Читать книгу Праведник - Валерий Петрович Большаков - Страница 4

Перевели ли ему плату за перевоз, Яков не удосужился проверить. Не потому, что видел в людях только хорошее, просто лень было искать терминал. А через радиофон лучше не связываться со всякими сервисами – чем ты незаметнее, тем целее.

Да и не тот человек Жослен Роше, чтобы обманывать спасителя своих любимых внучат…

Возвращение в Европу не было отмечено ни единым происшествием, тем более чрезвычайным. Лот добрался до Парижа, и загнал джип в лабиринт старых подземных туннелей, запутанный настолько, что не всякий диггер решался по нему бродить.

Бетон со следами опалубки сменялся кирпичной кладкой, по сторонам ржавели мощные чугунные конструкции, звонко капала вода, и пахло чем-то плесневелым.

Яков выключил фары, оставив гореть одни подфарники, и тьма сразу прихлынула, обступая атомокар сырым мраком.

– Эй! – крикнул Лот.

Эхо аукнулось гаснущим отгулом, и опять тишина, прерываемая капелью-метрономом.

Закурлыкал радиофон, и Яков вздрогнул.

– Чтоб тебя… Алло?

Стереопроекция высветила голову «Идальго».

– Привет, Лот!

– Здорово, – ответил Яша ворчливо.

– Ты уже здесь?

– Типа того. Да выкладывай, выкладывай… Вижу же, что чего-то тебе надо от меня.

– Угадал! – Робер ухмыльнулся. – Поздним вечером устроим очередную «политинформацию»…

– Политинформа-ацию?.. Хм. Поздним вечером… Скажи уж сразу – ранней ночью. Где?

– В старом карьере, вверх по течению Сены.

– А кто будет вести? – спросил Лот подозрительно. – Опять я?

– Нет! – рассмеялся «Идальго». – Моя очередь! На тебе и «Дакоте» – охрана.

– Охра-ана?.. Ладно, буду.

– Тогда пока! – все с той же бодрой интонацией попрощался Робер.

– Пока… – вздохнул Яков.

* * *

Если бы не «Балтик», Лот вряд ли бы нашел место, выбранное для «политинформации».

Находилось оно вне дорог, среди обрывов, врезанных в гряду сыпучих прибрежных холмов. Это была циркообразная ложбина, резко ограниченная выступами опрокинутых слоев песчаника.

Покинув джип, Яков сунул в ухо горошину переговорного устройства, оглянулся в потемках, проводя рукою с зажатым в ней гониометром. Вот крошечный приборчик блеснул индексом, поймав сигнал ультрафиолетового маячка. Туда!

За мачтой с излучателем Лот скорее угадал, чем увидел друзей.

– Джек?

– Я за него, – хихикнул в темноте «Вергилий» Ганс. – Привет!

– Здорово. Скоро сеанс?

– Джек только что звонил, говорит, подгребают уже.

– И то хлеб…

Парижане, не свободные в выборе информации из-за цензуры, готовы были сносить все трудности, тайком, в обход законов, собираться за городом, только бы познать истину.

Приходили и те, кто владел всею полнотой знания, лишь бы побыть среди «своих», почувствовать, что ты не один такой в царстве полуправды и откровенной брехни.

Горожане приплывали к месту встречи на низких надувных плотах, подхватывали их и тащили с собой – послужат сиденьями.

Приглушенный шум толпы разрастался – сдавленные голоса, шиканья, шарканье подошв множились.

– Третий, я первый, – щелкнуло в ухе. – Как обстановка?

– Первый, я третий, – откликнулся Яков. – Все идет штатно.

– Нормуль! – булькнул «первый».

В призрачном свете стереопроектора возникла щуплая фигурка «Идальго».

– Друзья! – начал Робер безо всякого пафоса. – Наш сеанс мы начнем с телесюжета, снятого еще в две тыщи пятнадцатом. Это интервью профессора Франсуа Пиньона, которое он давал в студии «ТФ-1». В эфир оно не пошло. Посмотрим?

