Читать книгу Накаленный воздух - Валерий Пушной - Страница 7

Тетрарх Галилеи и Переи Ирод Антипа беспокойно топтался в притворе своего дворца в Ципори.

Дворец был построен из дорогих камней, обрезанных пилой и обтесанных по размеру. В основании дворца также заложены дорогие камни в десять и восемь локтей. Внутри дворца радовало глаз дерево ливанское, а столбы, полы и перекладины сделаны из кедра. Большой двор огорожен рядами тесаных камней.

Это был один из старых дворцов прежних царей. Он давно напрашивался на переустройство, но Ирод Антипа не спешил с этим. Тетрарх млел от него, испытывал от старины особый трепет, чувствовал здесь присутствие духов прежних властителей, их величие и славу.

Величие прошлого не давало Антипе покоя. А еще не давал покоя тетрарху римский прокуратор Иудеи, Понтий Пилат. И сильно раздражал своими проповедями бунтарь – Иоханан Креститель, отхватить бы ему язык по самую глотку.

Все слилось воедино.

Понтий Пилат обитал не близко, в Кесарии, в своей ставке, либо наезжал в Ерушалаимский дворец, помнивший славу Ирода Великого. Ирод Антипа предполагал, что Рим поручил прокуратору не только править Иудеей, но и совать нос в его дела и дела его брата Филиппа, изрядно зажравшегося в Итурее и Трахонитской области. Хотя над всеми ними распустил крылья римский наместник Сирии, но уж очень беспардонно и подозрительно часто Пилат интересовался событиями за пределами Иудеи. У самого под носом, в Ерушалаиме, подчас творилось невесть что, а он из кожи лез, других мордой в дерьмо тыкал. И облизывался от удовлетворения, как шакал над падалью.

Тетрарх понимал, что, по доносам Пилата, Рим в одночасье может выпотрошить его с братом из царских одежд. В лучшем случае плюнуть в душу и выбросить вон, а в худшем – раскорячить на перекладинах и отдать воронью на пожирание. Поэтому Антипе приходилось постоянно быть начеку, дабы ладить и с римским наместником Сирии, и с римским прокуратором Иудеи, чтобы не потерять власть в своих пределах. Удовольствие от таких потуг, надо заметить, как от деревянного кола в заднем проходе. Но что делать, если страх утратить власть нешуточно изводил тетрарха. Немало этот страх подогревался еще Иохананом Крестителем.

Последнее время доконали Ирода Антипу доносы сыщиков о бунтарских речах новоявленного проповедника, слонявшегося по разным землям прежней империи Ирода Великого. Крестителя явно заносило, он открыто лез на рожон. Нес чистейший бред. Призывал людей покончить с властью Рима, говорил, что ее следует сковырнуть иудеям и галилеянам, как нарыв на ягодице. Иоханан не крестил римлян, гнал от себя, обещая спалить их огнем. Его мятежный дух захватывал людей, увеличивая ропот среди них. Ирод Антипа всегда умело разделывался со своими недругами и хулителями, пикнуть не успевали, как оказывались в руках стражи. Однако с Крестителем был не тот случай, чтобы выпячивать крутой нрав. Уж очень он стал известен в народе. Его бред не сходил с языков.

Ныне Иоханан пребывал в пределах тетрархии Ирода Антипы. И тетрарх не на шутку опасался, что римский правитель Иудеи проявит недовольство его бездействием.

И Антипа не ошибся. От Пилата явился вестник к нему и к Филиппу. С малозначимыми вопросами о налогах в первую очередь и с вопросом о Крестителе в последнюю очередь.

Но Антипа понял, что последний вопрос на самом деле является главным. А когда вестник сказал, что прокуратор весело улыбался, слушая сообщение об Иоханане, это только укрепило мысли тетрарха. Он хорошо чувствовал Пилата, знал, что улыбка прокуратора могла в мгновение ока превратиться в звериный оскал. Он и сам был таким, поэтому лучше многих осознавал настроение римского правителя Иудеи.

Определенно Пилат не считал речи неуемного Крестителя бредом сивой кобылы. Он видел в них попытку Иоханана, разрушить повиновение темного люда римскому могуществу.

Ирод Антипа удерживался на своем троне лишь потому, что умел предугадывать желания Рима, связывать с ними свои желания и действовать моментально, не откладывая в долгий ящик.

Теперь же тетрарх медлил, хотя его коробило оттого, что бродяга из «ниоткуда» сумел за короткий период приобрести завидную известность на пространстве некогда единой и огромной, а ныне разделенной на части империи Ирода Великого. Нахрапист смутьян, незнамо на что надеется. Впрочем, во все времена так бывало. Пророки тоже начинали с этого. Разносили вслух то, о чем многие думать боялись, а уж говорить тем более, языки прикусывали. Вот и сейчас уже кто-то где-то несет, что Креститель праведник, и толпятся округ гурьбою. По доносам сыщиков, в землях Галилеи, подвластной тетрарху, он не сидел на месте. Действовать с ним надо осмотрительно. Ушло время, когда можно было бесхлопотно свернуть ему шею. Поздно спохватились.

Тетрарх прикидывал, сделай он сейчас без хорошего повода опрометчивый шаг в отношении Иоханана, и запросто может прокатиться никчемушная смута среди галилеян. А в теперешнюю пору Антипе она была совсем не на руку. Лучше выждать, несмотря на то что Пилату это не нравится. Повод обязательно найдется, конец неминуемо наступит.

Ирод Антипа по-царски драл кверху подбородок, мягкой походкой в легких удобных сандалиях топтался из стороны в сторону в притворе дворца. На нем была пурпурная одежда, увешанная драгоценными каменьями, пропитанная тонкими благоуханиями, и диадема.

Перед Антипой раболепно сжимался домоправитель Хуза. Лицо Хузы было не выспавшимся, кислым, да и весь он выглядел пришибленным, непохожим на себя. Впрочем, тетрарх терпеть не мог, когда лица придворных расплывались от радости, особенно если у тетрарха в тот момент на душе скребли кошки.

Плохое настроение Антипы усугублялось неопределенным предчувствием, возникшим после увиденного под утро сна. Не знал и даже не догадывался, какими событиями наяву обернутся сновидения. Не уверен был, что сон предвещал удачу, что покой, коего последнее время лишился, непременно вернется.

Скисшее лицо Хузы давало повод царю предположить, что главный смотритель дворца сообщит о каком-нибудь ночном происшествии в стенах. Всегда во дворце что-нибудь происходило, и чаще всего по ночам. Ирод Антипа уже привык выслушивать от Хузы подобные доклады.

Однако в уши царя вошла новость неожиданная, она привела тетрарха в оживление и вызвала усмешку на лице: Хуза сконфуженно пожаловался, что от него сбежала жена Иоанна.

Имя жены Хузы напомнило Антипе о Крестителе, и он досадливо покривил губы. Но тут же язвительно подумал, что женщина крепко поддала мужу тем же манером, что Иродиада мужу Боэту. Тетрарх не жалел таких бедолаг и не сочувствовал им. Сами виноваты, если позволили женам стать чужими любовницами.

