Читать книгу Покинутый - Василий Баранов - Страница 4

Артем и Матвей вышли на улицу. Тишина и покой царят в округе. Где то блеют овцы, кудахчут куры. Что еще можно услышать средь притихшего села. Время застыло. В одном или двух палисадниках топчутся старухи, наводя там порядок. Насквозь села нет дороги, машины в эту пору редкость. Артем взял своего спутника под руку. Так легче тому идти в этом царстве полудремы. Матвей не захотел оставаться дома. Без него дойти до магазина за продуктами вышло бы быстрее. Но старик вбил себе в голову, что должен зайти в местную церковь.

– Прежде следует позаботиться о душе. Потом о хлебе насущном. Не зря Он ведет нас этой дорогой. В том промысел Его.

– Матвей, никакого умысла у Него нет. Тебе просто не сидится дома. Суетливый ты мужик. И всю жизнь таким был. Твоя старуха замаялась с тобой. – Посмеивался парень.

– Вовсе нет. Мы прожили жизнь душа в душу. Все делали вместе. Это сейчас муж с женой больше порознь. Куда ни пойдем, все вместе. – Негодующе мотает головой. Другой рукой, что не держится за Артема резко махнул. Не нравятся ему нынешние отношения в семьях.

– Дети у вас есть? А коли есть, то были они и маленькими. С ними надо нянчится. Вы их за собой же не таскали. В магазин пойти или в садик. Неужели всей ордой шли? – Крепче держит спутника. Еще раз так махнет рукой, свалится.

– Есть дети. Двух сынов вырастил. Не таскали, тут ты прав. Я о другом говорю. Когда дети пристроены, то мы всегда вместе. И ревности между нами не было. А ныне мужик по чужим бабам шляется. И не ведает, мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее; но последствия от нее горьки, как полынь, ноги нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней. Если бы ты захотел постигнуть стезю жизни ее, то пути ее непостоянны, и ты не узнаешь их. И бабы туда же. От ревности, горечи и одиночества. – Сокрушается. Печально кивает головой.

– Прав ты, дедушка. Как поется в песне: я от горечи целую всех, кто молод и хорош. Ты от горечи другую ночью за руку ведешь. – Если б не старик, которого надо держать, так ноги бы выдали пару коленец. Голос у Артема красивый. Поет хорошо.

– То-то и оно. И земля сотрясается. Там пожары, здесь потопы. От трех трясется земля, четырех она не может носить: раба, когда он делается царем; глупого, когда он досыта ест хлеб; позорную женщину, когда она выходит замуж, и служанку, когда она занимает место госпожи своей. И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею. – Держит парня за рукав, словно хочет от блуда мерзкого удержать.

– Согласен. Так мы Матвей вообще без женщин остаться должны. – Артем готов смеяться до слез от рассуждений старика. – Кто тогда детей будет нам рожать?

– Не понял ты меня. Истреблять их не следует. Только держатся должна за мужем. Не выскакивать вперед.

– Нет, Матвей, так уже жить не получится. Ева была сотворена из ребра Адама, потому и подчинялась ему. А Лолит создана, как и Адам, из глины. Сочла себя равной Адаму и сбежала от мужа. И моя жена из глины. Бросила меня. Не стала ждать. Были женщины, что за мужьями в Сибирь шли. Моя трех лет не выдержала.

– Не кручинься. Ты найдешь себе, а она пожалеет. Не пара вы были.

– А я верил, любит она меня. Обманулся. – Горькие воспоминания шевелились в душе Артема.

Вот и магазин. И дверь открыта. Чему бы ни верил Матвей, чего бы ни просил у Господа, Артем молил и надеялся, местная продавщица не закрыла двери к пище телесной, не продела замок в дверные ушки и не ушла восвояси. Такое может быть на селе. И останутся они без земной пищи. На одной духовной далеко не уедешь. Тут хоть побирайся по соседним домам. Кто картошки даст, кто репы прошлогодней.

Слава Тебе, Господи. Открыто. И мне, неверующему, по моему безверию хоть что-то дал. Артем посмотрел на небо и подмигнул хитро Всевышнему.

Вошли в магазин. Королева местной лавки бранилась с мужиком. Тот покачивался, даже придерживаясь за прилавок.