– Посмотрим! – откликнулась толпа.

Стереопроекция легла на вогнутую кручу, налилась цветом… Пошла картинка, плоская, но яркая. Седой, представительный месье Пиньон сидел в кресле напротив молоденькой ведущей, улыбаясь иронически, но горькая складка у губ профессора придавала его улыбке нотку печали.

ВЕДУЩАЯ (бодро): Господин профессор, ваши высказывания по поводу гендерной теории известны. Что вы можете добавить к уже сказанному?

ПРОФЕССОР (спокойно): Ничего, мадемуазель.

ВЕДУЩАЯ: (растерянно): Совсем ничего?

ПРОФЕССОР (вздыхает): Скажите, мадемуазель, что утверждает эта, якобы научная теория?

ВЕДУЩАЯ: М-м, насколько я помню, теория гендера… она о том, что существует не два пола, а семь – мужской, женский, гомосексуальный, лесбийский… Еще есть бисексуалы, транссексуалы и интерсексуалы. И человек сам определяет свою сексуальную ориентацию, свою идентичность с тем или иным гендером. По-моему, так.

ПРОФЕССОР (иронично): Браво, мадемуазель! Вам удалось в двух словах изложить весь этот гендерный бред.

ВЕДУЩАЯ: Почему бред?

ПРОФЕССОР: А вот скажите, когда вы раздеваетесь у себя в ванной, кого вы видите в зеркале?

ВЕДУЩАЯ (неуверенно): Себя, наверное…

ПРОФЕССОР (с силой): Вы видите женщину! Кстати, молодую и хорошенькую. Когда раздеваюсь я… Ох… Ну, внешние признаки мужского пола все еще заметны, скажем так. И какая-нибудь лесби, раздевшись, наблюдая за своим отражением, тоже увидит как бы женщину. А гей узрит как бы мужчину. И все! Иных полов в природе не существует! Только мужской и женский! И у людей, и у зверей, у насекомых, у растений даже, у всего живого.

ВЕДУЩАЯ: Но нетрадиционная сексуальная ориентация не выдумана, она реальна!

ПРОФЕССОР (назидательно): Нетрадиционная, следовательно, ненормальная. Поймите, мадемуазель, все эти словеса, вроде гендерной идентичности или сексуальной нетрадиционности, подменяют куда более верное определение. А именно – половые извращения. Наша политкорректность привела к тому, что отклонение от нормы принимается за норму!

ВЕДУЩАЯ: Однако те же геи считают себя нормальными…

ПРОФЕССОР (мягко): Мадемуазель, ни один душевнобольной не признает себя таковым. В чем причина психофизиологической ненормальности геев? Некий генетический сбой приводит к гормональному дисбалансу…

ВЕДУЩАЯ: Это как?

ПРОФЕССОР (терпеливо): В крови каждого из людей присутствуют и женские половые гормоны, и мужские. И наша ориентация зависит от того, чего и сколько в нас намешано. Если у мужчины больше доля андрогенов,[5] то он и ведет себя, как мужчина, а вот если в нем преобладают женские гормоны… Всё! Получите завсегдатая «Голубой устрицы»! Понимаете? Я говорю все это не для того, чтобы кого-то задеть, отнюдь нет. Просто хочу донести до зрителей одну непреложную истину: существует норма, заданная биологически, проверенная чуть ли не миллиардом лет эволюции, а все прочее – от лукавого! Поэтому нельзя говорить: «сексуальное меньшинство». Это же автоматически приводит к уравниванию, вообще отрицающему половые различия. Гетеросексуалов и гомосексуалов ставят на одну доску, тем самым признавая последних нормальными. Дескать, натуралов больше, а членов ЛГБТ-сообщества меньше, только и всего! Это гибельная ошибка. И ни в коем случае нельзя говорить: «нетрадиционная семья». Я не против однополых браков, но вы хоть семьи-то не касайтесь! Семья – это отец, мать и дитя. Ну, если, в общем, то самец, самка и детеныш. Всегда и везде, при любом раскладе! Вот, для чего создается семья?

