Читать книгу Тёмная ночь - Валерий Шубинский - Страница 3

на снегу золотая собачья моча

опускается птица по вервью луча

поднимается ветер по редкой спирали

у луны четвертушку украли

на огромных качелях качается сон

между желтых кувшинок запутался сом

и кричит голубыми усами

а проснешься в начало войны

где над лужами птицами псами

мельтешит четвертушка луны

подо льдом оплывающая голова

человекотритона или ящерольва

и на жабрах двуногого карпа

Посейдона секретная карта

засыпай моя радость пойдем в города

мудрым зверем лелеемого Подольда

мудрым карпом с двумя головами

а проснемся с другой стороны

где над рыбами змеями львами

никакой не бывает луны

в заводских кызылкумах в шушарской степи

ты не спи моя радость ты и спи и не спи

волколаки пойдут мы увидим

только не на что здесь уже выть им

дунет ветер завертится в поле питон

но земля от него не получит пистон

неприятна земля заводская

здесь и звезды почти не видны

догорят фонари станет темень такая

как должно быть с изнанки луны

начинай же медлительно ныть

и сучи пенелопину нить

говорят этот мир проглотила волчица

но ни с кем ничего не случится

и тому кто поет о любви в проводах

аплодируют призраки в задних рядах

но картонные стены театра

начинают качаться на ны

кто заснул тот проснется не завтра

мы уходим кому мы нужны

пехотный санитар из брадобреев

и ополченчик в перемотанных очках

подземный царь закопанных евреев

команда всех чье дело швах

вот ваш хлеб

вот ваши бобы

идите во тьму

оставьте мой дом

на первый-второй рассчитайся

по туннелям горящих во мраке кротов

в одиночку уйти не пытайся

первый спи а второй будь готов

вот ваш хлеб

вот ваши бобы

выкупаю у вас

себя и свой дом

идут во фрунт вмороженные в сопки

и рассосавшиеся в черных рвах

творцы дорог защитники высотки

команда всех чье дело швах

вот ваша вода

вот ваши бобы

ешьте и пейте

идите во тьму

влетают птицы и родятся мошки

и это все они? – они

дрожат собаки взвизгивают кошки

когда гремят потешные огни

вот хлеб и вода

вот ваши бобы

чего вам еще

оставьте мой дом

ни с кротом ни с котом не братайся

не ломай говорят тебе строй

и в списках убывших два раз читайся

сначала как Первый потом как Второй

вот ваша снедь

вот ваша вода

берите за все

идите во тьму

так снится старику в казенном доме

другой казенный дом

так выцветают фотографии в альбоме

уже почти светло пора назад в альбом

а этот вот дом

он вовсе не ваш

поешьте бобов

и хватит пора

патроны розданы и каша и баланда

и солнце впереди и полночь в головах

и отдана последняя команда

команда всем чье дело швах

вот он ваш хлеб

семь черных бобов

выкупил я 

себя и свой дом

Земля-вода и земля воды

как она тверда и как одна тверды

в подковном камени, из которого нет исхода.

Зима чумы и зима-чума

сияют с той стороны холма,

с которой сюда приходит каждое время года.

И ветер треплет триколор,

и черных чаек хор

неумирающих отпевает.

И нестроевой матрос

овсянкою кормит крыс

и говорит, что нас не бывает.

И встает невидимая стена

между нами-ними и ними-нами,

до серого неба с белого дна,

видимая во сне стена,

исписанная именами,

плохо покрашенная стена,

и над ней покрошенная луна,

а под ней волна с валунами.

Ночью играем в двадцать одно,

днем прибираем белое дно,

в подковном камени, из которого нет исхода.

Бубоны красивее с каждым днем,

и желтым подпрыгивающим огнем

горят осины, дубы и вообще природа.

Не летят сюда вольные

вороны корабельные,

но пока залив не покроет лед,

мы видим в окошко пляски

одушевленной лески,

и пленной рыбы полет

(несъедобной рыбы полет).

И доктор с фельдшерами

выходит на дозор

и слышат осьминоги

их странный разговор:

«Когда положит Бонапарт

семерку и туза,

мы кликнем джокера и он

проголосует за.

Когда запрут ворота

для коловратной волны,

мы будет их хранить – ведь мы

хозяева страны.

Когда зимой закроют

смертельное кольцо,

мы ослабевших увезем

к Сатурну на кольцо.

Когда настанет последний день

и посинеет свет,

я регистратору за все

подробный дам ответ».

Натягивается канат

и тучи движутся над

подковным камнем, из которого нет исхода.

Нам снятся челюсти акул

и жернова валов и гул

последнего отошедшего от берега парохода.

И в полдень гром

гремит над бугром,

и стены и рвы

зарастают на миг,

и мы видим нас, которые вы,

а вы видите нас, то есть их,

а они не видят ничего,

кроме форта одного.

В подковном камени, из которого нет исхода,

винтовые лестницы, кровати и запах йода.

2016

2017

И черные дети на длинных садовых скамеечках

сидят.

И белые птицы на ангелов в мягких скуфеечках

глядят.

Пали стены Вавилона,

и в прах рассыпались упав,

и доносится в небо из каждого полого лона:

Паф.

Мы испили волшебных вод,

и прозрачны стали испив,

и свистит наш прозрачный род:

Пиф.

