Читать книгу Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение - Валерий Сабитов - Страница 4

Представитель вице-консула ожидал у подножия горы. Точно на линии, разделяющей зелёную долину и каменную осыпь. Какое холодное лицо! Я улыбнулась как можно ослепительней. За неделю я так втянулась в работу Гилла, что готова на всё, только бы вовремя началась главная фаза, сама реконструкция. Лишний раз показать зубки какому-нибудь суслику задачка не сложная, и напрягаться не надо. А срабатывает так, будто он видит саму Афродиту, ожидающую на ложе из цветочных лепестков. Представитель, облачённый в официальный серый костюм, со значком региональных полномочий на лацкане пиджака, сухо поприветствовал всю мою команду, ни к кому конкретно не обратился. Глаза суслика не разморозились, смотрят куда-то вниз, на цветущую зеленью долину. Или он получил строгие указания вице-консула, настроенного против наших поисков, или же полный импотент. Я сменила улыбку на маску под названием «утреннее лицо любимой свекрови» и строго спросила:

– Вы будете нас сопровождать?

– Нет.

Суслик-сухарь говорил равнодушно, будто рядом нет семерых очаровательных женщин и маленькой девочки, разглядывающей его так, словно перед ней поставили большую куклу-робота с плохонькой программой, и она раздумывает, отключить его или же пусть поработает.

– Моя задача показать вам вход и предупредить о возможных опасностях. В пещере много лет никто не был, она плохо изучена. Надеюсь, вы не забудете средства связи и индивидуальные аптечки. Это рядом.

Он повернулся вполоборота и указал рукой на то ли рюкзак, то ли мешок за своей спиной. Затем, впервые глянув мне в лицо, сказал:

– Желаю успеха.

После чего повернулся и направился вниз, по низкой плотной траве, к ожидающей «Пчёлке». Да чтоб тебя анаконда укусила за причинное место!

– А, девочки? – с негодованием воскликнула я, – И это самец? Да при виде отдельно каждой из нас он должен низвергнуться на колени! А перед ним семеро, и у него ни один член даже не шевельнулся.

Девочки рассмеялись, но без особого энтузиазма. Видимо, им хотелось в заброшенную пещеру в пустынном уголке планеты не больше, чем импотентному представителю региональной власти в постель к Афродите. Я махнула рукой, и мы вереницей – впереди Светлана – двинулись по осыпающимся и похрустывающим камням. Светлана по ходу, изредка поворачиваясь назад, давала пояснения, сопровождая их серьёзным выражением лица и сердитым тоном. Видимо, невольно копировала уже летевшего на «Пчёлке» представителя вице-консула. Прощальный стрёкот крыльев отозвался эхом от крутого склона горы и пропал в безграничности неба.

– Скорее всего, мы идём в лабиринт, построенный для очень-очень тайных целей. Вы должны знать, что инки строили лабиринты везде, где только можно: под домами, дворцами, храмами, в горах. Но у входа всегда привязывали клубочек цветных нитей. Берёшь его в руку, разматываешь, идёшь. И по ниточке возвращаешься обратно.

– Нам только критской путаницы с быком не хватает! – озабоченно отозвалась одна из моих информированных «девочек».

– Светик, ты считаешь, этот серенький козлик со значком приготовил для нас моток спасительных ниток? – раздражённо спросила другая, – Да тут не то что ниток, и приличного бычка не найти.

В мешке-рюкзаке ниток действительно не нашлось. Светлана вздохнула, выражая личную озабоченность исходом порученного им дела:

– Папа Гилл говорил, инки перед началом любого лабиринта или перед закладкой дома делали их планы и макеты. Но от Пакаритампу ничего не осталось. А я бы к пещере проложила королевскую дорогу.

– Почему королевскую? – недовольно спросила я.

Опять «папа Гилл»! Входит в привычку. Когда она успела к нему привязаться?

– А у них были ещё частнособственнические. Эти похуже. А разве мы с собой не взяли клубка, девочки? – Светлана приостановилась и оглядела «девочек».

А я вспомнила разговор накануне в «библиотеке» Гилла. Мы со Светланой впервые посетили его дом и немало удивились. Я так прямо поразилась. И как я пропустила такое мимо себя, он ведь предлагал? На приглашение Гилла отозвалась его мать. И, кажется, прожила там до самой смерти. Очень ранней смерти. Такого жилья мне не приходилось видеть. «Библиотека»! Слово-анахронизм, забытое многими историками. А у Гилла она настоящая, живая: сотни книг, к которым прикасались когда-то сотни рук! «Сотни живых книг» – именно так сказала себе я, взяв в руки одну из них. До этого момента я видела их однажды, в музее Пангеи, издали. А тут взяла в руки – и обомлела. Как бывало в дни забытые и счастливые. Да нет, какое там счастье! Пустое слово, придуманное для… Для оболванивания, запутывания наивных девочек. Какой я и была в молодости с Гиллом или, позже, с Адрастом. Гилл считает, что я лишена склонности к постоянной привязанности. Но нет, нет… Не знает он меня, откуда! Я потому и ушла от него к Адрасту, что осталась непонятой. Гилл слишком погружён в древность, дряхлость и не видит того, что перед глазами. Живой красоты не замечает. Но в его доме я подумала: а может, он и прав? И книга способна заменить общение с другим человеком. А приличных мужчин, или, как привык выражаться Гилл, «мужиков», было в моей жизни только двое. Всего двое! Никто и не поверит!

Я переходила от полки к полке, касалась то одной, то другой… Какие разные переплёты-обложки: и кожаные, и металлические, даже золотые есть, и пластмассовые, и деревянные. Бумага в основном из дерева, восстановленная. Но есть и синтетика всех видов. Но самое интересное: буковки, знаки, рисуночки! В большинстве непонятные, в глазах рябит. И что, Гилл способен в этой мешанине разобраться? Да ну…

– Папа Гилл, что мы завтра должны найти для тебя? Ещё одну книжку на твои полки?

Вопрос Светланы вернул меня в реальность, которая, как утверждают сами писатели, могла бы вся поместиться в какую-нибудь одну книгу, подобную одной из этих… Если найдётся мастер, способный на такое воплощение. Чтобы воплотить, например, меня, требуется… Много чего требуется. Никакой бумаги не хватит!

– Если найдётся книга, – улыбнулся дочери Гилл, смотря на меня. Он что, поймал мою мысль, испугалась я? С ним иногда страшно бывает: может запросто влезть в мозги, как в одну из своих ненужных никому книжек, – Если только найдётся… Ничего лучшего и желать нельзя. Но я не знаю, что хранили или прятали в горных пещерах. Дело в том, что нам чуть-чуть не хватает информации. Всего чуть-чуть, чтобы энергетика, информационное энергетическое поле… Чтобы они позволили нам сотворить настоящую Реконструкцию, а не рядовой спектакль. Понимаешь?

