Читать книгу Коварный губитель человеческих душ - Василий Боярков - Страница 3

В это же самое время в Городе в следственном изоляторе, в камере предварительного заключения, находился глава местного преступного клана Джемуга, которому грозил весьма внушительный срок заключения. Выбрал себе такое прозвище этот человек неслучайно, еще в самом своем раннем детстве, когда был простым беспризорником и побирался в девяностые годы по помойкам одного провинциального города, являвшегося тем не менее региональной столицей. Своего настоящего имени, а тем более фамилии, неудивительно, что он не помнил, ведь ему приходилось думать о своем пропитании практически с пяти лет. Имя же это ему полюбилось из-за того, что, «отбывая свой очередной срок в детдоме» (куда его, еще будучи маленьким, периодически доставляли и откуда он постоянно сбегал), тогда еще ребенок в одной занимательной книжке сумел вычитать, что был прославленный полководец древней Монголии Джамуха, которого опасался сам Чингисхан, в те далекие годы еще Темучин, при этом мальчик, не переставая, твердил: «Ну и что, что он его потом все равно убил? Ведь потому и убил, что смертельно боялся». Таким образом, полностью потеряв сведения о своих настоящих предках, человек этот полностью уверился, что являлся прямым потомком славном воина и даже в паспорте умудрился проставить себе одно только единственное имя Джемуга, без фамилии и без отчества, не преминув переврать его на свой, как ему казалось, более звучный лад.

Некогда беззащитный ребенок давно уже вырос и теперь превратился в закаленного в уличных противоборствах уверенного в своих силах мужчину. На вид ему было чуть было тридцати лет, что соответствовало и дате, проставленной в основном документе. Он не был красавцем, но и не имел какой-то отталкивающей внешности, удивительно сочетая безраздельную мужественность, без единого признака какого-то страха или сомнений, и в меру необходимую привлекательность, где невысокая фигура имела природную коренастость, а лицо, действительно, монгольские очертания, а именно, слегка продолговатое, выглядело бронзовым с зауженными глазами и украшалось тонкими, спускающимися книзу усами. Касаясь его характера следует отметить, что он был, самоуверенным, упрямым, безнравственным, а главное, невероятно жестоким, проще даже сказать не знающим жалости ни к своим, ни к чужим, хотя если касаться понятия «своего», то таковых для него попросту не было, так как, выросши в промозглых трущобах, этот грозный человек считал, что добился всего в этой жизни сам и никому ничем не обязан, все же остальные должны ему только прислуживать, а ежели кому что не нравилось, то такие бесследно исчезали, приобретая статус «пропавшего без вести».

В Городе он появился с момента самого его основания, когда в небольшой деревушке появился первый игорный дом и «заложилось» строительство огромного мегаполиса. Имея от природы кипучую и деятельную натуру, тогда еще молодой, не достигший совершеннолетия, человек, активно включился в развитие зарождающегося общества и взял на себя на себя обязанность «сколотить» устойчивую преступную группу, способную держать в страхе не только постоянное население, но и приезжающих тратить денежки богатеньких толстосумов. Неудивительно, что таких, как он, предприимчивых было несколько человек, прибывающих в тогда еще небольшой населенный пункт в сопровождении небольших и значительных группировок, но Джемуга, поначалу будучи совершенно один, а потом обрастая преданными сподвижниками, остававшимися от поверженных конкурентов, смог организовать невероятно действенный клан, который сам он называл: «Мое монгольское иго», как пчелиный улей трудившийся сплоченным, продуктивным и слаженным механизмом, способным держать в страхе всю прилегающую округу и обложившим преступной данью все имеющие маломальский доход заведения. Не трудно догадаться, что охотников поспорить за криминальную власть, в том числе и приезжих, больше не находилось.

Вместе с тем, кроме охотников разделить сферы влияния опасного «бизнеса», существовали еще и правительственные структуры, также пытавшиеся сломить авторитет и могущество этого человека. Вот и сейчас, закончив трудную, но грамотно проведенную операцию, уже тогда «крестный отец» всех преступников города был помещен в следственный изолятор, причем в отдельную камеру, чтобы исключить всякое его сношение с внешним миром. Сейчас же его доставили в комнату для допросов, где бандита посещал прокурор, лично Замаров Дмитрий Аркадьевич, чтобы значимостью своей должности склонить к признательным показаниям. Если касаться внешности этого человека, то, достигнув тридцатисемилетнего возраста, он дослужился до звания советника юстиция, выделялся высокой, атлетического склада фигурой, невзирая на идущий четвертый десяток лет, не начавшей еще обрастать возрастным жирком; лицо выглядело худым, книзу несколько вытянутым, и не было лишено мужской привлекательности, где прямой, аристократический нос гармонировал, с тонкими, выдающими хитрость, губами и гладкой, не имевшей загара кожей; серые с голубым отливом глаза выражали ум, проницательность и способность к построению логических выводов, не лишенные притом и какой-то жесткости и какой-то даже жестокости; голова являлась ровной, ухоженной, с короткой прической светлых волос и чуть оттопыренными ушами; одежда его составляла стандартный мундир представителя службы прокуратуры, снабженный всей необходимой символикой.

