Читать книгу Первая командировка - Василий Ардаматский - Страница 6

29 июля 1941 года Виталий Самарин явился на площадь Дзержинского – по месту своей службы.

И тут началось… Полдня он провел в бюро пропусков на Кузнецком мосту – не мог получить пропуск в отдел кадров. Сколько раз он подходил к окошечку-бойнице – и слышал одно и то же: «Ждите».

Наконец его пригласили в комнату, и там с ним разговаривал командир, у которого в петлицах было по одной шпале. Назвался он дежурным.

Кроме попорченного партбилета, у Самарина никаких документов не было. Отдавая билет, пояснил, при каких обстоятельствах он его замочил.

Дежурный молча очень долго изучал его книжечку, потом положил ее в стол и сказал тихо и властно:

– Коротко – как оказался в немецком тылу? Что там делал?

Виталий начал рассказывать.

Но разве мог он коротко рассказать о всем, что с ним было? Всплывали какие-то подробности, казавшиеся крайне важными. Вспомнил вдруг, как 22 июня начальник райотдела НКВД сунул себе в карман его командировочное предписание, а он подумал: когда начальник его оттуда вынет? Не забыл бы! Вспомнился живущий в сожженной немцами деревне учитель, который дал ему вот эту, что на нем, куртку…

– Погодите! – раздраженно остановил его дежурный и подвинул к себе лист бумаги. – Отвечайте на вопросы: фамилия, имя отчество, год рождения и дальше как по анкете и без ненужных подробностей.

Вспомнив обычный порядок анкетных вопросов, Самарин начал отвечать. Дежурный, не глядя на него, записывал. Так они дошли до его назначения в пограничный городок и добрались до того начальника райотдела, который 22 июня взял у него командировочное предписание.

– Фамилия начальника?

– Не помню… Вернее, я даже и не узнал ее. Я же прибыл туда в первый день войны, и в тот же день меня включили в истребительный отряд.

– Фамилия командира отряда?

– Тоже не знаю.

– Странно.

– Ничего странного! – начал злиться Самарин. – Я явился в отряд, когда он уже грузился на машины. Потом я оказался в отделении сержанта Губарюка. Вот только его фамилию я знал и помню – Губарюк.

– Дальше что было?

– Несколько дней мы охраняли дорогу, по которой отступали наши. И военные, и население. Ловили диверсантов. А потом нас перебросили на железиодорожную станцию – название ее тоже не знаю… Там мы вели бой. Нас распределили ло территории станции. Я и еще один боец с пулеметом заняли позицию возле водокачки. Потом появилась самоходка, и стали нас бомбить с воздуха… Потом появились мотоциклисты. Мой второй номер погиб, ему снесло голову. А потом я пошел на восток.

– Самовольно? – быстро спросил офицер.

– Что значит – самовольно? Был приказ командира отряда отходить.

– Значит, с вами был и командир? Как его фамилия?.

– Я же сказал – не знаю. Приказ его передал нам прибежавший связной.

– Дальше что было?

– Я пошел на восток, к своим.

Дежурный долго смотрел на Самарина с презрительным недоверием и наконец снова спросил вяло:

– Дальше что было?

Виталий молчал. Дальше была встреча с Карандовым. Потом его непонятное исчезновение… потом тот учитель, которого он встретил возле торфяного болота. Но к чему про все это рассказывать? Он и сам сейчас понимал, что все, казавшееся тогда таким важным, тяжелым, даже героическим, теперь выглядело наивно и даже неправдоподобно.

– Дальше рассказывать нечего… – Самарин посмотрел в глаза дежурному: – Пробирался к своим. Днем прятался, ночью шел. Под конец повезло – меня подобрали танкисты из двадцатой армии.

– Там вас допрашивали?

– Да, в особом отделе. Но допрос не был окончен, так как объявили боевую тревогу и все пошли, и я тоже пошел…

Вдруг Самарин почувствовал смертельную усталость. Веки будто свинцом налились. Он закрыл глаза. Все исчезло, и он, как мешок, свалился со стула…

Очнулся в постели. Небольшая комната. Рядом пустая койка. За окном – солнечный день. Сдернул одеяло, спустил ноги на пол. На нем только трусы и те чужие. Встал, сделал приседания, помахал руками – ничего, все в порядке. В памяти сперва смутно, а затем очень ясно восстановился неприятный разговор в бюро пропусков. Не мог только вспомнить, чем тот разговор кончился. Но где он сейчас? И как бы ему одеться?

Самарин приоткрыл дверь. Длинный коридор. На двери через коридор табличка: «Дежурная медсестра», на следующей двери: «Изолятор». В коридоре – никого. Мертвая тишина. Самарин шагнул через коридор и приоткрыл дверь с табличкой: «Дежурная сестра». В комнате сидел за маленьким столом пожилой человек в форме НКВД. Он смешливо посмотрел на Виталия:

– Доброе утро. Заходи, заходи.

Самарин вошел в комнату и закрыл за собой дверь, чувствуя себя в одних трусах очень неловко.

– Герой борьбы с фашистскими захватчиками от границы до самой Москвы?

Самарин хотел огрызнуться, но вовремя увидел, что в петлицах у пожилого по три шпалы. Встал как положено перед большим начальником и оглядел себя. Увидел свои голые ноги и засмущался:

– Мне бы одеться.

– Оденешься, успеешь. А пока вот тебе бумага и карандаш. Иди в свою палату и напиши все существенное, что с тобой произошло. Только одну правду пиши.

Самарин взял бумагу, карандаш и вернулся в комнату. Трудно оказалось написать так, как было приказано. В голову снова лезли несущественные факты и подробности, а то еще – не дай бог! – его споры с Карандовым или как они вдвоем убили одного немца. Да и убил-то Карандов, который потом удрал.

Самарин долго сидел над чистым листом бумаги, пока не понял, что у него просто не было никаких существенных дел и событий, он просто пробирался к своим, и ему здорово везло. И тогда он всю свою историю от границы до Москвы изложил на одной страничке. Только собрался поставить подпись, в комнату вошел начальник с тремя шпалами.

– Написал?

Самарин вскочил и протянул ему свою страничку. Начальник быстро прочитал ее, сложил и спрятал в карман.

– Почему не сказал в бюро пропусков, что ты москвич и был призван в наши органы по партийной мобилизации?

– Там дежурный только и спрашивал, что было дальше, и ничему не верил. А я говорил чистую правду.

– Ладно, разберемся. Одежда твоя в дезинфекции, сейчас принесут форму. Кто у тебя в Москве?

– Мама.

– Поезжай домой. Имеешь три дня отдыха, за это время напишешь подробнейший отчет обо всем, подробнейший – что ты там видел, кого видел, с кем общался. Понял?

– Понял.

– В понедельник, в десять ноль-ноль, явишься в бюро пропусков к дежурному.

– Ясно. А где мой партбилет?

– У меня. В понедельник получишь.