экспедиции. Он знал здесь всех, и все знали его. На инструктаже он сообщил нам, что был у начальника РУВД подполковника Кравцова, и тот сказал ему, что, раз мы отправляемся на необжитые территории, то являемся полноправными представителями власти. А раз так, то можем требовать документы у встреченных людей. В случае непредоставления таковых или неповиновения нам дано право стрелять. От себя он добавил, что из лагерей бегут заключенные. И для них единственная возможность спастись – это напасть на геологов и добыть одежду и документы. Поэтому нам, мужчинам, выдаются охотничьи ружья и по две пачки патронов, снаряженных крупной дробью.

Не скажу, что его речь произвела на нас впечатление. Нам заранее было известно, что в экспедиции выдаются охотничьи ружья, поэтому из Москвы мы везли порох, дробь и вообще все, что требовалось для охоты. Мне досталась двустволка, остальные мужчины в отряде были вооружены одноствольными ружьями. Получив и упаковав аппаратуру, буровой станок, имущество, мы отправились на гидросамолет АН-2, который должен доставить нас на первую точку.

В экспедиции были разные отряды: на вездеходах, на лодках, на самолете. Самолет, да и самолетный отряд, был один, прилетал он с Каменного Носа на Ямале. Командиром этого самолета был Игорь Антропов – всегда в отглаженной форме, белой рубахе и начищенных черных ботинках, что в условиях болот и озер представлялось абсолютно нереальным. Когда самолет не перебазировал наш отряд, он снабжал продовольствием отряды, разбросанные по всему полуострову. Утром самолет прилетал в Ныду, где его загружал заказанным продовольствием Савостьянов, летел в отряд, разгружался и возвращался на свой аэродром. Так продолжалось до августа. Мы стояли, как обычно, на берегу озера. Завтра должен прилететь самолет и перебазировать отряд на другую точку.

Ночи стали темнее и длиннее. У нас были две палатки, поставленные рядом. В палатке побольше мы спали, а в палатке поменьше хранилось все наше имущество. В палатке побольше были натянуты марлевые пологи от комаров. Четыре полога были натянуты вдоль палатки, а пятый – у входа поперек. Это было мое место. Забираешься под полог на спальный мешок, подбираешь под него края полога, уничтожаешь сотни две комаров в этом замкнутом пространстве и до утра спишь спокойно в мешке, не обращая внимания на десяток или больше комаров, оставшихся под пологом. Написал все это и удивился: неужели это было со мной?

В ночь перебазирования что-то не спалось. Извертевшись в спальном мешке, решил подышать воздухом и тихонько выполз из палатки, волоча за собой ружье. Было уже темно, но еще чуть светлел горизонт, и на этом фоне выделялись группы редко стоящих у палатки кустов. Дело было в лесотундре, то есть в зоне перехода от тундры к лесу. Здесь уже росли редкие кустики, примерно в рост человека, и почти исчезала мерзлота. Полежав некоторое время под крылом палатки, благо на мне был ватник, я вдруг с ужасом увидел, как над группой кустов, метрах в двухстах от меня, медленно поднимается тень, хорошо видная на светлом горизонте. Не помня себя от страха, я выстрелил в эту тень картечью сразу из двух стволов, благо ружье по инструкции было всегда заряжено. Некоторое время, ослепленный выстрелом, я ничего не видел, потом разглядел, что тени уже нет.

Разбуженные ребята выползли из палатки. Я объяснил, в чем дело, и мы заняли круговую оборону. До рассвета ничего не произошло, и отряд занялся подготовкой к перебазированию. Но к тем кустам так никто из нас и не подошел. Объясняется все довольно просто: а вдруг там кровь или тело? Тогда до конца сезона прощай работа, здравствуйте объясниловки, выясниловки и прочие прелести расследования. А так, мало ли что померещилось студенту спросонья?..

Прилетел самолет – и мы уже далеко, на новой точке. Она была довольно интересной. Представьте себе железнодорожную насыпь шириной метров 30–40 и высотой в несколько метров, уходящую в обе стороны за горизонт. В геологии такая штука называется озом. В эпоху оледенения это было русло реки, которая и намыла такую насыпь. Оз порос невысокими березками и елками, среди которых росло огромное количество подберезовиков. Других грибов не было – только подберезовики. Уж мы отвели душу, поедая их в тушеном, вареном и жареном виде.

На пятый день нашего пребывания должен был прилететь самолет – привезти продукты и перебросить нас на новую точку. Но в назначенный день самолета не было. Как и на шестой, и на седьмой. Позже я узнал, что 18 августа мы вошли в Чехословакию, и все самолеты были переброшены к западной границе. Продукты у нас закончились, и питались мы только грибами. Я после этого лет пять грибы видеть не мог.

Место было какое-то неважное: ни охоты, ни рыбалки. Озеро зимой все вымерзало, поэтому, видимо, и рыбы в нем не было. Грибы внезапно исчезли, и начался натуральный голод. Женщины ослабли первыми и из палатки не выходили, лежали в спальных мешках. У нас же от голода помутилось сознание, и мы решили идти на базу, а это около 400 километров.