Находились они в небольшом помещении, где стены были окрашены мрачными серыми красками, а из мебели находился один только металлический стол, разделенный посередине невысокой перегородкой, словно сеткой для игры в теннис, а также привинченных к полу два стула. Из средств сдерживания движений со стороны заключенного имелись стальные браслеты, снабженные чуть удлиненной цепь, прочно крепящейся к верхней обшивке, благополучно закрепленные на руках чрезвычайно опасного подопечного.

– Итак, господин Джемуга, простите, не знаю Вашего настоящего имени отчества, да и никто, наверное, об этом не ведает, – начал допрос представитель органов правопорядка, – давайте вернемся к тому, с чего вчера начали, но в чем так упорно пытаетесь нас запутать. Хочу сказать сразу, что все Ваши приведенные накануне доводы мы проверили и не нашли, поверьте, никакого им подтверждения. В свою очередь хочу сказать, что доказательств Вашей вины у нас предостаточно и мы – даже без Вашего на то признания! – сможем упрятать Вас на значительный срок заключения. Согласен – это будет немного дольше, но результат все равно будет единственно правильно, ведущий в на «длительный отдых. Ну, так как, господин Джемуга: сможем мы с Вами найти обоюдовыгодное решение этой проблемы или Вы согласны на полный срок заключения, повторюсь, равный десяти, может быть в лучшем случае, девяти годам тюремного лагеря?

– Доводы твои, прокурор, – криминальный авторитет нисколько не церемонился, – кажутся мне нисколько неубедительными. Что у вас на меня есть? Да, по сути сказать, практически ничего, а именно: нашли какой-то непонятный труп, а чтобы связать с этим меня, провернули какую-то там «подставу», подкинули якобы причастное к убийству оружие, затем подделали экспертизу, что на нем мои отпечатки пальцев, при этом, заметьте, я допускаю, что именно из него был застрелен тот человек, а вы не сфабриковали и этот, в том числе, документ, ну, а до «кучи» подговорили еще какого-то непонятного мне свидетеля, которого я и видом не видывал и слыхом не слыхивал, несмотря на то, что он утверждает, будто бы видел меня в тот самый момент, когда я спускал курок и стрелял в какого-то там человека. Однако, прокурор, даже это все вместе взятое я считаю не самым важным, что должно тебя сейчас беспокоить…

Здесь, придав себе злобно-ехидное выражение, бандит прервался, ожидая какой эффект произведет на собеседника высказанная им последняя фраза. Тот же в свою очередь непонимающе уставился на грозного и опасного собеседника, обозначив свою недоумение самым обыкновенным вопросом:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хм, – злорадствовал дерзкий преступник, наваливаясь на стол и приближаясь лицом к своему оппоненту, – только то, что ты очень мало интересуешься личной жизнью своего нерадивого отпрыска и, наверное, даже не знаешь, где он может сейчас находится. Выясни этот вопрос, а потом мы продолжим нашу беседу: мне бы очень не хотелось, чтобы ты, «мусор», – так этот закоренелый преступник обращался ко всем представителям правоохранительных органов, – упустил некоторые жизненно важные аспекты, связанные с семьей, а потом винил в этом меня.

– Что ты, «мразь», сделал с моим ребенком?! – наливаясь пунцовой краской, в гневе закричал советник юстиции. – Только попробуй с ним что-нибудь сделать, и я лично тогда тобою займусь!

– О чем ты, прокурор, говоришь, – не переставал «зловредничать» погрязший в криминальной жизни преступник, не спускавший со своего монгольского лица довольной улыбки, – я сижу в четырех стенах, в отдельной, «мать твою…», камере, ты же, я думаю, человек разумный, поэтому задайся вопросом: как я мог отсюда выйти и навредить твоему несмышленому сыну? – здесь он вернулся в обычное положение и стал медленно выстукивать пальцами по верхней части стола похоронный мотив, не замедлив добавить: – Повторюсь: я просто переживаю, как бы с ним чего случилось – только и всего.

– Ну, «мерзавец», – едва сдерживался прокурорский работник, чтобы здесь и сейчас не начать избивать заключать, даже несмотря на ведение видеосъемки: до такой степени он был подвержен справедливому отцовскому гневу, – если с ним что-нибудь случится – ты отсюда никогда больше не выйдешь!

Здесь служитель Фемиды резко поднялся со своего стула и, продолжая то бледнеть, то краснеть, направился к двери, услышав брошенную ему вслед фразу: «Напугал кота мышами!» Он хотел вернуться назад, чтобы дать выплеск своему гневу и самому уже начать избивать этого не в меру зарвавшегося, возомнившего о себе Бог знает что, человека, однако служебная этика, долгие психологические тренинги и личная выдержка сделали свое дело, и мужчина, все же сдержавшись, вышел из комнаты допрос, обозначив свое отношение, лишь громко хлопнув металлической дверью.