– А как же! – уверенно ответила Светлана, – Что мы с тобой, не гении-реконструкторы, что ли?

Они – гении! А я им кто? Разве плохо получать нужную информацию от Хромотрона? Очень удобно! А в библиотеке Гилла – неудобно, надо листать, читать, искать… Но, соглашусь, здесь слышен запах слова! Каждая страница имеет свой аромат, сложенный из множества запахов… Запахов-слов. Я и не заметила, что говорю вслух, а Гилл со Светланой внимательно слушают. Теряю контроль над собой, так нельзя.

– Слово, запечатлённое на бумаге, становится атомом знания и молекулой красоты познания, – сказал Гилл и замолчал, настежь распахнув глаза.

Его реакцию повторила Светлана. Потянуло завораживающей магией чего-то такого… Забытого что ли, потерянного… А оно, это потерянное, продолжает притягивать.

– Что вы на меня так уставились? – неожиданно для себя самой возмутилась я, – Что такого удивительного можно увидеть на моём лице?

Гилл, сдерживая смех, ответил:

– Видим мы на твоём лице…

Он наклонился к Светлане, пошептался с ней, и они вдвоём завершили фразу:

– Полнолуние чувств!

Это «полнолуние чувств», сказанное дуэтом, сломало меня. Сердце вдруг больно сжалось, а в голове закрутилось такое… До входа в пещеру, от которой так много стало зависеть, десяток-другой шагов, а в голове всё то же кружение. Гилл что-то говорил о ребусном письме древних шумеров, его достоинствах и недостатках. Кажется, с одной стороны многосложность значков письма, передающая многосторонность описываемой реалии. А с другой трудность взаимопонимания через письмо, субъективность толкования. Оно зависит, оказывается, от мозгов читающего. Достоинство краткой ясности может, в свою очередь, с другой стороны, превратиться в жёсткую схему. Но можно ведь её и расширить? Что ж это получается? А получается, если задуматься, что ясность отражаемого, то есть того, о чём мы говорим, и ясность отражающего, то есть языка, с помощью которого мы и обмениваемся-болтаем, и храним любую информацию, эти две ясности совсем не адекватны. Выходит, мы живём в парадоксе: чем яснее понимаем друг друга, тем туманнее делается образ предмета, о котором идёт речь! Но отсюда неизбежен вывод: с каждым столетием, с каждым годом мы всё глубже погружаемся в омут самообмана?! О, это «полнолуние чувств»! Я уже заговорила путаным языком очарованного Гилла!

Я тряхнула головой, сбрасывая подальше головоломную путаницу диких понятий. Волосы с затылка переместились на лицо. Вид лимонно-золотого сполоха перед глазами привёл чувства в порядок. Полная Луна им понадобилась! Иметь при себе, пусть в причёске, частичку солнышка – привычка не из разряда бесполезных. Уж в этом я разбираюсь.

Вблизи вершина горы напомнила египетскую пирамиду, потерявшую от времени ступенчатость. Подходы к пещере выстилает полоса высохшей серо-коричневой глины, камней не видно. Настроение упало на два пункта. Ещё один шанс за то, что Гилл ошибся, а местное руководство не сочло нужным сообщить ему о том. Пирамида, установленная на глиняном основании, не имеет отношения к наследию Инков. Она в этом скорбном месте могла принадлежать только народу мочика; народу, который имел свою собственную меру оценки, собственную систему мер. Люди мочика строили дороги строго шириной девять и восемь десятых метра, а пирамиды их имели основания со сторонами девяносто восемь метров. Ни восьмёрку, ни девятку Инки так не почитали. Смысл золотого сечения мочика утерян, и искать его не имеет смысла. Связаться с Гиллом? Зачем терять драгоценные часы и дни? У него нет другого задания для моей группы. Или всё же есть? Я твёрдо заинтересовалась успехом гилловского предприятия; что-то мне нашёптывает – из этой затеи выйдет толк. У каждого дела свои цифры, своя мера. Мне ли не знать? И как же быть? Я задумалась, но Светлана не позволила принять почти созревшее решение.

– Какой красавец! Тебя зовут Виракоча?

Голос дочери звенел от крайнего любопытства, от явной симпатии. Редко с ней такое случается. А «девочки» моей сборной команды все четырнадцать глазок навострили на колоритную фигуру, замершую у входа в бесполезную для реконструкции Гилла пещеру. Смотреть есть на что, и моё отношение к поручению начало снова меняться. При условии, если это не шутка вице-консула, позиция коего относительно реконструкции мне неизвестна.

У входа в пещеру стоит мужчина ростом более двух метров, в расшитой узорами из цветных ниток накидке, закрывшей всю его фигуру от плеч до ступней. Красная кожа лица оттеняется чёрными прямыми ниспадающими волосами. Глаза блестят тёмным огнём, нацеленным на Светлану. Вот так… Ни палицы, ни полумесяца на голове, ни колокольчиков на поясе. Что означает – этот актёр не мочика. А если не мочика, то инка! Моя информированность переходит все нормальные границы! Голова просто переполнена гилловской премудростью. Так можно и в учёную мышь превратиться. После Реконструкции проведу чистку мозгов, решено.

Светлана уже рядом со стражем подземелья, и мучает своими непредсказуемыми вопросами. Ещё раз назвала его Виракочей и он дрогнул. Да, дрогнул, совсем незаметно для неискушённого взгляда, но я – вот тут Гилл прав! – прекрасно разбираюсь в мужских рефлексах. Сменить профессию этнографа на экзосоциолога было совсем просто, когда я решила соединиться с Адрастом. Обратное перевоплощение в этнографа не сложнее, ибо вторая профессия с исчезновением Адраста в космосе потеряла личный смысл. Лишилась всякого смысла, не только личного.

– Если уж ты тут встал, то обязан предложить нам клубок ниток! – потребовала Светлана от молчащего стража, – А если у тебя его нет, то обязан стать Ариадной, чтобы у тебя всё было!

