Читать книгу Девушка с синими гортензиями - Валерия Вербинина - Страница 6
Часть первая
Свидетели
Глава 5
Таинственная мадемуазель Алис
Оглавление– Должен вам признаться, – сказал Пьер Видаль, – вы меня удивляете.
– Чем именно? – осведомилась мадемуазель Алис, доброжелательно глядя на него из-под очков.
– Я бы не смог так спокойно, и даже приветливо улыбаясь, слушать бесконечные истории о детях и внуках и о том, как они когда-то что-то не поделили, – напрямик заявил журналист. – И вообще, какая разница, где занудный старик, хозяин кафе, покупает кофе и яйца? Или вы думаете, он мог что-то от нас скрыть, а потом придет и расскажет об этом, раз уж вы так терпеливо слушали его рассказ о болячках жены?
– По-моему, Пьер, вы так ничего и не поняли, – хладнокровно ответила секретарша. – Уверяю вас, я разговорила старика вовсе не для собственного удовольствия.
– Но…
– Подумайте сами, и вы все поймете. Вы же журналист, в конце концов!
– Должен признаться, – проговорил Видаль после минутного молчания, – не вижу никакой связи между родичами мсье Гренье и нашим расследованием.
– Ну, дорогой мой, – пожала плечами мадемуазель Алис, – это же очевидно! Яхта «Любимая», на борту семнадцать человек, среди них одна жертва и один убийца. Допустим, что и в самом деле именно Жозеф Рейнольдс, по пьяни, как утверждают одни, или в приступе ярости, как говорят другие, убил свою жену. И что, никто ничего не заметил? А ведь их расспрашивали не только следователи и репортеры, нет – их всех вызывали на суд по делу о клевете, когда одна из газет все-таки отважилась открыто обвинить Рейнольдса в убийстве. Пятнадцать свидетелей, и все согласились помалкивать из почтения и дружбы? Вы меня разочаровываете!
– Вот оно что… – протянул Видаль. – Вы думаете, магнат заткнул им рот деньгами?
– Так и должно было случиться, если он убийца. Но что мы видим? Капитан Раймон Обри, члены экипажа Буске, Шавийар, Делафосс, Корто, Тенар, Жерфо, Гренье – кто-нибудь из них ни с того ни с сего разбогател, получил неожиданное наследство, выиграл миллион в лотерею? Делафосс, Шавийар и Гренье погибли на войне, но отец Гренье владеет тем же кафе, что и сорок лет назад. Он рассказывал мне о своих детях и внуках, и никакого процветания я не заметила – а ведь его сын Филипп, по сути, был одним из ключевых свидетелей. У Буске мы уже побывали – помните, в какой нищете он живет со своей семьей? Это озлобленный, измученный невзгодами человек. Он недавно потерял работу и говорить с нами согласился лишь после того, как я предложила ему денег. Причем даже не обмолвился о том, что сам же и впустил на яхту немецкого репортера. Зато Буске все знает, все видел, на все у него готов ответ. По его версии, Рейнольдс – обыкновенный мерзавец с деньгами, а его жена – красавица, но законченная кокаинистка, которая крутила романы со всеми подряд. Само собой, Буске слышал, как Рейнольдс кричал своей жене – чуть ли не при всех, – что непременно ее прикончит. Якобы он даже слышал, как Ролан Буайе открытым текстом обвинил своего кузена в убийстве жены. Потом мы побывали у вдовы Делафосса, выясняли, не рассказывал ли ей муж чего-нибудь о происшествии, очевидцем которого был. Но у той своих забот полно, а из рассказов супруга женщина только помнит, как тот говорил, что в той истории все непонятно, но раз Рейнольдс так торопился замять дело, значит, он точно виновен. Еще один свидетель, Корто, которого мы разыскали в Гавре, в ту ночь так устал, что проспал все случившееся, о чем нам честно и сообщил. Заметьте, все эти люди как жили, так и живут, и никаких неожиданных денег – платы за молчание – в их прошлом не наблюдается.
