Читать книгу Куранты про комедианта и колдунью - Валерий Маргулис - Страница 7

Гремит танцевальная музыка. Это очередной дворцовый маскарад, так любимые Её Императорским Величеством Елисавет Петровной. Мы в небольшом салоне или на уютной веранде. «Петровна», зная, что её фигура очень хорошо смотрится в обтягивающей мужской военной форме, в какой уже раз рекомендовала: «мужчинам быть в женском, женщинам в мужском». До стопроцентного гротеска это переодевание доводить не стоит, но и отказываться напрочь тоже не стоит – так ведь было… Костюмы могут быть и нейтральные – грибочки, цветочки, зверюшки…При невероятном грохоте музыки, гости этого уголка, уставшие, но не смеющие покинуть «веселье царское», дабы не навлечь на себя гнев государыни, устроились в креслах и крепко спят. Посапывания не слыхать только благодаря «перебору» музыкантов. Спят и двое игроков в карты, лёжа на столе. Двое ещё держатся, продолжая игру. Музыка стихла.

Игрок 1 – Светает… скоро и по домам можно будет…

Приближается большая группа участников маскарада. Впереди Елисавета, в любимом матросском костюме. Голоса пробуждают спящих. Проснувшиеся расталкивают не проснувшегося соседа или соседку. В группе вошедших скрипач и флейтист.

Елисавета – Сюда, сюда господа. Сюда, Алексей Григорьич.

Это дщерь Петрова обращается к красавцу графу Разумовскому. Её тайный муж. В недавнем прошлом певчий, а ещё раньше – пастух из Малороссии.

Елисавета – Садимся, господа. Садимся. Прошу всех садиться.

Присутствующие рассаживаются. Если кому не хватило мест, вынуждены подпирать стены. Разумовский целует ручку государыни и вместе с музыкантами отходит к краю сцены. Елисавет благосклонно имитирует аплодисменты, подбадривая графа. Её жест мощно подхватывает всё присутствующее общество.

Разумовский – Всех, всех музыкантов прошу.

Музыканты-скоморохи присоединяются к скрипачу и флейтисту со своими русскими инструментами. Разумовский, заглядывая в затейливо расписанный лист, исполняет песенку на слова Александра Петровича Сумарокова, популярного пиита, который при графе служит адъютантом.

Гости не столько слушают, сколько стараются не заснуть, подпирая стены. Скучающие глаза многих заметили, как адъютант графа, отчаянно строя рожи, подаёт кому-то знаки и лицом, и руками. Заметила его знаки и Великая Княгиня Екатерина Алексеевна. Какое-то мгновение она смотрит на Сумарокова, но столь безучастно, что нельзя понять, внимает ли она его жестикуляции или внимательно слушает пение графа. Алексей Григорьевич окончил петь, и гости (полагая, что делают это искренне) бросились к нему, желая, чтобы граф заметил каждого в числе почитателей своего таланта. Позволили себе остаться в креслах только самые сановные персоны, да стоять в одиночестве раздосадованный пиит, так и не поняв, внемла ли ему Великая Княгиня.

Разумовский – Александр Петрович! (Прокатился баритон графа, призывая Сумарокова с высоты своего роста) Иди же сюда, братец!

Гости расступаются, давая дорогу Сумарокову, в котором многие теперь уж и в лицо узнали своего поэтического кумира. Овация обдаёт поэта своей волной, и он, польщённый, приближается вместе со своим патроном к государыне.

Разумовский – На, дари! (Сворачивая текст песни, передаёт Сумарокову.) Его, его это проказы, господа!

Сумароков берёт рулон и с поклоном передаёт его Елисавете, целуя протянутую руку. Она ж целует его в щёку.

Елисавета – Пиит ты наш дорогой! (Мурлычет.) Расин ты наш северный!

И возбуждённый, и польщённый, и смущённый Сумароков, раскланиваясь, отходит от царицы. Стоявшая недалеко Великая Княгиня, улыбаясь, тоже протянула ему руку. Сумароков склонился к руке, а княгиня, следуя примеру тётушки своей и пользуясь маскарадной непринуждённостью (Костюм гвардейца на ней смотрится идеально.), делая вид, что тоже целует его в щёку, шепчет тоном матери, успокаивающей ребёнка.

