Читать книгу Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина - Страница 3

– Тогда стояла страшная жара, столбик термометра доходил до 40 градусов в тени. А за год до того, в 1910-м, в небе одна за другой появились две кометы, наводя страх на людей. Все толковали о близком конце света, и, словно чтобы оправдать самые мрачные ожидания, несчастья следовали за несчастьями. Вы, наверное, помните, как затонул «Плювиоз»[3], а также ужасное наводнение, которое случилось в Париже. Сена вышла из берегов, на стенах некоторых домов до сих пор можно видеть отметки, как высоко поднялась вода… Смотришь на них сегодня, и даже не верится.

Мадемуазель Алис подняла голову и бросила взгляд на патрона. Все в порядке, успокоил ее ответным взглядом Видаль. Мол, сейчас рассказчик настраивается на воспоминания, пробует то время на вкус, как вино в своем бокале, но рано или поздно он все им поведает, ни к чему его торопить.

Гренье смотрел куда-то перед собой рассеянным взором, покачивая в пальцах бокал с вином.

– В молодости я был рыбаком, – продолжал он. – Знаете, в жизни ведь так: или вы человек земли, или вы человек воды. Я был человеком воды. Я вообще не понимал, что такое морская болезнь, самый сильный шторм был мне нипочем. Но мои дети другие – от земли. Кроме Филиппа, который тоже любил воду. Он плавал на разных кораблях, какое-то время провел на барже, возил лес. Но это ему надоело. У него были хорошие рекомендации, и так он попал на «Любимую». В общем и целом работы там было немного. Хозяин, мсье Рейнольдс (как истинный француз, Гренье сделал ударение исключительно на последнем слоге), нечасто появлялся на борту, но любил, чтобы яхта была надраена и готова к его услугам в любое время. Обычно он плавал по Рейну или по Маасу. Так вот летом 1911-го он решил бежать от жары на Рейн.

– С этого момента, – вклинился журналист, – я прошу вас рассказывать как можно подробнее, ничего не упуская. – Видаль допил бокал. – Итак?

– Путешествие началось в первых числах июля. Сначала они плыли по французским рекам, пересекли Бельгию и Голландию и затем стали подниматься по Рейну. Судно немного задержалось в Амстердаме, потом, уже в Германии, застряло в Эммерихе из-за таможни. Конечным пунктом должен был стать Франкфурт, но из-за того, что произошло, до него не добрались.

– А сама яхта, какое впечатление она произвела на вашего сына? – допытывался журналист. – Что он о ней рассказывал?

Гренье усмехнулся:

– По его словам, яхта была пижонская, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Вы не могли бы пояснить? – попросила спутница журналиста.

– Пижонство, мадемуазель, оно и есть пижонство, – пожал плечами старик. – Видели бы вы, какие там были зеркала, какая мебель, какие ковры! Никаких гамаков, только кровати, и настоящие окна вместо обычных иллюминаторов. Я говорю, конечно, о каютах господ, экипажу-то как раз было негде повернуться.

– Скажите, мсье Гренье, сколько ваш сын прослужил на «Любимой»? – спросила мадемуазель Алис, которая быстро-быстро писала в своем блокноте.

Старик немного подумал, затем ответил:

– Его взяли в феврале, а в ноябре, уже после гибели жены, Рейнольдс избавился от яхты. Новый хозяин решил набрать другую команду, и вскоре мой сын ушел. Получается меньше года.

– Хм, несколько месяцев, – отметил журналист. – Все же вполне достаточно, чтобы хорошо узнать своих хозяев, не так ли?

Гренье покосился на него с иронией.

– Мсье, команда – это команда, а хозяева – это хозяева. Капитан Обри, конечно, был с Рейнольдсом на короткой ноге, но остальные себе такого позволить не могли.

– Мы хотим сказать, что яхта «Любимая» была не так уж велика, – пояснила помощница Видаля. – Наверняка матросам было хорошо известно все, что происходило в семье Рейнольдс и их друзей. Утаить что-то в столь небольшом пространстве практически невозможно, верно?

– Ну, сумели же утаить убийство, в конце концов, – возразил старик.

Журналист резко распрямился, едва не опрокинув бокал.