***

Одним днем ранее. Зецепин Игорь Вениаминович, согласно установленного в СИЗО распорядка, заступил на суточное дежурство по охране содержащихся там преступников. Молодой человек, едва достигший двадцатисемилетнего возраста, он, при своем высоком росте, совсем не выделялся мускулатурой, но тем не менее были сравнительно сильным; лицо не выглядело каким-то уж примечательным и выделялось только голубыми глазами и чрезмерно курносым носом – признак излишнего любопытства; волосы были настолько светлыми, что им бы позавидовала любая блондинка. Останавливаясь на его тяге к излишней осведомленности, стоит отметить, что именно это качество привело его несколько лет назад к одной неприятной ситуации, где окончанием вполне могло стать расставание с жизнью. И вот именно тогда ему помог уладить свое щекотливое дело небезызвестный Джемуга, вызвавшийся стать посредником между ним и его оппонентами. С тех пор этой сотрудник охранно-конвойной службы находился «на зарплате» у своего покровителя и, преданный ему душой и всем сердцем, готов был ради него на любые, даже самые рисковые, непопулярные для сотрудников внутренней службы, жертвы. Поэтому и неудивительно, что, как только ему представилась такая возможность, он был у камеры опаснейшего преступника, с которым было запрещено видеться кому бы то ни было, не исключая рядовых конвоиров. Однако Зецепин являл исключение, так как он носил офицерский чин, выделялся среди сослуживцев рвением и усердием и успел дослужиться звания капитана, занимая в этом учреждении оперативную должность, на которой, в силу своих прямых служебных обязанностей, он просто обязан был проводить со всеми заключенными оперативно-профилактическую работу. Вот под таким прикрытием сотрудник и зашел вечером, уже после отбоя, в камеру своего некогда спасителя и теперь уважаемого наставника.

– Садись, «брат», – обратился преступник к посетившему его человека, указывая на нары рядом с собой, – хорошо, что ты нашел время и посетил меня в столь тягостный момент моей жизни. Мы можем сейчас поговорить откровенно: я имею в виду – не слушают ли нас сейчас?

– Да, – кивнул головой в знак согласия молодой человек, в отличии от собеседника, никак не выдававшего своих эмоций, слегка дрожавший от возбуждения, – сейчас можно говорить совершенно спокойно: наш разговор останется нашей тайной.

– Отлично! – воскликнул Джемуга, вскакивая со своего места и начиная «мерить» шагам небольшую тюремную камеру, ходя по ней взад и вперед. – Надеюсь, ты уже в курсе, как меня жестоко подставили, – Игорь утвердительно кивнул головой, – меня заманили в ловушку, приставили ко мне грязную «суку», которому я стал доверять как родному брату и взял его на одно «стремное» дельце, где, не подозревая подвоха, застрелил одного мерзкого типа, а оружие – дурак! – заставил уничтожить того «засланца», но что, как ты думаешь, сделал он? Правильно: он понес его своим хозяевам, где они благополучно провели экспертизу, а он сам теперь выступает свидетелем и его где-то надежно прячут, иначе мои хлопцы давно бы уже до него добрались, следствием чего явилось бы то, что я бы уже здесь не сидел. Учитывая же тот факт, что мы тогда с ним были только вдвоем, шансов «соскочить» в этом случае у меня просто не будет. Разумеешь, что нужно делать?

– Пока что не очень? – засомневался Зацепин, мысленно понимая, что в любом случае от совершения должностного преступления – что, в принципе, было ему не в диковинку – ему в этот раз не уйти, ведь необходимо было вызволять из беды своего благодетеля. – Но сделаю все, что от меня только будет зависеть.

– Так я и думал, – утвердительно кивнул головой «крестный отец» «монгольского ига», останавливаясь посреди камеры и внимательно вглядываясь в своего собеседника, – сейчас у нас только один – единственный! – выход. Мою судьбу, и в том числе уголовное дело, держит сейчас в руках один очень несговорчивый прокурор, который почему-то посчитал, что может что-либо изменить в существующем в Городе распределении сил, – мы не должны этого допустить! – иначе удачи нам не видать.

– Что нужно делать, «брат»? – вдохновленный вступительной речью, с готовностью поинтересовался оперативный сотрудник. – Как мне тебе помочь? Я готов даже устроить какой-нибудь беспрецедентный побег, только после этого – мне здесь уже не работать…

– Нет, – остановил Джемуга пылкую речь преданного ему до самой глубины души человека, – этого не потребуется: тебе необходимо в спешном порядке, любыми путями, передать «весточку» моему человеку, Барун. У тебя есть с собой небольшой клочок «чистой» бумаги?

– Разумеется, – утвердительно кивнул головой Зецепин, одновременно доставая из кармана миниатюрную записную книжку, – в написании документов заключается вся моя нынешняя работа, так что такого добра здесь хватает.

Заключенный принял переданный ему блокнотик, вырвал из него всего лишь один листок и, присев на нарах, написал только два слова, после чего сложил бумажку в несколько раз, так что получился маленький аккуратный шарик, и затем передал его своему собеседнику.

– Что делать – ты знаешь, – сопроводил он свои действия понятным только им обоим напутствием, – сегодня это послание должно быть доставлено адресату.