И – о чудо! – тот, который реагировал внутренним естеством на мужское имя Виракоча, вдруг превратился в молоденькую дамочку, да с клубком цветных ниток в каждой руке! «Ариадну вызывали? Ариадна перед вами!» Голографический дубль теней прошлого, поняла я. Где-то рядом универсальный терминал. И кому понадобилось ставить его в диком безлюдье? Но если он есть, то впереди что-то стоящее. Терминалы ставят там, где имеется сгусток необработанной информации. Либо там, где информация нужна для стоящего дела. А Светлана молодец, каким-то необъяснимым чутьём она находит слова и действует так, как надо. Н ачалось это у неё после сближения с Гиллом. С «папой Гиллом»… Хоть плачь, хоть смейся! Ещё интереснее то, что голографический персонаж настроен на Светлану. Только на неё, с остальными не желает контактировать. Надо же, хоть что-то новое на планете. Хромотрону расширили свободу действий, а я пропустила какой-то из выпусков общепланетных новостей? Версию зловредного юмора вице-консула придётся отбросить, даже если тот не воспринимает Гилла всерьёз. Такие «шуточки» требуют определённых согласований с консульствами энергетики и информации. Ну что ж, призрак так призрак, пусть себе стоит. Нитки-то у него тоже призрачные. Поговорит со Светланой и исчезнет.

Но призрак Виракочи-Ариадны не исчезал. Мало того, Светлана ухитрилась оттащить его в сторону от чернеющего проёма, ведущего в скалистое тело горы. Если только это гора, а не ненужная пирамида. Я опять сомневаюсь. Свита моя потеряла к призраку всяческий интерес: ладно, Виракоча куда ни шло, но Ариадна… Неизвестная женщина рядом, пусть в призрачной оболочке? Пусть и мужчин вблизи нет – всё равно конкурентка. Так они думают, по себе знаю. Я с трудом оторвала Светлану от диалога – точнее, монолога – с Ариадной, и мы прошли в чёрный проём. Представитель вице-консула не обманул: пещеру никто не посещал лет сто, не меньше. Видимо, отрыли-открыли совсем недавно. Неужели Гилл прав, не обжили мы пока планету настоящим образом? Да и пещера эта – истинный лабиринт, не хуже критского, хоть назад поворачивай. Чутьё на опасность у меня тоже имеется.

Браслеты освещают путь не далее трёх метров, только сгущая мрак впереди. Входной коридор сразу разветвился, я иду по наитию, которому не доверяю. Из-под ног вздымается едкая пыль, мерцающая в блеклом свете мириадами бесполезных светлячков и забивающая нос. Грубо вытесанные своды коридоров то и дело меняют высоту, неотшлифованные серые стены поворачивают под неожиданными углами. Очень скоро замолчала и Светлана. Только шорох ног нарушает непривычную, давящую отовсюду тишину. «Девочки» перестали отряхивать платья от всепроникающего каменного праха. «Нарядились как на финал Олимпиады! – почти зло подумала я, отметив, что этот поворот явно знаком, – И теперь только и мечтают, как выпорхнуть на белый свет. Бабочки, не могущие жить без восхищённых посторонних глаз поблизости!» Сеанс связи, обещанный Гиллу, не получился: радио в теле горы не работает, а щупальца Хромотрона сюда не дотянули.

Как я догадалась взять с собой пятилетнюю дочь?! Где были мои бестолковые мозги? Не хотелось лишний раз оставлять её с Гиллом? Но Гилл не вреднее пещеры, из которой без внешней помощи можно и не выбраться. Ни я сама, и никто из «сборной» уже не понимают, где мы и куда идём. Длина коридоров вполне может исчисляться десятками километров! И что тут можно отыскать? Цену для эксперимента может иметь разве что общий план, схема лабиринта. Но прежде чем они её нарисуют, умрут тут с голода и жажды. Нет, хватит бесцельных блужданий, пора начинать думать.

Обманчивое чутьё не обмануло, лабиринт становится опасным, можно и на самом деле не вернуться, если он действительно походит на те самые подозрительные египетские или греческие. Без связи мы и помощи не сможем попросить. Угроза жизни или здоровью пугает, что тут преступного? Но не только это! Происшествие в рамках программы подготовки к реконструкции – основание для отмены эксперимента, требующего достаточно заметного всплеска в потреблении энергии. Получилось бы так, что именно я стала причиной крушения столь важного для Гилла замысла. Пожалуй, в этом случае меня не простит и Светлана. Опять Гилл прав – столкновение общественных и личных интересов неизбежно в любом коллективчике, как ни крутись. Для моих «девочек», как стала их называть и Светлана, предпочтительнее вернуться назад и повторить попытку через день-два, после основательной разведки и подготовки. Но их сомнения, как и мои колебания, развеяла Светлана: в её руках солидный моток красных ниток, которые снимают проблему дезориентации. Хитроумная дочь у меня растёт, с сюрпризами.

– Откуда он у тебя, ведь ничего такого мы с собой не брали? – радостно спросила Риона, моя ассистентка и коллега, профи по этнографии Среднеземья.

Я понимаю Риону, не хочется ей терять шанс на успех. Сделали мы с ней когда-то неплохую работу, вышли на разгадку могущества первого Птолемея. Дело было в магической вещице, унаследованной им от Александра Македонского. Я всех в команде тогда уверила: проведут нас по кругу планетарного почёта. А обошлось тем, что приехал консул, пожал нам лапки, похвалил и укатил обратно, тут же позабыв обо всех Птолемеях вместе с нами. Риона расстроилась больше других, рыдала сутки, не меньше. А вещицу ту у нас изъяли, и больше я её не видела.

– От Ариадны, – кратко объяснила Светлана, и требовательно добавила, – Чего мы ждём? Надо идти, куда глазки глядят. А ножки сами выведут куда надо.

Оказалось, Светлана закрепила начало клубка за камень у входа, и красная нить обозначила весь пройденный путь.

Я тоже не понимаю, откуда у дочери взялись спасительные нитки. И как никто не заметил? И всё равно наверняка какой-нибудь поворот прошли неоднократно! Ариадна? Ариадна фантом, голографический призрак. Какой плотности не добивайся, он не настолько вещественен, чтобы иметь в призрачных карманах полноценные приспособления для прохождения не только лабиринта, а даже прямой улицы Коско. Но пусть со Светланой побеседует Гилл, она ему скорее откроется. Да и в тот момент на это времени не было.

– Ну что ж, доверимся глазкам да ножкам, – вздохнула я, – Авось, как говаривали предки.

А что оставалось? Предельная дальность блужданий, во всяком случае, определилась – она зависит от размеров клубка в руках Светланы, который она отказалась доверить кому бы то ни было. А нить в клубке – я успела заметить – настоящая шерстяная, редкая на сегодняшний день. От кого я слышала? – мать Гилла своими руками вышила обеденную скатерть из таких ниток. Белую, с цветными узорами. Гилл не показывал скатерть, а я вчера не вспомнила, не напомнила. Держать в памяти такие мелочи? Только этого не хватает!

