Читать книгу Школа романиста «WATIM». Апрель - Валерий Тимофеев - Страница 8

Этот дом на Ипподромной улице, где селились только состоятельные люди, был самым приметным. Не дороговизной материала, не причудливостью архитектуры, а ее необычностью. Почти по всему периметру участка в добрых полакра3 площадью, тянулись сплошные постройки без единого окна наружу.

Первый этаж переходил в подвал, образуя что-то среднее между гаражом, хозяйственными комнатами и цехами по производству всего и вся: от швейки до разлива водки и фасовки мелкой розницы. Второй этаж – жилые комнаты для братвы и работного люда, и опять же цеха-мастерские, не требующие большого народа и суеты: – ювелирка, художественные мастерские, даже личные иконописец и чеканщик царских монет.

Потом шел широкий двор, по которому пешком гуляли здоровые как телята кавказские овчарки и среднеазиаты. И в центре хата пахана: трехэтажная коробка непритязательного дома.

Арочный проход в дом огорожен от собак арматурной сеткой, – гуляй без опаски. Но это обманчивая безопасность. Нажатая кнопка, и сетка улетела под потолок.

Здесь жил Давид – пахан теневого, полукриминального и уголовного мира города. А причудливый забор нужен был ему не столько для защиты своей бесценной шкуры, сколько для авторитета в своей среде. Любой, отсидевший срок баклан, не имеющий крыши над головой, работы или дружков, у которых можно перекантоваться, мог прийти сюда.

Здесь никому не бывает отказа. Люди всегда нужны. А уж к какому делу тебя пристроят, полностью зависит от тебя. Все в соответствии с твоим местом на иерархической лестнице, умением и полезностью общине. Могут просто доверить машины мыть, в теплицах огурчики выращивать. А могут и пристроить к бригаде, которая машины угоняет, разбирает и перепродает. Или в теплом киоске будешь огурчиками торговать да из-под полы порошок толкать.

Люди хоть и жили на вольняшке, но по законам зоны и братвы. И самым строгим судьей здесь был не продажный мирской суд, а всесильный пахан и его личное понятие справедливости.

Дом пахана имел две половины. Одна, обставленная и сверкающая дорогой мебелью, люстрами с позолотой, хрусталем и коврами, больше походила на многокомнатный номер пятизвездочного отеля. Заселялся номер не часто, только когда прибывали важные гости. В обыденной же жизни пахан не любил роскоши и старался меньше проводить здесь время.

По его настроению и под его нужды вторая часть дома была обставлена на пример деревенской избы: просто и чисто. Здесь и воспоминания детства живут, здесь и душа отдыхает. И весь свой люд себя уютнее чувствует. Тут и водка с солеными огурчиками, с квашеной капустой да картошкой на постном масле лучше пьется, и разговоры честнее говорятся.

Самовар, тюлевые занавески, круглый стол и икона с лампадой в красном углу. Он даже привез из маленького провинциального городка, где родился, старый сундук, обитый полосками почерневшей жести. Как это чудо из его детства сумело сохраниться, остается только гадать. Но, в минуты одиночества и подступившей ностальгии, приляжет на этот сундучок, закроет глаза, и как на полвека назад перенесся, в те годы, когда мальцом и взаправду спал на этом сундуке, свернувшись калачиком. А случится какой шум или движение в доме – вскочит, пригладит редкие волосешки и примет положенный его авторитету вид.

Сегодня у пахана гости из администрации. Банный день на широкую руку.

Это лет двадцать назад они могли существовать сами по себе: власть – отдельно, пахан со своими урками – отдельно. Мэр города урку на пушечный выстрел к своему телу не подпустит. Пришли времена иные. Нынче заместитель мэра с компанией в открытую в баньку к нему приехал. Деньги не имеют цвета и запаха. А когда на кону не просто деньги, а очень большие деньги, – стираются все отличия.

Тут уголовник, отсидевший в тюрьмах не один срок, запросто пожимает руку бывшим его гонителям: прокурору, участвующему в его бизнесе, судье, владеющему пакетом акций доходного заводика, или мэру, числящемуся членом совета директоров. Это там, в родных краях христианин не сядет за один стол с правоверным, и оба будут ругать иудея. Здесь общие интересы отодвигают на десятый, двадцатый план межнациональные и межконфессиональные споры.