И ветер поет (а мы не поем)

и отвечают ему с луны:

Теки, о водоем,

а вы – вы спасены.

И белые ночи прошиты короткими сполохами

и дни.

И черные сны наполняются кроткими олухами —

они

кричат нам: кто вы, пришлецы?

А мы в ответ: а мы бойцы

невидимой бригады.

Теперь мы здесь – вы рады?

Привел сюда нас Навин

из‐за волшебных вод.

И славен и не славен

прозрачный род.

Мы учим детей подниматься на тонких веревочках

к огню.

Мы учим лепить и ковать в полукруглых коробочках

луну.

Мы учим ее колебаться и весить,

и белые птицы взлетают с колен,

и вы выдыхаем все вместе, все десять

колен —

и она поднимается так или эдак

над слабым движением вод,

над перекрещеньями веток,

и свистит наш волшебный род.

Но здесь не видны мы никому,

а там никому не слышны,

и в мягких скуфейках мы трогаем тьму,

и знаем, что спасены.

и вот он выронил изо рта

последние слова

и отбыл к черту но ни черта

не нашел на дне крепостного рва

он забыл норманнские слова

он забыл саксонские слова

он забыл латинские слова

и сколько дважды два

во рту его рвота кровь и сталь

и роза алая в паху

во рву трава и кровь и сталь

и стервятник наверху

во рту вино

во рву говно

и герб на порванной груди

в руке его горн

на спине его горб

и роза белая впереди

зеленобокий змей ревет

и взгляд его слепит

взбесившейся речью полон рот

адская лестница плывет

адская лестница скрипит

ядовитая ткань надета на нем

непонятное в нем питье

и залитый светом подземный дом

как сад в грозу

как в роще пожар

как взрывающийся базар

как над битвой урчащее воронье

это Лондон? но смешиваются слова:

это Лондон, Стамбул, Москва

и он возвращается туда

где бой не кончается никогда

стрела все летит и полдень все длится

и висит наверху та же самая птица

и добычи все ждет, но добычи все нету

и стервятник уснул на лету

и лиловая туча не уронит ни капли

и стервятнику снится оса

по пахучей и светлой корнуэлльской дубраве

летящая к серой реке

чтобы выпить из твердого горла оленя

каплю сукровицы золотой

зарезанный сын

разорванный брат

и роза алая впереди

оборванный сон

заваленный грот

где голым он спит

и стервятник несыт

но он просыпается иногда

он проливается как вода

и первому встречному отдает

полцарства за говорящий рот

В одной постели спят

властитель Англии и Франции владыка.

Филипп, скрути меня

сверни меня кольцом.

Я помню – мы родня,

ведь мать моя спала с твоим отцом.

Но ты в короне своей

как толстый муравей,

а я в короне своей

как древо без ветвей.

И зыблется как дым,

вращается как пакля на ветру,

качается как галка на ветру,

смывается как грим

ночной Ерусалим,

и я не в нем умру.

Кровь распятого эфеба,

желчь сожженного жида

растворяет не от неба

убежавшая вода.

За командующих ротами

пьет ангельский отряд,

нависает над воротами

летательный снаряд.

В Божьем граде над вратами

на цепях висит всегда

отсеченная врагами

Черномора борода.

Испугавшая ворону

золотая борода,

набежавшая в воронку

золотистая вода.

(Это все внутри зрачка

золотого хомяка).

В одной постели спят

властитель Франции и Англии владыка.

И снится одному волшебный виноград,

что всасывает тьму,

и в дирижаблях ягод

она засыпает на год,

и в них взлетает в пустоту

и умирает в каждом рту.

Другому снится тьма и свет

и да и нет.

(И ангелов, и ангелов отряд).

Все меняется местами:

хрип и храп, меч и щит,

и над иссохшими кустами

безместный соловей трещит.

Цветет в болоте лилия

и строится Бастилия.

Рычат в саванне львы.

Скрипят под килем льды.

Над Ерусалимом

месяц-ятаган.

Дождь родился над проливом

и пополз к нормандским стогам.

В одной постели спят

истлевшие владыки.

Филипп, убей меня,

пусть бес поселится в бесхозном теле,

и тогда я отдам (он отдаст) половину этой постели

за какого-нибудь коня.

Грядущее, ты что? Грядущее, за что ты?

Грядущее, в тебе какие-то пустоты.

Там ходят завитые львы и эльфы в домино.

Там крутят про цыганку черно-белое кино,

И экипажи длинные на шинах паровых

Туда-обратно возят то живых, то неживых.

Грядущее вещам грозит подледным адом.

Там будет странствовать в тумане каждый атом,

Покуда не подыщет недолгий новый дом.

А вещи подо льдом там заняты трудом —

Десятилетьями они кому-то снятся.

А после планы начинают проясняться:

Проснулся человечек в предгорном городке.

Он ходит с ночью в черепе и с воздухом в руке.

И он садится в экипаж на тяге ветровой —

И едет в позапрошлое с ночною головой.

Иных материков смешные очертанья,

Существ лучащихся воздушные скитанья,

А после – маленький щелчок, и гамадрил

В рулон сворачивает небо, шестикрыл.

Грядущее, ты труляля, грядущее, ты рыба,

Лев, человек, огонь, земля, вода, бессмертье, либо

Какие-то каракули в тетради на столе,

Подзол, растущий под золой, и руки все в золе.