У Гилла странные родители. Мать выбрала скромное имя жизни – Мария. А могла подобрать более звучное, ведь к году инициации заслужила первый приз за какую-то работу в бионике. Важное открытие: то ли в выращивании морских жилищ, то ли… Нет, не вспомню! Да и неважно. А его отец, Александр, прославился рядом с Серколом, был его первым помощником. Погиб на испытаниях звездолётов. Но это означает, что великий гражданин Серкол – близкий Гиллу человек? Может, самый близкий! Как же раньше-то до меня не дошло? Сколько проблем можно было решить совсем по-другому, проще, быстрее. Что я за дура такая, дети умнее и практичнее матери.

«Проще, быстрее?» Я вдруг посмотрела на себя глазами Гилла: близкая женщина, которой вовсе не интересна его жизнь, его прошлое, его отношение к другим людям, его проблемы. «Бабочки, не могущие жить без восхищённых посторонних глаз поблизости…» Ведь это я о себе говорила! А он ведь рисковал жизнью, спасая её ветреную красу от растерзания в пасти дикого зверя. Нет, не имеет она права выйти отсюда без результата. Надо бы хоть приблизительный план лабиринта составить. В памяти каждой отложится по кусочку. А затем соединим.

Сеть подземных ходов, даже на первый взгляд, получается неимоверная – создатели подземелья или хотели что-то скрыть от посторонних, или имели солидные средства и время для воплощения сумасшедшего проекта. Ненавижу погреба-подвалы! Светлана считает эти за какой-то макет. Макет чего? Браслеты не работают, и наши точные координаты установить никакой возможности. Несмотря на то, что ни разу не пересекли тянущуюся нить, мне кажется, что ходим то и дело по знакомым уже местам. Эхо шагов и голосов гуляет туда-сюда, будто кто-то смеётся над напрасностью новых моих попыток.

– Что мы должны найти? – наконец не выдержала Зухра, не проявлявшая слабости даже во время многомесячного сидения вместе со мной на орбитальной базе в дни подготовки Пятой Звёздной, – Лисса, ты уверена, что наше блуждание кому-то надо?

Бесцельность угнетает всё больше. Всех, кроме Светланы, она выглядит так, будто половину своей маленькой жизни провела в лабиринтах и отлично знает, что прячется в каждом из них. А поскольку путеводной нитью владеет она, то и положение держит соответствующее – во главе процессии. А быть лидером – уж это я понимаю лучше других – значит отвечать за всех; и не только вести за собой, но и знать куда вести. Если что, отвечать придётся. Хоть какой-то плюс мы извлечём – Светлана получит хороший урок поведения в экстриме! И тут луч моего браслета, метнувшийся случайно вправо, выхватил в темноте неглубокого тупика человеческую фигуру.

– Стоп! – тихо скомандовала я, – Весь свет ко мне.

В свете восьми лучей грот осветился, и мы вошли. Фигура человека, изваянная из тёмного камня, выглядит куда менее приятной, чем Виракоча-Ариадна в свете дня, и Светлана на сей раз отказалась от роли примы в команде.

– Кумир! Идол! – решительно заявила Риона, – Причём тут реконструкция?

– Как будто инки не поклонялись идолам, – нерешительно возразила я и тут же засомневалась. Гилл что-то говорил об этом. Сейчас и не вспомнить, – А впрочем, кто их знает?

И отметила в своём сознании робко мелькнувшую еретическую мысль: «А кому поклоняемся мы? Не идолам ли, только созданным, изваянным из того же камня более искусной рукой? Где они сейчас, Геракл и Афродита? Кто может утверждать, что они слышат и видят нас, что между нами двухсторонняя связь?» И принялась-таки искать в своём чердаке сведения относительно древнеперуанских идолов, загруженные из «кладовых» памяти Гилла.

Кумир, предположительно служивший инкам (или инки ему?), стоит со скрещёнными на груди руками и смотрит спокойно, даже насмешливо. Неверный свет браслетов высвечивает то лицо, то руки. У ног его валяется несколько полурассыпавшихся серых костей, явно не останки человека. Так, каменный истукан имел в своё время авторитет, его даже подкармливали. Правда, не человечиной.

– Какого же ты дьявола здесь стоишь, дядя? – резко спросила Зухра, далёкая от почитания кого бы то и чего бы то ни было, и неожиданно получила ответ, прозвучавший на языке кечуа:

– Спрашивай! Я отвечу.

Голос, исторгнутый явно из недр статуи, поверг нас в секундное оцепенение.

– Он умеет говорить! – обрадовалась Светлана, первая пришедшая в себя, – Тогда скажи, как тебя зовут.

– Римак! – немедленно ответил идол.

Светлана оглянулась, и на всякий случай отступила ближе ко мне. «Римак… Говорящий идол инков. Итак, Гилл попал в точку. Всё-таки инки. Но ведь, если посмотреть назад без пристрастия, то можно заявить, что Гиллу всегда везло. Он добивался, чего хотел, и без особых на то усилий. А уж то, что результаты его труда оценивались Консулатом по хитрой шкале…»

Гилл, как тот Шлиман, верит легендам. Но и, как Гомер, может их создавать. Если так пойдёт дальше, а по-другому оно и не может пойти, то сам Гилл рано или поздно станет легендой. Может стать. Но каким образом родная наша цивилизация способна вознести на щит величия рядового, пусть даже лучшего из рядовых, реконструктора прошлого?! Никаким! Можно сделать величайшее открытие, вернуть в бытие целый забытый народ, но если открытие не коснётся хоть малым пёрышком крыла Барьера-100, оно не будет замечено. Несколько профессионалов годик повосторгаются, и результаты поисков передадут на попечение Хромотрона с его бездонной памятью. Там найдётся место всем гиллам всех времён. Мне ли не знать! Я что, опять не ту ставку сделала?

Я изо всех сил собирала мысли в некое единство, определяя предположительно: кто скрывается за именем древнего Римака: или Хромотрон, то есть посредством него пока неизвестный юморист; или же, поскольку браслет не даёт связи с мировой сетью, некто прячущийся в лабиринте. Второе пахнет неприятностью. Светлана тем временем приступила к «допросу». «Девочки» единодушно решили не вмешиваться в разговор непонятно с кем.

Хотелось, правда, спросить, почему идол не имеет на своей голове короны или какого-нибудь отличия, положенного по статусу, но я не уверена, что вопрос к месту. Просто вспомнила, что в одноимённой с идолом долине инки основали город по имени Римак. Модное было имечко. Затем он станет называться городом Лима, или городом Королей. Город Римак имел герб из трёх корон и звезды. Идол Римак не имеет никаких знаков отличия. Кроме голоса, верить которому безусловно может только ребёнок или Гилл. Гилл отсутствует, но ребёнок в наличии, и потому разговор явно складывается. Но когда моя девочка успела освоить азы кечуа, языка не просто мёртвого, но и ненужного, я не могу понять. Мне пришлось заняться им по настоянию Гилла, и потратить три дня на ускоренный курс. Целых три дня выброшены на ветер бесполезности.