Тетрарх ждал, что вот сейчас Хуза пожалуется на распутство Иоанны и попросит о справедливом суде над нею. Наивный, где и когда он видел у правителей эту справедливость? Разве, находясь много лет возле властителя, он еще не понял, что тетрарх справедлив не потому, что он справедлив, а потому, что он повелитель?

Однако Хуза не произнес больше ни единого слова. Выходит, он не обвинял жену в измене. Хотя бы в этом оказался перед тетрархом сообразительным. Ведь, как домоправитель, он хорошо знал, что в недавнее время Антипа сам таскал в свою постель многих жен придворной знати. И если бы каждый муж стал жаловаться на измену своей жены и просить справедливого суда тетрарха, тогда весь дворец гудел бы, как растревоженное осиное гнездо.

Тетрарх усмехнулся еще раз, ему все-таки было любопытно, почему и куда сбежала Иоанна. И Хуза ответил, что потащилась за баламутами, которые во множестве слоняются по землям иорданским, как будто те медом намазаны.

Тетрарх рассмеялся, он представил жену Хузы, как она неприкаянно шаталась вместе с грязными оборванцами и выпрашивала кусок хлеба на пропитание. Голодала и радовалась всякому брошенному куску. Иоанна была изнеженной, привыкла к расшитым мягким одеждам и таким же сандалиям. Сменить все это на грубую одежду из посконного холста или из овечьей, козьей и верблюжьей шерсти и шастать босыми ногами по камням это неимоверная глупость со стороны женщины, дикое насилие над собой. Антипа не думал, что это продлится долго, а потому, не колеблясь, заверил Хузу, что скоро его жена на четвереньках приползет назад. Станет на коленях умолять мужа, дабы тот простил и принял ее снова. И тогда все будет зависеть от слова Хузы.

После этого домоправитель приободрился и приступил к отчету о делах во дворце. Он делал это один раз в три дня, старался докладывать так, чтобы тетрарха не очень беспокоили внутренние дворцовые проблемы и не отзывались недовольством на домоправителе. Иногда, правда, бывали случаи воровства, скандалов и стычек между придворными. Тогда Хуза очень умело переваливал все на плохую дворцовую стражу, и тетрарх неистовствовал, распекая начальника стражи. Многие начальники стражи после докладов Хузы поплатились своим местом, а иные головой. Лишь последний удерживался долго, потому что был хитер не менее Хузы.

Придворные боялись Хузу, втайне люто ненавидели и жаждали, чтобы он окочурился. И он, конечно, знал об этом.

Сейчас Хуза понимал, что все вокруг, проведав, что от него сбежала жена, будут тайком заходиться от насмешек. Фарисеи и книжники обязательно напомнят о законе Моисея, хоть он никак его не нарушил своим отказом обвинить жену в неверности. Конечно, он мог бы совсем иначе поступить с нею, но она была молодая и привлекательная, вторая, после смерти первой. Хуза хотел бы вернуть ее домой.

Он знал, что Иоанна всегда любила слушать бродячих болтунов, и не запрещал этого. Ему было на руку. Она всякий раз приносила новости о тех, кто растаскивал по тетрархии вредную болтовню, и о тех, кто растопыривал уши для этого суесловия. Хуза был в курсе многого, это нередко помогало в делах. От жены наслушался об Иоханане Крестителе. Тот в своих речах неустанно долбил Ирода Антипу за нарушение закона. Тетрарх при живой жене сожительствовал с неразведенной женою сводного брата Боэта, Иродиадой.

Галилеяне глухо роптали, передавая друг другу речи Иоханана. Будоражились, забывали страх, возмущенно плевались в сторону тетрарха.

Хуза содрогался, слушая жену, сердце колотило, ибо он отчетливо понимал, что тетрарх никому не простит и не упустит своего момента.

Сейчас Хуза видел, что царь был в курсе речей Иоханана в адрес римлян, но не ведал о нападках на себя. Ему боялись принести эту весть. Каждый разумел, кто первым придет с такой новостью, может вмиг лишиться головы. Но также может остаться без головы любой, кто вовремя не принес весть. А слухи ползли, как змеи.

Между тем доносительство не являлось обязанностью Хузы, для этого у тетрарха были доносчики. Они, как крысы, шныряли повсюду, их почти всех знали в лицо, а потому при них всегда несли хвалебный бред.

Хуза был поднаторевшим верченым лисом и псом-царедворцем в одном лице. Умел без мыла втираться в доверие и рвать ошейник после команды «фас!». Он выжидал, когда отважатся доносчики, но те тоже ждали, кто первым бросится головой в пасть тигру. Хуза за многие годы изучил характер тетрарха, собачьим чутьем чуял, когда какое слово можно вставить, а когда какое слово стоит напрочь забыть. На сей раз учуял, что тетрарх готов проглотить любую кашу, тем более от него, униженного собственной женой. И Хуза отважился.

Осторожно и вкрадчиво облизнулся, преданно завихлял в три погибели и заскользил языком по нёбу, сообщая о плохой новости об Иоханане Крестителе.

Тетрарха удивило, что Хуза после отчета по обыкновению не улизнул с глаз долой, а заговорил на тему, никак не связанную с его придворными обязанностями. Остановился перед домоправителем и, недоумевая, посмотрел сверху вниз. Ирод Антипа был выше Хузы, вдобавок тот согнулся и не поднимал головы. Упоминание о Крестителе отдало противной резью в кишечнике тетрарха.

Хуза не зрел в этот момент выпученных глаз властителя, но чувствовал, как они прищурились и остановились, точно у зверя, парализующего взглядом свою жертву.

– Говори, коль есть что сказать, – крякнул Ирод Антипа. – Что за новость?

Хуза заерзал издалека. Не мог так сразу напрямую, его лисья порода заюлила, чтобы обелиться, подняться в глазах тетрарха на прежний уровень, а может, еще выше.

– Великий царь, – по капле выжимал из себя Хуза, – жена слыхала гнусные речи Крестителя. Просила передать, что он не только поносит римлян, но и оговаривает тебя. Его бред опасен. Ни один смертный в царстве не смеет произнести таких речей, не поплатившись зряшной головой. Креститель судит тебя. А народ Галилеи возбуждается и разносит эту галиматью по всем застрехам. У меня не поворачивается язык повторить то, что во всю глотку несет безумец.

Ирод Антипа нахмурился, где-то под печенкой колко заежилось. Он еще не услышал от Хузы никакой конкретики, но толчки изнутри подсказывали тетрарху, что Иоханан костерит его не меньше, чем римлян. Жар ударил в голову. Царь занервничал. Неотрывно смотрел на царедворца.