– Сказала, не дам в долг. Отвали, Семен. Вот тебе Бог, вот тебе порог. Пошел отсюда.

– Галя, мне чуток. Я после заплачу. – Причитал мужик.

– Много вас тут ходит, всем давать устанешь. Пусть жена тебе в постели дает. А я не давала и давать не буду. Как сейчас взгрею чем, так вылетишь. За последние волосенки ухвачу и выкину из магазина. Пошел!

Мужичок поплелся. Пытался попасть в дверной проем. С третьей попытки получилось.

– А вам что? Что брать будете? – Галя еще не отошла от скандала с мужиком.

– Нам бы чего съестного купить. – Артем засмеялся. – В долг.

– Я вам такой долг дам, от стенки не отмажетесь!

– Пошутил я, Галя. Мы приезжие. Деньги у нас есть. – Извиняющимся тоном продолжил Артем. Глупо пошутил с разгоряченной бабой.

– Так все на витрине, выбирайте. – Уже мирным тоном говорила продавщица. – Ничего под прилавком не прячу. Выгоды нет. Мне бы быстрее продать.

– Минутку. Сейчас выберу. Матвей у меня незрячий. Мне придется выбирать. Дай нам хлеба. Колбасы. Каких консервов. Сахар. Заварку. Погляжу еще чего. Матвей, а ты что хочешь? – Артем прикидывал, во что обойдутся покупки. Кто знает, сколько в дороге времени проведут.

– Конфет мягких. Пряников.

– Пряники не берите. – Сжалилась над слепым Галя. – Их неделю размачивать, не размочишь. Черствые. Лучше печенье в пачках. Оно свежее. Что еще?

– Ты бери, Артем. Не думай. Я заплачу. – Заявил Матвей.

– Не надо, Матвей.

– Не спорь со стариком. Не учили, старших надо слушаться. – И улыбнулся.

Впервые Артем увидел улыбку на губах старика. Добрая. Так дед улыбается внуку.

– Тогда возьмем воды и пакеты. Сложить не во что.

– А водку брать будете? У меня не всю выжрали.

– Спасибо, не будем. Слепому и так тяжко идти, а я при нем. Коли выпью, так кто о нем позаботиться.

Сложили покупки и пошли. Церковь стояла недалече, за лужком от магазина. Здание, как и положено, старой постройки. Высоко в небо глядят купола. Словно руки, воздетые к облакам, за которыми укрыта обитель Божья. На ближайших деревьях расселись птицы. Посланники божьи, свернувшие крылья.

– Ты, Артем, скажи мне, когда к церкви подойдем. – Попросил Матвей.

– Так мы уже у дверей стоим. Сейчас войдем. – Пришлось остановиться. Старик, как в землю врос.

– У Врат. Не у дверей. Стоящие у врат. Надо снять шапку. Осенить себя крестным знамением. Поклониться. После можно войти в Дом Божий. – Пояснил Матвей. – А внутри есть Царские врата. Там алтарь. За Царские врата вносят только мальчиков. Это не крещение, это воцерковление. Войдя, мы будем у Царских врат.

– Идем, Матвей. Стало быть, я был уже за Царским вратами, а не знал этого. Меня крестили в детстве.

– Должен был быть. – Твердо произнес. Знает церковный уклад.

Вошли в притер церкви. Иконы, и горят свечи. Давно Артем не был в церкви. Почти пусто. Нет молящихся в этот час. Многие селяне предпочли молиться мамоне – бутылке водки. Вино – глумливо, сикера – буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен. Не помнят о том. Лишь мужчина, рядом с ним плачущая женщина и священник.

– Батюшка, так завтра в десять будете отпевать сына нашего? – Кончиком головного платка стирает слезу со щеки.

– Да. К этому времени привозите его. Совершим обряд, раз он был крещен. – Рука священника перебирает ткань одеяния.

– Спасибо.

Артем и Матвей проходили рядом, чтобы поставить свечи. Старик задержался.

– Отчего умер твой сын, женщина? – Спросил Матвей. Мысленно Артем осудил своего спутника. Лезет не в свое дело. У людей горе, а он со своим досужим любопытством.

