Читать книгу От подъема до отбоя - Валерий Петрович Рогожин - Страница 5

4. Святая Мать Противогазная

Оглавление

Два года – это не вся жизнь, но всю жизнь будут вспоминаться эти два года


Сержант! У вас дневальный не стрижен, на ушах висит.


Короткими перебежками от меня и до следующего дуба бегом марш!


Если вам не нравятся эти сборы, мы вам устроим более другие.

Учебная батарея капитана Чекмарева готовилась к караулу. Подшивались, мылись, брились, драили сапоги, чтобы блестели лучше чем у комбата. Кто закончил с одеждой садился читать книги. Естественно, книги не художественные, а уставы, обязанности, инструкции и наставления. Все эти премудрости будут спрашивать на плацу на вечернем разводе караула. И только заступающие на кухню и в столовую спокойно ложились спать. Лишние два-три часа никому не повредят, тем более, что ночной сон обязательно укоротят на эти же два-три часа.

Наш третий взвод маялся без дела. Мы грустили. Все дело в том, что взвод совершенно случайно выиграл соревнование на лучшее подразделение. Тот кто выиграл, освобождался от службы в ближайший караул и шел в кино в офицерский клуб в воскресенье на дневной сеанс. Только были некоторые уточнения. В кино шли, если не было внеплановой работы. А внеплановая работа была всегда. И те, кто не шел в караул выполняли внеплановую. Делали ее, когда шла подготовка к разводу и наряду, работали, когда шел развод, бросались в прорыв на внезапные происки незапланированных работ, когда остальные стояли на постах, ликвидировали аврал, когда вся батарея отдыхала.

Мы были уже не самые распоследние салабоны, а несколько умудрённые солдаты, точнее курсанты, так как полк был учебный. Мы уже благополучно прослужили по два месяца, успели нахватать нарядов вне очереди, провести не одну ночь, отрабатывая их, и отстоять по два-три караула. Поэтому мы знали, что быть впереди, как впрочем и сзади, опасно для службы, для репутации да и для здоровья, пожалуй. Лучше всего золотая середина. Не даром говорят: «Не высовывайся – бит не будешь».

И всегда к подведению недельных итогов взвод старался получить пару небольших «залетов» вроде старого подворотничка у кого-нибудь или нечищеных сапог. Более грубые нарушения карались достаточно жестко, поэтому их старались избегать.

Но капитан Чекмарев, наш комбат – командир батареи, тоже был не лыком шит. Он тянул армейскую лямку уже более десяти лет, не то три, не то пять из них прошли в учебке (учебный полк, в котором готовят военных специалистов, будущих сержантов), где по праву считался одним из лучших командиров, и свое дело знал туго. Итоги недельных соревнований он подводил всегда сам. Как и по каким принципам он определял победителей, это был его личный секрет, в который он никого не посвящал. И каждую неделю в соревновании побеждал взвод на который меньше всего думали. Пытались даже устроить нечто вроде тотализатора, но никто ни разу так и не сумел угадать верно.

Неплановые работы – это вообще было сверхъестественное явление. Кто планировал плановые мероприятия я не знаю. Известно только, что все наиболее важные, наиболее тяжелые и самые срочные работы оказывались незапланированными. А если выпадал сладостный момент, когда все работы и плановые, и неплановые все-таки были выполнены, то происходило какое-нибудь стихийное бедствие в виде урагана, тайфуна, ливня, цунами, землетрясения и прочая, и прочая. Из поколения в поколение передают курсанты предание про то, как свободный от работы взвод, расположившийся благополучно подремать, был срочно поднят на уборку территории от снега, выпавшего в августе месяце. Таким образом даже свободные от работы курсанты были полностью обеспечены этой самой работой.

Итак, мы слонялись без дела или сидели в учебной комнате, пытаясь читать конспекты, а на самом деле ждали, когда же раздастся команда: «Третий взвод, строиться!»

И радостный момент наступил. Ожидание, хуже которого это только догонять, наконец закончилось.

Построение надолго не затянулось. Взвод разбили на две группы. Одну отправили на плац, чтобы срочно подготовить его к вечернему построению на развод, т.е. очистить от снега, который шел, не прекращаясь. Вторая группа выехала на железнодорожную станцию разгружать уголь.

Затем следовало убрать территорию двора, закрепленную за взводом, установить на плацу две большущие палатки (человек на пятнадцать каждая), разместить в них печки-буржуйки и поддерживать в палатках температуру градусов 16. Вся трудность заключалась в том, что плац был заасфальтирован, асфальт портить категорически запрещалось, а алюминиевые колышки, которыми крепились палатки в асфальт ну никак не соглашались залазить.