– Но мы только начали наше расследование, – напомнил Видаль. – И, если уж говорить откровенно, вряд ли простые матросы могли многое знать. Вот гости Рейнольдса – да. И еще прислуга. Потому что все они жили рядом.
– Прекрасно, – сказала мадемуазель Алис. – У нас есть дворецкий Андре Фонтане, затем горничная Жюли Прео, драматург Анри Невер, бывшая актриса Ева Ларжильер, ее бывший любовник Шарль Морис, ныне первая звезда театра. Кто еще? Ах да, кузен Рейнольдса Ролан Буайе и художник Леопольд Эттингер. И если уж мы ищем внезапно разбогатевших, то Еву Ларжильер надо отбросить сразу, потому что в ее случае имело место совершенно обратное. Что, кстати сказать, довольно-таки подозрительно, учитывая все обстоятельства. Между прочим, вы обещали мне навести справки и узнать, где она сейчас находится.
– Вы ее подозреваете? – с любопытством спросил журналист. – Из-за той ссоры? Думаете, актриса могла убить мадемуазель Лантельм?
– Подозрения – вздор, – заявила поразительная секретарша. – Мне нужны факты. Мы опросили двух свидетелей и двух, скажем так, квазисвидетелей, и пока единственным, чьи показания выглядят более-менее убедительно, является Филипп Гренье, чьи впечатления стали нам известны при посредничестве его отца. Далее надо опросить двух оставшихся в живых матросов и родственников погибшего Шавийара, а заодно навести справки об их благосостоянии за последние десять лет. Затем пойдут дворецкий, горничная, капитан и остальные, все, кого удастся разыскать. Не забудем также доктора Морнана, который озвучил версию о причесывании под дождем. И еще, наверное, придется съездить за Рейн, в Эммерих. – Мадемуазель Алис нахмурилась. – В Германии сейчас неспокойно, но работа есть работа. Крайне любопытно будет выяснить, что же добросовестные немецкие чиновники думали обо всем происшедшем на яхте. Поскольку это дело, если говорить начистоту, давным-давно предано забвению, а главный подозреваемый, Рейнольдс, скончался еще до войны, в 1914-м, то… может быть и так, что мы узнаем истину не от свидетелей, а от следствия.
– Вы действительно настолько хотите выяснить, что на самом деле случилось в ту ночь? – спросил журналист недоверчиво.
– Друг мой, факты есть факты: если пять свидетелей из десяти независимо друг от друга заявят мне, что мадемуазель Лантельм любила сидеть на подоконнике или что она обожала дождь, и приведут убедительные доказательства своих слов, мне придется смириться. Пока у нас есть только каюта, запертая изнутри, и пропавшая из той каюты женщина. – Мадемуазель Алис помолчала и покачала головой: – Я одного не понимаю, к чему такие сложности?
– Что вы имеете в виду? – спросил журналист, который слушал свою спутницу со все возрастающим любопытством.
– Я имею в виду неправдоподобное падение из окна, для падения из оного не приспособленного, – сухо пояснила секретарша. – Что стоило Рейнольдсу, если он действительно прикончил жену, сказать, что та вышла на палубу и ее просто смыло за борт волной? Или она случайно упала за борт, к примеру.
– А зачем ей было выходить на палубу?
– Господи боже мой! Да забыла что-нибудь в шезлонге и пошла искать, в темноте оступилась… И так далее. Почему запертая изнутри каюта? Почему окно?
– Потому что запертая изнутри каюта подтверждала непричастность мужа.
– При открытом окне и возможности перебраться в его каюту по планширу? Додуматься до этого – дело нескольких секунд.
– Вряд ли он был в состоянии трезво соображать, когда убил ее, – заметил Видаль. – Мы ведь исходим из того, что убийство было все-таки не случайным. Даже злейшие враги Рейнольдса никогда не утверждали, что магнат убил жену намеренно.