***

Барун заслужил такое прозвище с легкой руки Джемуги, у которого являлся ближайшим сподвижником и сопровождал его по жизни с самого раннего детства. Как объяснил ему предводитель криминального клана, или «монгольского ига», обладая таким именем, согласно древней легенде, он становится преданным ему человеком, так как это наименование обозначает «исключительно верный», таким образом, как и у себя, переврав перевод к слову баруун. Однако, даже несмотря на это, человек этот полностью оправдывал смысл, вложенный в это название и был настолько предан опаснейшему бандиту, что готов был не просто пожертвовать ради него своей жизнью, но и живым последовать в преисподнюю. Он никогда не переспрашивал, не оспаривал, не интересовался подробностями, справедливо полагая, что раз получил задание, то надо разбиться в лепешку, а его непременно выполнить. Останавливаясь на его внешности, необходимо непременно отметить, что, будучи тридцати трех лет от роду, он совсем не выделялся какой-нибудь мифической силой, а был обыкновенным худощавым, но притом чрезвычайно жилистым человеком, к тому же еще и невысокого роста. Тем не менее недостаток физических данных многократно компенсировался владением техникой восточных единоборств и всеми видами вооружений, в том числе и холодного, а также смелой, бесстрастной, почти совсем без эмоциональной, натурой. Лицо этого представителя сильного пола было продолговатым, внешне полностью обездушенным, не выражающим мимики, со смуглой, обветренной кожей; глаза, под стать волосам, бороде и усам, обладали черной окраской, через которую невозможно было проследить за тем, что происходит в мозгу этого, ко всему тому же удачливого, преступника, отличавшегося проницательным хитроумием и, в то же время, безграничной жестокостью; нос представлялся слегка сдвинутым набок, что свидетельствовало о множестве проведенных рукопашных спаррингов; губы виделись чуть утолщенными, уши топорщились, взъерошенная прическа коротких волос никогда не знала расчески. Одевался этот, не без преувеличения сказать, грозный боец преступного мира в однотонные вещи, где серой была только рубашка, все остальное: неизменный бронежилет, брюки и прочные солдатские ботинки в высокими берцами – выделялись исключительно черным цветом.

Около четырех часов утра, объяснив на службе, что ему необходимо проверить важную оперативную информацию, Зецепин оставил расположение мест досудебного заключения и, учитывая важность полученного задания, отправился прямиком к дому опаснейшего преступника Города. Барун, к удивлению встретил его достаточно бодрым, словно только и ждал, когда же ему принесут весть от главного босса. Вообще, у всех, кто его знал, создавалось впечатление, что он никогда не отдыхает и все время несет свою «службу», направленную на улаживание щекотливых дел, постоянно возникающих в связи с родом деятельности его криминального руководителя и в то же время ближайшего друга.

– Чего в такую рань? – спросил он недоверчивым голосом, не зная еще об истинном предназначении этого продажного опера и относившийся к таким личностям, исключительно как к врагам. – Не боишься, «мусор», приходить сюда ночью, да еще и один? Или ты, может быть, скажешь, не знаешь, чей это дом и что таких, как ты и тебе подобные, здесь не любят?

– Я не собираюсь выяснять с тобой отношения, – резко оборвал его Игорь, также не испытывавший особой расположенности ко всем остальным преступникам, кроме Джемуги, – я принес тебе весточку от твоего ближайшего друга, и все что мне сейчас здесь необходимо, так это передать ее тебе лично в руки, а потом уйти восвояси.

Заканчивая эту фразу, тюремный оперативник протягивал небольшой клочок бумаги, до этого переданный ему влиятельным заключенным. Не изменившись в лице и только выразив свое недоверие достаточно медленным протягиванием руки, Барун принял предназначенную ему записку и легким кивком головы «разрешил» незваному гостю пока удалиться. Тот не преминул это сделать, бандит же, развернув жалкий «огрызок», прочел только два слова и улицезрел многозначительный знак многоточия: «Прокурорский сынок…»

Замаров Эдуард Дмитриевич только что достиг шестнадцатилетнего возраста и выглядел физически развитым и очень привлекательным человеком. Не стоит говорить, что, обладая подобной внешностью и общественным положением «папочки», он верховодил в своей гимназии, где изволил проходить обучение по настоянию обоих родителей, сначала всеми детскими играми, а впоследствии и юношескими забавами, и всей молодежной тусовкой. Кроме всего перечисленного, он развивался немного быстрее своих одногодков, что только давало ему еще больше дополнительных преимуществ. Лицом он был похож на отца и выдался необычайно красивым. Здесь было все: и голубые глаза, выглядевшие настолько глубокими, что казались попросту бесконечными, и прямой аристократический нос и тонкие, выдающие признак беспощадности, практически бесцветные губы, и гладкая, сверх меры бледная, кожа, и приятные, почти девичьи, очертания, и белокурые, от природы кучерявые, длинные волосы – в общем, все то, что только могло ему давать преимущество над остальными, менее одаренными природой товарищами.