– Прости, Великий царь, у меня не хватает духу, – еще ниже пригнул себя Хуза, и от этого выверта позвоночник заскрипел, как ржавый механизм. Но ухо Хузы цепко уловило над собой натужное сопение Антипы. – Его язык, как жало змеи, – прожужжал Хуза, а по животу, пережатому перегибом, ударила боль. Дыхание сперло, голос захрипел. На последнем выдохе домоправитель прошамкал, как беззубый: – Сумасброд Иоханан мажет грязью тебя за Иродиаду.

По телу Ирода Антипы пробежала сильная дрожь. Наверно, такое же состояние должен был испытать Понтий Пилат, когда первый раз услыхал о шельмовании римлян. И такое состояние прокуратор наверняка испытывает до сих пор, ведь безрассудный глупец не останавливается. Напротив, грозит вратами ада и тем, кто служит римлянам, как будто он знает все дотоле и заведует всеми вратами. А теперь выясняется, что разбойник кроет и его, Ирода Антипу: лезет в чужую постель, обвиняет в неисполнении закона Моисея, вколачивает в головы иудеям ненависть к своему царю. Это небезопасно для тетрарха.

В первое мгновение Ирода Антипу новость тревожно взбеленила. Однако Хуза не увидел появившейся тревоги в глазах тетрарха, ибо продолжал стоять с низко опущенной головой. Знал, что голова, не вовремя поднятая, отсекалась вмиг и безжалостно.

Тетрарх раздул ноздри, задышал глубоко и шумно. Смутьян был прав, он, Ирод Антипа, преступил закон, отобрал жену у брата Филиппа Боэта, прозябавшего с нею в Риме на подачки от властителя.

Боэт был слабым и никчемным по представлениям Антипы. Он даже не сопротивлялся, попросту спекся прямо на глазах. А она была красивой и ядреной. Из-за нее стоило поддать брату в солнечное сплетение.

Иногда Ироду Антипе казалось, что это не он выбрал ее, а она сделала выбор. Она сама легла к нему в постель, и пиявкой вошла в сердце. Он задохнулся от дурмана и не захотел вырвать его из души. Был без ума от этой женщины. Ее нечеловеческая сила магнитом притягивала к себе, не отпускала. И теперь уже не имело значения, кто кого выбрал. Какая разница. В результате Иродиада стала его любовницей. Он этого хотел. Ирадиаде нужен был сильный мужчина, повелитель. Таким был Ирод Антипа. Но временами он все-таки чувствовал, что больше повелевала она. Особенно, когда постель под ними вздымалась, как дикая лошадь.

Конечно, и он и она нарушили Закон, но Бог за это простит, надеялся Антипа.

Все вокруг помалкивали, пока не выискался сумасшедший Иоханан. Теперь тетрарх видел, что слонявшийся по иудейским землям Креститель опасен не только для римлян, но и для него.

Тревога, возникшая в глазах Ирода Антипы, медленно превратилась в злорадство: у него появился повод и причина прибрать к рукам необузданного безумца. Чтобы предотвратить смуту среди людей и чтобы ладить с Понтием Пилатом.

Тетрарх глянул на Хузу со свирепой царской благосклонностью. Ведь, в конечном итоге, домоправитель своевременно сообщил нужную весть, как бы она ни была отвратительна. Настроение тетрарха от неприятной новости не стало хуже настолько, чтобы голова царедворца была снесена с плеч. И покатилась по полу, слепнущими глазами напоследок разглядывая надраенные кедровые половицы и оставляя кровавый след на них.

Хуза услыхал хриплый вздох Ирода Антипы и сообразил, что можно поднять глаза. Однако не поднял, сглотнул слюну:

– Великий царь, прости, но я не стал удерживать жену и не запретил ей шататься с голодранцами. От нее могу знать, какими речами они выпрашивают у людей кусок лепешки, и приносить тебе всю червоточину их вредной болтовни.

Ирод Антипа был человеком понятливым. Немедленно оценил предложение Хузы и его преданность. Оторвал ноги от пола, качнулся из стороны в сторону. Долго стоять на одном месте не умел, любил постоянно двигаться, когда не восседал на престоле, ином сиденье, либо не возлежал на мягких подушках.

Хуза, конечно, говорил сейчас царю неправду, поднимал в его глазах свою значимость. Поскольку на самом деле Иоанна сбежала от мужа, не испросив его согласия. Однако Ирод Антипа этого не знал, потому подумал о Хузе как о хитромудром жуке. Тетрарху понравилось предложение домоправителя. Иметь своего человека возле этих вредных болтунов, наперебой дурачивших народ, примазываясь к Богу, было очень кстати. Тем паче что перед этими ловкачами, к сожалению, легковерные иудеи охотно развешивали уши. Знать все изнутри – хорошо.

А домоправитель между тем осознавал, что наступит момент, когда Ирод Антипа потребует свежих новостей, и тогда что-то придется отвечать тетрарху, морочить голову. Но Хуза надеялся выпутаться из затруднительного положения и не оказаться голым задом на жарком огне. Он был дошлым мастаком-интриганом, способным задурить мозги даже тетрарху. Может быть, к тому времени притащится назад жена. А может быть, она совсем потеряется где-нибудь в пустыне, сгинет, да и все. Поживем – увидим, загадывать не станем.

Удовлетворенный рвением Хузы, тетрарх отпустил царедворца, обещая наградить. Хуза был доволен собой, но вместе с тем после обещания награды ощутил ужас. Такое обещание из уст Ирода Антипы всегда имело двоякий смысл.

Отсеченные головы врагов тетрарх также называл наградой для обезглавленных. Но одно Хуза учуял, что Ирод Антипа не разгневался после такой вести. Значит, царь что-то задумал.

Тетрарх действительно задумал немедленно созвать к себе священнослужителей и старейшин – высокопоставленных вельмож тетрархии, чтобы получить поддержку своим возникшим намерениям. Направил посыльных к самым влиятельным из них. Не судьи нужны были ему, ибо пока он не собирался устраивать суд над Крестителем. Но хотел почувствовать поддержку и показать, что без совета с облеченными властью подданными не принимает важных решений.

На пятый день влиятельные вельможи Галилеи и Переи начали стекаться во дворец и собираться во внутреннем дворе. Никто не знал причину этих сборов, но все хорошо помнили, что Ирод Антипа никогда не призывал в свои чертоги по делам пустяшным. А последнее время во всех тетрархиях было неспокойно.

На вельможах в основном были белые одежды из тонких шерстяных и хлопковых тканей. На некоторых были одежды из разноцветного египетского полотна.

Собравшись во внутреннем дворе перед высоким крыльцом, сановники разбились на малочисленные кучки, пыжились друг перед другом и перешептывались. Задавали друг другу один и тот же вопрос, пожимали плечами, смотрели озадаченно на избыточную стражу вокруг.

Ирод Антипа вышел к ним в пурпурной мантии и с золотым венцом на голове. Вслед за ним два здоровенных стражника-сирийца вытащили тяжеленный стул. Он не был троном, тетрарх на стуле показывал, что он равен всем собравшимся. Ему надо было сейчас расположить к себе влиятельных людей тетрархии, заставить откровенничать без опасений угодить в крепость. Разговор, на его взгляд, требовал такого подхода. Царь желал услышать истинные настроения.

