Читать книгу Дресва - Валерий Свешников - Страница 3

Вообще-то загадка сущности времени – это одна из самых важных научных проблем. Понятно, что в детстве я еще ничего не знал о мыслях Монтеня, но однажды ощутил необычную сторону свойств времени – его необратимость. Хотя тогда еще редко кто говорил о путешествиях во времени, тем более, о нем самом мало кто рассуждал, ну разве что самые отчаянные фантасты и некоторые физики описывали что-то подобное.

То небольшое «открытие» случилось у меня летом, в августе. В тот день с утра мы ходили в лес за малиной, и совсем недавно вернулись. Обычно, эти походы приходились на конец лета, и начинались, когда ягоды уже созрели. Мы – ребята из трех соседних домов с рассветом всей гурьбой направлялись в свой знакомый, но довольно далекий лес.

Конечно, если попадались грибы, то их тоже собирали. Ведь это уже два удовольствия, и трудно сказать, какое из них более желанно.

Домой мы обычно возвращались уже после полудня, около двух или трех часов, и почти всегда успевали еще сбегать на реку искупаться, как только перекусим. В тот раз я собирался так и сделать – быстро поесть, и сразу на реку.

Бабушка Саша меня покормила, а точнее, я все быстро проглотил, но решил еще почитать, пока не увижу из окна, что друзья мои уже вышли во двор, и вот-вот пойдем купаться. Как обычно, сидел я у окна и читал, время от времени посматривая, – нет ли кого-то во дворе. Но вдруг глаза мои стали слипаться, и я крепко уснул на своем «наблюдательном посту».

Спал я, вроде бы, и недолго, но когда проснулся, то сразу понял, что проспал и наши сборы, и ожидаемое купание. Об этом говорило положение солнца, точнее, теней от домов и деревьев. Ведь когда я сел с книгой в кресло, то обычное место наших встреч было залито солнышком, а теперь тот кусочек двора уже в тени от дома, а освещены им лишь крыши сараев, самый высокий из которых почему-то называли каретником.

Тут я и понял с огорчением, что время не вернуть вспять, и удовольствие от купания вычеркнуто навсегда из… счастливого детства. Ведь почти все мы тогда были уверенны в том, что живем в самой счастливой и любимой стране, и детство наше, естественно, самое счастливое. Поэтому проспать какое-то время было опрометчивой и бессмысленной потерей, и вернуть ее невозможно. А я так любил купаться, ныряя с плотов, стоящих, как специально, для нашего удовольствия, под тем берегом, где мы обычно бултыхались чуть не целыми днями.

Надо признаться, каких-то других значительных удовольствий, если так можно сказать, было совсем немного. Ведь игры с друзьями во дворе нельзя считать столь же важными в нашей жизни – раз мы ими развлекались почти целыми днями. А вот купание как-то выделялось своим разнообразием всевозможных состязаний – то мы проплывали под водой вдаль, и побеждал, кто дальше всех вынырнет, то ныряли в глубину – и тут лучший, кто поднимет что-нибудь со дна – ракушку, камень или ком ила. А то еще и под плотами ныряли – тогда победитель, кто не струсил. Только теперь понятно, тогда мы отчаянно рисковали.

Пожалуй, еще одним редким удовольствием, менее доступным для нас, считалось катанье в кузове грузовой машины. Дело в том, что все в округе еще летом запасались дровами на зиму. Их надо было вовремя купить, привезти во двор, потом распилить и расколоть, чтобы к зиме они уже высохли и хорошо согревали жилище.

Этот «аттракцион» с катаньем случался обычно вечером, когда какой-нибудь случайный шофер за определенные «премиальные» привозил дрова с топливного склада во двор счастливого покупателя. Такое незаурядное событие – въезд грузовика с бревнами – становился сигналом для нас, потому что, возможно, предстояло это необычайно яркое удовольствие.

Бревна березовые, сосновые и все прочие, дружно разгружали, а мы иногда в чем-то помогали это делать, чтобы шофер стал более благосклонен к нашим просьбам. Наконец, кузов свободен, и мы обступали водителя и хором умоляли его: Дяденька, прокати!

Почему-то некоторые из них соглашались. Может быть, они помнили свое такое же счастливое детство, и потому иногда понимали нас, и уступали просьбам горячим и искренним.

Мы мигом влезали в кузов, приседали на корточки среди щепок и остатков коры, и, держась за трясущееся борта, вкушали какие-то сумасшедшие минуты счастья, пока шофер вез нас по соседним улицам.

Нас привозили обратно к дому, и мы, выпрыгивая из кузова, ощущали себя ну прямо на седьмом небе от счастья. Думаю, теперь понятно любому, что пропустить что-то из тех минут нашего счастливого детства – это значило упустить этот момент навсегда.

Вот по таким редким минутам счастья, пропущенным по моей беспечности, я и горевал, когда проснулся с книгой в руках в кресле у окна. Ничего не оставалось, как дать себе обещание, впредь ценить время, и вообще по-другому к нему относиться.

Первое, что я заметил, – стало легче вставать по звонку будильника. Точнее, что-то. похожее на часы, заработало в голове. Потому, что я начал просыпаться на пяток минут раньше звонка. Да еще чувствовал что-то вроде удовольствия, ведь не разбудил родителей при этом.

Неожиданно для себя научился днем спать не больше двадцати минут, если вдруг начинало клонить ко сну. Потом этих двадцати минут сна хватало для бодрости до самого вечера, если вдруг задремал над учебником в университетской библиотеке.

Почти само собой вышло, что и большие временные отрезки стал измерять не в годах, как принято, а в днях. Особенно ошеломило меня, что человеческая жизнь, выраженная в днях, выглядит настолько короткой, что невольно начал ценить время во всем.

А позднее и периоды в миллионы лет стали более ощутимы, если представить, что даже просто сосчитать устно до миллиона занимает много дней.

Так что тот случайный дневной сон пошел на пользу – я стал по-другому обращаться со временем. И самое главное, стало жалко тратить его на пустяки.