В тот злополучный день он, как и обычно каждое утро, вышел из дома в половине восьмого и направился прямиком к своей иностранной машине, припаркованной во дворе многоквартирного элитного дома. Здесь может показаться удивительным, – как шестнадцатилетний юноша умудряется без водительских прав свободно ездить по городу на транспортном средстве? – однако в данном случае не стоит забывать, что отец его прокурор. Одет он был по осенней, октябрьской, погоде в коричневую кожаную куртку, синие джинсы и яркую футболку разноцветных окрасов. Еще у самого подъезда парня встретил отвратительный тип неприятной наружности, источающий собой омерзительный запах. Он был одет в грязные, поношенные, по большей части разваливающиеся, лохмотья и всем своим видом вызывал огромное отвращение и какую-то отталкивающую от себя неприязнь. Внешний вид выделялся лишь довольно внушительным ростом, еще не исхудалой от невзгод и лишений фигурой, а также густой бородой и курчавыми волосами человека без возраста, пепельного окраса.

У молодого человека, от той жуткой вони, излучаемой этим, без обиняков можно утверждать, мерзким чудовищем, «засвербило» в носу, и он даже вынужден был несколько раз чихнуть: такой, всепроникающий и жуткий, был запах. Человек же этот, имеющий явно заниженный социальный статус, прилип словно липучка, да еще и стал просить подаяния:

– Подай, мил человек, бедняге на пропитание: три дня ничего не ел и не пил – пожалей бедолагу.

– Пошел прочь, грязный «бомжара»! – не забывая в свой фразе про нецензурную брань, прокричал прокурорский сынок. – Отойти от меня, а не то – «ментов» сейчас вызову!

– Сжалься, пожалуйста, – не отставал между тем попрошайка, приближаясь все ближе и начиная уже касаться молодого человека одеждами, вероятнее всего кишащие вшами, – ты, вижу я, человек очень богатый, так что чего тебе стоит спонсировать мне сотню-другую?

В принципе, последнее объяснение было достаточно верное и любой нормальный человек в подобной ситуации – лишь побыстрее отцепиться от надоедливого, да еще и вонючего, типа – непременно так бы и сделал, но только не высокомерный, чересчур принципиальный сынок высокопоставленного чиновника, ничего еще толком сам не добившийся, но уже при каждом удобном случае кичащийся своим положением в обществе.

– Поди поработай, – крикнул он своему просителю, беспрестанно морща лицо в явной пренебрежительной мимике, – а потом и покушаешь, не таков я человек, чтобы подавать каждому «опустившемуся» бомжу.

Здесь он уже подошел к спасительной, как ему казалось, машине, где уже можно было в салоне надежно укрыться от прилипчивого субъекта и источаемой им – просто ужасной! – вони. Ключи с электронной отмычкой Эдик приготовил заранее и теперь беспрепятственно отомкнул магнитный замок, надежно запирающий двери. Он несколько спешил, чтобы побыстрее укрыться в салоне, и, резко распахнув дверную створку с водительской стороны, просунул внутрь голову и тут же, опешив отдернул ее назад, оказавшись обратно на улице: прямо перед ним показалась такая же заросшая, давно не мытая морда, кишащая вшами, самым что ни на есть наглым образом, проникающая в его машину и несшая под собой не менее грязное туловище, удобно помещающееся на пассажирском месте в передней части автомашины.

– Что это так… – но договорить элитный отпрыск свою мысль не успел, так как преследовавший его второй, такой же в точности, бомж извлек откуда-то из своих пышных лохмотьев металлический прут и, приблизившись к юноше почти вплотную, ударил его в заднюю часть головы.

Было видно, что так тот так называемый самый низкий элемент нашего общества поступает далеко не впервые, так как воздействие было мастерским и выбранная им цель тут же, лишившись сознания, готова была рухнуть на землю, но ловко подхваченное нападающим, как оказалось обладавшим значительной физической силой, туловище безвольно повисло в его крепких объятиях. Далее, оставалось только приоткрыть пассажирскую дверь и засунуть на заднее сиденье – что уже не вызывало сомнений – похищенного сынка высокопоставленного чиновника. Так тот впрочем и поступил, причем сделать ему это настолько проще, насколько ему помогал третий участник этого мерзкого трио, уже устроившийся с той стороны задней части автомашины и только и терпеливо поджидавший, когда выполнит эту часть своей миссии.

Не стоит особо распространяться о личностях этих «опустившихся» на самое дно социальной жизни людей, как про таких говорят: без возрастных различий, следует только сказать, что они имеют прозвища: Вахрам (тот, что приставал к прокурорскому сыну на улице), Кабрух (усаживался на переднее пассажирское кресло) и Сморчок (тот, что устроился сзади) – и выполняют теперь задание, поставленное самым непререкаемым образом беспощадным Баруном и которое им никак нельзя было сейчас завалить. Провернув так ловко всю операцию, они привезли захваченную ими жертву – как было настоятельно указано преступным работодателем – на заброшенную усадьбу некогда существовавшего в районе градообразующей деревни колхоза, по странному стечению обстоятельств еще до конца не разграбленную, отстоящую чуть в стороне от основных жилых комплексов, окруженную лесом и являющую собой надежное убежище для подобных бомжей.