– Сердце у него больное. С детства. – Женщина тихо плачет.

– Ты не плачь. Если сын твой не согрешил в этом мире, то будет на Небесах. Там хорошо. Нет никакого зла. Рано, говоришь, ушел твой сын? – Поднял взгляд незрячих глаз к куполам.

– Так ему двадцать исполнилось. Не пожил совсем. – И снова боль в голосе. Тихие рыдания. Безмолвные иконы взирают на горе матери.

– Молись. И я у врат помолюсь. Господь милосерден. Невинного и вернуть может. Ты только верь в Господа, мать. Крепко верь. Я бы пришел попрощаться с твоим сыном, да слеп. Мне от дома приезжих тяжело идти. Верь в Господа и молись. – Смиренный голос старика, как печаль церкви, в которую редко заходят люди.

– Так мы мимо проходить будем. Выходи, если желание будет. Простишься. Может и зачтется сыну твоя молитва на Божьем суде. – Женщина и мужчина пошли к выходу.

– Опять, дед, лезешь, куда не просят. – Шептал Артем.

– Утешить хотел. Не стоит лить много слез. В сырости лежать будет сын. – Перекрестился. Что-то шепчут губы старика. О чем-то просит Бога.

– Ты даешь, дед. Это от грунтовых вод зависит, а не от слез людских. – Суеверны люди на Руси. Придумали десятки примет, пол каждому случаю есть свои.

– Как знать, Артем.

Они поставили свечи и пошли к месту своего ночлега. Занесли свои покупки. Артем присел к столу.

– Поужинаем и будем отдыхать. Когда в дорогу, Матвей? Накуралесил ты. Можешь считать, выполнил поручение Бога. – Не смеется, скорее печалится. Что делать с ним, со старым. Его уже не переделаешь.

– Не могу того сказать. Надо еще к Глафире наведаться. Обещал. А завтра выйти к телу.

– Упрямый ты, как черт. А туда же, верую. Что с тобой делать? Посидим и к твоей Глафире сходим. Я первым войду, а то ее муженек тебя отдубасит, ты и своего божьего слова сказать не успеешь. Мука с тобой одна. Ты и руками от удара огородиться не можешь.

– Господь оборонит. – Матвей перекрестился.

– Оборонит, моими кулаками. Хорошо, если мужик спать уже будет после выпитого. Задачу ты мне поставил. Если я ему врежу, меня в полицию заберут. Новый срок дадут. Не прикрою тебя, меня совесть замучает. – Артем понимал, попал в сложную ситуацию. Но делать нечего, сам ввязался.

– Не ходи. Один управлюсь. – Твердил вредный старик.

– Не проси. Я тебя не брошу. Брошу, кем после того буду. Отдохнешь, пойдем вместе.

Артем и Матвей подошли к дому Глафиры. У парня еще была надежда, пьяница давно спит. Ему вспомнилось, каждому будет дано по его вере. Так и вышло. Мужик не спал. Матвей верил, и ему была дана возможность произнести свои божественные слова. Артем не верил, и его надежды не сбылись. Мужик не только не спал. Увидев двух мужчин, он стал орать:

– Глашка, поскуда. При живом муже в дом мужиков привела. Стыд потеряла. Своего мужика не побоялась. Нож! Кишки выпущу.

Артем решил, пора скандалиста вырубить ударом кулака в челюсть. Но вмешался Матвей:

– Слепой я, не видишь что ли. Какой я любовник твоей жене. А это Артем, мой поводырь. Слепой немного пройдет без поводыря, не сумеет.

– А кто, кроме слепого позарится на эту уродину? Не один зрячий видеть ее не захочет! – Машет кулаками в воздухе. Пьяные глаза мечут молнии.

– Так я и подумал, что ты тоже слепой. Позарился на нее. Мы с тобой братья по несчастью. Сказано в Писании: я человек, испытавший горе от жезла гнева Его. Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет. Так видишь ли ты меня?

– Вижу. Ты слепой? Покажи! – К мужику стал возвращаться разум.

Матвей ощупью добрался до стула.

– Сяду я. Устал. Как я покажу тебе хоть что, если сам не вижу. Как я незрячий смогу быть тебе поводырем? Смотри в глаза мои, сам увидишь.