Екатерина – Успокойтесь вы… Вот народ разойдётся… я сюда и вернусь…

Сумароков обмер, он поднял глаза, но перед ним уже искрилась непринуждённая улыбка Великой Княгини и великой актрисы.

О Сумарокове. «Отец российского театра». Им написано более двадцати пьес. Сейчас ему тридцать четыре года. Из столбовых дворян, т. е. из бояр. В Табели о рангах в пятом классе. Учился в Дворянском корпусе, где и стало проявляться его поэтическое дарование. Внешне, как ни странно, во многом предтеча Ленина, только брит: роста небольшого, крепыш, блондин. Картавит. Когда нервничает, чуть заикается. Образ для оперетты, который создала мать природа…

Чтобы «отбить» время, уход группы слушателей перевести в групповой хоровод, Елизавета «завертела» в хоровод всех, кроме Сумарокова. Сейчас он, забыв об овациях забился в кресло, мало веря в обещанную встречу. Но вот его грёзы приобретают реальность. Из небытия является Великая Княгиня…

Екатерина – (Любезно.) Ну, здравствуйте, господин заговорщик.

Сумароков – (Картавя.) Здравствуйте, голубушка, здравствуйте! Заговорщик уж из меня…

Екатерина – Да уж… (Чуть с иронией, но и с любопытством.) Тайно каши с вами не сварить… На вашем лице всё прочесть можно. Что же у вас за интрига такая ко мне «тайная», что вас так и разбирало вашу тайну всему Двору поведать? Тайные дела, ваше высокородие, поди, так враз не делают. Вы когда мне записку свою переслать изволили?

Сумароков – Вчера… К вечеру…

Екатерина – Солнце ещё не взошло, а вам уж свидание подавай… (С чёртиком.) Разве от замужней женщины можно так скоро требовать согласие на свидание? Тайное! Наедине! А согласие, главное, требуете на глазах у всего пьяного Двора.

Сумароков – Так уж стало, Екатерина Алексевна… Простите дурака. (Всё больше и больше заикается.) Да, дело больно спешное, не опоздать бы… Уж не велите казнить. Не за себя, поверьте, сердце болит, за Россию-матушку!

Екатерина – И вы не нашли никого другого для защиты России, как бывшую немецкую принцессу?

Сумароков – Нам бы, матушка, поболе россиян с вашей любовью к Россиюшке горемычной. Да с вашей головушкой! Мы бы, ух, каких бы дел натворили!

Екатерина – (Вся собравшись. Напряглась.) Алексан Петрович, уж пощадите женское любопытство… Ну, же! Уважаемый рыцарь, мы одни, и дама, пришедшая к вам на свидание, ждёт откровения.

Сумароков – Матерь святая, сохрани и помилуй. (Крестится.) Не оставь грешного раба твоего! (Очень серьёзно.) Противу тётушки вашей компаньоном прошу быть.

Екатерина невольно оглядывается по сторонам. Она не знает, как ей выгоднее себя вести – закрыть рот этому идиоту или кричать.

Екатерина – Да вы с ума сошли!

Сумароков – (Очень серьёзно.) Кроме вас некому. Сами посудите. Приезжает, эдак недели две назад, из Ярославля сенатский экзекутор Игнатов, был он там с ревизиями по откупу вина да соли. Чем уж он там занимался, я не ведаю, а только трезвонит, как болтливый пёс, каждому встречному, что видел де он в том тридесятом царстве театр, так «ни в сказке сказать, ни пером описать». И что хозяин того театра не заморский принц и не Кощей Бессмертный, а русский купец-удалец Федька Волков.

Екатерина – Сударь, вы только что уверяли, что дурой меня не считаете. Однако внимать вашей околесице… (Поняв, что ничего интересного для себя она не узнает, княгиня раздосадовано фыркает.) Мы с вам ошиблись, видимо, вместе: вы адресом, а я в вас. Прощайте.

Сумароков – Голубушка! Царица небесная! Ваше высочество! Выслушайте! Два слова! Я что хотел сказать… Почему торопил: сердце чуяло, что соблазнят нашу Лисавет Петровну. Думаю, что как услышит дифирамбы дурака… так оно и случилось, будто я в воду глядел – велит звать для потехи в Петербург тех ярославских скоморохов, лебёдушка наша белая, пред свои ясны очи.

