Читать книгу Девочка, Которая Выжила - Валерий Панюшкин - Страница 6

Высокие дубовые двери института распахнулись, и на пороге появилась Аглая. Ее обнимал за плечи какой-то мужик, немолодой, но по-молодежному модно одетый. На нем были узкие брюки, открывавшие щиколотки, свободный кардиган, пышный шарф, а на голове – камуфляжных цветов бейсболка с надписью Wu-Tang Clan. На шаг отставая от них, но что-то нашептывая Аглае на ухо, семенила молоденькая девушка в мусульманской одежде. Платье и хиджаб на ней были розовые и расшитые пайетками. Аглая указала своим спутникам на Елисея и что-то пояснила мусульманке и мужику из «Ву-Танг Клана». Те радостно закивали. Следом за их троицей из дверей повалили еще студенты. И Елисей пошел знакомиться.

Мужик в бейсболке, когда Елисей приблизился и катаракта перестала мешать ему различать лицо, оказался Матвеем Брешко-Брешковским, лучшим, во всяком случае самым известным, психологом, специалистом по подростковому суициду, основателем знаменитого благотворительного фонда «Живи» и прочая и прочая. Администрации института следовало отдать должное – пригласили звезду. Елисей много раз слушал его выступления по радио, был подписан на его подкасты, читал несколько интервью с ним и пару раз жертвовал его фонду деньги.

– Здравствуйте, – Брешко-Брешковский улыбнулся, взял в обе руки руку Елисея и долго не отпускал. – Вы папа Аглаи! – он не спрашивал, он утверждал. – Елисей, можно без отчества? А меня просто Матвей.

Елисей не успевал отвечать.

– Это хорошо. Это очень хорошо, что вы с ней рядом. Поверьте мне, я знаю. Я пережил то, что переживает сейчас Глаша. Я был подростком, когда покончил с собой мой старший брат. Это было страшно. И страшней всего было то, что я испытывал острейшую боль, а люди вокруг меня не испытывали никакой боли. Или не испытывали такой боли, какую испытывал я. Кроме горя утраты, я испытывал еще и глубочайшее одиночество. Это страшно.

Елисей, руку которого Брешко-Брешковский все еще удерживал в своих мягких ладонях, оглянулся и увидел, что студенты выстроились полукругом и слушают. И Брешко-Брешковский хорошо говорил.

– Представьте себе, я был всеобщим любимцем, мальчиком из хорошей семьи, талантливым, подающим надежды, но в день, когда погиб мой брат, весь мир как будто отвернулся от меня. Мама была сражена горем. Отец покинул семью, не в силах выдержать царившую в доме атмосферу траура. Во дворе, в школе товарищи звали меня играть в веселые игры и совершать шалости. Представляете, каково это – быть приглашенным на день рождения к красивой девочке на вторые сутки после похорон брата? Глупость или бестактность с ее стороны? А ведь именно это со мной и произошло. Это было невыносимо. Я оскалился. Я огрызнулся. Я готов был скалиться и огрызаться всегда. Я день ото дня становился все более трудным, все более травмированным и все более несчастным подростком. Если бы тогда рядом со мной не оказалось людей, которые протянули мне руку помощи, не знаю, кем бы я вырос. Я всерьез думаю, что после перенесенной тогда травмы не смог бы стать востребованным и успешным человеком, сломался бы.

Психолог наконец выпустил Елисея, и тот, чтобы ответить хоть как-то, буркнул:

– Как тут можно помочь?

– Как тут поможешь? – Брешко-Брешковский развел руками. – Мы с Аглаей говорили о ее потере. Ваша дочь пройдет пять непременных стадий принятия. Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие собственно. На каждой стадии рядом с Аглаей должен быть кто-то близкий, чтобы помочь ей посмотреть на себя со стороны, отрефлексировать свое состояние, сказать себе: «Я злюсь, потому что прохожу стадию гнева». Таким образом стадия будет зафиксирована и пройдена. Будут пройдены все пять. И настанет время для главного.

Психолог сделал многозначительную паузу и довольно жеманно, как персонаж маньеристской картины, раскинул руки.

– Главного? – переспросил Елисей.

– Главного, да! – Брешко-Брешковский воздел перст к небу.

Елисей невольно посмотрел наверх. Там в темнеющем небе летели две вороны. Одна несла в клюве что-то съестное, а другая атаковала удачливую товарку и пыталась добычу отнять.