Мужик прищурился, рассматривая глаза Матвея.

– И впрямь слепошарый. Как так?

– Господь испытывает меня. Свое испытание я могу снести без ропота. То жезл гнева Господня. И тебя он испытывает, но не гневается. Испытывает тебя зельем винным. Сломаешься ты или выстоишь. Ты уже надломился. Скоро падешь, так и не вынеся возложенного на тебя испытания. А ты поднимись. Покажи Богу свою веру. Скажи, я все вынесу, что Ты мне пошлешь. Ты для этого дал мне душу. Во имя Твое силу свою применю. Отрекусь от зелья. Иди, ляг в постель. Я прочту над тобой молитву. Ты, обладающий силой, и я, владеющий словом, одолеем недуг.

Мужик встал и пошел к кровати. Жена помогла ему раздеться, уложила в постель. Укрыла одеялом.

– Заклинание читать будете? – Она смотрела на слепца.

– Молитву. Она на все случаи жизни. Эту молитву Спаситель даровал нам в своей Нагорной проповеди.

Глафира слышала о Нагорной проповеди. Но припомнить молитву не могла. И как называется эта молитва, не знала. Впервые Иисус прочел Отче наш.

Матвея к кровати подвел Артем. Старик возложил свою руку на лоб пьяницы. Тихо три раза прочел молитву.

– Поутру полегчает, если встанешь вместе с Богом бороться со своим недугом. А теперь, спи.

И приезжие покинули дом смотрительницы гостиницы.

Поужинали. Артем молчал вначале. Потом не выдержал:

– Матвей, а из тебя отличный шарлатан получится. Одурачил мужика.

– Не дурачил. Сказал все, как есть.

Утром часов в девять Артем и Матвей стояли на улице. Ожидали похоронную процессию. Артем думал, хорошо бы уехать до того, как муж Глафиры проснется и побежит за очередной порцией водки. Но разве старика, этого упрямца, сдвинешь с места. Показался катафалк. С ним горстка провожающих. Они поравнялись с тем местом, где стояли эти двое. От процессии отошла мать усопшего. Подошла к Матвею.

– Спасибо, что пришли проводить. Это вам. Помяните раба божьего. – Протянула пакет.

Матвей взял поминовение.

– Вечная память. Да свершится воля Господня.

Женщина присоединилась к провожающим, а Матвей и Артем ушли в дом. Минут через десять Артем вышел на улицу покурить. Ароматный дым, в руке тлеет сигарета. Безлюдная улица. Лишь девочка-весна ступает по дороге. Откуда ни возьмись с криками бежит баба. Стучит во все ворота.

– Люди! Люди добрые! Чудо! Чудо свершилось! Покойник ожил. Сын Нинки в церкви прямо из гроба встал! Как старик говорил! Он его у Бога отмолил!

Беда, понял Артем. Заскочил в дом.

– Матвей, собирайся быстрее! Бежим! Огородами бежим. Что б нас не видели.

– Что случилось? Куда бежим? Зачем?

– Покойник из гроба в церкви встал. Баба по улицам бегает. Орет, ты его отмолил. Бежим.

– Ничего такого не было. Видать, обморок у него глубокий был. Прошел, он и встал.

– Ты людям это объясняй. Что сейчас начнется. Чудотворец хренов. Они нас на лоскутки порвут. На сувениры растащат. Обереги из нас будут делать. Быстрее.

На улице Артем почти тащил Матвея. Галдят птицы, разбуженные суматохой в деревне. Поднялся ветерок, словно от взмахов крыльев ангела.

– Сейчас в проулок. Там должна быть дорога на краю поселка. Машину бы поймать. Только б нас не заметили.

Глафира услышала крики бабы и у нее подкосились ноги. Батюшки, кто ж лечил ее мужа. Она собралась с силами, поднялась и к мужу.

– Черт старый, знаешь кто тебя лечил. Этот старик покойника из гроба поднял. Чудеса творит. Если ты пить не бросишь, он тебя живым в преисподнюю отправит. Надломился ты. А он тебя, как тростинку сломать может.

Мужик мало чего был способен понимать. Лишь позднее осознал все.

С той поры Степан, муж Глафиры, перестал пить.

