Читать книгу Студенты шутят. От сессии до сессии - Валерий Шамбаров - Страница 7

Конечно, студенты в наши времена не только балбесничали. Иногда и учились. А МИФИ по праву считался одним из лучших вузов страны. Он готовил специалистов высочайшего уровня, и преподавательский состав был самой мощный. О его квалификации свидетельствует хотя бы тот факт, что в МИФИ получалось делать отличных инженеров из нас и таких же раздолбаев, как мы. А личности среди преподавателей встречались очень яркие и запоминающиеся.

Взять хотя бы профессора Анатолия Федоровича Малова – он у нас читал лекции по математическому анализу. И как читал! Заслушаешься! Это же была песня! Вдохновенная симфония! Возле доски метался, как дирижер оркестра, размашистыми жестами чертя на ней формулы и выводы. Он всегда был строго и красиво одет, в элегантном костюме. Но во время лекции совершенно увлекался. Дописав ряд формул до конца доски, начинял писать их там, где еще осталось свободное место – вертикально, наискось. А когда места вообще не оставалось, он даже не прерывался, чтобы найти тряпку или губку. Стирал написанное тем, что оказывалось ближе под рукой – собственным галстуком, не снимая его с шеи. Сотрет, освободив какое-то пространство, и не обращает внимания, во что превратился его галстук и соприкасающиеся с ним части костюма. Уже заполняет очищенный промежуток новыми формулами.

Кстати, позже мы узнали, что Малов действительно музыкой увлекается, страстный поклонник и глубокий знаток Вагнера. Когда студенты попросили его выступить в общежитии, очень охотно откликнулся. Прочел в красном уголке несколько блестящих лекций о Вагнере и его произведениях, приносил записи и пластинки. Хотя эту инициативу вскоре пресекли. Ведь Вагнер был в советское время не в чести, поскольку его музыку любил Гитлер. Никакого официального запрета не существовало, но и не приветствовали, по радио, телевидению, на концертах эта музыка не звучала. А когда идеологическое начальство узнало, что Малов нам про Вагнера вечера проводит, то и озаботилось – «как бы чего не вышло». На всякий случай. Без этого спокойнее.

Выдающимся специалистом в своей области был и заведующий кафедрой общей физики Савельев. По трехтомнику Савельева в то время учили физику в большинстве высших учебных заведений. У нас даже частушка ходила:

Но «спала» в народном творчестве только фигурально, для прикола. С ним не только спать, а даже мельком встречаться было противопоказано. Характер он имел такой вредный и дерьмистый, что его не любили даже сотрудники его же кафедры. А со студентами он вообще зверствовал. Сдать ему экзамен было практически невозможно. Когда он приходил на экзамен, дрожали все. Добровольцев идти к нему не бывало никогда. Но он сам выдернет несколько зачетных книжек, вызовет и отставит три-четыре двойки. Вне зависимости, знают что-нибудь его жертвы или нет. Поставил только для того, чтобы своих же преподавателей уличить, как плохо они готовят студентов. Благо на экзаменах он всегда сидел недолго. Выставит несколько «бананов» и уйдет.

Хотя он даже без экзаменов, просто в коридоре к студентам цеплялся. Прицепится к какой-нибудь мелочи, не только продерет, а еще и в деканат обязательно накапает, чтобы обеспечить неприятности. Первокурсникам его старшие товарищи специально показывали издалека и предупреждали – от этого держись подальше, обходи стороной. А если идет навстречу, сверни куда угодно, даже в обратном направлении.

Впрочем, студенческие симпатии и антипатии зачастую были совершенно непредсказуемые, без видимой логики. Например, заведующая кафедрой общей химии доцент Вагина вроде бы никогда не свирепствовала. Оценки ставила нормальные. Правда, дама была весьма самоуверенная, на всех институтских мероприятиях лезла на первый план. А в парторганизации отвечала за идеологию, прославившись крайней твердолобостью. Но нам до этого как будто особого дела не было. Тем не менее ее очень не любили. В фамилии ударение ставили не на первый слог, а на второй. Даже анекдоты про нее сочиняли, причем ни одного их них здесь нельзя привести по цензурно-нецензурным соображениям.

А вот преподавателя политэкономии, доцента Александра Николаевича Рубцова, любить было совершенно не за что. Принимал и ставил оценки туго, ни о какой справедливости говорить не приходилось, да еще и самодур, каких мало. Но его почему-то очень все уважали, даже те, кому он напакостил. После окончания института вспоминали о нем с искренней теплотой.