В конце концов палатки были установлены, печки растоплены. В палатках остались двое дежурных, а мы двинулись в сушилку, чтобы хоть чуть-чуть просушиться. Приехали наши «угольщики», мы отправились на ужин, ожидая, что уж после ужина нам доведется отдохнуть, но не тут то было.

Сразу после ужина из взвода был сформирован летучий отряд помощи наряду по кухне. Почистить картошку на утро, помыть посуду, так как посудомоечная машина вышла из строя, убрать территорию. В общем вскоре после 12 мы освободились и отправились отдыхать.

За ночь нас подняли всего один раз, разгрузить фуры с какими-то грузами и это было везением. Могли поднять раз пять.

Утро начиналось на полчаса раньше с уборки территории. Затем уборка плаца, разгрузка грузов, помощь роте КЭЧ, которая… и прочая, и прочая, и прочая. Работа, работа, работа.

Вечером, когда караул чистил оружие перед сдачей его в оружейную комнату, взвод получил возможность отдохнуть, а точнее помыться и лечь спать. Весь взвод кроме меня. Я был назначен ответственным за выпуск боевого листка. У меня был личный художник. Точно такой же горемыка как я, курсант, прибывший на службу из Риги. Он действительно хорошо рисовал и по части рисунков на него можно было вполне положиться. Но весь материал должен был придумать я сам.

Плечи ныли, спина ныла, руки ныли, делать ничего не хотелось. Хотелось спать.

– Ну, что будем делать, – спросил Эдик, так звали моего художника.

– Комикс рисовать, – неожиданно для самого себя ляпнул я.

– Комикс? Это как? Вернее про что?

– Подожди минут 15, покури. Сейчас скажу

Я быстро набросал планчик сюжетиков, которые собирался отразить в листке. Остальным взводам было гораздо легче. Можно было просто перечислить, что требовалось от курсантов и назвать, кто справился с обязанностями лучше, а кто хуже. А здесь предстояло отображать все. Вся жизнь воинской части проходила при нашем непосредственном участии. А отобразить все, что случилось в полку за сутки на листке бумаги формата А4, было невозможно.

Но выход был найден. Часа через два я написал текст. Это было нечто, которое при большом желании могло бы напомнить стихи Маяковского. Каждому событию, происшедшему с нами соответствовали одна или две строчки. В тексте размещались четыре или пять небольших рисунка. Рисунки были маленькие, но яркие, поэтому издали бросались в глаза. Начинался листок с некоей шуточной молитвы. Нечто в таком духе:

Святая Мать Противогазная!

Отец Святой наш АКМ!

Спаси нас от работы разной,

Не посылай ее совсем


и дальше перечислялись все невзгоды, которые мы пережили в день наряда. В заключении опять была просьба:

Ну и теперь, когда все уже кончилось

Дай нам, пожалуйста, чуть отдохнуть!

Листок получился ярким, броским, легко читался и хорошо запоминался. Лучше бы всего этого не было совсем!

Готовое детище мы тут же отдали сержанту – командиру отделения. Разбуженный сержант был не очень доволен, но отправился подписывать боевой листок. А дело обстояло так. За полгода или год до наших событий в соседней батарее курсанты выпустили боевой листок. Выпускали его выходцы из солнечной Армении. В соседнем взводе большинство курсантов было не то из Азербайджана, не то из Грузии, и в выпускаемом средстве массовой информации эта национальность изображалась как-то не так как надо. А поскольку солдаты и курсанты живут одной семьей и …, то…

В общем все сделали правильные выводы и впредь все СМИ, как то боевые листки, стенгазеты и другие, должны заверяться у офицера, командира подразделения. Теперь так и делалось. За небольшим исключением: если офицера не было, то его подпись рисовал наиболее способный сержант.

Утром боевые листки украшали казарму, а боевой листок третьего взвода украшал общий вид наглядной агитации. После завтрака курсанты убыли в парк с боевой техникой, а меня командир взвода посадил в Ленинской комнате вместо себя писать расписание занятий на неделю и конспекты этих занятий. Расписание собственно уже было составлено и записано еще лет пять-семь назад в толстой амбарной книге и мне предстояло переписать его оттуда на большой ватман. А конспекты требовалось составить, переписывая вкратце из журнала «Коммунист Вооруженных Сил». Я сидел в ленкомнате и спокойно писал все, что хотел комвзвода, когда послышался голос капитана Чекмарева.