Из проулка беглецы свернули на объездную дорогу. Им повезло. Мужик только что закончил загружать в легковую машину вещи. Они доковыляли до него.

– Мужчина, не довезете до развилки? – Артем сам не знал, что это за развилка. Просто надо было уехать.

– Это до какой?

– Вот туда, а потом направо. – Артем махал рукой. – Мне старика слепого надо вести. Выручай, друг.

– До развилки? А! Это где рейсовый сворачивает. Остановка там у него. Садись, довезу.

Артем запихнул старика в машину. Поехали. Минут через двадцать они были на развилке.

Это было чудесное спасение. Во времена, когда по земле бродили пророки, его описали бы особым благоволением Всевышнего, думалось Артему. Но Господу слава, в своем отечестве пророков нет.

На остановке установили бетонный навес со скамеечкой. Было где присесть и отдышаться.

– Матвей, куда идем дальше? – В самый раз было строить планы на будущее.

– Ты меня спрашиваешь? Слепого спросил о дороге. Чем ты думал?

– Ты же затеял этот поход. И спрашивать мне не у кого.

– Ты у нас поводырь. Ты и должен знать путь. Я не ведаю, какой тропой ты вел нас ранее, отчего должен знать дорогу. – Опустил руки. Ступни ног уперлись в землю. Не ведает он дороги. Тело приросло к скамейке.

Артем только покачал головой. А старик еще и вредный. Его вели, на него тратили бесценный дар зрения, а он брюзжит.

– Тогда будем сидеть здесь до морковкина заговенья. – Сам осматривается. Может еще попутка откуда вывернет или автобус.

– Следует идти к свету. Разве не так. Ты видишь свет. Я обращен во тьму. Где ты видишь свет, куда смотрят твои глаза, туда и идем.

– К свету – это на восток. Дальний Восток. Туда до зимы не дойдем. Придется, идти куда глаза глядят. Мудрые слова речешь ты, Матвей. Ты в парламенте не заседал? Они тоже ведут нас, куда глаза глядят. Много говорят, а о чем не поймешь.

– Не доводилось. Но заповеди о депутатах парламента и иже с ними говорят. Глупый не любит знания, а только бы выказать свой ум. Книга Екклезиаста: Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Артем с Матвеем шли своей дорогой. Один откусил от краюхи тюремной жизни, другой испил темных вод слепоты. Хлеб и вода. Они неразлучны. Мимо проезжали машины. Два путника брели вдоль берега жизни. Им некуда больше спешить, им некого больше любить. Артем уже не думал, куда идти. Просто шел. Поводырь слепого. На тюремных нарах он и представить себе не мог, что пойдет неведомо куда, обретя свободу. Ему грезился родной город. Улицы, по которым он хаживал. По которым пройдет в поисках прежней жизни. И принимать сиротство, как награду. Здесь он обронил…. Это она обронила его любовь. Не склонилась, чтобы поднять ее. Ненужная вещь, ее унесет весенний ветер.

Машины, проезжающие мимо, иногда сигналили путникам. Посторонись. Артем не слышал, а Матвей не видел этой сутолоки жизни. Рядом зашуршали шины останавливающегося грузовика.

– Эй, путники, – Молодой голос парня из кабины, – вас подвезти? Не корысти ради.

– Это как? – Откликнулся Артем. – Безвозмездно?

Бывают на свете чудеса. Не просишь, не умоляешь подвести, Христа ради, а тебе предлагают. Даром. Велик соблазн. Мало кто не согласится на дармовщинку.

– Как, Матвей, поедем или Он принимает только тех, кто пешком идет? – Насмешливо прищурены глаза. Проехать на машине даром – вот тебе и счастье.

– Поедем, раз нам предлагают. Думаю, Он не обидится. – Матвей шарил руками вокруг, словно пытаясь определить, где машина.

– Чего мне обижаться. – Откликнулся водитель. – Сам предложил. Залезайте.

Артем помог Матвею залезть в кабину. Сел сам. Машина двинулась с места.

– А вы куда идете? – Интересовался водитель.

– Вперед идем. – Матвей поудобнее устраивался на сиденье.