Давид, двое вице мэров, банкир и директор театра развлекались в бане.

Молодые сочные девки дразнили гостей крутыми бедрами, визжали в холодном бассейне и поднимали у мужчин на соответствующий уровень соответствующее настроение. Девки не уличные шалавы, и, хотя эти гости любой дармовщинке рады, Давид к власти уважение и почет имеет. Артистки из штата того самого театра, где он, пахан, – один из главных спонсоров. Танцевальная подготовка, хорошие голоса, песни под гитару весь вечер. И шампанское вперемешку с коньяком. Правда, он сам ни то, ни другое не любит. Он все по водочке, по беленькой прохаживается.

Чума, порученец пахана, просунув в щель двери единственный целый глаз, отыскал Хозяина и замер, ожидая, когда на него обратят внимание.

Давид, худой жилистый мужичок пенсионного возраста, без малого половину жизни просидел в зонах. Он обладал звериным чутьем, благодаря чему выжил и поднялся до вершин уголовного мира. Даже в этом пьяном бедламе и визге девок, он уловил прожигающий испещренную татуировками кожу взгляд. Он незаметно повел глазами, выискивая точку беспокойства.

В щель дверного проема немигающе смотрел Чума. Порученец никогда не станет подглядывать, а тем более беспокоить отдыхающего пахана из-за пустяка.

– Я на минутку, – сказал Давид партнерам и, скинув с коленей голую приму балета, пошел к двери.

В раздевалке Чума шепнул на ухо пахану свежую новость и отстранился, давая возможность Давиду осмыслить сообщение.

– Допрыгался, – наконец выдавил пахан, и лицо его пронзила мстительная ухмылка. – Давно надо было его к праотцам отправить.

Чума и сейчас молчал. Он знал, когда время рот раскрывать наступит. Пока пахан новость пережует, по своим извилинам прогонит, выгоду или ущерб просчитает – ему лучше не мешать

– Что еще знаешь? – спросил, словно очнувшись, Давид. – Сам влетел или его кто-то?

– Там полиции полно, ни с какого края не подъехать. Безопасность, опять таки, мать в истерике бьется, – перечислял Чума. – Труповозка.

– А отец тут развлекается и ничего не знает, – зло пробросил пахан.

– Его телефон в раздевалке звонил бесконечно, пока я батарею не сунул в кипяток, – раскололся Чума.

– И правильно сделал. Сильнее удар будет. Там и без него есть кому весь город на уши ставить, – сматерился Давид. – Виноватого они быстро найдут.

– Или назначат.

– Ну да. Их ублюдки не умирают сами по себе. – Давид опять погрузился в думы. Лицо его окаменело и лишь уголки губ слегка подергивались, выказывая кипящие в пахане страсти. – Ты вот что, пошли смышленых ребят, пусть потолкаются, послушают.

– Мои давно там, – отрапортовал Чума. – Как только новость прилетела, я Гладу и Глухаря отправил. Ребята смышленые.

– Глухаря-то зачем? – вскинулся Давид. – Что он услышит?

– На «услышать» там, может, и не подойдешь, – размышлял вслух Чума, – через их-то заслоны. А он мастер по губам читать.

– Дельно!

– А Глада у нас по машинам главный спец, чего-нибудь пронюхает.

– Ты этого своего… – Давид всегда терялся от такой предусмотрительности порученца; казалось, не было такой мелочи, которую бы тот не предусмотрел, о чем раньше его не подумал. И все же это был самый старый его кореш, самый преданный и совершенно лишенный каких-либо амбиций. – Ты полицая из дорожной службы, пригласи, как там у ннх немного уляжется. Пусть нам всю картину подробно нарисует.

– Еще что? – настойчиво спросил Чума, прежде чем Давид скрылся за дверью.

– Ну да, ты прав, – вернулся мыслями к делам Давид, – кипеж начнется знатный. Медлить нельзя. Позови Мансура и Саркиса. Пусть вместе с полицаем подкатывают.

– Сейчас?

Пахан сощурился: хорошую новость надо смочить как следует. Выпивка первостатейная и девки молодые да распаренные. А в особый кайф наблюдать, как папанька-подлец безумствует с бабами, когда труп его сына-урода еще кровью последней исходит!