– Римак, ты давно тут стоишь?

– Времени для меня нет.

– А сколько ещё собираешься простоять?

– Воля Виракочи.

Нелогичный какой-то идол: то нет для него времени, то оно есть. Или, может, отсчёт лет начался для него с появления этого самого Виракочи? Я уловила, что интонации каменного оракула помягчели. Он понимает, что говорит с маленькой девочкой? Или в комнате спрятан-таки миниэкранчик Хромотрона? Визит в Тигриное урочище убедил в том, что все точки планеты Земля охвачены мировой информационной сетью, и укрыться от людского любопытства никому нельзя даже под одеялом. Таковое естественно, нормально, но в последние дни вызывает какую-то скуку. Точнее, томление, в котором прячется невысказанный протест. Я протестую? Скорее, после возвращения к Гиллу впадаю в детство. Тоже неплохо, лишь бы об этом не узнал тот, кому знать не положено.

– Что ты всё Виракоча да Виракоча! Он стал Ариадной и дежурит на входе. Если ты знаешь ответы на все вопросы, то должен знать и это.

– Я знаю. Виракоча везде.

– Ну ладно, – Светлане надоели расплывчатые ответы и она решила перейти к конкретным проблемам, – Теперь скажи, у папы Гилла получится Реконструкция?

«Как это у неё получается, выделять нужные слова так, что даже смысл их меняется, приобретает значительность? – спросила я себя, – Ведь её не учили риторике».

Римак отвечал после паузы, делая чёткие разделы между словами:

– Получится. Но он превысит свои желания.

– Как можно превысить свои собственные желания? – тихонько спросила себя Светлана и громко уточнила, – Я не про желания, я про работу.

– Нет различия между последствиями желаний и плодами трудов.

– Опять ты хитришь. Не знаешь, так и скажи, зачем путать мне мозги. А папа Адраст вернётся из звёздной командировки?

– Ему неоткуда возвращаться… Чему надлежит быть вскоре, того не изменить.

Ответ на «звёздный» вопрос дался Римаку труднее прежних. Внутри у него даже что-то заскрипело-закашляло. В дело, отбросив возможные последствия своего доверия древнему идолу, который, скорее всего, является псевдооракулом, вступила я. Чего доброго, девочки усомнятся в авторитете шефа.

– Есть ли в лабиринте что-нибудь ценное для нас? И если есть, как отыскать?

– Искомое всегда ближе, чем может показаться. И найти его легче, чем пройти мимо. Идите и найдёте.

– Прекрасный совет, дорогие мои, – заключила я, обернувшись, – Думаю, пора закончить беседу, она грозит затянуться. Мы должны успеть до наступления темноты снаружи. Светлана, попрощайся с Римаком, мы идём дальше.

– Правильно, мама, – согласилась Светлана, – Советы Римака умные. Пойдёмте.

Аккуратно сматывая нить, она прошла к выходу из прибежища идола, и без размышлений повернула вправо. Возобновления её лидерства никто не оспорил. А я подумала: как бы не пришло время, в котором она станет называть меня мама Элисса. А то и просто Лисса, как Риона или Зухра. Подумала о таком диком будущем, и мурашки по спине пробежали.

Оракул инков оказался провидцем, как ему и положено по штату. И получаса не прошло, как Светлана уверенно привела нас в чистенькое помещение, чуть поменьше комнаты с Римаком. Здесь ни статуй, ни обглоданных костей, но посредине стоит каменное подобие квадратного обеденного стола. Мне, вошедшей первой, показалось, что при появлении лучей света от стола метнулись к стенам серые полупрозрачные тени. Метнулись и пропали. По поведению Светланы, на миг замершей на месте с поднятой в полушаге ногой, я поняла – видение было на самом деле. Видимо, игра света и тени, на которую обратили внимание только мы двое. У остальных ведь нет своего Гилла, они замечают только то, что имеется на самом деле. Во времена инков, скорее всего, такие вот видения и принимали за призраков предков. А потом складывали легенды, чтоб у Гилла появилась любимая работа. Ну что у меня за профессия? Бродить по покрытым пылью местам и искать следы тех, кого уже нет и не будет? Какая, на самом деле, польза человечеству? Нет, прав Консулат в прохладном отношении к реконструкторам и некоторым прочим потребителям. Во мне собиралось законное раздражение. Одно – держать в руках древние книги и наслаждаться их запахом, а другое – следовать капризам владельца этих книг и ставить себя в смешное положение. Ведь могут лишить статуса этнографа и приписать к менее достойному кругу. К тем же реконструкторам. Только этого не хватает! Хотя, если рассудить честно, этнографу до реконструктора дорога не близкая.

А сейчас я склоняюсь к выводу, что моя группа, ранее работавшая «на плюсах», на сей раз оказывается ненужной. Синтез науки и искусства! Где царит чистое искусство, науке никогда не будет места. Искусство хорошо и полезно там, где люди отвлечены от забот, ищут расслабления и зрелищ. Вот сейчас осмотрим стол-артефакт, чтобы не было прецедента для самоосуждения, и назад по Светланиной ниточке. И я прямо выскажу, завтра же, непогрешимому Гиллу всё, что думаю о нём и его околонаучной страсти. Элисса не девочка, чтобы бегать по первому зову, глотая окостеневшую в безвестные времена пыль.

Но, всё-таки… Женщина желает, а мужчина движется к результату. К такому выводу я начала приходить совсем недавно. Может, так оно и есть, но как согласиться!? «В каждой женщине есть частица мужчины. Любопытство вовсе не женская черта, а непотерянное проявление мужской любознательности» – так вещал мне мудрый Адраст. Если б знать, что закончится именно так! Нельзя всё-таки просчитать судьбу. В гилловском прошлом существовали замечательные профессии. Родилась бы я цыганкой-гадалкой. И по ладони открывала предначертанное. Начала бы с себя. Чтобы удовлетворить своё мужское любопытство. Нет, не избежать предначертанного, к которому сегодня ведёт Светлана, девочка, ещё не ставшая женщиной и, следовательно, не растерявшая мужского дара. Я послушно иду за ней и размышляю о желаемом.

Стол становится обеденным лишь тогда, когда используется для сервировки, то есть для ритуала поедания пищи. Проводится другой ритуал – и меняется его предназначение, и он становится каким угодно, хоть жертвенным, только не обеденным. Жертвенным?