– Сам вижу, – Парень рассмеялся, – что не пятитесь. И я вперед еду. Еду, смотрю, бредут по дороге. С попутчиками ехать веселее. Доеду, разгружусь и в обратную дорогу. Беспокойную выбрал себе работу. Хорошо, когда в одном месте сидишь, в своем городе. Развез грузы по складам или магазинам и сиди. А тут почти весь день за баранкой. А вы куда и к кому путь держите, если не секрет.

– К Господу Богу, мил человек. К Нему. – Признался Максим.

– Со мной вы к нему не скоро попадете. – Парень улыбается. – Лично я к нему не спешу. Тише едешь – дальше будешь. Я и не спешу. Мне пока пожить хочется. Если кто хочет меня обогнать, пусть обгоняет. На дорогах разное видишь. Торопятся, обгоняют. Глядишь, а торопыга тебя в кювете ждет. Хорошо, если ушибами и переломами обойдется. Некоторые за свою скорость жизнью платят.

Пареньку явно хочется поболтать. Одиноко в пути. Когда еще на дороге слушателей подберет. Рекой струится под колесами асфальт. Через полуоткрытое окно в кабину задувает весенний ветерок. Встречные машины пролетают мимо. А те, кому не терпится, объезжают его. Есть и те, кто с сердитым гудком обгоняет неторопливого водителя.

– Не, мужики, машину я с детства вожу. Меня еще отец учил. – Парень задорно улыбается, вспомнив детство. – И скажу вам, если ехать осторожно, ничего не случится. Это же не самолет. Там двигатель заглох, и ты упадешь. Тут просто остановишься. Починишь двигатель и в путь. – Крутит баранку, дергает рычаги. Хорошо на дороге. Привычно.

– Я тоже водил машину, – Артем говорил о днях до пребывания в узилище, – и, бывало, нарушал правила. Но пронесло. Жив, не покалечен.

– Молоды вы еще, – ворчал Матвей. – В дороге всякое может случиться, чего не ждешь. И никто не знает. Сказано, и я этому верю: Не хвались завтрашним днем, потому что не знаешь, что родит тот день. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них.

– Дед, твои библейские мудрости меня уже достали. Времена сейчас другие. Твои мудрецы много не знали из того, что сейчас есть. Техника, медицина. Врачи человека почти с того света могут вытащить. Пересадка сердца, других органов. И техника понадежней. Во времена твоих старцев и техники не было. Телега и все. Сейчас намного сложнее жизнь. И их премудрости нам ни к чему. – Артем знает, дед упрямый. Его не переубедишь. Только высказал свое понимание.

– Тут ты прав, Артем. Времена другие. Человек остался прежним. Со своими страстями, с пороками. С желаниями. Желания не всегда плохи. Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его. Вот и мы, Артем, идем, куда твои глаза глядят, а ведет нас Он. И придем куда надо в срок. Вот он…. Звать то тебя как?

– Игорь.

– Вот, Игорь правит этой машиной. Думает доехать до места. А все в воле Господней. Он и решит, доедет Игорь или встанет на пути.

– Нет, Матвей, доеду, а то завгар мне такое устроит. Вот это и будет гнев Господень. Даже пострашнее будет. Премии лишит. С выгодных рейсов снимет. И сколько ни молись, ничто не поможет.

– Дело твое, Игорь. Мое сказано. А семья у тебя есть? – Не зрячие глаза деда смотрят на дорогу.

Вдоль дорожного полотна посажены чахлые деревца. За ними поле. Остановились возле шлагбаума. Железнодорожный переезд. Прошел тепловоз, таща за собой вагоны. Свободен путь. И машина двинулась дальше.

– Жена, дети? У меня девушка есть. Мы снимаем квартиру. Не расписаны, но живем вместе. Нас обоих пока это устраивает. Притираемся к друг другу. Другие сразу женятся, потом разводятся. К чему нам это?

– На квартире живете, это ничего. Дом и имение – наследство от родителей, а разумная жена – от Господа. Любишь ее, женись. – Думы Матвея о своей покойной жене.

– Я об этом думал. Да все некогда. Не получается. – Игорь и сам не понимает, что такое некогда.

– Не лукавь. Побаиваешься. Попросишь выйти за тебя замуж, а она скажет, не время. Может, ждет она заморского принца и не понимает, что он рядом. Придешь из рейса, сразу и позови.