ВЕДУЩАЯ: Ну, чтобы жить вместе… Двоим, любящим друг друга…

ПРОФЕССОР (резко): Чушь! Семья создается для того, чтобы зачать и вырастить ребенка! Могут два гея или две лесбиянки быть родителями? Разумеется, нет! У них же один пол!

ВЕДУЩАЯ (робко): Вы так эмоциональны…

ПРОФЕССОР (успокаиваясь): А это потому, что я профессионал и вижу дальше наших горе-политиков, лишивших нацию святых понятий, таких как «мать» и «отец», заменив их убогими «родитель А» и «родитель Б». Детей в школах с малых лет приучают к тому, что нет девочек и мальчиков, тетенек и дяденек. Анекдот даже такой ходит: встречаются двое пап с детскими колясками. Один спрашивает другого: «Кто у тебя – девочка или мальчик?» «Не знаю, – отвечает тот. – Когда подрастут, определятся сами!» Смешно? Нет, страшно!

ВЕДУЩАЯ (удивляясь): Да чего же вы боитесь, профессор?

ПРОФЕССОР (очень серьезно): Расчеловечивания. Семья – это ячейка общества, а мы разрушаем ее. Следовательно, ведем дело к распаду всего общества. Мы вдохновенно расширяем свободу и равенство за пределы разумного, а это равноценно гибели. Есть у меня и еще одна причина для страхов – мигранты. Хоть со стороны политиков и раздаются трели о мультикультурности, но в реале этого нет, и не будет. Мусульмане и африканцы не приемлют наших гипертрофированных прав и свобод, сохраняя жесткий водораздел между мужским и женским. Расчеловечиваясь, мы уступаем им Европу…

ВЕДУЩАЯ (с беспокойством): Профессор, это уже попахивает расизмом!

ПРОФЕССОР (грустно улыбаясь): Так пахнет правда, мадемуазель. Меня утешает лишь одно – я не доживу до той ужасной поры, когда человечество превратится в серую массу безликих, бесполых, безличностных нелюдей. Но вы доживете, и мне вас жаль…

– Третий! Третий! – послышался заполошный голос в наушнике. – Визит! Как слышите меня? Повторяю: визит!

– Понял! – выдохнул Лот. – Визит! Безопасники?

– Полиция!

– И то хлеб…

– Третий, уводите «пипл»!

– Понял!

Налапав пистолет-парализатор, торчавший у него за поясом, Лот выставил мощность на индикаторе до предельных «09», и сдвинул муфту излучателя, чтобы сузить луч.

– Тревога! – разнесся механический голос. – Все, кто с нечетными номерами, уходят налево, с четными – направо! Дежурные проводят вас к электробусам!

Яков сбежал в низину, и мигнул радиофоном, как фонариком.

– Проходим сюда! – крикнул он. – Не бойтесь, дорожка ровная, не упадете!

– А куда бежать? – воскликнул кто-то испуганно.

– Вон туда, где фонарик! Не волнуйтесь, мы их задержим.

Люди черными неразличимыми тенями проносились мимо. Слышно было взволнованное дыхание, и глухой топот.

Вскоре Лот учуял запах пыли, поднятый «нарушителями общественного порядка». Люди набивались в электробусы, как селедка в бочки, и те, не освещенные, утробно ворча моторами и раскачиваясь на ухабах, отъезжали.

Летающие платформы полиции загудели и завыли пару минут спустя, когда перевозчики закончили с эвакуацией. Сверху протянулись узкие лучи прожекторов, стали шарить по земле, нащупали разбросанные плотики, и запрыгали туда-сюда.