– Гнать коней не будем. Часа через полтора забивай стрелку, – обозначил ориентир. – Мы сейчас отметим это дело и сворачиваться начнем. Пусть этот, – указал себе за плечо, – «приятную» новость не в моем доме узнает, – хохотнул, – предупреди там всех – молчать! – Отдал теперь уже все распоряжения и не по возрасту легкой походкой, пританцовывая, порулил в баню.

Давид был смотрящим в городе. Под ним все рынки, наркота и представители уголовного мира. Но, следуя современным традициям, он имел большие доли и в легальном бизнесе. Акции крупнейших предприятий, доли в хлебозаводе, в молокозаводе, в десятках других контор. Деньги никто сейчас не складывает в кубышку. Деньги в дело пускают. Скупить все, что продается или отдать в рост. И не через банки, под ничтожные десять процентов в год, а через ломбарды да ростовщические конторы под те же десять процентов, но уже в месяц.

Его посаженцы возглавляли или контролировали всю городскую торговлю. Мансур держал весь привоз в город сельхозпродукции из Средней Азии и транзит афганского порошка. Саркис отвечал за ярмарки и торговые центры промтоваров и ширпотреба, большей частью китайского. Под ним же были и цеховики всей округи.

Через пару часов, так и не сказав вице мэру о свалившемся на него горе, он отправил банную компанию плескаться в бассейн. А сам вместе с Мансуром и Саркисом слушал Полицая.

– Что-нибудь прояснили? Кто его?

– Никто, – коротко отвечал Полицай.

– Так не бывает, – хмуро сказал Мансур.

В мире, где цена жизни определялась стоимостью услуг киллера, в случайности верили неохотно.

– Руль оторвался и машина потеряла управление, – досказал Полицай. – Есть желание найти крайнего – можете приписать убийство рулю.

– Вот просто так вот – взял и оторвался? – в минуты волнения Саркис не мог совладать со своим акцентом. – Он что, на одной ниточке болтался, как у меня пуговиц на пальто?

– А что, реально! – бесцеремонно влез Мансур. Он был в авторитете почти как пахан. А по баблу, так и повыше. И народу под ним ходило – сотнями, даже тысячами. На всех рынках, на всех перекрестках торговали или родственники, или единоверцы, что было почти одним и тем же. – У меня давно еще был старенький фиат, деду за войну подарили! Я тоже еду себе по серпантину в горах наших. На камне тряхнуло, я рулю туда-сюда, а машина меня не слушается. Давай думать, какой шайтан мешает? Смотрю – а руль-то у меня в руке болтается, отдельно от этой палки, на которую надет был.

– И как жив остался?

– Так у нас в горах пропасти нет, – дивится непониманию Мансур, – там стена справа и стена слева. Да и скорость маленькая была, я на тормоза нажать успел.

– А этот, выходит, не успел, – молвил Саркис.

– Этот летел, сломя голову, – сплюнул Полицай. – Сами же знаете, какой беспредельщик был.

– Знаем, как не знать! – цокнул Мансур.

– Что делать будут? – спросил Давид у Полицая.

– Руль и рулевую колонку на экспертизу отправили. Но я успел посмотреть – линия разлома естественная, никаких надпилов нет. Да туда и не подобраться, чтобы надпилить. Там труба и кожух!

– А машина-то у него новая, – заметил Саркис, покачивая головой и цокая языком.

– Да, месяца не проездил.

– Теперь уже навсегда отъездился, – кивнул Полицай. – Хоть и нехорошо о мертвых так, но сволочь была та еще. Мы всем отделом бога молили, чтобы забрал его. Сколько народа загубил!

Давид кивнул стоящему у двери Чуме, тот достал из кармана пачку долларов и сунул в карман Полицаю.

– Держи Чуму в курсе дела, – попросил Давид, давая понять, что встреча закончена.

В комнате осталось только трое авторитетов и Чума.

– Вам это ничего не напоминает? – глотнув из кружки крепкого чая, спросил Давид.

– Ты про что?

– Мочат всех подряд!

– А чего ты решил, что их кто-то мочит? – Мансур не спешил принимать версию пахана. – Все, вроде, натурально! Вот и у органов такое же мнение.

– Забыл, как в 90-х наши ряды чистили? – нахмурился пахан.