Путая шаги, я добрела к «столу». Вновь (показалось?) рядом мелькнули тени, причём человеческие. Скользнув от стен, они все разом в невесомом прыжке соединились в одну под потолком и низринулись в центр отшлифованного квадрата на каменной поверхности. Я замерла, вглядываясь в тёмную зеркальную плоскость. Отшлифовать кусок скалы до такого состояния, что он стал как зеркало? Нет, он больше похож на наполненный мутно-зелёной водой колодец! В Центре мы шлифовали стёкла для телескопов. Учили нас делать их собственными руками. Светлую половину Луны я исследовала в детстве вдоль и поперёк тысячу раз. И очень разочаровалась, когда побывала на ней. Да, шлифовка стёкол показалась мне трудом каторжника. А тут камень! И не было ведь у них машин-приспособлений.

Палец при касании почувствовал холод и легко скользнул при нажатии в сторону. Искривление чуть заметное, профессионалы работали. Лучи браслетов не дают отражения, словно камень проглатывает фотоны. Рамка, окаймляющая зеркальный квадрат, оставлена в естественном виде – с неровностями, зёрна-кристаллы легко прощупываются подушечками пальцев. На рамке пятна, слегка выделяющиеся разными цветами. Скорее, присутствует не сам цвет, а лёгкий намёк на него. Присмотревшись, я поняла, что все пятнышки имеют как различную окраску, почти съеденную временем, так и разную форму. Квадратики, кружочки, овальчики.

Внимательно присматриваясь, я обошла загадочный предмет. И остановилась там, где пятен меньше – два квадратика в центре и два кружочка по краям полосы, примыкающей к ближнему краю чёрного квадрата. Глаза успели привыкнуть к неустойчиво-скудному освещению, и я отметила ещё несколько пятнышек: хорошо заметные зелёные овальчики по вертикали справа и слева, и десяток круглых «кнопок» по верхней горизонтали. «Кнопок!» – зафиксировала я в себе вязкую ассоциацию. И сказала себе: вся эта странная конструкция, нисколько теперь не напоминающая стол, схожа с компьютерами дохромотронной эры. Конечно, только схожа, только напоминает. Я решила проверить догадку и дотронулась до нижнего левого квадратика. Тотчас зеркало замерцало, осветилось изнутри, и по нему пробежали какие-то знаки. Ещё раз коснулась той же кнопки – экран потух. Итак, перед нами демонстрационный экран, работающий, действующий, функционирующий! Компьютер инков? Но это невозможно, такие факты не выпадают из истории! И не розыгрыш вся эта катавасия с лабиринтом в Пакаритампу – такое тоже немыслимо. Пакаритампу – гора, откуда в мир сошли первые Инки, откуда началась королевская линия, которую и желает ухватить Гилл за отпечатки генов в истории. Или ещё за что-то, я до конца не поняла. Гора, где погребён первый Инка! Замурован тут. Может, его спрятали внутри этой хитрой машины? Я дотронулась до правого квадратика снизу. Экран, как и ожидалось, замерцал и засветился. На этот раз по нему поплыли справа налево, сменяя друг друга, живые картинки. Светлана ойкнула, «девочки» разом ахнули. Какое-то время, затаив дыхание, мы рассматривали незнакомые пейзажи, лишённые всякого человеческого присутствия, но тем не менее чарующе прекрасные: горные и равнинные реки, озёра, берег океана, леса, горы, ущелья, долины… Невероятно красивая Земля неизвестных веков.

Итак, кое-что прояснилось: левый квадратик выводит на экран знаковую информацию, правый образную. Ими можно работать и одновременно, сочетая картинки и письмо. Я попробовала варьировать касания на правую кнопку. «Компьютер» не сразу понял – по экрану пробежали цветные сполохи – но сообразил и выдал одно изображение, развёрнутое на весь экран. На этот раз там люди: краснокожие, облачённые в набедренные повязки, они строили пирамиду! Что-то здесь показалось знакомым, но что – я не смогла сразу определить. Прямо какое-то дежа вю! Повернулась к девочкам, но они потеряли интерес к находке. «Ну, доисторический хромотрон, и что?» Обрадованная и расстроенная, не думая, я ткнула указательным пальцем левой руки в левый зеленоватый овальчик.

Картина строительства пирамиды, кажущаяся знакомой, исчезла. По экрану побежали сполохи, а затем высветилась живая, в действии, композиция, которую я не решилась бы показать и себе, будь на то моя воля. Но с волей что-то произошло в момент касания зелёного овальчика – в голове словно задул сквозняк, в висках закололо, на секунду затуманилось зрение. Но если знать всё заранее! – кто не помнит, чем кончила свои недолгие годы Кассандра? Нет, не пойду я в цыганки-гадалки.

Как только голова прояснилась, на экране возникло изображение. Но какое! Вначале явился Адраст, расстроенный, с немым вопросом смотрящий прямо в глаза; затем откуда-то зазвучал женский голос. Ясно, что говорящая женщина обращается именно к Адрасту. Голос чёткий и громкий. Поначалу я ужаснулась, но как только до меня дошло, что разговор идёт на древнем мёртвом кечуа, немного успокоилась. Но тембр, интонации узнаваемы! – мои интонации, мой личный, неповторимый тембр. Да, такое было на самом деле, и теперь, извлечённое из моего дырявого мозга, повторяется. Почему дрянная машина выбрала эту ячейку памяти? Не единственная же она у меня? Ячейку, которая, я надеялась, надёжно закрыта и запечатана! В ней спрятан момент, в который я круто переменила свою жизнь. И не только свою! Только подумала об этом, экран разделился на две неравные части – вертикальная черта отдала левую треть Гиллу. Гилл стоит и смотрит через преграду-черту на Адраста и невидимую меня, стоящую напротив Адраста. А ниже фигуры Гилла возникло изображение Иллариона и Светланы, тянущих друг к другу руки; но какая-то невидимая сила разводит их в стороны, не внимая мольбам и слезам. Я знаю, что это за разводящая сила – мои ложь и предательство. Самое великое предательство моей жизни.

О, как противно слушать себя со стороны! Со стороны и из будущего… Уходя к Адрасту, я предала Гилла и себя. Обманула Адраста. Развела детей, лишила их ощущения родительского тыла. И никто даже не догадался, что всё это я проделала расчётливо, продуманно, выверено до мелочи. Это был мой план, а близкие люди стали в нём статистами. Мини-спектакль, мини-реконструкция.