– Главного, да, – продолжал Брешко-Брешковский, не опуская перста. – Когда человек переживает опыт горя, опыт потери, тут важнее всего не просто измучить себя, но переоценить ценности. Осознать, что главной ценностью в этом мире является человеческая жизнь. И еще осознать, что никто из нас в одиночку не может защитить эту базовую для нас ценность. Вы чем занимаетесь по профессии?

– Фармакоэкономикой, – отвечал Елисей.

– Прекрасно! – психолог всплеснул руками. – Вам ли не знать, что современные таргетные препараты могут эффективно лечить рак, но мало кому из людей доступны по деньгам.

– Это точно, – Елисей кивнул.

– Почти никто не может спасти свою жизнь самостоятельно. Но все мы вместе можем спасти десятки, сотни, тысячи жизней. Пожертвовать что-то: деньги, время, усилия – и мир изменится, мир станет местом, где онкологические пациенты выздоравливают.

– Я согласен, – кивнул Елисей снова. – Но что-то упустил нить. При чем здесь таргетные препараты?

– А при том, – в голосе психолога слышалось даже некоторое торжество, – молодые люди сводят счеты с жизнью, потому что мир вокруг них жесток. Никто из нас в одиночку не может сделать мир более человечным, но если все мы, пережив и осознав свои потери, воспримем череду своих поступков как служение, как миссию, как крестовый поход…

– Крестовый поход? – Елисей покосился на мусульманку, но девушку эта метафора, кажется, не смутила.

– Да! Крестовый поход, цель которого – стяжать смягчение нравов, вот тогда мир изменится…

– Бамбук! – каркнул у Елисея за спиной пьяный голос.

– Простите? – Брешко-Брешковский смутился и попытался найти глазами крикуна в стайке студентов, слушавших эту речь об изменении мира и смягчении нравов.

Елисей тоже оглянулся.

– Пустой бамбук! – это говорил Лошадь, он выбрался из кустов, стоял поодаль, раскачивался на каблуках, запустив руки в карманы, и каркал. – Пустой бамбук!

– То есть вы называете меня болтуном? – Брешко-Брешковский оправился от смущения и бросился в бой. – Почему? Вы не хотите, чтобы мир изменился и стал добрее?

– Не хочу. – Опрокинутое в глотку пиво подействовало на Лошадь как следует. – Вы так уже наизменяли мир, что жить невозможно.

– Вы против прогресса? – усмехнулся психолог.

– Я за девочек против мудаков.

– Вы хотите меня оскорбить?

– Хочу! Потому что девочку убили, а вы несете тут всякую хрень про мир изменился и стал добрее.

– Кто убил? Выглядит как типичный суицид.

– Я убил, потому что ушел с работы, а если бы я остался, то увидел бы гада. Потому что я за науку.

– При чем здесь наука?

– При том, что, по науке, никто не может выброситься из окна гостиной, если гостиная пуста и заперта на ключ. А в пятницу в гостиной лопнуло стекло, я вызвал мастера на понедельник и запер гостиную на ключ, и она была пуста, когда я ее запирал. И открыть ее мог только кто-то, у кого есть мастер-ключ. А у девочки не было мастер-ключа, потому что в тот же день утром она забыла ключ в своей комнате, и я сам открывал ей дверь мастер-ключом. Так что я за математику.

– При чем здесь математика?

– Вы ведь Брешко-Брешковский? – Лошадь был хоть и пьян, но Брешко-Брешковскому все же не удавалось перехватить инициативу в этом их уличном диспуте.

– Он самый, – психолог слегка поклонился.

– И ваш фонд вырос?

– На порядки! – Эта реплика у психолога получилась слегка визгливой. – Десять лет назад мы радовались, собрав пятьсот долларов. Теперь собираем пятьдесят миллионов долларов в год.

– И люди вам жертвуют? – Лошадь качнулся на каблуках слишком сильно и чуть было не упал навзничь.

– Сотни тысяч людей! – констатировал психолог холодно.

– А количество самоубийств? – Лошадь качнулся вперед и сплюнул себе под ноги. – Уменьшилось? А убийств?

– Это дилетантский разговор! – Психолог хотел продолжать, но Аглая и эта мусульманка в розовом сбежали вниз по ступенькам, взяли Лошадь под руки и повели прочь.

Елисей слышал, как Аглая приговаривает:

– Ванечка, ну Ванечка, ну хватит, ну выпил, и иди домой, нечего разводить холивар. Тебя уволят, а мы с кем останемся?