– Ага! Стало быть, ваш сын все-таки считал, что имело место убийство?

– Я же говорю вам – он не был ни в чем уверен, – терпеливо повторил Гренье. – Но все решили, что произошло именно убийство, только вот доказать никто ничего не смог.

– Давайте на время забудем досужие домыслы, – предложила мадемуазель Алис, переворачивая страницу в своем блокноте. – На что обратил внимание ваш сын? Что он видел, что запомнил, что показалось ему подозрительным?

Гренье хмуро посмотрел на нее:

– Знаете, Филипп говорил, что у него не было не то что подозрения, но даже тени предчувствия, что все так скверно закончится. Хозяева и гости много веселились. В салоне постоянно играло пианино, за столом подавали дорогое вино – словом, все наслаждались жизнью, пока яхта плыла по голландским водам. 24 июля «Любимая» прибыла в немецкий Эммерих, где должна была пройти таможню. По словам Филиппа, таможенники обшарили всю яхту, считая, сколько бутылок вина, шампанского и прочего на борту. Все это сильно рассердило хозяина и особенно – хозяйку. Было жарко, порт в Эммерихе никакой, сойти на берег нельзя… Когда наконец отделались от таможенников, все стали радоваться, как дети. Филипп говорил, что хозяйка с друзьями устроили целое представление, изображая недавний визит немцев, так что все животы надрывали со смеху. Правда, жара не спадала, все требовали напитков, и дворецкий Фонтане с ног сбивался, разнося шампанское. Яхта была небольшой, и, кроме него, прислуги больше не имелось. Правда, иногда ему помогал один из матросов.

– Там еще была горничная, – вставила мадемуазель Алис, перелистывая блокнот. – По имени… ну да, Жюли Прео.

– Так она все время задирала нос, – пожал плечами старик. – Ничего путного от нее нельзя было добиться. Она когда-то училась с хозяйкой в консерватории[4], и та была очень к ней расположена. Какую горничную хозяева станут сажать с собой за стол?

– А капитан Обри тоже сидел за столом с хозяевами? – спросил Видаль.

– Конечно.

– На суде он дал недвусмысленные показания в пользу Рейнольдса. Ваш сын говорил что-нибудь об этом? Капитан вообще дружил с хозяином?

– Вы, наверное, удивитесь, – с расстановкой промолвил старик, – но у Филиппа, да и у других матросов, сложилось впечатление, что капитан скорее терпел общество хозяев и их гостей. Да, он всегда был любезен, всегда улыбался, но… Когда они веселились, он норовил под любым предлогом сбежать. То, говорил, яхта может сесть на мель, то надо отдать какие-то приказания, то еще что-то…

Журналист и его помощница обменялись многозначительным взглядом.

– А каким вообще хозяином был Рейнольдс? – спросила мадемуазель Алис. – Как к нему относились люди, хотя бы те же матросы?

– Я знаю, что в Париже у него была скверная репутация, – ответил старик. – Он являлся совершенно безжалостным человеком, настоящим дельцом, и легко уничтожал конкурентов. Но Филипп говорил, что на яхте он видел самого обычного мужчину. И с матросами хозяин был вполне вежлив, и с дворецким, и с горничной. Правда…

– Что? – насторожился Видаль, от которого не укрылось, что Гренье на мгновение замялся.

– За день до гибели жены Рейнольдс поссорился с актрисой, которая была среди его гостей. Забыл, как ее звали.

– Ева Ларжильер, – пробормотала мадемуазель Алис, даже не заглядывая в блокнот.

– Да, да, точно. Утром 24 июля она даже не вышла к завтраку, но потом все же появилась.

– Из-за чего была ссора? – осведомился Видаль.

– Филипп не знал. Один из матросов сказал ему, что сначала мадемуазель Ларжильер поссорилась с хозяйкой. Рейнольдс узнал об этом и попросил гостью оставить его жену в покое.

– И все же, какова причина ссоры? – настаивала секретарша.

– Ну, что может быть причиной разногласий двух знаменитых актрис? Да любая мелочь, я думаю. Но уже днем 24 июля все было в порядке, они шутили и дурачились как ни в чем не бывало.

– А Рейнольдс часто ссорился с женой? – внезапно спросил журналист.