Тетрарх остановился на верхней ступени крыльца, ожидая, когда закончится церемония поклонов. После того как все поскрипели поясницами, прошуршали одеждами и приблизились к крыльцу, Ирод Антипа сел на стул и начал туманную речь:

– У нас один закон – закон Моисея. Он привел наших предков на эту землю, и теперь мы живем на ней и должны помнить, что соединены общими узами. Я, Ирод Антипа, тетрарх Галилеи и Иереи, связан этими узами с вами. Без них бессилен и немощен. – Знавшим его вельможам трудно было представить, что он когда-либо был озабочен этим, но сейчас он хотел, чтобы они поверили и впряглись в одну с ним упряжку. – Обращаюсь к вам, самым мудрым людям моей тетрархии, за советом. До меня дошли скверные вести о том, что творится в наших пределах. Некий ловкач Иоханан мотается по Иерее и Галилее, вытворяет нелепые омовения в водах Иордана и называет это крещением. Мутит людям головы, клевещет, будоражит бездумными речами. Сеет в народе Иереи и Галилеи смуту. Призывает против римлян, фарисеев и книжников. – Ирод Антипа намеренно сделал ударение на фарисеях и книжниках, знал, многие стоящие перед ним были ими. Тетрарх догадывался, что они все в курсе проповедей Иоханана Крестителя по поводу него и Иродиады. Потому упирал внимание на то, что проповедник опасен не только для тетрарха, но и для них. – Нужна ли нам эта смута? – Тетрарх точно знал, что любая смута им всем, как кость поперек глотки. Его монолог был выстроен так, чтобы никто не смог возражать. – Слухи и сплетни пауками ползут между ротозеями. Слабовольные доверчивы, их легко одурачить. Они своими языками уже разносят, что Иоханан – праведник. Но мы-то знаем, что он обыкновенный мошенник. Тогда можем ли мы и дальше терпеть этого безродного смутьяна в наших пределах?

Вельможам было понятно, что прежде всего беспокоило Ирода Антипу. В душе они соглашались с нападками безродного Иоханана на царя, потому что хорошо ведали о пренебрежении Закона Иродом Антипой. Однако тетрарх ни единым словом не обмолвился о том, как Креститель костит его, и сообразили, что для них эта тема – табу.

Когда Антипа умолк и стал вглядываться в сосредоточенные лица сановников, наступила топкая тишина. Все увязали в ней по уши. Тетрарх ждал ответы на вопросы, и они разумели, каких ответов ждал. Потупились, опасаясь решать судьбу проповедника. Не хотели смуты, боялись смуты. Не знали, откуда ее ждать. Потому осторожно и глухо забубнили между собой. До тетрарха доносились их слова:

– Обнаглел колобродник бездомный.

– Лает бродячий пес непотребное.

– Людей в Иордан макает.

– Смуту наводит, веру нашу поганит.

– Того гляди, грабить честных людей начнет.

– Пресечь пора. От него смуты больше, чем без него.

– Изгнать в пустыню на издыхание.

– Да ведь попрутся за ним полоумные, пророком назовут.

– Этого еще не хватало.

– Стало быть, отправить его туда, где никто не найдет, откуда нет возврата.

И снова установилось липкое молчание.

Всем было ясно, откуда нет возврата, но напрямую советовать тетрарху не осмеливались, опасались не попасть в унисон с намерениями властителя. Между тем царь чутко улавливал дух их желания, и этот дух тешил ему душу.

В конце концов один из сановников прекратил бурчание на ухо соседу, выпрямился в полный рост, выпятился, привлекая внимание, широко раскрыл рот и услужливо прошелестел тетрарху:

– Не мне давать тебе советы, царь, ты сам наделен умом. Но я скажу: этот бездомный пес не только околпачивает людей своим гавканьем, но и сбивает в разбойные шайки. Придумал купания, которых нет в Законе Моисея. Объяви его нарушителем Закона. Прикажи страже приволочь к тебе. И прими любое царское решение, пока он не поднял бунт. Ты – царь. Мы полагаемся на тебя.

Ироду Антипе понравился совет: объявить Крестителя нарушителем Закона Моисея в ответ на его такие же обвинения. Тетрарх глядел в лица присутствующим и по скованности сановников улавливал, что других предложений ему сейчас не выскажут. А потому удовлетворенно поднялся со стула и громко спросил:

– Все согласны?

Вельможи закивали макушками, зашуршали одеждами, отозвались:

– Избавь, царь, Галилею от безрассудного проходимца. Верни покой в наши дома.

Тетрарх испытывал двоякое чувство, слушая приглушенный гул голосов. С одной стороны, влиятельные люди тетрархии соглашались с любым его решением, даже подталкивали действовать решительно. Надеялись, что решение тетрарха не будет противоречить их тайным желаниям. Но, с другой стороны, вся ответственность за это решение ложилась на него одного.

Тетрарх не страшился крови. Только жестокостью и хитростью можно было удерживать власть. В случае с Крестителем впереди должна идти хитрость. Чтобы не вызвать волнения в тетрархии и не раскачать под собой трон. Риму бунт не нужен, а стало быть, и ему – тоже.

Взгляд Ирода Антипы полз по склоненным головам сановников, позади которых качнулась фигура, показавшаяся тетрарху незнакомой. Одежда из цветного полотна с преобладанием сине-черных тонов. Рисунок египетский, но цвета выбивались из привычной гаммы. Тетрарх насупился, пытаясь разглядеть, кто из вельмож вырядился в такую одежду. Понятно, что чужой попасть сюда никак не мог. Между тем Антипа не находил в особе ничего знакомого, и это начинало удивлять.

А особа качнулась снова и лицо поднялось. Тетрарх, хоть было не близко, отчетливо увидал цепкий расплывчатый взгляд. Он приковал к себе, затмил лицо, ставшее мутным пятном вокруг горящих глаз. Сквозь сжатые зубы разнесся вкрадчивый голос:

– Ты купи его, тетрарх, купи, у тебя хватит денег. Не жалей их.

Ирод Антипа часто заморгал, оторопел. Потянулся рукой, намереваясь дать знак особе, чтобы та приблизилась. Но она внезапно пропала, как будто сквозь землю провалилась. А вкрадчивый голос неожиданно разнесся за спиной:

– Не упусти случай, Ирод Антипа.

Тетрарх нервно оглянулся – никого. Только здоровенный стражник-сириец с каменным лицом таращился на толпу. Позвоночник Антипы пробило иглами – фу ты, кажется, привиделось и послышалось.

Но, невидимый тетрарху и вельможам, архидемон Прондопул стоял рядом и ждал.

Тетрарх отдышался. Долго молчал. Потом махнул рукой, отпуская людей, и удалился во дворец.

После этого он сутки не показывался и никого не подпускал к себе. Продумывал ход дальнейших действий. Утверждался в мысли, что избрал единственный верный путь. Через сутки десять лучших стражников отправились на поиски Иоханана Крестителя со строгими указаниями царя, как действовать.