– Да, они всего лишь намекали, что на борту имела место некая оргия, во время которой мадемуазель Лантельм скончалась, – хмыкнула секретарша, и ее глаза сверкнули золотом. – И все равно, падение за борт выглядит куда правдоподобнее. Тем более во время сильной качки, в грозу, да еще ночью.
– Но все видели, как хозяйка прошла к себе в каюту, – настаивал журналист. – Крик донесся тоже из ее каюты, судя по тому, что рассказал Гренье. У Рейнольдса просто не хватило духу разыграть представление и объявить людям, что его жена куда-то вышла и ее смыло за борт. Поэтому он любой ценой защищал версию о непроизвольном падении из окна. Сначала о нем говорил Невер, упоминая об обмороке, затем, когда стало ясно, что обморок не «сработает», потому что надо взобраться на окно, чтобы выпасть из него, подключили доктора Морнана.
– Видите, у нас все не сходится, – усмехнулась секретарша. – Помните, что сказал отец Филиппа? Возле стола находился стул, причем стоял боком. Так часто делают, когда хотят встать на него, а тем более перебраться со стула на стол, скажем, – иначе спинка будет мешать. По вашей версии, это была инсценировка, и свидетели ее увидели. Зачем придумывать что-то заново, какой-то обморок, когда достаточно было указать на стул и сразу же заявить: «Наверное, она залезла на стул, с него на стол, а потом перебралась на окно, потому что ей было душно»? Опять же, вы предполагаете, что Рейнольдс плохо соображал. Однако он сообразил, что надо повернуть стул боком, то есть логика ему вовсе не изменила. И куда делась крышка от коробки со шпильками? Получается, мужчина сразу же придумал историю с причесыванием на окне? Может, проще было положить на видное место кокаин и намекнуть следствию, что его жена была не в себе и, так сказать, непреднамеренно покончила с собой?
Видаль нахмурился. Через минуту сказал сдержанно:
– Я полагаю, мы не можем знать ход мыслей мсье Рейнольдса. Но вы правы, дело действительно очень запутанное. Лично я предпочел бы, чтобы оно было попроще, – прибавил журналист с подкупающей откровенностью.
Мадемуазель Алис задумалась и замедлила шаг.
– Прошло десять лет, – сказала она. – Слишком большой срок для успешного расследования. Да еще прошла война, которая унесла многих свидетелей. – Дама поморщилась. – Видите ли, расследование преступления похоже на складывание мозаики из многих фрагментов, и пока… пока у нас отсутствуют два главных фрагмента.
– Убийца и то, каким образом он смог покинуть каюту? – предположил Видаль.
– Нет, – ответила мадемуазель Алис. – Он и она. Жозеф Рейнольдс и Женевьева Лантельм. Мы совсем ничего о них не знаем, а ведь и жертва, и предполагаемый убийца – ключи к разгадке дела.
– О, полно вам! – отмахнулся Видаль. – Уж о них-то я знаю все. Я прочитал газеты и расспросил коллег, которые в свое время о них писали. Кто вас интересует – Жозеф Рейнольдс? Пожалуйста: родился в Константинополе в 1857-м, сын английского врача и француженки. В детстве его отправили в Париж, учиться в лицее Кондорсе, где он сразу же показал, чего стоит: выпускал рукописную газету и брал с товарищей за прочтение по десять сантимов, причем сам был в ней и журналистом, и редактором, и автором стихов. Судя по всему, тогда Рейнольдс и научился делать деньги на прессе. Окончив лицей, он работал в «Голуа», «Фигаро» и еще в полудюжине изданий, пока не основал свое собственное, которое сразу же составило им конкуренцию. Прозвище этого господина было «Сточная канава», и не зря. Он активно занимался политикой, замарался в афере с Панамским каналом, но вышел сухим из воды. Потом политика ему поднадоела, и Рейнольдс заинтересовался театром, тем более что всегда был неравнодушен к хорошеньким женщинам. Как раз на репетициях своей пьески «Рикошет» в начале 1906 года он и познакомился с будущей, пятой женой, красавицей Женевьевой Лантельм. О прошлом актрисы ходили самые