Началось всё шесть лет назад. Остро захотелось принять участие в работе, связанной с Пятой Звёздной. Пик интереса к звёздам, обещание великой славы. Я отыскала слабое звено в команде. И нашла способ сблизиться с Адрастом, инженер-пилотом вне земных слабостей, невероятно занятым. Была у него женщина. Ничего себе на вид, и влюблённая в него как собачка. Редкая женская порода, как и собачки, но… Но мужчины почему-то предпочитают не преданных, а обаятельных. И хитреньких… Обойти ее не составило труда. Очаровала его и подчинила своим капризам. Согласно устоям, Адраст не мог соединиться со мной, превратить любовную связь в имеющий перспективы союз. Этнографы в космосе не требуются. Но я год как занималась экзосоциологией, а это как раз то, что надо. Как он обрадовался, когда я «случайно» обмолвилась о своей второй профессии! И добился моего включения в группу сверх штатного расписания. Теперь мы могли быть вместе, и никакой консул не привлёк бы его к общественной критике. Обещанная слава улетучилась как дым на ветру после исчезновения корабля где-то за орбитой Плутона.

Теперь, на экране Римаковского заколдованного компьютера, я говорю правду, открываю её Адрасту. А значит, всем. Но говорю на кечуа, которого тут никто, кроме меня, не знает. Светлана понимает, но самые азы, до неё не дойдёт, да и проблемы не детские. Да, я вернулась к Гиллу, к Иллариону. Неужели опять таким же путём, тем же способом?

Саморазоблачение обмана – вранья! – на экране продолжается. Озвучиваются мои тогдашние мысли. Неужели я думала такими беспощадными словами?

– Я не люблю тебя, Адраст. Я занимаюсь с тобой сексом ради того, чтобы пролезть в команду обеспечения Пятой! Это мне позарез надо – ведь по возвращении или даже получении первых донесений из экспедиции все мы поднимемся минимум на ранг выше. В близкой и реальной перспективе участие героями на ежегодном ритуале в Храме. И тогда жизнь состоялась! И можно биться за место в Шестой Звёздной. Гилл? А что Гилл? Причём тут мои чувства к нему? Ведь чувства у нас второстепенны. С Гиллом не взлететь, он до кончины будет копаться в прахе. Оттуда что можно выкопать, вычленить? Ничего, кроме сомнительных исторических спектаклей-реконструкций…

Виртуальный Гилл слушает спокойно, чуть печально. Внешне спокоен, держится. Впрочем, он и в реальной ситуации такой. Ведь ни разу не накричал на меня, не оскорбил. А было за что. Было! Но Илларион! Но Светлана! Несмотря на все амбиции, я всё-таки женщина, всё-таки мать! Они мои дети, не чужой тётки!

Гилл и Адраст молчат, разделённые барьером-чертой пещерного компьютера. Я впервые могу сопоставить их вот так, близко и рядом. Как же они непохожи! Адраст мужественен и ярок: аккуратное, отточено-правильное, с прямыми углами, лицо под чёрной шапкой спутанных волос. Он не любил стилизованных причёсок, ибо «стиль объединяет, а не выделяет». Могучий торс борца-чемпиона. Я помню силу его ласк. А глаза – их невозможно забыть: очень крупный зрачок, почти без радужки, зеленоватые белки. Гилл высок и светел, загар не пристаёт к его бледно-красной коже. Тонкие губы, подбородок с ямочкой. Его с детства считают волевым. Возможно. Я хорошо знакома с его холодной реактивностью, с его талантливым телом. А спортивные соревнования не любит. Не хочет быть первым? Возможно. Что привлекает к нему любого – это улыбка, осветляющая всё вокруг. Но редкая. Кого из них я люблю по-настоящему, без фальши?

Внутриэкранная Элисса продолжает открывать тайники своей души, а я реальная стою без движения. Стыд и страх? Не может быть! Неужели страх перед разоблачением сильнее иных чувств? Я чуть не заплакала от обиды и злости. Новая вспышка эмоций повлияла на работу каменного компьютера – экран погас, только жёлтые волны катятся слева направо. От левого берега моей жизни к правому…

Пещерный суд! Суд римаковской, асмодеевской программы или её древнего создателя! Или?.. Но нет, о том и подумать страшно. Если Гилл с Илларионом узнают! Каким образом этот камень отражает мысли, да ещё и переводит в живые кадры? И сохраняются ли они в памяти камня? Но о чём это я? От себя-то не уйдёшь. Только бы не испортить судьбу ещё больше. И не только себе.

Я постояла над померкшим экраном и повернулась кругом. Надо держаться. И так, чтобы никто ни-ни… «Девочки» глазеют на меня вопросительно-озадаченно. История жизни «шефа» для них не секрет. Чем-то особенным их не поразишь. У многих драмы поизвилистей, позапутанней. Только вот Светлана… Дочь смотрит взросло и сочувственно. Так могла бы смотреть всё понимающая близкая подруга. Но в друзьях-подругах пусть разбирается Гилл. Мне не до сердечной преданности. Кто её видел в нашем веке? А со Светланой после! Девочек-коллег-помощниц требуется увести в сторонку, пока горячо. Я строго спросила:

– Вы поняли что-нибудь?

– А что тут сложного и значительного? – ответила Альба, – Ребята в прошлом тоже были грамотные. Вот и нарисовали компьютер да спрятали внутри скалы.

Я сочла необходимым возмутиться: пока всё шло без намёков, но отключить их от виденного требуется понадёжнее:

– Ну что вы, девочки! Это же настоящее открытие. Это же Кодекс! – а про себя добавила: «Кодекс жутких откровений и предсказаний», – Кодекс, так называют рукописные книги. Называли. А перед нами модернизированный вариант тех самых древних самодельных книг. Понимаете?

«Девочки» растерянно молчат, и я продолжаю просвещение. Чтобы не отвыкали от руководящей роли «любимой» Лиссы. К тому же это единственный способ, которым я могу и себя привести в рабочее состояние. Пора выбираться из лабиринта, да ноги отказываются идти. Сеанс принудительного откровения нагрузил больше, чем выступление на Олимпиаде в году… Неважно, каком. Там я завоевала второе место на региональном конкурсе обаяния. Пока высшее достижение в жизни. Но ничего, я ещё добьюсь кое-чего!

– Для успеха Реконструкции неоценимая находка. Конечно, с Хромотроном никакая книга не сравнится – экран любого размера в любом месте, управление голосовое, смотришь и слушаешь всё, что пожелаешь. Но в книгах свои плюсы. Хромотрон вытеснил и рукописные, и типографские. Но книга соединяла людей: точнее, объединяла вокруг слова, воздействовала на чувства. (Неужели это я говорю?) А Хромотрон для нас что? Нечто, стоящее за пределами восприятия. Он отделил нас от себя и разделил между собой. Я только теперь поняла, что Реконструкции Гилла – это попытки восполнить тот пробел, который образовался после воцарения Хромотрона. Синтетическое искусство, создаваемое посредством Хромотрона – оно в принципе безлично, рассчитано на узнавание, но не сопереживание. Книгу надо было сохранить. Пусть хоть как элемент интерьера – ведь было время, когда люди заставляли полки в своих домах одноцветными томами. Да, некоторые владельцы их никогда не раскрывали, но опосредованное действо сохранялось.