– Да как-то оно…. А что? Приеду, скажу, завтра идем в загс. – И полегчало на душе у Игоря.

– Не затейливо у тебя все получается. – У Артема тоже все было не затейливо. Пусть хоть у парня будет лучше. – Ты цветы ей подари. Колечко. В ресторан пригласи. Чтобы красиво было, дурья башка. Это нам, мужикам, без разницы. Я почти не помню, как своей бывшей сделал предложение. А девчонки запоминают. Им это необходимо.

Может, оттого и не стала ждать его жена. Забыла, как он сделал ей предложение. Другой мужчина позвал ее красиво, торжественно. И согласилась. Горько на душе. Не одна она виновата. Оба.

– А ты чего, Артем, сник. Отболит в душе, другую женщину полюбишь. – Старик повернул незрячие очи к спутнику.

– Хватит. Не женюсь больше. Прошло все это. Я не мальчишка. Бабу так найду. И мне хорошо, и ей не скучно.

В кабине повисло молчание.

Дорога пошла через лес. Она выглядела наряднее. Среди сильных старых деревьев. Ветерок заигрывал с листвой и веточками. На небе одинокая темная тучка. То ли обещала грозу, то ли собралась в гости к подругам.

– Тут дальше лесистое место. До следующего поселка так. – Прервал молчание Игорь. Как без разговоров в дороге. – После поселка опять лес.

Справа с грунтовой дороги вылетел джип. Игорь ударил по тормозам. Расстояние слишком маленькое. Вывернул руль влево, избегая столкновения. Машина полетела на обочину. Передние колеса въехали на груду камней, заботливо сложенных дорожными рабочими. Кабина вздыбилась вверх. Матвей одной рукой уперся в переднюю панель. Другой толкнул Игоря в плечо. Тот отлетел к дверце. Матвей плечом все же ударился о панель. Рука соскользнула. Артем выставил вперед руки. Удар. Сильная боль в правой руке. Игорь головой ударился об руль. Могучая ветка дерева, росшего на обочине, пробила ветровое стекло, вонзилась в спинку сиденья водителя. Лишь минута, и ветка пропорола бы легкое парня. И Игорь бы упал в кабине своей машины, захлебываясь кровью.

– Ибо человек не знает своего времени. Всему свое время. И время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать. Время насаждать, и время вырывать посаженное, время убивать, и время врачевать, время разрушать, и время строить, время плакать, и время смеяться, время сетовать, и время плясать, время разбрасывать камни, и время собирать камни, время обнимать, и время уклоняться от объятий. Час твой не пробил. – Прошептал старик.

Джип не стал задерживаться. Владельцы его торопились. Пусть эти в грузовике сами справляются со своей бедой.

– Черт! Откуда он взялся? – Игорь вываливался из кабины. – Вы как, мужики, живы?

Из носа Игоря текла кровь. Стирал ее руками и рукавом рубашки.

– Вроде, живы. – Артем ощупывал правую руку. Сломал или вывих? Больно.

– Уцелели, – подтвердил Матвей.

Игорь по сотовому телефону вызвал полицию. Те не торопились. Приехали, обследовали место происшествия, нарисовали схему.

– Джип этот сейчас не найдешь, – Сказал следователь. – Но следы протектора явные. Хорошо летели. Резко разворачивались.

Помят капот грузовика, ветровое стекло разбито. Но машина на ходу. Можно ехать.

Скорая помощь пострадавшим помогла. Живы, и ладно. Игорю в нос вставили тампоны, забинтовали. Артему вправили руку. Обошлось вывихом. Плечо Матвея почти не пострадало. Огромный синяк.

– Все, в гараже меня съедят. – Сетовал по дороге Игорь. – Мало, что нет моей вины. Машина пострадала. Груз вовремя не доставил. За ремонт машины меня заставят платить. Накрылась наша свадьба.

– Я тебе, накроюсь – Грозил Матвей.

– Ты им не плати. Несчастный случай. Страховка покроет. – Советовал Артем.

– Невесту как зовут, дурья башка? – Матвею хотелось, чтоб свадьба быстрее сладилась.

– Марина.