А еще через день стража тетрарха Ирода Антипы замаячила на пологом берегу реки Иордан, найдя пристанище Иоханана.

Появление стражников царя вызвало колыхание, настороженность и гуд толпы, окружавшей Крестителя. Некоторые в гурьбе сдавили рукояти ножей. Иоханан проявил внешнее спокойствие, сделал вид, что не обратил на стражу внимания.

Стражники, пыхтя, сползали с коней. Корячились, оттопыривали отбитые зады и приседали на дрожащих ногах. Старший, передав повод, вперевалку заковылял к воде. Гуд среди людей усилился, когда он, потея и тяжело ступая по траве, приблизился. Обувь коснулась воды. Он остановился, глянул в мокрое лицо Крестителю, сообщил:

– Иоханан, царь Ирод Антипа прислал за тобой. Вылезай из воды, поедешь со мной во дворец Ципори.

Креститель напружинился, не дал дрогнуть ни одному мускулу на лице. Мокрые волосы слиплись, свисли вдоль впалых щек, губы сжались. Не отвечая, отвернулся.

Старшему стражнику не понравилось это, но пришлось подавить раздражение. Был приказ царя: не вызывать своими действиями смуты в толпе. Уговорами добиваться от Крестителя добровольного согласия явиться во дворец. К силе прибегнуть в самом крайнем случае.

– Иоханан, царь Ирод Антипа благорасположен, никто не посмеет тронуть тебя, верь его обещанию. Слух идет, ты – смелый человек, царь хочет послушать тебя. Или все это враки? И ты попросту околпачиваешь людей. А всей твоей смелости хватает лишь на то, чтобы макать их головами в воду?

После этих слов Иоханан резко обернулся, злая усмешка неприятно кольнула стражника:

– Обещание тетрарха – ветер в поле, пойди – поймай. Об Ироде Антипе плохая слава, Закон ему не писан.

– Скажи ему об этом, – не сдавался старший стражник. – Иль ты не чуешь в своих словах силу? Чего же тогда ошиваешься тут, шипишь исподтишка, как змея из-под камня, изводишься враньем, надуваешь иудеев? – Кивнул на застывшую от любопытства толпу.

В ней побежал говорок, и в этом говоре прозвучал призыв к Иоханану сказать все царю в глаза, доказать силу своего слова. В такой ситуации у Иоханана не было выбора. Стражник оказался стреляным зверем, умело зацепил людей, швырнул на чашу весов авторитет проповедника. Тот нахмурил широкие брови и раздраженно метнул:

– Тогда наберись терпения, не дергайся, жди, слуга безумца, когда я завершу дела.

– Я могу подождать, – прогудел старший стражник. – Но не стоит заставлять царя ждать.

– Стоит, – зло отбил Креститель. – Я ждал дольше, когда он захочет увидеть меня. – И повел глазами по речной глади.

Стражники рассупонили лошадей, и началась толчея ожидания. Толкаться у реки пришлось несколько дней. Истоптали всю траву под ногами. Потели на жаре, прятались в тени редких деревьев, дурели от безделья, злились. Тупо наблюдали за тем, как на берегу обретались все новые люди. Иоханан переключался на них, будто забыл об ожидавшей страже, и не поспешал выполнить просьбу тетрарха.

Но наконец людской ручей иссох, возле Иоханана остались одни ученики. Стражники взбодрились, мгновенно воспользовались затишьем, подвели коня, приготовленного для Крестителя.

Но тот отказался от лошади, отправился к тетрарху на своих двоих, сопровождаемый всадниками.

Тетрарху переслали весть, что Иоханан добровольно движется к нему пешим ходом.

Благая весть обескуражила Ирода Антипу. Глубоко в душе он не надеялся на быстрый положительный исход миссии стражников, думал, придется прибегнуть к силе. Не пришлось. Тогда тетрарх поразмыслил и решил, что пеший поход это ловкий трюк смутьяна. Обыкновенно ловкач таким поведением примазывается к древним пророкам, показывает себя ровней им. По слухам, Креститель был не без царя в голове: предусмотрительным и даже способным проникать в тайные помыслы людей.

С другой стороны, получалось, не настолько бродяга здравомыслящ и дальновиден, как разносит молва. Не раскусил тайных помыслов тетрарха. Простоватым оказался. Не догадывается, как переменчив посул властителя. Следовательно, он, царь Ирод Антипа, умнее и хитрее. Впрочем, так оно и есть, иначе не быть бы ему царем. Уж он-то знал себя и в своем уме никогда не сомневался. Хитрость и ум в его жизни имели определяющее значение. А вот у проповедника, похоже, нет ни того ни другого.

Тетрарх задумчиво и мягко передвигался по покоям дворца. Пройдя через скрипучие двери, оказался в половине красавицы Иродиады. Большие глаза, сочные губы, густые длинные волосы, длинная шея и голые плечи.

Женщина раскидалась на мягких цветных подушках, а вокруг копошились слуги, прихорашивая ее. Увидав Антипу, шарахнулись из покоев фаворитки. Та выгнула гибкое тело с тонкой талией и красивыми бедрами, приподнялась на локте и спросила:

– Почему у моего царя такой озабоченный вид? Какие заботы мучают тебя?

Тетрарх усмехнулся, проще было бы ответить, каких забот у него не было последнее время. Сейчас он не мог прийти к окончательному решению, как поступить со смутьяном. Предопределено лишь начало: схватить Иоханана и законопатить в темницу в крепости Махерон. А по Галилее разнести весть, что Креститель лжец, нарушитель Закона Моисея. Что не сумел убедить тетрарха в своей праведности, намеревался убить Ирода Антипу. Конечно, это полный бред, но люди быстрее верят невероятному бреду, чем правде. Бывало уже прежде, когда Ирод Антипа сносил головы неугодным царедворцам и мятежникам. А иудеям вдалбливалось, что враги пытались пустить кровь тетрарху. Проглотили раньше, не подавились. Проглотят и теперь.

Тетрарх опять усмехнулся. Всякий народ неизменно приветствует деяния правителей, если убедить его, что эти деяния угодны Богу. Кстати, этот ловкач Креститель пользуется теми же методами. Ирод Антипа поморщился от этой мысли. Впрочем, сам он хотел, чтобы его деяния были угодны Богу, но, к великому сожалению, не всегда Богом позволялось то, чего хотелось Антипе, и не всегда Антипа делал то, что угодно Богу.

Конечно, уверен был он, крепость Махерон для Иоханана Крестителя – достойное место, но не станет же он держать проходимца в узах всю жизнь. А сразу смахнуть с его плеч голову было бы сейчас опрометчиво. Проблема. Потому и крутил головой, напрягал мозги. Обычно тетрарх обдумывал дела далеко вперед, но на сей раз много зависело оттого, как пройдет предстоящая встреча с Иохананом. Хотя, даже при благоприятном раскладе для Крестителя, властитель не собирался спускать ему за крамольные речи против него с Иродиадой.