С обрыва протрещала очередь, пара лучей погасла, а с днища воздушной платформы посыпались искры. Пилоты тут же открыли люверсы, уводя аппарат вверх.

В ночи нарисовался геликоптер, заколотился пулемет, прочесывая кручу. Сверкнула ракета, ее тут же поразил ослепительный фиолетовый луч лазера. Один – один.

– Блокирование зоны завершено! – заревел металлический голос. – Начать десантирование!

– Третий, я первый! Сматывайся!

– Понял!

– «Аббата» подберешь?

– Не вопрос!

Яков бегом кинулся к «Руссо-балту», а тот уже сам ехал навстречу – машинный интеллект правильно оценил ситуацию и сделал вывод: пора мотать отсюда.

– Спасибо, Балтик, – выдохнул Лот, заваливаясь в кабину и рушась на водительское место.

Джип тут же перевел лобовое стекло в положение инфравизора. Впереди замелькали яркие светлые «тени» – полицейские шли цепью, как в облаве. Внедорожник они заметили не сразу, а когда углядели-таки, то стали светить фонарями и палить из табельных ПП – парализующие лучики прыскали бледной голубизной.

– Ни фига! – буркнул Яков, крутя руль.

Интрапсихическая защита кузова обошлась ему в копеечку, но здоровье и свобода дороже.

Нелепая фигура возникла впереди, разводя шесть рук-манипуляторов. Лот узнал полицейского робота, и добавил газу. Бампер «Руссо-балта» с ходу ударил андроида, отбрасывая его.

– Гол… – проворчал Яков.

Продравшись сквозь кусты, джип выбрался на косогор. Ложбину, где проводилась «политинформация», залило светом. Поднимая облака пыли, садились две летающие платформы. Вертолет висел неподвижно, только прожектора его ощупывали борозды и промоины, выискивая преступный элемент.

– Уроды, – мрачно сказал Лот, направляя джип вниз по склону.

«Балт» засипел турбинами, словно соглашаясь с хозяином.

Сверившись с приборами, Яков притормозил около темневшей рощи, и во мраке тут же нарисовалась грузная фигура «Аббата» Бертрана.

– Садись быстрее!

– Ага…

Кряхтя, Бертран ввалился в салон, с размаху ухая на заднее сиденье. Биоподвеска жалобно пискнула.

– Машину мне сломаешь…

– Это я могу, сын мой! – жизнерадостно хохотнул «Аббат».

Яков фыркнул.

– Кстати, с возвращением, – сказал Бертран. – Удачно прошло? Все живы-здоровы?

– Удачно, – вздохнул перевозчик. – Страху только натерпелись, а так… Нормально.

«Аббат» покивал косматой головой.

– Доброе дело творишь, Яков, – серьезно проговорил он. – Благое по самому высокому счету.

– Брось, – отмахнулся Лот. – Я же не для беженцев стараюсь, а для себя. Мне это в удовольствие – натуралов спасать. Раз польза есть, то и смысл появляется. Да и не бесплатно я благо творю…

– Пустое! – не уступил Бертран. – Я, если честно, бессребреникам не верю – среди них профессионалов не встретишь… Хм. М-да… Божеское ты дело делаешь, Яков, а вот к Господу Богу все как-то… вполоборота. Словно решаешься – и никак с духом собраться не можешь.

«Аббат» вздохнул столь удрученно, что Яше даже стало его жалко.

– Бертран, – сказал он с прочувствованностью, – пойми меня правильно. Не вера меня отвращает, сама по себе, а писания ваши. Понимаешь? Не могло человечество от одних Адама с Евою произойти, выродилось бы. И что Красное море перед Моисеем расступилось – ерунда полнейшая. Там же рифт, пропасть!

Да чего угодно коснись в Библии – на парадокс наткнешься.