Сам Елисей тронул за плечо Брешко-Брешковского, полыхавшего праведным гневом, и проговорил тихо:

– Не обращайте внимания, он просто пьян, это вахтер.

Лошадь вдруг остановился, стряхнул с себя девушек, тащивших его под руки, и развернулся. Елисей подумал, что будет драка, но нет – Лошадь взмахнул руками, поймал равновесие и перекрестил Аглаю широким крестом:

– Храни тебя Бог, девочка!

Подумал немного и перекрестил мусульманку:

– Храни тебя, девочка, Бог!

Развернулся опять и зашагал прочь, покачиваясь и как бы хватаясь руками за невидимые воздушные перила.

Студенты стали расходиться. Лестница перед институтскими дверьми пустела. Брешко-Брешковский взял Елисея под локоть и повел в сторону. Мусульманка тем временем взяла под локоть Аглаю и повела в сторону противоположную. Они не слышали друг друга. Они говорили одновременно.

Брешко-Брешковский. Послушайте, Елисей, мне надо сказать вам важную вещь, и я не хотел говорить это при вашей дочери.

Эльвира. Послушай, тебе будет легче, если сейчас ты сможешь обратиться к Аллаху.

Брешко-Брешковский. Я дам вам свою карточку, звоните мне в любое время. Вас ждут серьезные кризисы, и есть одна опасность, которую ни в коем случае не следует недооценивать.

Эльвира. Я дам тебе флаер. Приходи к нам в пятницу. Не обязательно с нами молиться, но потом мы читаем Коран. Это книга, полная чудес. Ты знаешь, например, что в Коране Аллах говорит: «Я низвел вам железо». Ученые совсем недавно доказали, что все железо на Земле прилетело из космоса, все это метеориты. Четырнадцать веков назад никто не мог этого знать, а в Коране написано.

Брешко-Брешковский. Когда ваша дочь осознает потерю, ей станет так больно, как не больно сейчас.

Эльвира. А еще в Коране написано, что ночь и день обвивают Землю, обвивают по кругу. То есть в Коране Земля круглая. Четырнадцать веков назад никто не мог знать этого. Это Галилей открыл, или там я не помню кто. Коперник? А в Коране уже круглая.

Брешко-Брешковский. Надо во что бы то ни стало помочь Аглае сохранить связь с этой девушкой, с этой ее погибшей подругой.

Эльвира. А еще в Коране написано, что Аллах сделал человека из чистой глины. И только теперь ученые открыли, что глина и человек в основном состоят из углерода. Четырнадцать веков назад никто не мог этого знать. А в Коране написано. Потому что Книга ниспослана Аллахом, понимаешь?

Брешко-Брешковский. Аглая рассказала мне, что у них был чат. Длинная переписка с этой девушкой в ватсапе. Так вот этот чат ни за что нельзя стирать. Более того, можно и нужно перечитывать, чтобы связь сохранялась. Потому что если связь порвется, то Аглая испытает невыносимую боль и может ее не выдержать.

Эльвира. И про пчел, про пчел! В Коране в суре «Пчела» написано, что работают, ухаживают за детьми, чистят улей именно самки пчел. Самцы только оплодотворяют королеву. А ученые, ученые только в XX веке научились определять пол насекомых, понимаешь? Но в Коране уже все это есть. Четырнадцать веков назад.

Брешко-Брешковский. Аглая мне рассказала, что от подруги у нее осталось только два подарка. Кусок мыла и пачка чая. Мылом Аглая не пользовалась, потому что оно пахнет розами. Она не любит запах роз. А чай она не выпила, потому что он с бергамотом. Аглая не любит бергамот, вы знали? Так вот ни за что нельзя потерять эти два подарка. Нельзя использовать. Надо сохранить. Хорошо бы добыть у родителей этой девочки, может быть, какую-то ее вещь, что-то, как говорят, на память, но на самом деле для того, чтобы не прерывалась связь, понимаете?

– Вуду какое-то, – наконец пробормотал Елисей, все это время слушавший молча.

Аглая, все это время слушавшая молча, наконец сказала:

– Да, но есть одна фигня, из-за которой все эти пчелы и весь этот углерод не имеют значения.

– Какая фигня? – Эльвира округлила глаза, готовясь удивиться.

– Бога, – Аглая тряхнула головой для убедительности, – нет.