Тетрарх смотрел на фаворитку. Та дьявольски нравилась ему. Любое злословие Иоханана, как бы оно не задевало Антипу, не в силах было оторвать от этой яркой красавицы. Царь вдохнул в себя возбуждающие запахи Иродиады. Опустился рядом на ложе, подмял под себя подушку и прошелся губами по шее и плечу женщины. Она была не только красивой, но и умной, не спешила с новыми вопросами, пока он сам не высказал причину озабоченности.

Женщина слышала о Крестителе, но то, что доходило до ее ушей, воспринимала как экзотическое чудачество. И тетрарх не спешил разочаровывать ее. Новость, что Иоханан приближается к дворцу, Иродиада приняла почти равнодушно. Да, любопытно было, и всего-то, поглядеть на того, о ком толпа гудела, как осиный рой, кто придумал смешное макание людей в воду Иордана, называя это крещением. Оригинал. Окунал в воду и этим избавлял от грехов. Смешно. В таком случае не нужен храм и священники. Окунайся чаще в воду и будешь всегда безгрешен, как ребенок.

Не единожды ей приходилось наблюдать подобных малахольных баламутов. Посмотрит еще на одного, удовлетворит любопытство. Ну, купает слабоумных в Иордане, да и пусть купает. Между тем, чувствовала, что Антипа что-то недоговаривал, но не опережала событий. Продолжала изящно выгибаться на подушках, отбрасывала полы платья, показывала красоту своего тела.

Тетрарх положил руку на ее бедро, она схватила руку и властно потянула Ирода Антипу к себе. Иродиада хорошо изучила слабые стороны любовника. Такие же слабые стороны имела она сама. Знала, как магически действовали на тетрарха ее прикосновения. И точно так же его прикосновения действовали на нее. В этом они одинаковы.

Ирод Антипа был волевым человеком, полным мужских сил, охочим до женщин, не в пример сводному брату Боэту, мужу Иродиады, брошенному ею в Риме. Отличались они разительно.

Боэт, лишенный наследства, подавленный, коптил небо свободным гражданином Рима. Его постоянно мучила ностальгия о прошлом, и иногда он вырывался из Вечного города и ненадолго возвращался в Ерушалаим, чтобы подышать его воздухом. Боэт быстро старел и чах, поражая Иродиаду безразличием к ней, чем злил ее до истерики. Потому что она знала, каким яростным и неуемным тот бывал прежде, когда она была юной и неопытной. Теперь ее темперамент не вызывал ответной реакции, и она недоумевала, почему должна и дальше влачить свое существование рядом с ним. Обидно и досадно до слез. Иногда подставляла ему служанок, втайне наблюдала, надеясь увидеть, как фонтанирует огонь из мужа. Но – ничего нового. Боэта перестали интересовать женщины. И так несколько лет подряд.

Между тем у Про диады родилась дочь Саломия. Да и та наверняка была не от Боэта. Ибо Иродиада, вопреки закону Моисея, хищницей кружила по Риму, вынюхивала самцов и при всяком удобном случае ложилась под любого, кого не подводило мужское достоинство. Боэт не верил в свое отцовство. Он мог бы поступить с женой, как с потаскухой, но махнул рукой, пустил все на самотек, часто отрешенно погружался в болезненное состояние. А Иродиада продолжала свое дело.

Сводный брат Боэта, Ирод Антипа, произвел на нее сильное впечатление. Она выделила его сразу, когда увидала впервые на празднике Пурим, куда Боэт с женой был приглашен Иродом Антипой.

За столом тетрарх лил в себя вино, как в бездонную бочку. Урча, рвал зубами мясо. А она ловила на себе его пожирающие взгляды. Тоже стреляла глазами в его сторону. И была не очень осмотрительна, потому что много раз слышала сбоку хмурое покашливание Боэта.

После празднования они вернулись в Рим, и жизнь Ирадиады потекла в прежнем скучном римском блуде. В нем не было времени вспоминать об Ироде Антипе. День за днем возле опротивевшего Боэта ее не покидало желание встретить сильного и ненасытного самца, чтоб не рыскать в голодном поиске. Лишь спустя годы Бог откликнулся на ее мольбы. Но может быть, даже не Бог. Однако Иродиаде хотелось верить, что это сделал именно Бог. В Рим приехал Ирод Антипа.

Надо вернуться назад и вспомнить, что после смерти царя Ирода Великого римский император Август утвердил его завещание. По нему Великое царство делилось на три части между сыновьями Иродом Архелаем, Иродом Антипой и Иродом Филиппом. Архелай стал этнархом, а Антип и Филипп тетрархами. В ту пору Иродиада еще не родилась.

По прошествии ряда лет удача изменила Архелаю, этнарху Иудеи, Идумеи и Самарии. За беспредельную жестокость император Август сместил его и отправил в изгнание в город Виенну в нарбаннской Галлии. Владения Архелая отошли в состав римской провинции Сирии. А впоследствии император назначил прокуратором Иудеи римлянина.

Потом прокураторы Иудеи менялись, и наступило время, когда Рим направил Понтия Пилата. В этот период Иродиада уже была женой Боэта и имела дочь.

Новый прокуратор Иудеи прибыл из Кесарии в Ерушалаим. По случаю его назначения были намечены торжества во дворце Ирода Великого. Туда по приглашению приехал из Тиверии Ирод Антипа. В то же время в Ерушалаиме оказался Боэт с женой. Произошла встреча братьев, и Антипа добился разрешения для Боэта с женой принять участие в торжествах.

Иродиада снова близко увидала Ирода Антипу. И ощутила свербящее влечение к нему. Через короткое время бабьим нюхом учуяла, что для нее не составит особенного труда захомутать сводного брата Боэта. Несмотря на то что в силе была жена Ирода Антипы, дочь набатейского царя Ареты-IV, и царица пользовалась у мужа большим уважением. Впрочем, это не мешало тетрарху таскать в свою постель всякую задницу, на которой останавливался его взгляд. В таких делах тетрарх был мало разборчив, он не делал различий между женами придворных и рабынями, брал всех подряд.

Жена Антипы из-за беременности не смогла приехать с мужем на торжества, что весьма радовало Иродиаду. Она из кожи лезла, чтобы приковать к себе внимание тетрарха. И ей удалось. Очень скоро Ирод Антипа дал понять, что заглотнул наживку. Боэт со стороны наблюдал за всем и только усмехался. Желчно рекомендовал Иродиаде поумерить пыл. Но она остановиться не могла.

После торжеств Ирод Антипа привез их к себе в Тиверию. И там, во дворце, они уединились. Целую ночь Иродиада бушевала огнем в руках Антипы. А утром поняла, что об этом знала не только царица, но и вся дворцовая камарилья. Взгляды придворных пожирали Иродиаду с алчным любопытством.

А Ирод Антипа убрался с Боэтом в дальние покои, и между ними произошла непродолжительная беседа. Иродиада не ведала о содержании разговора, но в первое мгновение после него по глазам тетрарха догадалась, что причиной была она.