Вот так, сразу, типично репортерским наскоком и поставил вопрос. Не сказал «ссорился ли вообще», а «часто ли ссорился»! Чувствуете разницу?

– Да, супруги ссорились. – Интуитивно мсье Гренье ответил все же на тот вопрос, который было бы более уместно задать в данной ситуации.

– Он ее ревновал? Магнат все же был на четверть века старше актрисы.

– И она была его пятой женой, – хмыкнул старик. – Пора бы ему привыкнуть к женским капризам, как вы думаете?

– То есть он ее не ревновал? – уточнил журналист.

– Конечно ревновал. На яхте находилось несколько молодых мужчин, которые куда больше подходили ей хотя бы по возрасту, чем он сам. Один – художник, другой – актер, третий – кузен хозяина. Причем мадам всем позволяла за собой ухаживать. А еще она однажды при всех сказала, что мой Филипп симпатичный. Просто так сказала, чтобы позлить Рейнольдса, подозреваю.

– Позлить? Считаете, жена нарочно его дразнила?

Прежде чем ответить, Гренье немного помолчал.

– Филипп сказал: она играла. Мадам была такая живая, обаятельная, с огонечком в глазах. И все понимали, что с ее стороны это игра. Сын говорил, мадам всегда была в центре общества, все остальные вращались вокруг нее. Когда хозяйка уходила, гости сразу же начинали кукситься и грызться друг с другом. Им было весело, только когда она была рядом. У них у всех были ужасные лица, когда стало понятно, что мадам умерла. Та актриса, Ева, рыдала не переставая.

– Мы еще рассмотрим этот момент подробнее, – отметил журналист. И задал новый вопрос: – Скажите, ваш сын слышал, как мадемуазель Лантельм ссорилась со своим мужем и как он угрожал ее убить?

– Филипп говорил, что ему известно всего о трех ссорах. Первую даже ссорой не назовешь. Просто мадам была не в духе, когда прибыла на «Любимую», и все время твердила мужу, что терпеть не может воду, что при одном виде моря ей становится дурно и вообще путешествия на яхте не для нее. Супруг ее успокаивал и говорил, что в такую жару находиться в Париже невозможно, на реке им будет легче, а что касается моря, то они вообще его не увидят. В конце концов мадам с ним согласилась, и больше они к данной теме не возвращались.

– А вторая ссора? – продолжал расспросы журналист.

– Вторая случилась из-за того, что мадам не понравились какие-то украшения, которые подарил ей муж. Вы же знаете, Рейнольдс ничего для нее не жалел. У нее были такие бриллианты, такие жемчуга – просто загляденье! – Гренье обернулся к секретарше: – Мы с вами, мадемуазель, будем сто лет работать, а все равно не сможем позволить себе ничего подобного.

– Когда это было? – деловито поинтересовалась мадемуазель Алис. – Я имею в виду вторую ссору.

– Через несколько дней после того, как хозяева и гости прибыли на яхту. Да, именно так.

– То есть тоже в начале путешествия, – заметил Видаль. – И последняя ссора…

– …Произошла вечером двадцать третьего июля. Хозяин вошел к актрисе в каюту, и жена… Словом, она его выставила.

Мадемуазель Алис вздохнула.

– Хотелось бы кое-что уточнить, мсье Гренье. Нам известно, что мадемуазель Лантельм была на полторы головы ниже своего супруга и значительно слабее его. Я уж не говорю о такой мелочи, как то, что, по некоторым свидетельствам, она в то время принимала кокаин. Отсюда и живость, и огоньки в глазах, и все остальное. Но мы сейчас говорим о Жозефе Рейнольдсе, которого многие называли не иначе как колоссом. Во всяком случае, он точно обладал значительной физической силой. Вопрос: каким образом жена могла выставить его из своей каюты? Ваш сын не мог ничего напутать?

– И тем не менее, – терпеливо повторил Гренье, – именно она выставила его из своей каюты. Мой сын слышал только окончание их разговора. Актриса вытолкала мужа на палубу, он обернулся и закричал: «Ты еще об этом пожалеешь!» А она топнула ногой, подбоченилась и выкрикнула: «Импотент!» Прошу прощения, мадемуазель, но именно так она сказала.