– Так звони ей. Проси руки. Если робеешь, я за тебя попрошу. – Дед Матвей настроен решительно. Откуда только в нем столько энергии. Того и гляди, отберет у Игоря трубку и сам станет звонить.

– Я позвоню сам. Но, когда вы уйдете. Это личное.

Поселились они в маленькой гостинице. Игорь здесь останавливался раньше. Бывало, обратный груз задерживался. Вот по дороге и заночует.

Стандартный для такого уровня номер. Место преклонить голову на ночь. Минимум мебели и жилого пространства. Душ и туалет. Проезжающий люд и этим доволен. Телевизор неописуемой древности с трудом принимает два канала. Если кто сильно затоскует, внизу есть буфет и пиво. Из под полы нальют сто грамм.

Они сидели в номере. За окном солнце обдумывало, как закатиться за горизонт. Артем не раздеваясь прилег на постель. Матвей сидел на кровати.

– Тяжело, Артем, чувствовать на лице тепло солнца и не видеть светила. Знать, над тобой манящая голубизна неба, но нет крыльев, подняться ввысь. Аромат первых листьев кружит голову, а первая зелень не ласкает твой взор. – Грусть и тоска в голосе Матвея. – Наказания Господня, сын мой, не отвергай, и не тяготись обличением Его. Ибо кого любит Господь, того наказывает и благоволит к тому, как отец к сыну своему. Я принял ношу свою, боль осталась. Сказано было, пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя. Пью, а жажда не проходит. Грех это мой. Не сумел смирить свое сердце. Нет смирения. Это гордыня через край заполнила меня. Пошел искать Его. Расплещу по пути гордыню, с благодарностью приму наказание, утолю жажду из колодца своего. И ты, Артем, попробуй. Может, получится.

– Матвей, осуди меня ты, пусть осудит Бог, назови это гордыней. Не было на мне вины. Кругом все требовали, сознайся. Признай себя виновным. Тебе срок дадут меньше. Осудят условно. За что осудят? За признание в том, чего не совершал? Подчас хотелось биться головой об стенку. Вот и пью из колодца своего. Вода в нем подернута тиной отчаяния, горчит полынью утрат.

– Ты не брани Бога. Испытывает Он тебя. Пройди ступнями по горячим углям. Будет день, ступни твои коснутся мягких трав в росе. Остудишь свою душу.

– Не могу. Он в своей справедливости позволил меня осудить. Всезнающий не ведал, я не виновен. Не безгрешен, но то другие грехи. Суди за них.

– Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным? Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы. И я оступался не раз. И поздно принимал ошибки свои. Был друг у меня. Крепко дружили. Но поверил я не ему, а словам черным. Поругались мы тогда крепко. Резким словом я обидел его. Не смей подходить ко мне. Умру, не прикасайся к холодным моим ногам! Он был парашютистом, испытывал новые системы. Тогда работал над управляемым парашютом. В день после нашей ссоры прыгал. И я в этот день узнал правду. Чист он был передо мной. Пытался связаться с ним. Извиниться. Прощения попросить. Не успел. Прыгнул он. Но что-то не заладилось. Одна из строп управления, мне после рассказали, перекинулась через шею. На землю он опустился мертвым. – Слезы потекли из незрячих глаз.

Артем глядел на старика. На его лицо. И Артему стало страшно. Пустые глаза, веки, что не вздрогнут. Два ручейка слез из мертвого источника. Стекают по щекам. Мертвая влага боли, отчаяния, ручьи раскаяния.

– Не успел я покаяться, вымолить у него прощение. Время насаждать, и время вырывать посаженное, время убивать, и время врачевать. Упустил я время. Каюсь, но поздно. Порой во сне ночью вижу, стоит он передо мной. Молчит. Смотрит. Я хочу попросить прощения, а не могу. Слова не сходят с моих уст. Стоим и молчим. – Матвей закрыл лицо ладонями. Вздрагивают плечи. Горючая влага отчаяния льется из самого сердца.

– Он простил тебя, Матвей. Ты выстрадал свой грех. Правду рассказал и очистил свою душу. Найди в себе силы простить самого себя. – Откуда пришли слова эти Артем не знал. Говорил, что должен был сказать. Принести искупление грешному сердцу друга.