Екатерина – Да я-то тут с какого бока-припёка?

Сумароков – К кому ж мне было ещё, голубушка? Вы же у нас Мельпомена российская! А тут – скоморохи. Вы знаете, что это такое – скоморох?

Екатерина – Актёр.

Сумароков – Скоморох, Екатерина Алексевна, что бы вам понятнее было, – шут. Паяц! Лет сто назад их по царским указам поганой метлой из любого приличного места взашей гнали, на кол сажали, яко богохульников… А сегодня, пожалуйста, сама императрица в гости просит пожаловать. Мало что ли у нас охочих комедиантов в Петербурге да в Москве? Сколько я их перевидел… Простолюдины. Всё, что это скоморошье племя может, так это над попом да над благородными чувствами дворянина насмехаться. Ваше высочество, будьте заступницей, отговорите государыню звать шутов-скоморохов.

Екатерина – Да что вы этих мужиков так близко к сердцу берёте? Вы же знаете её страсть к русским сказкам? Старые, знать, наскучили… Посмотрит, ублажит себя раз-другой, и делу конец. Вам с чего бы полошиться?

Сумароков – С чего полошиться? Не хочу видеть своё детище испоганенным мужиками-невеждами!

Екатерина – Ничегошеньки не понимаю…

Сумароков – Экзекутор сенатский чем, вы думаете, меня обрадовать хотел? Сочинение моё, говорит, моего «Хорева» в Ярославле де видел. Сладно, мол.

Екатерина – Так и славно, коли сладно, чего ж вам ещё?

Сумароков – Да разве же он может понимать, что ладно, что неладно? Дворянин-то он скороспелый, из тех же мужиков. Какой с него спрос? Да вы только вообразите, как же могут мужики-скоморохи играть мою трагедию? Читали они когда-нибудь великих теоретиков сцены – Риккобони! Ремо? Буалло? А ведь это столпы искусства! Без них шагу ступить на сцене, слово произнести нельзя, не осквернив высокого Парнаса! Я писал не на мужицкий манер. Да, что с того? Ведь мало кто поймёт, глядя на неучей, что моей вины тут нет. Боюсь, боюсь позора незаслуженного, Ваше Высочество… И что за радость-то меня на смех выставлять, когда в городе французский балет, итальянская опера, драма из Германии?

Екатерина – Так государыне бы всё это и сказали…

Сумароков – Помилуйте, Екатерина Алексевна, ведь кому знать, как не вам её характер. Как разгадать, с какой ноги она нынче вставала?

Екатерина – А что как я того не разгадаю? Думаете, я горю желанием ей перечить? А коль не случай?

Сумароков – Знаю, знаю, голубушка, и вам не мёд. А всё, глядишь, сподручнее, чем с моим-то рылом.

Екатерина – Ой, не знаю… (Размышляя.) Кадетам вы же доверяли свои пьесы. Они читали Буалло?

Сумароков – Разве можно равнять – вкус, воспитание кадета и пьяное купеческое сборище?

Екатерина – Послушайте, сударь, вы же служите адъютантом у графа Разумовского. Не проще было бы вам обратиться со столь изощрённой просьбой именно к нему? Не мне вам рассказывать, что у Алексей Григорьича куда больше бывает интимных минут с государыней.

Сумароков – Екатерина Алексевна, да ведь он… ну, вы же знаете сами… ещё вчера в холуях бегал… Тот же мужик. Может, его эта затея и есть? Богом молю, отговорите государыню скоморохов на посмешище всей России в столицу звать. Ведь не приведи Бог, кто из иноземцев напросится в смотрители… Бог вас отблагодарит, а я по гроб жизни рабом вашим быть готов.

И опять сюда устремляется Елизавета, тянущая за собой группку чуть поменьше: две-три разномастные фрейлины, портной и «манекенша» в платье, которое шьётся для государыни. «Манекенша» прикрыта плащом, чтобы новинку не узрели до срока.

Елисавета – Сюда. Я люблю этот уголок. Молодцы! Успели. А я затанцевалась и забыла. (К Сумарокову и Екатерине.) И вы здесь, голубчики… Ты, Катиш, останься. (К Сумарокову.) А ты мне не нужен.