– Так, а где боевые листки?

Капитан смолк, очевидно, знакомясь с содержанием выпущенных листков.

Внезапно раздался вопль, мало похожий на человеческую речь. Перепуганный дневальный у тумбочки рявкнул в ответ:

– Смирно!

Капитан не затихал:

– Что это такое? Я спрашиваю, что это такое?

– Боевой листок, товарищ капитан!

– Кто разрешил? Кто позволил? Что это такое?

Чувствовалось, что ответы он понимал очень плохо. Я всегда был очень сообразительным ребенком и сразу определял, куда дует ветер, поэтому я начал оперативно складывать свои бумаги, разбросанные по столу.

– Что за молитвы в моей батарее? Кто позволил? Кто здесь молится, а командир узнает о нем в последнюю очередь? Почему?

Буйство у капитана было самое натуральное. Будь моя воля, я сразу же вызвал бы машину из психушки.

– Почему солдаты разучивают молитвы, вместо того, чтобы изучать материальную часть?

Атеистические волнения Чекмарева продолжались минут пятнадцать – двадцать. К этому времени все командиры взводов, которые были в батарее, собрались в районе боевых листков. Капитан же тем временем перешел к воспитательно-обучающей методике.

– Кто это протестует здесь против разных работ? Кто против методики, утвержденной в министерстве обороны и штабе округа?

Явных противников не находилось, что только подливало масла в огонь.

– Почему курсанты моей батареи отказываются выполнять разные работы?

– Отвечаю. Потому что командиры пустили воспитательный процесс на самотек и курсанты предоставлены сами себе, а среди них ведется наглая и оголтелая антикоммунистическая пропаганда!

Услышав про министерство и антикоммунизм, я побледнел и снаружи и внутри, догадываясь, что дело мое не просто плохо, а совсем плохо, и с каждой секундой становится самым настоящим делом с номером, печатями, фамилиями и сроком наказания в местах не столь отдаленных.

Капитан, между тем, продолжал перечислять все огрехи и преступные деяния создателей данного образца СМИ. Голос его сел и он все чаще пускал петуха, что выходило достаточно смешно, но никто не смеялся.

Я выбрал самый отдаленный стол, нагруженный печатной продукцией, подшивками газет и журналов и застеленный кумачом. Под этим столом было темно, тепло и уютно. Только я устроился там поудобней, как в ленкомнату влетел комвзвода.

– Курсант, курсант! – от волнения старлей видимо забыл мою фамилию.

Я сидел настолько тихо, что, казалось, сердечный стук выдаст мое местоположение. Взводный ушел. Я вздохнул спокойно.

Капитан же продолжал бушевать:

– Где это видано, чтобы советский курсант мечтал об отдыхе! Что это за курсант, который вообще думает об отдыхе? Как советский курсант может думать об отдыхе?

– Да спокойно и постоянно, – хотелось ответить отцу командиру, но чувство собственной безопасности брало верх.

– Что же делать? Как выпутаться из катавасии? – эти мысли не выходили из головы. Подсказку я получил оттуда, откуда, ну, никак не ждал.

– Кто это написал? – Наконец капитану пришел в голову основной вопрос.

– Где он? Приведите его ко мне!

– Он заболел, товарищ капитан. Сейчас в санчасти. – нашелся мой взводный

Это меня и спасло.

Капитан еще с полчаса повозмущался тем, что его подчиненные могут думать об отдыхе, после чего отбыл к жене вкушать обеденные яства и отдыхать после обеда.

Я не теряя времени, собрал необходимые вещи (мыло, полотенце и еще какую-то мелочь) и отправился в медсанчасть. Медицину я не знал, но по части симптомов некоторых болезней подковался еще на гражданке. Память у меня неплохая. Так что уже к вечеру этого дня я был госпитализирован в дивизионный медпункт в инфекционное отделение с подозрением на дизентерию.

В госпитале меня продержали целых два месяца. За это время история с боевым листком полностью забылась, вытесненная из памяти командиров новыми происшествиями и событиями.

Только иногда ночью даже сейчас, особенно если сильно переутомился накануне, я просыпаюсь от лающего крика комбата:

– Неужели Советский солдат может думать об отдыхе? Советский солдат об отдыхе никогда не думает!

Боевой листок – это не газета какой-нибудь партии, и нечего в нем голых баб рисовать!

Боевой листок должен быть боевым листком, на то он и боевой листок!

От подъема до отбоя

Подняться наверх