Антипа потребовал от сводного брата Боэта дать Иродиаде разводное письмо, на что тот ответил отказом. Однако не возражал против их связи.

Это возмутило Ирода Антипу, и пока Боэт был у него в гостях, Антипа продолжал давить. Такая сумасшедшая настойчивость испугала Иродиаду. Никто не спрашивал ее согласия. Впрочем, никто, никогда и нигде не спрашивал согласия женщин, хотя бы они были госпожами.

И все-таки одно дело покувыркаться ночь с тетрархом Галилеи, а другое – при живой царице осесть во дворце обыкновенной фавориткой. Это не устраивало ее. Ведь сейчас она – римская гражданка, жена Боэта, свободного гражданина Рима. А кем будет потом, когда оставит мужа? Потеряет Рим и не приобретет ничего другого. Перспектива незавидная. И она отшатнулась от Ирода Антипы.

Но, вернувшись в Рим, погрузилась в мучительные раздумья. Антипа при всяком удобном случае напоминал о себе и звал ее. Прошло время, прежде чем она решилась обрубить все концы. На очередной призыв тетрарха Галилеи ответила согласием.

Когда путь из Рима остался позади, въехала во дворец Ирода Антипы с высоко поднятой головой, как единственная безусловная госпожа. Ей оказали почести, каких, быть может, не оказывали царице.

Дочь набатейского царя мрачно выглядывала из своих покоев и молчала. Иродиада пришла к ней, чтобы примириться, но царица и с нею молчала.

Жить в положении фаворитки Иродиаде было нелегко. Она знала, что каждый день отнимал у нее молодость и красоту. И ее единственным желанием была жажда жить назло всем вокруг. А ее единственным спасением была незатухающая страсть Ирода Антипы. И женщина всячески распаляла ее, бросая в огонь свою злость и неуемную ненасытность.

Антипа не решался изгнать набатейскую принцессу, опасаясь военного конфликта с царем Аретой-IV. Но в одно из утр, после испепеляющей ночи с Иродиадой, он узнал, что царица исчезла. Выяснилось, что с вечера она тайно отбыла в свою резиденцию в крепости Махерон с намерением оттуда перебраться в набатейское царство к отцу. Тетрарх взорвался, готовый отправить погоню. Однако Иродиада охладила его пыл. Ведь все разрешилось само собой. Больше на пути никто не стоял. Между тем душу тетрарха долго не покидало беспокойство.

Сейчас Ирод Антипа, рядом с Иродиадой, забыл все это и забыл об Иоханане Крестителе. Тетрарх тискал женщину сильными ручищами, разметав по постели. Погружался в нее снова и снова. Шалел и понимал, что за эту женщину готов в одночасье сгноить, разорвать, выпотрошить, уничтожить кого угодно.

Иоханана Крестителя ввели во внутренний двор дворца.

В дороге он был неразговорчивым. Двигался без спешки в окружении конников. С ног до головы в седой пыли из-под копыт лошадей.

Лишь на привалах, когда к нему подходили люди, заводил разговор. Крепко доставалось тетрарху, у стражи аж шкуры топорщились от ужаса. Стражники ежились и, недовольные, отходили прочь. А потом в седлах молча клевали носами, пока наконец не подъехали к воротам дворца.

Тем временем к Ироду Антипе побежали с докладом о прибытии Иоханана.

Креститель расположился на небольшом возвышении и попросил кувшин с водой, чтобы умыться. Попил, смыл с лица и рук дорожную пыль, отдышался.

Не стоило Ироду Антипе думать, что он одурачил Иоханана. Креститель почувствовал подвох в приглашении тетрарха, увидел хищный блеск в глазах старшего стражника. Знал, рано или поздно тетрарх нанесет ответный удар.

Иоханан Креститель шел по краю пропасти, но сворачивать не собирался. Сильный характер всегда проходит свой путь до конца.

Но и тетрарх умел закусывать удила и быть непредсказуемым, а может быть, напротив, очень предсказуемым. Галилеянам известно, как он был скуп на милости. Впрочем, весь царский род от Ирода Великого не отличался щедростью.

Ирод Великий привел иудейское государство к процветанию. Расширил пределы до размеров Давидовой державы. Украсил великолепными постройками Ерушалаим и другие города. Но вместе с этим был деспотом, погубившим немалое количество иудеев, многих близких людей и собственных детей.

За ним Архелай, наследник части империи отца, свирепостью поразил даже воинственных римлян.

После изгнания Архелая Ирод Антипа и Филипп поумерили пыл. Но алчная наследственная жажда крови время от времени давала о себе знать. Правда, Филипп был сдержаннее и покладистее Ирода Антипы, но не лучше.

Иоханан обоим им был костью в горле, когда утверждал, что перед Законом любой царь равен простому смертному.

Креститель парился под солнцем в длинных пыльных одеждах посередине двора. И вот на крыльце появился начальник стражи и резко прорычал, чтобы смутьян следовал за ним. В ответ на рык Иоханан не пошевелился. К нему бросился один из стражников и острием копья толкнул в плечо. Это не помогло, несмотря на жгучую боль. Креститель глянул на стражника осуждающе. Увидал, что у того лицо стало, как маска.

Обращение с Иохананом круто переменилось, стоило всем очутиться в пределах дворца. Слуги всегда своим поведением выражают отношение к тебе хозяина.

– Ты оглох, Иоханан? Пылью законопатило уши? – низким голосом выкрикнул начальник стражи. – Царь повелел тебе явиться к нему!

Креститель повернулся к начальнику стражи, застыл взглядом на его лице и побелел губами:

– Повелевает он тобой, ты у него на службе. А меня пускай пригласит.

Начальник стражи перекосился и визгливо хрюкнул стражникам команду. Те с рвением, выпрыгивая из собственной кожи, кинулись к смутьяну. В мгновение сграбастали под руки и потащили к крыльцу. Поставили перед ступенями. И начальник стражи сверху зловеще повысил голос:

– Ты, оборванец тщедушный, захотел быть ровней царю?!

– Он отличается только другими одеждами, – со злым упрямством отчеканил Креститель.

Начальник стражи с захлебом захохотал, отступил в сторону и сделал отмашку рукой.

Стражники снова подхватили Иоханана и рьяно поволокли по ступеням вверх. Втолкнули в покои дворца.

Весть о том, что во дворец привели Иоханана Крестителя, застала тетрарха в постели с Иродиадой.

Когда за дверью робко поскреб постельничий и нерешительным мышиным писком сообщил новость, разгоряченный тетрарх еще некоторое время остывал от жара Иродиады. Потом поднялся и потребовал надеть на себя царские одежды со всеми браслетами, кольцами и ожерельями.

С одной стороны, ему было противно пыжиться перед явным прощелыгой. Но, с другой стороны, коль унизился и позвал к себе, не унижать же себя и далее, встречая не в царском одеянии. Следовало произвести на проходимца шокирующее впечатление, поразить царским облачением. Принудить склонить голову в покорности, заставить исполнять свою волю. Чтобы с таким же рвением, как паскудил и облаивал, начал прилюдно петь повелителю дифирамбы.