Ютились эти три омерзительных типа в сохранившейся еще с довоенного времени деревянной конторе, представляющей собой бревенчатое строение, с шиферной, потрескавшейся местами крышей и не имеющей застекленных оконных проемов; внутри имелось пять отделений, вероятнее всего используемых раньше под кабинеты, в одном из которых и обосновались эти странные личности, заклеив единственное – где целлофаном, а где попросту грязными тряпками. Внутри имелась печь, дров в лесу было с избытком, поэтому, доставив свою невольную жертву, кстати к тому времени уже полностью очнувшуюся, скованную наручниками, для верности предоставленными Баруном, а чтобы Замаров не кричал: «Да вы знаете с кем связались?! Я сын прокурора Города!» – лишенную голоса вонючим и грязным кляпом, чем-то напоминающим вышедшую из строя портянку, так называемые хозяева занялись своими делами, направленными на обогрев помещения и приготовление пищи. Наручники были надежными, но, кроме этого, чтобы больше не зацикливаться на нем вниманием, невольнику еще связали и ноги оторванными от многочисленных тряпок концами, в избытке имевшимися в округе, что не вызывало сомнений о деятельности этих непривлекательных отбросов современного общества, «бомбивших» (опустошающих) одиноко стоящие дачи и нежилые строения.

***

Прокурор, выйдя из комнаты для допросов и чувствуя небывалую тревогу и вместе с тем ярость, на ходу «бросил» дежурившему возле дверей конвоиру-охраннику: «Не убирайте его далеко, – имея в виду заключенного, – я скоро вернусь и тогда мы продолжим», сам же отправился проверять только что озвученную ему преступником информацию, взволновавшую его до самого «края» души. Не следует долго витать в догадках, что уже через час было доподлинно установлено, что бандит не блефует и имеет на руках невероятно значительный козырь, поэтому и неудивительно, что этот, до этого момента крайне принципиальный, работник правоохранительных органов был сломлен и готов к неприятному его сознанию диалогу. Он, так много повидавших на своем долгом, служебном, веку сейчас был подавлен, лицо его осунулось, как-то вмиг постарело, выдавая сильнейшие муки, терзавшие теперь этого в обычной жизни волевого и неприступного человека.

Дмитрий Аркадьевич был человеком неглупым и отлично себе представлял, какой именно опасности сейчас подвергается его отпрыск, поэтому все поисковые мероприятия он провел своими силами, через частное сыскное агентство, не посмевшее отказать такому высокопоставленному чиновнику, силами своих сотрудников раздобывшее плачевную для заказчика информацию. Ситуация была очень критической, и такой возможности опытный деятель уголовного делопроизводства попросту не учел, полагая, что раз он смог полностью лишить предводителя «монгольского ига» сношения с внешним миром, то, значит, лишил «чудовища» его головы, лишив способность думать и действовать, однако, как оказалось, «зверь» оказался многоголовым, походим на гидру, где при отсечении одной головы, на ее место вырастали две, а может даже, и три, способные четко управлять сплоченным и отлаженным до мелочей организмом, или, будет лучше сказать, механизмом. Обозначать проблему правоохранительным структурам было нельзя, потому что, как прекрасно понимал этот, постоянно имевший дело с подобными проявлениями, высокопоставленный сотрудник, в подобном случае жизнь его сына, зависевшая теперь от прихоти находящегося в тюрьме заключенного, не будет уже иметь того определенного смысла, на какой этот рассчитывал этот безжалостный человек, который, стоит сказать, ото всего отопрется, и его еще несформировавшийся мальчик наверняка будет подвергнут жестокому умерщвлению, а уж, как это умели это делать люди, подчинявшиеся Джемуге, прокурорскому работнику было известно как никому другому.

Отягощенный такими мыслями, Замаров сидел у себя в кабинете и начинал уже пить вторую бутылку, к слову сказать, хорошего коньяку. Однако, невзирая на большое количество принятых им спиртных напитков, забвение не приходило и мозг усиленно искал ответ, помогающий с достоинством выйти из сложившейся ситуации, где он оказался невольно загнанным в угол, но, как нетрудно будет понять, такого решения не было, а делать что-то было просто необходимо. Просидев таким образом еще час, Дмитрий Аркадьевич наконец решился и, задавшись целью, чтобы любыми путями вызволить своего, еще не видавшего жизни, мальчика, направился обратно в следственный изолятор, где его ждал довольный преступник.

– Как, прокурор, – начал он, озаряясь довольной гримасой, едва успел посетитель переступить порог комнаты для допросов, – разве у тебя нет дел поважнее, чем тратить его на посещение одинокого узника, упеченного тобой же в тюремную камеру?

– Ты меня убедил, – сказал он, еще оставляя дверь приоткрытой и, чтобы заключенному было слышно, отдавая приказание стоявшему рядом сержанту: – Отключите здесь запись.

– Но?.. – попытался было возразить немолодой уже служащий, отлично знавший регламент, не позволяющий оставлять эту комнату без видеонаблюдения.

– Немедленно! – «рыкнул» прокурор голосом, не подлежащим сомнению, после чего с силой закрыл железную дверь.

