Читать книгу История Московской городской больницы им. С.П. Боткина. 1910-1965 - Валерий Петров - Страница 32

К зиме, после утверждения власти большевиков, экономическое положение в Москве еще более ухудшилось. Не выправил положения и переезд 10-11 марта 1918 года правительства большевиков в Москву, вернув городу статус столицы. Переезд был осуществлен тайно, так как в Петрограде оставаться для большевистской правительственной верхушки было небезопасно. На фоне продолжающейся мировой войны картина в Москве оставляла тягостное впечатление: перебои с продовольствием и топливом, и, как следствие, голод и холод, инфляция, политические репрессии, учиненные новой властью сначала в ходе классовой борьбы, затем борьбы с членами оппозиционных партий, а после в результате разразившегося после убийства большевистских лидеров Урицкого и Володарского левыми эсерами, а затем и покушения на жизнь В. И. Ленина «красного террора» и гражданской войны. Жизни многих были под угрозой. Часть врачей смогла избежать жестокой участи: отчасти благодаря своим профессиональным талантам, отчасти благодаря своим человеческим качествам, а главное – благодаря личному знакомству с теми, от кого могла зависеть их судьба. Личность В. И. Ленина и характер его ранений после покушения потребовали врача-хирурга опытного и высочайшей квалификации. Медики, которые находились около постели с вождем после его ранения, больше занимались революцией и, похоже, подумали об одном и том же – Владимире Николаевиче Розанове – хирурге с огромным практическим опытом, которому можно доверить здоровье вождя пролетариата. С одним из врачей, а именно с В. А. Обухом, оказывавшим помощь Ленину, В. Н. Розанов работал в Старо-Екатерининской больнице. Владимир Николаевич об этой истории в своих воспоминаниях писал следующее: «Раннее утро. Меня подняли с постели, сказавши, что нужно ехать в Кремль на консультацию к Председателю Народных Комиссаров, Влад. Ил. Ленину, которого ранили вечером и которому стало теперь хуже. Ехал с каким-то напряженным чувством той громадной ответственности, которую на тебя возлагают этим участием в консультации у Ленина <…>

Кроме этой напряженности, очевидно, здесь была и доля любопытства – поглядеть поближе на вождя народа <…>

Небольшая комната, еще полумрак. Обычная картина, которую видишь всегда, когда беда с больным случилась внезапно, вдруг: растерянные, обеспокоенные лица родных и близких – около самого больного, подальше стоят и тихо шепчутся тоже взволнованные люди, но, очевидно, не столь близкие к больному. Группой с одной стороны около постели раненого – врачи: Вл. Мих. Минц, Б. С. Вейсброд, Вл. А. Обух, Н. А. Семашко – все знакомые. Минц и Обух идут ко мне навстречу, немного отводят в сторону и шепотом коротко начинают рассказывать о происшествии и о положении раненого; сообщают, что перебито левое плечо одной пулей, что другая пуля пробила верхушку левого лёгкого, пробила шею слева направо и засела около правого грудно-ключичного сочленения. Рассказывали, что Вл. Ил. после ранения, привезенный домой на автомобиле, сам поднялся на 3-й этаж и здесь уже в передней упал на стул. За эти несколько часов после ранения произошло ухудшение как в смысле пульса, так и дыхания, слабость нарастающая. Рассказавши это, предложили осмотреть больного.

Автомобиль поданый В. Н. Розонову (стоит второй справа) к административному корпусу для поездки в Кремль. Фото из личного архива Ф. А. Семенова

Сильный, крепкий, плотного сложения мужчина; бросалась в глаза резкая бледность. Цианотичность губ, очень поверхностное дыхание. Беру Владимира Ильича за правую руку, хочу пощупать пульс, Владимир Ильич слабо жмет мою руку, очевидно, здороваясь, и говорит довольно отчетливым голосом: «да, ничего, они зря беспокоятся». Я ему на это: «молчите, молчите, не надо говорить». Ищу пульса и к своему ужасу не нахожу его, порой он попадается, как нитевидный. А Вл. Ильич опять что-то говорит, я настоятельно прошу его молчать, на что он улыбается и как-то неопределенно машет рукой. Слушаю сердце, которое сдвинуто резко вправо, тоны отчетливые, но слабоватые.