Мадемуазель Алис выгнула тонкую бровь, задумчиво поглядела на блокнот и взялась за бокал. Видаль, однако, не смог удержаться от улыбки.

– То есть ваш сын не слышал, чтобы он угрожал ей убийством, – подытожил журналист.

– Мой сын, – с некоторым вызовом заговорил Гренье, – вечером того же 23 июля видел, как ваш колосс Рейнольдс напился и плакал пьяными слезами в компании старика, который тоже гостил на яхте. А тот его утешал и говорил, что Жинетта не в духе и надо просто подождать.

– Жинетта – прозвище мадам?

– Уменьшительное имя от Женевьева. Впрочем, на самом деле она была вовсе не Женевьева и даже не Лантельм. Правда, актриса не любила, когда ее называли по-другому. Однажды Жюли… ну, та горничная… забылась и назвала ее обычным именем, так мадам дала ей пощечину. Филиппу об этом рассказал дворецкий Фонтане, которому пришлось успокаивать горничную.

– Ваш сын не упоминал, может быть, хозяйка ссорилась с кем-нибудь еще, кроме мужа и Евы Ларжильер? – спросил журналист.

– Нет, ничего такого не было. Да и другие матросы ему вроде ничего об этом не говорили.

– Ну что ж, – сказала мадемуазель Алис, глядя на мелко исписанные листки блокнота. – Коротко говоря, на борту находились семь человек команды плюс капитан Обри, двое хозяев, пятеро гостей, дворецкий Фонтане и горничная Жюли, она же костюмерша и давняя знакомая жертвы. Итого семнадцать человек в замкнутом пространстве яхты «Любимая», которая плывет по Рейну. Из-за чего-то мадемуазель Лантельм ссорится с другой актрисой, Евой Ларжильер. О ссоре узнает ее муж и, судя по всему, ставит мадемуазель Ларжильер на место. Это происходит днем 23 июля, а уже вечером сама мадемуазель Лантельм ссорится с мужем. Наутро Ева не выходит к завтраку, но потом все налаживается, пассажиры веселы и довольны, шутят и дурачатся. Включая мадемуазель Ларжильер, которая недавно по неизвестной причине поссорилась с Лантельм, и включая Рейнольдса, которому накануне бросили в лицо самое обидное для мужчины обвинение. Так?

Старик кивнул и сердито сказал:

– Насчет последнего тем не менее правда. Филипп говорил, что хозяйка иногда выпускала когти, как кошка, и могла обидеть человека, но потом умела подольститься, тоже как кошка, и человек обо всем забывал. Сын говорил, что никто не мог держать на нее зла. В ней было столько обаяния, что она могла любого покорить. Один из матросов сказал ему, что перед завтраком в тот последний день хозяйка что-то нашептала хозяину, и он поцеловал ей руку, а потом весь день смотрел на жену влюбленными глазами, как школьник, хотя был уже немолодым человеком.

– Ваш сын говорил, – мадемуазель Алис заглянула в блокнот, – что у него не было даже тени подозрения, что все закончится так скверно. А ему не приходило в голову, что события вечером 24-го могли быть следствием того, что случилось накануне, 23-го числа?

Прежде чем Гренье успел ответить, заговорил мсье Видаль, поясняя вопрос помощницы:

– Сначала хозяйка ссорится с мужем, а наутро они мирятся. Вечером, когда все расходятся, Рейнольдс снова приходит к жене. Та опять пытается его выставить и, возможно, произносит те же обидные слова. В бешенстве мужчина хватает ее в охапку и выбрасывает в окно. Кстати, именно такова была одна из версий драмы – что супруг выбросил актрису в окно, и она утонула. Во всяком случае, сил ему на такие действия вполне хватило бы.

– Знаете, – с какой-то беспомощностью проговорил Гренье, переводя взгляд с журналиста на его помощницу, – я могу только повторить вам то, что слышал от моего сына. А Филипп много раз с подробностями рассказывал мне, как прошел тот последний день на яхте. Но он не видел, чтобы мсье Рейнольдс выбрасывал свою жену в окно, и я… у меня нет права выдумывать за него.

– Хорошо, – кивнула мадемуазель Алис. – Так что же именно видел ваш сын в тот вечер?