В царском одеянии Ирод Антипа воссел на трон. В руках – длинный золотой скипетр, на голове – золотой венец. Тетрарху казалось, что перед таким его видом Иоханан не сможет не склониться.

Креститель возник в дверях. Антипа увидел его и набычился, пожирая глазами. Долговязый, худой, в длинных истрепанных одеждах. Опаленное солнцем, иссушенное ветрами волевое щедровитое лицо, избыточно изрезанное морщинами. Непреклонный взгляд. Это не понравилось Антипе. Он супился, сжимал губы и неподвижно ждал, когда Иоханан согнется в поклоне. Не дождался. Креститель смотрел сквозь него, будто отрешился от происходящего. Терпение у тетрарха лопнуло, он резко разлепил губы:

– Я не принуждал тебя, – сказал жестко. – Ты пришел сам. Надеюсь, в пути не обижен стражей?

– Стражники рвутся из кожи, выполняя твои повеления, – сдержанно отозвался Креститель, сделал пару шагов, не опуская глаз. – Ты им царь.

– А разве тебе не царь? – поперхнулся Антипа. – Почему не кланяешься? – Подался вперед, въедаясь в глаза Иоханану, но будто наткнулся на стену, словно ощутил физическую боль от крепкого удара, зло поморщился.

– Я не в храме. Только там перед Богом следует преклонять голову, – сохранял спокойствие Иоханан. Сделал паузу, сбрасывая внутреннее напряжение, расправил узкие плечи.

Ирод Антипа хмуро подавлял вскипающее бешенство. Поймал себя на мысли, что усмирял собственный характер, как перед Пилатом, и от этого его начинало мутить.

– Ты мнишь себя царем, – будто кинулся в омут головой Иоханан. – Но ты – римский прислужник, всего только тетрарх, а не царь галилеянам, – выдохнул, обрубая все концы. – Ты не исполняешь Закон. И поклоняешься потаскухе Иродиаде.

Антипа откинулся к спинке трона и дико оскалился, наливая глазницы густой кровью. Жизнь Иоханана повисла на волоске. Правители не прощают излишней смелости. Слова Крестителя стеганули тетрарха, как кнут по крупу лошади. Словно разверзли пол под троном, тетрарху почудилась под ним черная пустота.

Он вжался в спинку, руки задергались, лицо застыло, в глазах помутилось. Его прорвало. Напыщенность слетела, как шелуха с семечек. Он смотрел на Крестителя, как на глупого наглеца. Был бы умным, знал бы, что дозволено правителю – не дозволено проходимцу. Сумасброд. На что надеется, мошенник? Рушит все пути к отступлению и толкает себя туда, откуда возврата не бывает. Такого не купишь, нет, не купишь. А ведь хотел подмаслить золотом. А теперь, если только расплавить это золото и залить ему в глотку.

Тетрарх глубоко дышал. Нагнул голову, смотрел жуткими глазницами из-под бровей, вздрагивал крупными ноздрями:

– Ты осмеливаешься поносить меня, глупец! – Антипа всей шкурой ощутил, как трон под ним словно пошатнулся.

Жар прошел по телу Крестителя. Обреченность и ненависть смешались, обжигая изнутри. Но Иоханан остался недвижимым. Только желваки на обострившихся скулах шевельнулись и зрачки оцепенели. Голос стал тише, но жестче, донесся до ушей тетрарха, как звон мечей:

– Ты ждал от меня других слов? – сквозь хрипотцу выдавил Иоханан. – Вышвырни прочь потаскуху, верни мужу, чтобы тот предал ее закону Моисея. Шлюха должна быть побита камнями. – Иоханан на секунду умолк, пригнул голову и резко показал рукой на занавеси за спиной Ирода Антипы. – Пускай выйдет из-за занавесей. Я знаю, она здесь, она слышит меня. Ты не царь, а она дважды не царица, и не быть ей царицей никогда!

Тетрарх еще не успел принять решение, как из-за занавесей тигрицей выметнулась Иродиада, готовая выпотрошить Иоханана Крестителя, аки зверя. Лицо разъяренное, глаза стеклянные.

– Убей его, царь Ирод Антипа! – разнесся ее крик. – Убей, иначе он убьет тебя! – Она скривила губы, накалилась докрасна, порская возле тетрарха.

Поняла, как Креститель опасен для царя, но еще больше ужасен для нее. Вместе с тем знала, что обвинения Иоханана – не суд для тетрарха, потому что не властен сумасброд над повелителями: непосильную ношу взвалил на свои плечи.

Антипа поднял руку, требуя, чтобы Иродиада замолчала. А про себя отметил, как страшно и как красиво ее лицо в моменты ярости. Ее гнев был точно извержение вулкана. Царь ожесточенно сжал в руке скипетр. Призыв Иродиады был сладок для него. Но удивил Креститель. Как он догадался, что Иродиада за занавесями? Ведь увидеть сквозь них невозможно. Что это? На вопрос ответа не было. Не провидец же. Хочет убедить, безумец, что видит насквозь. Не получится. Тетрарх глянул на застывшую сбоку Иродиаду: пожелала посмотреть на диво, полюбопытствовала, вот и получила этого дива по самое горло.

Утешало одно: даже пророки никогда не славили царей. Лишь больше других повезло Давиду. Да и то с избытком повалила слава после смерти. А послушать бы, что судачили всякие оборванцы при его жизни, наверняка вдосталь было гадости. Пределы для безумцев не заказаны. И знать бы наперед, что случится с тобой.

Мысли тетрарха прервал голос Крестителя. Его вопрос заставил вздрогнут Антипу и привел в замешательство.

– Ты хочешь знать, что с тобой будет? – спросил Креститель, смотря прямо в растерянное лицо тетрарха, и сам ответил. – Твои злодеяния погубят тебя. Ты будешь изгнан.

На короткое время Ирод Антипа остановил дыхание. Слова Иоханана дрожью прошли по всему телу. Руки дрогнули и потянулись к горлу новоявленного прорицателя. Тетрарх больше не хотел, чтобы этот сумасшедший продолжал говорить, испугался, что сказанное им может свершиться. Он резко вскочил на ноги и закричал, призывая стражу.

Начальник стражи вихрем влетел в дверь, леденея от такого крика. За ним, обнажив мечи, внеслись другие. Ирод Антипа, дергаясь всем телом, показывал на Иоханана и хрипел:

– В крепость! В крепость! В крепость его!

Стража подхватила Иоханана и потащила вон из покоев. Выволокли. Дверь хлопнула, и тетрарх содрогнулся от этого стука.

Из-за двери донеслись удаляющиеся возгласы стражников, глухие удары и стоны Иоханана.

Начальник стражи заранее знал, как ему действовать дальше. Четыре дня назад по повелению тетрарха он сам отправил в крепость Махерон его распоряжение приготовить темницу.