– Вот так-то гораздо лучше, «мусор», – насупился тем не менее преступник, подражавший монгольскому древнему полководцу, и, кстати говоря, довольно неплохо, – только не надейся провести меня своими показными, бутафорскими выходками: я на такие дешевые трюки не «покупаюсь». Говори, чего хотел, и если дельное, то рассмотрим, а ежели так, пустое, то, лучше, сразу иди обратно, меня же отправь назад, в мою камеру.

– Я тебя не обманываю, – пересиливая себя, чтобы не съездить по лицу этому прикованному к столу, и такому сейчас, вроде бы можно предположить, беззащитному, человеку, – наш разговор, действительно, останется неучтенным, поэтому можно говорить совершенно спокойно, без каких-либо иносказаний и оговорок.

– Раз так – докажи, что твое расположение соответствует истине, – проговорил с серьезным видом «крестный отец» преступной организации, – выпусти меня на свободу, после чего мы в спокойной обстановке, на нейтральной территории, обсудим интересующие нас обоих проблемы, а пока, сам понимаешь, в этих застенках откровенного разговора у нас не получится.

– Но это попросту невозможно, – искренне возмутился руководитель всех следственных органов, отпрянув от заключенного, словно от прокаженного, – существуют неопровержимые доказательства – оружие, да и также свидетель – и даже ценой собственной власти я не смогу изменить меру пресечения, назначенную, между прочим, судом, которую, кстати, я сам и просил.

– Значит, поторопился, – парировал хитроумный Джемуга, приближаясь к перегородке лицом и переходя на заговорщицкий шепот, – не мне же тебя учить: ты знаешь законы как никто другой в этом городе, в как быть с доказывающими уликами – здесь существует человек, носящий имя Барун, поверь, он мастер решать такие проблемы, и подобные им в том числе. Не сомневайся, он справится и все организует – комар не подточит носа. Насчет же записи, правда, тут ты рискуешь больше и тебе крайне невыгодно, чтобы об этом разговоре кто-либо «пронюхал», потому что, надеюсь, ты понял – в этой сложной для обоих нас ситуации по-другому никак… и это мое последнее слово.

– Хорошо, – кивнул головой озадаченный прокурор, к чести его мыслительных процессов сказать, на что такое примерно рассчитывавший, – я где-то так и предполагал и подумаю, что можно в этом случае сделать.

После этого он встал и вышел, а уже вечером этого дня при странных стечениях обстоятельств было совершенно два дерзких, отчаянных нападения: одно – на спрятанного надежно свидетеля, другое – на следователя, из здания следственного комитета в строение, отведенное под прокуратуру, несшего на проверку уголовное дело, срочно затребованное лично прокурором, как то не покажется странным, в конце рабочего дня, и в темное время суток. Результатом явилось следующее роковое стечение обстоятельств: смерть человека в первом случае, исчезновение заключения экспертизы – это уже во втором. Кроме того, проводивший экспертизу специалист также был озадачен одним, по его мнению крайне удивительным, обстоятельством, будучи не в силах отыскать папку, где хранил копии проведенных в последние исследований. Ему было совсем невдомек, что заходивший к нему днем по важному делу, очень спешивший сотрудник главного управления, озадачивший его срочной работой, по странному стечению обстоятельств проводимой в соседних с основным помещениях и отвлекающей ненадолго внимание, уходил из его кабинета, унося в своем портфеле небольшую, но очень ценную ношу. Таким образом, никаких следов, указывающих на причастность Джемуги к какому-либо убийству у следственных органов попросту не осталось, а следовательно и не было причин для его дальнейшего задержания. Перед преступником, как в таких случаях водится, извинились, и на следующий день, утром, он был выпущен на свободу, под радостное ликование всех заключенных, устроивших целый прощальный гвалт, подтверждая значимый статус этого грозного человека.

***

Тем же вечером руководитель преступного мира, сопровождаемый и высокопоставленным руководителем соответственно, выехал за город, на отстоящую одиноко ферму, где томился и задыхался одновременно от страха и гнева, от ужасной вони и чувства бессилия молодой, не окрепший еще, организм, бывший не в меру высокомерным, но притом неразумным и самым дорогим прокурору отпрыском. Все было разыграно так, что будто бы по поручению Джемуги его люди тут же бросились уточнять местонахождение пропавшего высокородного сына и, потратив на это, как известно, несложное дело дополнительное, для обеспокоенного родителя чересчур долгое, время, наконец доложили об успешном завершении всей операции.

Юноша был уже на грани безумия, когда под театральные свисты и улюлюканье в комнату, где его держали грязные похитители ворвались обученные к подобным налетам бандиты, ведомые неизменным Баруном. Бомжи были схвачены, для приличия немного побиты и теперь находились на улице, перед зданием бывшей конторы, терзаясь ожиданием своей участи. Шестнадцатилетнего подростка освободили от сковывающих движением железных наручников, вонючего кляпа и пут на ногах, разумеется не объясняя, что весь этот «концерт» является зловещей инсценировкой и что он стал заложником обстоятельств, связанных со служебной деятельностью влиятельного родителя. Замаров-младший и не требовал никаких объяснений, а, только освободившись, сразу же бросился вон из источающих смрад помещений, намереваясь расквитаться со своими обидчиками. Единственное, он только мельком взглянул на Джемугу, мгновенно определив, кто здесь является главным, и, получив утвердительный кивок головы, набросился на троих «пахнущих» личностей, уложенных заблаговременно на травянистую почву, и начал «потчевать» их множественными пинками ног, обутых в дорогие, фирменные кроссовки.