Сумароков молча кланяется и отходит, не поворачиваясь спиной к Елизавете.

Елисавета – Порадуйте… покажите…

Портной помогает «манекенше» сбросить плащ.

Елизавета – (Обходит вокруг своей очередной игрушки. Капризничает.) А ну, подыми руку-то… Не будет ли мне резать как давеча?

Манекенша – (Испуганно.) Нет, нет, Ваше Величество…

Портной – (Разводит руки, как бы говоря: «Зачем волноваться?») Ваше Величество…

Елизавета – Молодец… молодец… мне нравится… А в поясе всё же чуть прибери, не бойсь. Боле прибавлять не буду. До воскресения успеешь? Смотри!

Портной – (Смеет выказать обиду, мол, я же обещал.) Ваше Величество…

Молоденькая фрейлина – (Щебечет.) Ваше Величество, а во Франции декольте уже не в моде.

Елизавета – (Встревоженно.) Это кто же тебе сказал, милочка?

Фрейлина – А помните, во французском балете у примадонны платье ведь без декольте было?

Екатерина – Княжна, детка. У этой примадонны платью просто не на чем было б держаться, сделай она декольте чуть побольше.

Дамы рассмеялись, поскольку шутка была принята государыней.

Екатерина – (Ободрённая.) Кстати, Ваше Величество, о театре… Слышала я, скоморохов хотите звать?

Елисавета – Слышала? (К портному и манекенше.) Ну, молодцы! Спать идите, ежель хотите. Рассвело уж… И мы сейчас… (Екатерине.) Не скоморохи они, Катиш, в том-то и штука! А самые что ни на есть комедианты. Как в том же немецком, а только говорят они по-русски!

Екатерина – И надолго хотите, тётушка, их завести?

Елизавета – Ну, нет. Посмотрим раз-другой, да и ладно. Что ж нам свой театр российский заводить? Нет. Оно у нас не в природе. Эй, княжна, вон таракан бежит, убей-ка лучше, чем про декольте тебе болтать.

Екатерина – А не боитесь? (Чуть тише.) Что как иноземцы засмеют, коль что не по нраву придётся?

Елизавета – А я для смеху и хочу их звать. Что же тут плохого? Тут о другом помозговать… Эх, жаль Алексан Петрович ушёл, я с ним хотела… (К фрейлинам.) Вы идите, идите в карету, мы сейчас с княжной чуть потолкуем. (Зевает.) Спать, спать… вон уж солнцу сейчас… Может, оно хорошо, что мы с тобой… С мужиками, ведь келейно нельзя, с ними поговори – на завтра враз весь Двор шушукаться будет. Ведь как дело завернулось? Привёз, значит, из Ярославля сенатский экзекутор челобитную от тамошнего архимандрита с «помоями» на тех лицедеев.

Екатерина – Вы же сами сказывали…

Елизавета –. Сказывала. Не перебивай! Передаёт экзекутор письмо то охальное в Сенат, князю Трубецкому… А сам ему соловьём разливается про них же, тех же комедиантов… Ан чует моё сердце, что правда за осанной того экзекутора, а не за «охальной» долгогривых. Только в голос про то, попробуй, скажи моим верховодам – принепременно до воронов долгогривых дойдёт. Заклюют. А ругаться мне с этими святошами из-за безделиц неохота. Представляешь, пишет долгогривый: «Не о Боге действа ихни». А что же он хочет, лапоть тёмный, неучёный? Театр ведь ему не храм божий! (Спохватилась. Крестится.) Господи, прости меня, грешную! Вот я и думаю, может, и вправду, как ты говоришь – отказаться-то от затеи своей? Как думаешь, Катиш?

Екатерина – (В глазах чёртики.) Зачем же отказываться, тётушка? Ярославский архимандрит шлёт челобитную царице на безбожников-скоморохов? Ваше Величество незамедлительно пишет в Сенат: «Проверить!» А чтобы никаких подвохов, возглавлять комиссию изволите сами. И незамедлительно затребуйте всю ярославскую братию для ответа в столицу.

Елизавета – Ну, Катиш! Ну, светлая головушка! Дипломат! И без мужиков, главное, обошлись!

Занавес