– А, зачем говоришь – забыл? Я тогда еще маленький был, – показал рукой свой тогдашний рост Мансур, – в школа ходил. Далеко отсюда.

– Извини, брат, – положил ему руку на плечо Давид. – Это я от волнения.

– Не надо – извини! – сильно жестикулируя, раскрыл объятия Мансур. – Мы – братья! Расскажешь – один раз услышу, никогда больше не забуду!

– Тогда на наших мор нашел, – вспоминал Давид. – Что ни месяц, так одного-двух хороним. И тоже не придерешься, все натурально.

– Как же догадались, если натурально?

– Я чую, – ощерился пахан. – Я носом смерть чую. Чистодел объявился по наши души. Хоть и натурально все у него устроено, но не натурально это, когда совсем здоровый мужик, который самую крутую зону прошел и весь беспредел на спине и в сердце вынес, вдруг от сердечного приступа умирает.

– И на чем он прокололся?

– Кто?

– Ну, Чистодел этот?

– След оставил. Даже не след, а так, следок малюсенький. А там уж Чума его и вычислил. И учинили мы с этого Чистильщика спрос по полной программе!

– Тогда контора силой была! – сказал Мансур. – А сейчас – пшик! Пустобрехи да хапуги.

– Не только эта контора есть, – намекнул Давид. – И другие на свет божий повылазили.

– Думаешь, опять он пришел по наши души? – спросил более осторожный Саркис.

– Тот, который был, никуда больше не придет, -зло сказал Давид, – давно в земле сгнил. Но, чувствую, новый Чистодел в городе объявился.

– Наши все целы, – напомнил Саркис, – может, он и не по нашу душу?

– Это меня и тревожит, – Давид помрачнел.

– С какого боку?

– Он с официальными властями расправляется, – напомнил пахан.

– Нам оттого только радость! – хихикнул Мансур. – Сговорчивее будут.

– Радость, говоришь? – упер в него острый взгляд пахан. – Как бы нам с этой радости слез не хапнуть!

– Загадки загадываешь, Давид! Я не такой умный, как ты. Я – простой джигит, с гор недавно спустился! Давай, говори, что знаешь.

– Там тоже не дураки сидят. А ну как придет кому в голову мысль, что это от нас дым идет?

– Сам говорил – Чистодел, следов от него нет. Кто на нас подумает?

– Подумать может любой и что ему угодно, – сказал Саркис. – Сможет ли доказать – другое дело.

– Нам с ними ссориться нельзя. У нас бизнес общий! Нагадить мы им, конечно, при желании сможем, но сила-то настоящая хоть как за ними.

– Что предлагаешь?

– Надо нам этого Чистодела раньше других вычислить! – рубанул кулаком пахан.

– Ты считаешь, что это не череда случайностей?

– Я, как и в тот раз, опять знакомый запах чую, – засопел в обе ноздри пахан, – вокруг смертью пахнет! С каждым разом баба с косой все выше и выше забирается!

– Четвертый за неполный месяц, – впервые вставил слово Чума. – Как обложили их! Крестиками лбы пометили. Кто следующий под раздачу?

Как он вовремя про четвертого ввернул. Все притихли.

– Давай посмотрим с недельку, – сдался Мансур, – если в их рядах новой бреши не появится, соглашусь с тобой.

– Неделю, говоришь?

– Одну неделю.

– А если я прав? Мы время потеряем!

– Согласен с тобой, Давид. Хорошо бы сработать на опережение, – предложил Саркис. – Что решил?

– Народ у нас есть. Список их круга у нас тоже есть. Приставить к каждому наружку и проследить – нет ли рядом подозрительных личностей.

– На что внимание обращать?

– На все! Косой взгляд, случайный контакт. Я где-то читал… или рассказывали… можно к коже листом дерева прикоснуться или газом каким прыснуть, и через неделю труп. И не определить, от чего загнулся.

– Слишком заумно говоришь! Варм взорвался в машине, этот в бетонную стены влетел, всю морду своему джипу разворотил. И самого по косточкам не собрать, и телку всмятку.

– В том-то весь коленкор! Скажите всем своим, всем! – сжал кулаки Давид. – Самому последнему попрошайке, мойщику машин, мусорщику скажите – пусть во все глаза смотрят и во все уши слушают. Надо нам этого Чистодела раньше их найти и на себя работать заставить.

Или на перо его!