– Вы на кого, «черти», подняли руку?! – сопровождал он криками свои жестокие действия. – Вы здесь вообще, что ли, страх потеряли?! Мой отец прокурор этого города, а вы, наглецы, что, об этом не знали?! Как у вас рука только поднялась совершить со мной такой гнусный поступок?! Да я поубиваю вас сейчас, «мерзости»!

Он раздавал удары, поочередно переходя от одного к другому и третьему, в присутствии родителя все-таки воздерживаясь от более грубых словечек и употребляя только разрешенные «цензурой» ругательства. Однако жестокость его физического воздействия, направленного на грязных отбросов общества, посмевших совершить его похищение, – она не ведала никаких границ. Он уже натерпелся всякого унижения, немного свыкся с ужасным зловонием, поэтому даже омерзительный вид его недавних обидчиков не удерживал юношу от беспощадной расправы. Теперь уже жертвы не выглядели такими расторопными, как в момент похищения, и единственное, что могли, так это принимать позу эмбриона, поджимая поплотнее руки и ноги и перекатываться по опавшей листве, стараясь отстраниться подальше от безжалостного подростка, когда тот заканчивал бить одного и переходил на следующего. Через пять минут этой ужаснейшей экзекуции разорванная одежда, всклокоченные усы, бороды, волосы – все это было покрыто кровавыми выделениями, смешанными с соплями, грязью, слезами и, разумеется, вонью.

В какой-то момент, когда парень, нисколько не уставая, только поддавался все большей ярости, Джемуга кивнул своему верному другу, сопровождавшему его еще с «девяностых», когда они были детьми-беспризорниками, и тот сразу понял, что его более весомый товарищ имеет в виду. Барун достал пистолет системы «тульского Токарева» и, несмотря на отчаянный запрет прокурора, кивавшего головой из стороны в сторону, вложил оружие в ладонь обезумевшего подростка, не позабыв привести в боевую готовность. Почувствовав в руке холодную сталь пистолета, Эдик на мгновение замер, словно бы раздумывая, что ему со всем этим делать, однако длилось такое состояние у него недолго, и, даже не взглянув на служащего закону родителя, юнец наставил ствол на Вахрама и приготовился произвести смертельный выстрел в его лохматую голову, изуродованную его ногами, да еще разве что временем.

– Сынок, постой! – не выдержал наконец родитель, уже пошедший на сделку с совестью, но все еще понимающий, что обязан оставаться законопослушным. – Не делай этого: обратной дороги не будет!

Тяжело дыша, Замаров-младший стоял, наполненный неописуемым гневом, с налитыми кровью глазами, объятый учащенным сердцебиением, готовый переступить черту, после которой как бы этого не хотелось, но возврата к нормальной жизни уже не будет. Однако зычный, немного дрожащий, но все-таки сильный голос отца немного привел его в чувство, и молодой человек еще несколько секунд, позволив себе сомневаться, все-таки в конечном итоге, скрежеща зубами, водя желваки и беспрестанно «играя» наполненной яростью мимикой, поводил головой справа налево, после чего, плюнув Вахраму прямо в испуганную физиономию, вернул вороненный «ствол» собственному владельцу, а сам отошел в сторону и встал рядом с отцом.

– Заканчивай это дело, Барун, – словно отрубил, промолвил Джемуга, нисколько не сомневаясь, что его верный товарищ поймет и беспрекословно выполнит его указание, – а то мы здесь и так задержались.

Беспощадный бандит, знавший предводителя «монгольского ига», как никто другой в целом свете, разумеется, понял, что он имеет в виду, и поочередно произвел три выстрела: сначала в голову Вахрама, с помощью разрывной пули забрызгав округу кровавыми выделениями, мозгами и костным «остатком», затем в черепную коробку Кабруха, повторив с ним все то же самое, что и с его первым товарищем, и закончил Сморчком, кровяная смесь от которого достигла брюк прокурора, словно специально замазав его преступным делом.

– Ну вот, Дмитрий Аркадьевич, – зловредно ухмыльнулся Джемуга этому обстоятельству, обращаясь к служителю правоохранительных органов уже уважительно, – теперь мы с тобой «замазаны» одной «делюгой» и должны заботиться, оберегая благополучие и безопасность друг друга.

Высокопоставленный чиновник прекрасно все это осознавал, ведь то обстоятельство, что он стал соучастником особо жестокого преступления и никак ему не противодействовал, ставило служащего закону сотрудника на одну грань с самым жестоким бандитом этого города. В тот день они на широкую ногу отметили счастливое освобождение переросшего мальчика и с тех пор предводитель «монгольского ига» и он стали словно близкие люди, не позабыв поделить в Городе и сферы влияния, где каждый удерживал власть со своей стороны закона.