Вот, ты говоришь – Священное Писание. Согласись, что Творец, существуй он на самом деле, вдохновил бы писавших Библию истину глаголить – о множественности миров, а не о плоской Земле под хрустальным куполом небес. А коли так, то или Библия всего лишь сборник древнеиудейских сказок, или… Ну, ладно, ладно, замнем для ясности! И то, что человек сотворен по образу и подобию божьему – извини, ерунда полная. Господь, если он вообще существует, не может быть похож на человека. В нашей галактике – четыреста миллиардов звезд, и таких галактик – миллионы! Ты представляешь себе, какой колоссальной мощью должен обладать Творец, чтобы создать космос? Хотя это ерунда полнейшая. Я еще соглашусь, что господь ваш сотворил, максимум, галактику, но никак не бесконечную Вселенную!

– Бог сотворил Землю, – назидательно сказал «Аббат».

– Тем более! Все равно, как хочешь, но бог просто обязан иметь размер… ну, рост, как тут сказать? Величину небесного тела!

Этакая сфера, миллион километров в поперечнике – вот как может выглядеть Высшее Существо. Или… этот… Мировой Разум.

– Сферос? – хмыкнул Бертран. – Хм… По-моему, Эмпедокл, говоря о Сферосе и полноте бытия, имел в виду нечто иное… Ну, да ладно. Видишь ли, Яков… Бог – всеведущ, всемогущ, всезнающ. И, разумеется, вечен и непознаваем. Он – абсолютен. И Троица…

– Тро-оица? – затянул перевозчик. – Бог, поделенный натрое? Еще одна ерунда. Да любой переход Создателя из абсолютного состояния в относительное – Отца или Сына, или Духа Святого, – тут же приводит к потере всеобщности, а значит, и главной сути. Это же элементарно!

«Аббат» теребил бороду, слабо улыбаясь.

– Человеку нужна надежда, его терзают страх и тоска, – негромко проговорил он. – Слабому и смертному, ему потребно обращение к Богу, когда охватывает отчаяние, ему нужно хотя бы верить, что Господь спасет и помилует. А ты ему – Сферос, исполинский шар, затерянный в бездне мироздания…

– Бертранчик… – вздохнул Лот. – Вот ты веришь в Бога. И что?

Ты действительно полагаешь, что Господу небезразличны наши дела и помыслы? Вот ты, часто ли ты задумываешься о судьбах муравейника? Вникаешь в проблемы отдельно взятого «формика руфа»? А ведь муравей для человека гораздо, несравненно более значителен, нежели хомо сапиенс для Бога. Кто мы для Создателя? Не микробы даже, а неразличимо мелкие частички органического студня. Вот ты говоришь – Эмпедокл. Так, хорошо было тому Эмпедоклу! У него всей Вселенной – Земля, прикрытая хрустальным сводом, как сковородка крышкой. Вольно же ему было о Сферосах толковать! А нам как быть, выражаясь высоким слогом, познавшим бесконечность мира? Церковь же упрямо держится за ветхозаветные россказни о рае, о потопе… Вон, и Христа, бедного, сыном божьим объявили – и обнулили его подвиг!

– То есть? – озадачился «Аббат».

– Ну, как же? Будь Иисус сыном человеческим, все бы сошлось – и чудеса явленные, и исцеления всякие, воскресение с вознесением. А так… Ну, превратил он воду в вино, а камни – в хлебы, и что?

Он же Бог! Ему это – раз плюнуть. Если Христос смертен, то его воскресение – это событие из событий! А если он из трио Отца, Сына и Святого Духа… Прости, Бертранчик, но это… как-то убого, что ли…

– Бог простит, – ласково сказал священник, и тихонько рассмеялся.

– Имею информацию, – проговорил джип. – Впереди – блокпост.

– В объезд! – скомандовал Лот.

«Руссо-балт» мигом свернул в лес, с треском ломая кустарник и подминая хилые деревца. Виляя между дубами, внедорожник затормозил.

– Фиксируются микроинформаторы класса «Интелдаст», – доложила машина. – Вероятно, высеяны полосой в десять метров на большом протяжении.

