Читать книгу От подъема до отбоя - Валерий Петрович Рогожин - Страница 3

Подразделение, в которое ты попадаешь, начиная службу в Советской Армии, выбирают судьба и военком. Если, конечно, ты обычный гражданин России и не владеешь никакими дополнительными благами, как то: блат у военкома, знакомство с заместителем военкома, протекция старшего прапорщика и т. д., и т. п., и прочая, и прочая, и прочая.

В этой области я не являлся обычным гражданином РФ, пользовался протекцией и все такое подобное, потому как отец мой был кадровым военным офицером, прослужившим всю жизнь в строевых войсках, и почти все прапорщики, работавшие в военкомате были с ним хорошо знакомы, так как сами когда-то служили под его командованием. Ну, вот так исторически сложилось. И используя эти личные связи, мой горячо любимый папа наказал личному составу райвоенкомата сделать все возможное, чтобы я попал на службу в самую дисциплинированную, самую строгую, самую образцово-показательную часть во всей Советской Армии, где бы из меня в кратчайший срок сделали нормального человека и отличного солдата, отличника боевой и политической подготовки. И весь личный состав райвоенкомата его клятвенно заверил, что будет сделано все возможное.

Родители у меня непьющие, поэтому особых многодневных гуляний, в связи с проводами меня в армейские ряды, не было. Так собралось несколько особо близких знакомых, выпили немного «Рябины на коньяке», друзья произнесли, а я внимательно выслушал все наказы и пожелания тех, кого мне в ближайшем будущем предстояло охранять, защищать, оберегать и вообще стоять на страже, а утром я самостоятельно в сопровождении родителей отбыл в райвоенкомат.

Достаточно быстро здесь отобрали паспорт, обкарнали под машинку мою гражданскую прическу, создав стандартный фасон «салажонок» и построили всех неровной цепью. Военком сказал какое-то обычное напутствие, духовой оркестр рявкнул что-то бодрое и громкое и нас усадили в ЛИАЗик. Родители дружно смахнули слезинки, автобус фыркнул, выпустил несколько клубов дыма и благополучно выехал со двора райвоенкомата.

Городок у нас был небольшой, хотя и с богатым историческим прошлым. Покинули мы его минут через пятнадцать после начала движения. Дорога лежала в областной центр, соответственно в областной военкомат, где должна была дальше решаться наша судьба. Ехать предстояло часа три – четыре, поэтому сразу же после выезда из города были открыты чемоданы, развязаны кульки, туески и рюкзачки и на свет божий извлеклись продовольственно-питейные запасы будущих защитников Отечества.

Запасы были обильные. В наличии было полное присутствие всех пищевых продуктов известных городским и деревенским жителям северо-восточной Украины.

С напитками было несколько победнее. Небольшое количество водочной продукции местного производства несколько не дотягивало до полного ящика. Но, если добавить все аналоги водки, произведенные в домашних условиях, то общее количество не уместилось бы в трех или даже четырех ящиках. Старшим в автобусе был прапорщик, ему и налили первый стакан. Затем гулянье развернулось в полную силу.

Соблюдая справедливость, следует сказать, что на спиртное налегали более чем умеренно, не теряя головы и памятуя, что едем в чужой город, незнакомое место и не на один день.

После принятия пищи, перешли к песенно-лирической части, но эта часть не сложилась в виду полного отсутствия женской составляющей, и народ отправился в объятия к древним грекам с римлянами, имеются в виду объятия Морфея.

Прапорщик затеял со мной душещипательный разговор, из которого я узнал, что он знаком с моим отцом очень давно, что отец всячески наказывал ему и остальным работникам тра-та-та-та-та, что он очень боялся, что я окажусь тра-та-та-та-та, но я выдержал труднейший экзамен спиртными напитками и…

Дальше разговор прервался и прапорщик погрузился в нирвану или еще куда-нибудь, куда обычно погружаются прапорщики после выпитых трехсот граммов водки.

За время дороги мы еще дважды повторяли всю процедуру, что было совсем не лишним, поскольку дорога, хоть и не была богата автомобильными пробками (в те далекие времена мы еще даже не знали такого слова), но все-таки была довольно продолжительной.

Мы успели хорошо отоспаться, когда наконец прибыли на пересыльный пункт. Я еще не знал, что простился с родителями этим утром на долгие два с лишним года, что смогу с ними увидеться только после службы и то не сразу, не считая недели отпуска, а что город, в котором я вырос, закончил школу, первый раз влюбился, напился и серьезно подрался увижу лишь лет через семь всего на несколько дней.

На пересылке нас построили, пересчитали, переписали в очередной раз, на всякий случай еще раз попытались подстричь и захотели было помыть, но вовремя одумались. После чего распределили по баракам и по кроватям и даже выдали нечто напоминающее постельное белье.

