Читать книгу Родные берега - Валерий Георгиевич Свешников, Валерий Свешников - Страница 11

В семь или восемь лет я впервые ехал в поезде. Мою младшую сестру Иру родители оставили с бабушкой Сашей. Поэтому нам – родителям и мне – предоставлялась возможность побродить по Ленинграду и посмотреть его. Пешие прогулки-экскурсии родители любили и предвкушали эту возможность как большое удовольствие.

Опасения взрослых, что малышка Ира стала бы помехой для передвижения по городу, конечно, оправданы. Видимо, и мои неторопливые передвижения пешком в самом младшем возрасте оказывались не столь быстрыми, как хотелось бы родителям.

Все поездные впечатления для меня оказались совершенно новыми и непривычными. Даже само предвкушение поездки настолько стало всепоглощающим, что еще с утра в день отъезда я потерял аппетит.

Зато, как только сели в поезд, мне отчаянно захотелось есть. Да не просто есть, а утолить почти зверский голод. О чем я и объявил в первые же минуты после отправления от вокзала.

В те времена поезда ходили неторопливо, тянули их солидно пыхтящие паровозы. Они имели привычку часто останавливаться, потому что каждые полтора-два часа паровозники набирали воду в тендер – эта стоянка длилась минут двадцать. А примерно через три часа наступала более длительная стоянка, как пояснил отец, для чистки топки паровоза.

Я увидел эту настоящую мужскую работу. Она особенно впечатляла тем, что на улице уже по-летнему жарко, но с трудом представлялось, что есть профессии, в которых люди вынуждены создавать свое маленькое пекло.

Мы увидели, как из-под паровоза сыпался дымящийся шлак. От него веяло таким жаром, что шлак тут же заливали водой. Он свирепо шипел и плевался паром и едкой пылью. Помощник машиниста гремел какими-то тяжелыми железяками, заглядывал в раскрытую топку и забрасывал в нее уголь.

Наконец, это действо закончилось. Потный помощник машиниста спустился из кабины паровоза на перрон, тяжело дыша и утирая обильный пот. Было видно, что он едва переводит дух после тяжелой работы. Помощник поднял большой чайник, жадно попил из него воду и, наклонившись, вылил немного ее себе на шею и голову.

Отец объяснил, что чистка топки – это трудная работа и особенно в жару. Да я и сам это видел. Тогда в душе я был уверен, что буду летчиком и такой штуки, как чистка топки, на самолетах не будет встречаться.

Как я был наивен! Потому, что летчиком я по разным причинам не стал, а вот чистить топку в жару мне пришлось и не раз. И почти всегда я вспоминал свои детские впечатления от этой поездки.

Мне в то первое путешествие многое казалось необычным. Прогуливаясь на остановках вдоль поезда, я заметил, что его вагоны чем-то отличаются друг от друга. Еще сильнее отличались их пассажиры.

Так, в вагонах, блестящих от краски, ехали довольно толстые люди с красными лицами, которые на остановках выходили на перрон в нижнем белье! Я очень удивился этому.

Отец объяснил, что это пассажиры мягких вагонов и надето на них не нижнее белье, а пижамы. В них, конечно, ехать можно, но выходить в пижамах на улицу не следует.

Из объяснений я понял, что вагоны делились на мягкие, жесткие, или плацкартные, и общие. Мы ехали в плацкартном вагоне, название которого не сразу и выговоришь, тем более не сразу поймешь.

То, что у нас жесткий вагон, это можно легко понять – полки в нем были деревянными, плоскими и действительно жесткими. Держались верхние полки особыми упорами и железными тягами с петлями на концах. На всех неровностях пути и на поворотах эти железяки нещадно гремели.

В жестких и общих вагонах тогда не водилось чая, привычного теперь, хотя это кажется невероятным. Зато на каждой большой станции имелась избушка или домик, на котором была крупная надпись «Кипяток». Туда на остановках устремлялся народ, чтобы утолить жажду да и просто перекусить в вагоне, запивая чаем, – невозможно же есть всухомятку свои дорожные припасы.

Кстати, в те годы ходила байка про иностранца, который удивлялся тому, что в СССР все станции называются одинаково – «Кипьяток».