– Ч-черт!

Только помяни рогатенького…

– Вон они! – воскликнул Бертран. – Слева! И справа!

За ветровым стеклом, которое «балт» услужливо перевел в режим тепловизора, замелькали тени, оформляясь в людей с оружием. Яркие выспышки выстрелов тут же отозвались барабанным боем попаданий.

– Ах, чтоб вас…

Яков развернул джип, бросая машину прямо на скопление «личного состава».

– Фары! – скомандовал он.

Снопы света выделили из тьмы странную толпу мужиков с автоматами – до пояса упакованные в мешковатый камуфляж, выше они щеголяли в ярко-розовых рубахах.

– Ни фига себе! – поразился Лот. – Да это ж «розовые»!

Лот, ожидавший встретить жандармов или вояк, на мгновенье даже растерялся, наблюдая перед собою боевиков Большого Эрнеста. Но уже в следующую секунду «дал газу» – джип бросило вперед, и внушительный бампер раскидал розоворубашечников.

– Увечья за наш счет! – нервно хохотнул «Аббат». – А… ты куда?

– К Сене! – бросил Яков. – Смоем «микрики»…

Попетляв между деревьев, атомокар выкатился на пологий берег реки, и с ходу заехал в воду, погружаясь с кабиной.

Муть была такая, что даже приборы ничего не видели. Буксуя в пластах ила и грязи, «Руссо-балт» выбрался на берег.

В радиусе ста метров ничего живого, крупнее бурундука, не регистрировалось.

Лот вздохнул, и шлепнул по баранке:

– Пойду, прогуляюсь.

– Куда? – всполошился Бертран. – Там же эти… гомофашисты!

– «Языка» брать надо, – буркнул Яков, – а то что-то больно уж много розового дерьма наложено!

Прямо поверх одежды он натянул спецкостюм «Дарума», предохраняющий от микроинформаторов. СК излучал в определенном диапазоне, как бы притягивая, приманивая «электронную пыль», а дальше следовало объемное депрограммирование – и «дохлые микрики» обращались в пылюку обыкновенную. Правда, спецслужбы вскоре отказались от этих спецкостюмов – СК все же выдавали присутствие их носителей.

Подавляя микроинформаторы, «спецовка» создавала вокруг зону поражения, этакую «черную дыру», и те, кому надо, обнаруживали нарушителя именно по отсутствию видеосигнала на мониторах.

Но Лот не собирался играть в ниндзя, рассчитывая «по-быстрому» взять пленника, и умотать. Да и выбора особого не было.

– Я с тобой! – выдохнул «Аббат», сам поражаясь собственному безрассудству.

– Со мно-ой?

Яков внимательно посмотрел на него, задирая на лоб сетчатую маску, и вытянул руку:

– «Спецуха» в багажнике.

Шустро облачившись, Бертран зашагал за Лотом. Смотреть окрест через системку ночного видения ему было непривычно, он то и дело оступался, но постепенно освоился, даже намек на уверенность почувствовал.

Тут Яков резко остановился, и «Аббат» ударился ему в спину.

– Тихо!

Бертран замер. Ночь была тиха, ни единого дуновенья, поэтому шорохи не гасили человеческие голоса:

– Что мы тут топчемся? Они давно к реке сквозанули!

– Тебе что, больше всех надо? Сказали: прочесывать, вот и прочесывай.

– Отстань, противный!

Лот скользнул к огромному дубу в три обхвата, прижался к стволу, и замер. «Аббат» присел, прячась среди здоровенных, узловатых корневищ.

Группа «розовых» разошлась, удлиняя цепь, и продолжила движение, поводя стволами автоматов, бдительно оглядывая деревья и подлесок.

Щуплый боевик, загребая ногами, чуть не упал, обходя дуб, и Яков заботливо придержал его, тут же вырубая. «Розовый» обвис у него на руках, и Лот молча указал Бертрану – хватай за ноги. «Аббат» живо подхватил пленного за нижние конечности, и перевозчики поволокли свою добычу, с быстрого шага переходя на трусцу.