Потянулись долгие дни ожидания. Дня три нас таскали по медкомиссиям. Обследовали все, что можно обследовать, трех человек забраковали и отправили домой. Ребята были очень расстроены. Впрочем эти слова ничего не говорят о их состоянии, потому что один хотел даже убежать в другой город, чтобы там его взяли служить, но друзья благополучно отговорили. А второй стал поговаривать о самоубийстве. Пищевые запасы подошли к концу. Личный состав тоже потихоньку таял, так как небольшими партиями ребят развозили в разные места.

За солдатами приезжали со всего Союза. Увозили и на Камчатку, и в Среднюю Азию, и на Крайний Север. На Украине, правда, почти никого не оставляли. Одного парня забраковали во флот. Это была еще одна трагедия и трагедия подлинная, хотя служить во флоте предстояло на год больше.

Прибыла еще одна группа из нашего города, точнее из нашего района. Все призывники держались своеобразными землячествами. Если из твоего района, значит земляк, достаются все запасы пищи и спиртного, а при необходимости делятся деньги и обязательно поддержат в драке, если такая возникнет. Причем вначале поддержат, а потом начнут доискиваться до причин и выяснять, кто прав, а кто не очень.

Пищей на пересылке вроде бы кормили, но попробовав это непонятное варево один раз, никто больше не стал даже ходить за ним. Поэтому не знаю готовили его каждый день или показательно раз в два-три дня. Работами не утруждали. Так, утром уборка помещения, подмести мусор, протереть кое-где пыль. Днем пытались занять строевой подготовкой, но масса была малоуправляемая, непослушная, с норовом и строевая не получалась

Можно было найти кое-какие книги. Так и проводили время: читали, пьянствовали (а спиртное, как и домашние припасы, не переводилось, постоянно подпитываясь новыми поступлениями), травили анекдоты или рассказывали житейские истории. В общем жили в свое удовольствие, которое лично мне уже начало надоедать, поскольку я жил в этом странноприимном доме уже десять суток.

На одиннадцатые сутки меня, наконец, вызвали для отправки. Процедура вызова была донельзя простой. Неожиданно в казарме или бараке, как вам больше нравится, появлялся прапорщик с пачкой бумаг. Он зачитывал список из какого-то количества фамилий. Если отзывались не все зачитанные, процедура повторялась. На пятый или шестой раз не объявившийся допризывник вычеркивался из списков, а его место занимала фамилия из дополнительного списка. Когда команда была сформирована, ребят строили, выводили на улицу, еще раз пересчитывали, проверяли по списку и уводили с территории пересылки. Больше никого из них мы уже не видели.

Так на одиннадцатые сутки и меня: зачитали, пересчитали, проверили, посадили в автобус и увезли на вокзал. На вокзале посадили в раздолбанный вагон, видевший, наверное еще допризывников сорок третьего года, и повезли. Как вскоре оказалось, ехали мы в город Харьков.

Не знаю, почему нашу небольшую команду не отвезли сразу же в город Горький, как он тогда назывался, неужели дешевле было десять суток путешествовать по стране, пусть это решают историки, если кого-то заинтересует столь незначительный факт. Но именно так и было.

В Харькове мы влились в большую команду, занимавшую целый эшелон и в режиме строжайшей секретности поехали на восток или юго-восток. Секретность касалась только нас допризывников. Сопровождавшие эшелон офицеры и сержанты, конечно, знали финишную точку назначения, но молчали, проводники знали лишь узловые станции. Так и ехали, гадая и высказывая самые фантастические предположения. Челябинск, Владивосток, Новосибирск, Омск и даже таинственный северный порт Амдерма, – фантазия работала без сбоев и географию сообща знали неплохо.

Запомнился Армавир. Серое раннее осеннее утро. Прохладно, пустынно, на перроне то ли нищие, то ли просто побирушки, то ли некие погорельцы. Просят кусок хлеба, какую-то одежонку. Завтрашние солдаты, а сегодняшние еще пацаны из озорства еще несколько дней назад изодрали одежду так, что лохмотья теперь висят бахромой. И эту одежду побирушки с жадностью хватают, складывают, куда-то уносят. Картина очень муторная, но ничего ценного у нас нет, а они и этим обноскам рады до невозможности. Стоим недолго и вскоре эшелон трогается.

Замечаем, что длина состава уменьшилась. Ночью где-то отсоединили ряд вагонов и отправили в другую сторону. Идут десятые сутки пути, когда мы наконец-то прибываем на небольшой лесной полустанок и следует команда «Выгружайся». Итак, прошло более двадцати суток, как я покинул родительский дом и отправился в самостоятельное плавание в житейском море. Сразу же в воинской части нас вымыли, а тело уже порядком истосковалось по мочалке и мылу, переодели в новенькую военную форму, сидевшую на всех без исключения неуклюже и мешковато и развели по казармам. Покормили и отдыхать. Построения, строевая, учебные тревоги и смотры, конспекты и наряды, обучение и работа – все это будет завтра. А сегодня мы наконец-то на месте и сегодня спать, спать и спа…