Делаю скоро легкое выстукивание груди – вся левая половина груди дает тупой звук. Очевидно, громадное кровоизлияние в левую плевральную полость, которое и сместило так далеко сердце вправо. Легко отмечается перелом левой плечевой кости, приблизительно на границе верхней трети ее с средней. Это исследование, хотя и самое осторожное, безусловно очень болезненное, вызывает у Вл. Ил. Только легкое помарщивание, ни малейшего крика или намека на стоны…

На консультации, мне как вновь прибывшему врачу, пришлось говорить первому. Я отметил, что здесь шок пульса от быстрого смещения сердца вправо кровоизлиянием в плевру из пробитой верхушки левого легкого и центр нашего внимания, конечно, не сломанная рука, а этот так наз[ываемый] гэгамоторакс. Приходилось учитывать и своеобразный, счастливый путь пули, которая, пройдя шею с лева направо, сейчас же непосредственно впереди позвоночника, между ним и глоткой, не поранила больших сосудов шеи. Уклонись эта пуля на один миллиметр в ту или другую сторону, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых. Военный опыт после годов войны у нас, у хирургов, был очень большой, и было ясно, что если только больной справится с шоком, то непосредственная опасность миновала, но оставалась другая опасность, это опасность инфекции, которая всегда могла быть внесена в организм пулей. Эту опасность предотвратить мы уже не могли, мы могли ее только предполагать и бояться, так как она была бы грозной: страшно было и за плевральную полость, и за пулевой канал на шее, который пронизал, очевидно, в нескольких местах шейную клетчатку, да еще такую клетчатку, как заглоточную. Все эти тревоги и опасения были высказаны мною, равно как и другими врачами. <…> Вопрос о том, нужно или нет вынимать засевшие пули, без малейших колебаний был сразу решен отрицательно.

После консультации длинное и долгое обсуждение официального бюллетеня о состоянии здоровья Вл. Ил. Приходилось тщательно и очень внимательно обдумывать каждое слово, каждую запятую: ведь нужно было опубликовать перед народом и миром горькую правду, исход был неизвестен, но это нужно было сказать так, чтобы осталась надежда.

После этого опять пошли к Вл. Ил. Около него сидела Надежда Константиновна. Вл. Ил. лежал спокойно, снова наша настойчивая просьба не шевелиться, не разговаривать. На это – улыбка и слова: «ничего, ничего, хорошо, со всяким революционером это может случиться». А пульса все нет и нет. Вечером снова консультация и так каждый день, утром и вечером, пока дело не наладилось, т. е. 4-5 недель <…>

В конце сентября Вл. Ил. приехал показаться нам, лечащим врачам, т. е. В. М. Минцу, Н. Н. Мамонову и мне. <…> На этой консультации было решено, что д-ру Мамонову делать больше нечего, а мы, хирурги, увидимся еще раз недели через полторы-две. Вл. Ил. во время этой консультации долго болтал с нами, расспрашивал меня про нашу больницу, обеспокоился тем, что у нас уже начались затруднения с отоплением корпусов, что-то записал себе на бумажке, при этом долго смеялся тому, что нигде у себя в комнате не мог найти какой-то бумажки, говоря: «вот, что значит быть председателем». На мой вопрос: беспокоят ли его пули, из которых одна на шее прощупывалась очень легко и отчетливо, он ответил отрицательно и при этом, смеясь, сказал: «а вынимать мы с вами их будем в 1920 году, когда с Вильсоном справимся» (Воспоминания о В.И. Ленине. М. 1957. С. 397-401). От гонораров за проделанную работу врачи отказались, а Владимир Ильич не стал настаивать. Зато Ленин хлопотал о Петровском огороде. И вот как это было, В. Н. Розанов продолжает: «Нам работникам Солдатенковской больницы, которая стоит за 2 версты от заставы, зима 1918 и 1919 была очень трудна – и холодно, и голодно. Рядом с больницей расположен был так называемый Петровский огород. Получить этот огород для нужд коллектива служащих было крайне желательно, так как он был бы большим подспорьем, особенно, в смысле снабжения картофелем. Начались хлопоты, т. е. бесконечное хождение наших представителей по различным учреждениям, но без толку.

Наконец, я совместно с представителями нашей больницы и Октябрьской – написал прошение Вл. Ил., которое и передал ему через Надежду Константиновну д-р Ф. А. Гетье (лечивший в то время Над. Конст. и часто бывавший у Лениных). Вл. Ил. не только быстро помог нам получить этот огород в наше общее пользование, но и потом не забывал про него все годы, звонил ко мне по телефону, спрашивал, как идут дела, не нужно ли чего еще, и много раз присылал самокатчиков с коротенькими записочками, вроде такой: «тов. Розанов, как дела на огороде, что нужно?», или так: «тов. Розанов, будет ли урожай, сколько придется на каждого? Привет.» Мы все Солдатенковские, были ему бесконечно благодарны за эту заботу…» (Там же с. 402).