Я озвучивала не своими словами всё, что шло на ум, и нервный стресс постепенно отпускал. Из памяти девочек странная картинка с участием известного всем астролётчика Адраста вытеснялась избыточной информацией о загадочных книгах. Плюс ещё перемена отношения к задачам Реконструкции, к которой они имеют отношение лишь тем, что Консулат через мой выбор привлёк их.

– Человеческий мозг при чтении книги работает в полном объёме, активно привлекая резервы психики, в том числе чувства. Происходит процесс сотворчества. В мире существовало столько вариантов одного романа, сколько у него было читателей. И они не сходились не только в мелочах, но часто и в главном. Не было господствующего стереотипа!

– Лисса, ты говоришь, как Теламон на праздниках. А сама можешь прочесть эту книгу? Каменную? – спросила Альба.

Я насторожилась. Ну что за девица? Интеллекта минус ноль, а лезет туда, где и великие профи мозги свихнут. Недостаточно продуманно я скомпоновала группу поддержки. Ведь всегда помнила: избегай крайностей! Рядом не должно быть ни чересчур умных, ни слишком глупеньких. Мысли тех и других не просчитываются, управлять ими трудно, предсказать поведение невозможно. Я не Гилл, в чужие мозги проникать не способна. Да кто ж думал, что выйдет такое? И средненьких под рукой держать непростая задачка, средненькие нужны всем, кто ищет место поближе к солнышку.

– Пока нет. Пока она воспроизводит содержание в случайном порядке. Тут нужен человек-читатель, погружённый в контекст, соответствующий времени её создания.

– Гилл это сможет? – Альба настаивала, что становилось подозрительным.

– Гилл сможет. До него такую сверхзадачу в Реконструкции никто ещё не ставил – воссоздать сознание человека из прошлого и поговорить с ним.

– Другими словами, вызвать тень, дух умершего? Как делали в древности?

– Реконструкция не мистический сеанс. Тут чистая наука, сплав физики, психологии, другого… Неизвестно, что получится, но замысел многообещающий.

Я убеждала, скорее всего, саму себя, нежели Альбу. И неизвестно, сколько бы я ещё говорила «как Теламон», если б не Светлана, которой надоела скучная лекция непонятно о чём. Каким-то невероятным образом каменная тумба, на первый взгляд представлявшаяся монолитом, опустилась в пол на полметра, и экран с сенсорами управления застыл на уровне её пояса. Светлана совершенно свободно касалась то одной, то другой «кнопки» и зеркало-экран рождало разнообразные пейзажи. Наконец она остановилась в выборе.

Экран изобразил звёздное небо с краешком земного диска в левом нижнем углу. В самом центре висит странная конструкция, напоминающая хаотично продырявленный шар розового цвета. Вблизи не наблюдается ни одной космостанции, ни одного спутника, которых миллион в околоземном пространстве. Дырчатая конструкция не кажется искусственной; при взгляде возникает ощущение, что она живая. А всё живое, как известно, кое-что соображает. Интересная штучка висела когда-то в земном небе.

– Я знаю, кто это, но не знаю, как его зовут, – объявила Светлана.

Я тогда пропустила мимо странную фразу дочери. И в страхе, что лабиринтный компьютер выдаст ещё какую-нибудь, забытую мною самой личную тайну, попросила:

– Светлана, может, отложим эксперименты? Пора домой, уже наверняка темно, вечер.

– Сейчас, мама. Ещё разочек.

Она пробежала пальчиками по сенсорам, и космос на экране сменился Землёй. Дьявольская игрушка демонстрирует берег моря. На прибрежной скале стоит маяк, сложенный из красного кирпича. Такие возводили всего каких-то сто лет назад, вблизи крупных портов, в опасных местах океана. Этот маяк действует: фонарь его, отбрасывая длинный узкий луч, крутится вокруг вертикальной оси, рисуя по черноте моря отсверкивающую прерывистую полосу. Поблизости ничего похожего на порт не наблюдается. Маяк в пустыне моря и суши.

Краски, как и в первой открытой Светланой картинке, удивительно насыщенные, почти неестественные. Можно сказать, неземные. Такие цвета я однажды видела на кадрах древней киноплёнки, показанной Гиллом очень давно, в юности. Но что это? Или кто? Ракурс осмотра изменился, луч маяка ударил по глазам, как вспышка электросварки, и зеркало экрана мгновенно потухло.

– Ну вот и всё, – я облегчённо выдохнула, – Бери нить Ариадны, возвращаемся.

Светлана кивнула и сказала:

– Ты права, мама. Эта штука называется Книгой. Она такая же, как у папы Гилла в библиотеке, только побольше. Имя её – Книга!

Переведя имя нарицательное в имя собственное, Светлана повела нас к выходу; а я, следуя за ней, размышляла о том, что сказать Гиллу. До Коско всего полчаса, а надо ещё успеть разобраться в себе. Перед глазами предстало его лицо с предгрозовым выражением. Предвестие тревоги я вижу в нём с момента, когда на меня внезапно напал тигр в Уссурийском заповеднике. Он испугался, но опасность ведь была минимальной. Почему осталось напряжение? Я что-то пропустила? Память вернула к Римаку, говорящему камню. Теперь я верю, что камень-Римак настоящий, не подделка. Если во времена инков умели создавать такие хитрые компьютеры, то сотворить говорящего идола им всё равно, что отловить льва и подарить императору. А что дарили императрицам?

Камень, кажется, сказал: «Чему надлежит быть вскоре». Ведь так переводится смысл древней книги под названием Апокалипсис? Или – «Откровение». То есть неприкрытая истина. Как та живая картинка с Адрастом, показанная моими глазами. Тоже истина. Апокалипсис содержит непонятные образы, всякие тайные символы. Книга, которую не откроешь рациональным ключиком. В такие двери входят, оставив рассудок за порогом.

Что имел в виду Римак? Близкое наказание, страшный суд? Кому наказание? Мне? Всему человечеству? Или Гиллу? Но за что и от кого? Римак и Библия… Римак вот он, близко, и связан с прошлым, которое, оказывается, совсем рядом. А Библия считается историческим литературным памятником, к которому люди обращаются весьма редко и лишь по специальной надобности. Достаточно попросить Хромотрон, он выдаст текст и прибавит нужные комментарии. Но хватит, пускай Гилл над этим ломает голову. Реконструктор он, не я. Ему и отвечать.