У него было прозвище Пропеллер – потому что он еще в молодости работал в конструкторском бюро КБ Поликарпова, занимался там проектированием винтов самолетов. Мы об этом знали от ребят со старших курсов, которым он сам рассказал. Они нас научили и методике, как пользоваться этой информацией. Перед семинаром по политэкономии, чтобы избежать проверки конспектов и опроса, на доске писали формулу Жуковского, как будто случайно оставшуюся после предыдущих занятий. Срабатывало железно. Войдя в аудиторию, Пропеллер расплывался в улыбке:

– О! Формула Жуковского!

– А вы откуда знаете, Александр Николаевич? – подбрасывался обычный провокационный вопрос. Звучал этот вопрос постоянно, из раза в раз. Но Рубцов всегда клевал. Начинал рассказы о своей жизни, длившиеся до самого звонка. После перерыва он спохватывался, что пора спросить студентов, как они подготовили домашнее задание. Но пока он еще никого не спросил, его снова провоцировали:

– А можно еще один, последний вопросик? Вот вы рассказывали, что…

Тут уж его рассказы продолжались до следующего звонка. Он был уже в очень солидном возрасте, поэтому забывал, что на прошлом семинаре было то же самое. Одними и теми же способами его раскручивали на воспоминания снова и снова. От КБ Поликарпова он в произвольном порядке перескакивал на другие эпизоды своей биографии, любил прихвастнуть знакомством со «знаменитостями» – поэтом Фирсовым и писателем Семеном Бабаевским. Хотя их контакты, похоже, носили не слишком литературный характер. В воспоминаниях Пропеллера обычно фигурировали цитаты иного рода:

– Как говорит мой друг, писатель Семен Бабаевский, водка плохой не бывает, водка бывает хорошая и очень хорошая.

Но некоторым студентам от него доставалось очень круто. У него всегда были любимчики и козлы отпущения. Причем они делились не по уровню знаний, в по номерам групп. Пропеллер был твердо убежден, что «третья» группа – примерные студенты, «четвертая» и «пятая» – туда-сюда, а «шестая» – заведомые разгильдяи и оболтусы. Шли годы, студенты менялись, на его занятия приходили другие курсы. Но та же самая градация у него сохранялась. Правда, мы и сами успешно играли на этой придури. Допустим, приходит он на лекцию. А политэкономию многие прогуливали. Видя, как обычно, полупустую аудиторию, он сердился, объявлял поголовную проверку, требовал от старост журналы. Но кто-нибудь сразу же подсказывал: «Да опять шестой группы нет!». Удар попадал в цель всегда. Пропеллер устраивал проверку одной лишь шестой группе. Выявлял, что отсутствует два-три человека, и успокаивался. Хотя шестая группа, зная такое внимание к себе, ходила к нему на лекции очень аккуратно. Из других групп присутствовало всего по два-три человека. Но на экзаменах он шестую драл немилосердно. А третья даже со слабенькими знаниями получала пятерки.

На экзаменах он, как будто бы мимоходом, всегда задавал еще один вопрос:

– А сам-то ты откуда?

На самом деле именно этот вопрос был очень коварным. Настоящая мина. Так, Костю Кустова он срезал несколько раз – и только из-за того, что Костя ответил: «Из Белоруссии». А Пропеллер был после войны на партийной работе где-то под Брестом, и там его машину обстреляли бандеровцы. С тех пор он всех выходцев из Белоруссии считал несоветскими людьми и личными врагами. Вот и Кустов круто пострадал, невзирая на то, что он был чисто русским, и не из Бреста, а из-под Витебска.

Не менее опасно было оказаться из Карелии, где Рубцову наломали бока в период коллективизации. А сам Пропеллер был из Вологды, говорил с типичным вологодским «оканьем». На этих его патриотических чувствах однажды решил сыграть Саша Селин. Политэкономию он выучил плохо, и вдобавок учился в «опальной» шестой группе. Он был из Урюпинска, но на вопрос, откуда он, ответил, изображая такое же «оканье»: «Из Вологды». У Пропеллера, судя по всему, закралось недоверие. Он подозрительно прищурился и решил проверить:

– А где ты там жил?

Сашка к такому был не готов, но паузы и заминки были недопустимы, ляпнул наугад:

– На Советской, – успел смекнуть, что в любом городе должна где-то быть Советская улица. И угадал, поскольку в Вологде она – главная.

– Ну что ж ты! – перешел Рубцов на добродушно-укоризненный тон. – Из Вологды, на Советской жил, а… шестая группа! Потому и не знаешь ничего, – поворчал, вроде как воспитывая блудного сына, попавшего в дурную компанию. Но все же смягчился, трояк поставил.