Джип заговорщицки подмигнул подфарником, но Яков не стал грузить «языка» в багажник – окунув «розового» в Сену, он резко вытащил его, закрывая хрипящий и булькающий рот боевика рукой.

– Не так громко, – тихо проговорил Лот. – Сейчас я уберу ладонь, а ты не будешь кричать. Если разорешься, то умрешь на этом самом месте. Понял?

«Розовый», таращивший глаза, закивал. Яков убрал руку.

– Мне не нужна твоя жизнь, – холодно сказал он, – но я с легкостью оформлю тебя в «двухсотые».

– П-понял, – просипел «язык».

Лот внимательно посмотрел на него.

– Тогда сыграем в одну интересную игру, – медленно проговорил он. – Я буду спрашивать, ты – отвечать. Если я не услышу ответа, то сломаю тебе палец. Извини, уж таковы правила этой игры. Начали. Как звать?

– М-мейсонье.

– Ты из команды Большого Эрнеста?

– Да!

– Можно и тише.

– Да-а…

– А блокпост на шоссе?

– Это совместная операция, силовиков и добробатовцев.

– Кого-кого?

– Наша боевая группа, – похвастался Мейсонье, – легализована на прошлой неделе. Теперь мы – это два добровольческих батальона, «Иль-де-Франс» и «Шампань». Я – из «Шампани».

– Ни фига себе… Большой Эрнест в рост пошел…

Яков задумался. Эрнест Хартман реально был большим – ростом выше двух метров, и в сверхтяжелом весе. Этот американец-гомосек, отягощенный наполеоновским «комплексом полноценности», провозгласил целью мирового ЛГБТ-сообщества построение «новой цивилизации», в которой натуралам не было места.

В лучшем случае, их уделом станет доживание в резервациях, как неисправимых и неизлечимых «предков ЛГБТ-людей, новой расы, свободной от животных инстинктов». По обе стороны Атлантики, на плакатах или просто краской по стене выводилось: «Гей – не примат!»

«Мы не млекопитающие, чтобы плодиться и размножаться половым путем, – с гордостью вещал гомофюрер. – Мы – вершина эволюции, наш путь лежит через клонирование и партеногенез!

Мы выше, мы чище, мы – ЛГБТ-человечество! Да здравствует гомократия! Пусть реет над миром радужный флаг!»

А теперь, значит, Большой Эрнест легализовался… Значит, это кому-то надо.

– Свободен, – процедил Лот.

Мейсонье буквально вспорхнул, и почесал в лес. Проводив его глазами, Яков махнул рукой «Аббату»:

– Нам тоже пора.

Когда «Руссо-балт» оказался на противоположном берегу, Бертран сказал смущенно и ворчливо:

– Я думал, ты его… того… ликвидируешь. Извини…

Лот улыбнулся.

– Мы же в «спецухах» были, лиц он не видел, а рассказывать, скорее всего, побоится.

Выехав на шоссе, Яков вызвал «Идальго» Робера. Вскоре над плашкой радиофона замерцала стереопроекция, изобразившая голову Робера. Лицо у «Идальго» было симпатичное, а очки в роговой оправе придавали ему черты хрестоматийного «ботаника».

– Привет, Яков! Ушли? Все нормально?

– В штатном режиме, – ответил джип, и перевозчики рассмеялись.

– «Идальго», – заговорил Лот, построжев, – я на той неделе переправлял семью через Карпаты, и чуть не вляпался. На меня устроили засаду погранцы, а сдали нас «розовые». Кстати, сегодняшняя облава – тоже их поганых ручонок дело.

Лот сжато передал новости, и лицо у Робера приобрело серьезное выражение.

– Добробатовцы, значит… – протянул он. – Ла-адно… Будем работать.