темные слухи – что ее матери принадлежал бордель, в котором одно время пришлось работать и дочери, однако девушка нашла в себе силы порвать со своей средой и подалась на сцену. В начале века она играла крошечные роли в театре «Жимназ», а в октябре 1903-го решила получить профессиональное образование и, пройдя серьезный конкурс, поступила в консерваторию, на курс маститого мсье де Фероди из «Комеди Франсез». Через некоторое время знаменитая актриса Режан основала свой театр и среди прочих пригласила туда подающую надежды мадемуазель Лантельм. Однако в конце концов молодая актриса оттуда ушла, причем выясняла отношения с директрисой через суд. С тех пор она играла в «Водевиле», «Варьете» и еще полудюжине театров, а последние ее роли состоялись на сцене «Ренессанса». Публика ее любила, критики были к ней вполне благосклонны, художники писали ее портреты. Связь с богатым и влиятельным Рейнольдсом закончилась тем, что она его на себе женила. Причем, чтобы получить развод, магнат обязался платить предыдущей жене, номеру четыре, чудовищные отступные – по 48 тысяч франков в год[5]. За полгода до гибели мадемуазель Лантельм журнал «Фемина» уверенно писал, что актрису «можно причислить к самым счастливым из наших современниц». Позже журнал опубликовал ее письмо, отправленное за три дня до несчастья, – в нем она писала, что ищет на отдыхе «покоя и растительной жизни», а заканчивалось послание словами: «До встречи в конце сентября». Вы читали его?
– Нет, – ответила мадемуазель Алис.
– Если захотите прочитать, копии статей у меня, – заметил мсье Видаль. – Там еще много всего – о том, как она судилась с одним автором, в чьей пьесе передумала играть, или о том, как отказалась платить скульптору за свой бюст, когда сочла, что тот похож на кого угодно, только не на нее. Но все это оборвалось так внезапно и так трагически, и люди сразу же решили: что-то тут нечисто. Затем еще случилась эта гнусная история – попытка ограбления мертвой. Правда, не знаю, кто отвратительнее – воры, залезшие в гроб, или наследнички бедной Жинетты, жадные родственнички, которые в 1912-м устроили аукцион и продали ее вещи, все, вплоть до шляпок и постельного белья. В те времена я только начал работать в «Пари-суар», и так получилось, что мне пришлось описывать оба дела – и ограбление на Пер-Лашез, и аукцион. И знаете, как только вспомню особняк Друо, толпу зевак, которая целыми днями ломилась на аукцион и ходила среди витрин, жадно все разглядывая и отпуская дурацкие замечания… – Репортер сморщился, как от физической боли, и замолчал.
– Боюсь, Пьер, все это к нашему делу не относится, – мягко сказала мадемуазель Алис. – Простите меня, но то, что вы тут наговорили, – это чистой воды журналистика. Дело не в том, в каких пьесах играла Женевьева Лантельм, а в том, что за человек она была. Рейнольдс, по вашему описанию, получается каким-то подобием Синей Бороды. Я вполне допускаю, что он был мерзавец, вопрос только – до какой степени. Одно дело – быть мерзавцем и нагреть руки на панамской спекуляции и совсем другое – быть мерзавцем, который убил свою жену. Потому что нас интересует именно убийство, и расследуем мы только его. Так что я вижу, что без дополнительных свидетелей нам не обойтись.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду тех, кто хорошо знал двух наших незнакомцев – Рейнольдса и его жену. В первую очередь слуг: лакеев, горничных, секретарей, шоферов. Слуги находятся рядом с хозяевами круглосуточно и знают все, хоть и не подают виду. Затем нам нужны друзья этой пары. И, конечно, враги. Хороший враг в наши дни так же необходим, как хорошие туфли, без него просто шагу не сделаешь. Займитесь этим, Пьер, разыщите имена, адреса и телефоны. А пока давайте-ка спустимся в метро и поедем разговаривать с еще одним свидетелем, Тенаром.
5
За 6000 франков в то время можно было купить автомобиль.