Читать книгу Опальные - Василий Авенариус, Василий Петрович Авенариус - Страница 7

– Эй вы, рыболовы! – донесся тут зычный окрик.

Все трое обернулись – и зажмурились: восходившее только что из-за излучины речки солнце брызнуло им в глаза своими ослепительными лучами. Заслонившись рукой от нестерпимого блеска, они различили на противоположном берегу несколько человек ратных людей.

– Вам чего, братцы? – откликнулся Юрий.

– Не видали ль вы тут по берегу прохожего, бродяги?

– Бродяги! Может, и беглого разбойника?

– Может, и так.

– А зовут его Осипом Шмелем?

– Да ты-то, сударик, отколе имя его знаешь?

– Из государева указа. Вчерась привез его к нам на усадьбу ярыжка разбойного приказа.

– Да уж как мы его, дурня, потом напугали! – подхватил, смеясь, Кирюшка.

– Так это вы, что ли, в лесу напали на него?

– Знамо, мы. С пьяных глаз он нас, верно, тоже за разбойников принял. То-то смехоты было!

– Ай, озорники! А мы вот из-за вас тут всю ночь напролет рыскай.

– Знать, боярские дети, что с них возьмешь! – проворчал другой ратник. – Что ж, искать нам еще того Шмеля, аль оставить?

– Как оставишь, коли велено обшарить всю округу? – отвечал сердито первый ратник. – На этой-то стороне ему негде схорониться, мало лесу. А что, сударики, – отнесся он опять к боярчонкам, – на ту сторону как нам ближе перебраться?

– Версты две выше по речке будет мельница, – объяснил Юрий, – там и мост.

– Найдем, спасибо.

И ратники удалились. Мальчики со смехом стали опять вспоминать разные подробности про труса-ярыжку, когда в береговых кустах послышался вдруг подозрительный шорох.

– Чу! Это что? – насторожился Илюша. – Точно человек сквозь кусты пробирается.

– Алибо корова! – подтрунил Кирюшка. – Страсти какие!

– Ч-ш-щ-ш! Тебе все бы только зубоскалить, а как повстречался бы с настоящим разбойником лицом к лицу, так сам дал бы тягу.

– Кто? Я-то!

– Да, ты. От воробья убежишь… Слышите? Вон опять… Что, Юрий, не посмотреть ли нам в кустах на всяк случай?

– Да, надо будет. Терпеть не могу, когда этак от дела отрывают! Что же, причаливай, Кирюшка.

Сам Юрий вынул из воды грузило, а когда лодка пристала к берегу, он с веслом в руках первым поспешил в кусты: Кирюшка с другим веслом – вслед за ним. Илюша наскоро еще привязывал лодку, как услышал снова повелительный голос Юрия:

– Сдавайся! Все равно, брат, ведь уже не уйдешь.

Полминуты спустя и Илюша был на месте действия. Среди кустарника полулежал на земле ражий мужик. Одна нога его была в лапте, другая просто в онуче, и онуча была насквозь пропитана запекшейся кровью. Поврежденная нога, очевидно, не давала беглецу уйти. Но сдаваться этак сразу двум отрокам, хотя бы и вооруженным веслами, он не был намерен: в руке у него блестел длинный нож, а возбужденные черты лица дышали отчаянной решимостью.

В руке у него блестел длинный нож

– Идите своей дорогой! – пыхтел он, окидывая обоих свирепым взглядом затравленного волка.

– Коли ты мирный человек, так мы тебя пальцем не тронем, – отвечал Юрий. – Но кто ты такой? Говори.

– Стану я всякому мальчишке ответ держать!

– А я скажу тебе, кто ты: ты – разбойник Осип Шмель, из шайки Стеньки Разина.

– Николи я ни о каком Осипе Шмеле, ни о шайке Стеньки Разина и слыхом не слыхал.

– Кого ты, любезный, морочишь? Сейчас ведь только подслушал, как ратники нас о тебе спрашивали. Да и приметы у тебя все те же, что показаны в государевом указе: волосы черные, лицо смуглое…

– Мало ли кто черен и смугл из лица!

– На левой щеке рубец от самого уха…

– Дерево в лесу рубил, ну сучком и поцарапнуло.

– А левую руку свою ты зачем прячешь?

– Вовсе не прячу!

– Есть ли у тебя на ней все пять пальцев? Покажи-ка. У Шмеля недостает мизинца.

Разбойник понял, что долее отпираться все равно ни к чему бы уже не повело.

– Ну, что же, опознали молодца, так и спорить не о чем, – сказал он совершенно уже иным, упавшим тоном. – А государев указ про меня кому дан? Родителю твоему, что ли?

– Да, родителю.

– Боярину, значит?

– Боярину.

– И прислан от воеводы?

– От воеводы.

– Так… Стало, ты выдашь меня головой своему родителю, а он – воеводе? С безвинного человека будут кожу драть кнутом, а тебе и любо?