Читать книгу Пираты и проститутка. Обратно в XXI-й - Василий Боярков - Страница 1

Мордвинов Игорь Станиславович вот уже тринадцатый час поочередно допрашивал у себя в кабинете то капитана третьего ранга Кудряшова, то лейтенанта Кушму, увлеченно пытаясь выведать у них истинные причины трагедии, случившейся в Черноморских водах с фрегатом, носящим гордое название «Ярославец». Подполковник и руководитель особого отдела всего Крымского полуострова, он являлся мужчиной, недавно достигшим тридцатидевятилетнего возраста и в «упорнейшей» борьбе с провокаторами, предателями и диверсантами только-только сумевшим добиться своего назначения командиром всей опер-части, однако, даже несмотря на это очень весомое обстоятельство, по сложившейся у него за долгие годы привычке он взялся вести расследование этого крайне запутанного дела лично, чтобы, так сказать, все видеть воочию. Останавливаясь на его внешних и характеризующих данных, стоит отметить: человек он был очень властолюбивый, не терпящий никаких разногласий со сложившимся у него мнением, пусть хотя в чем-то и неправильным, но уже четко сформировавшимся (про таких людей еще обычно говорят, что он самодур), а потому если для него и существовали какие-нибудь авторитеты, то только вышестоящие, ну, а вот к ним-то он относился с лизоблюдством и крайним почтением, почему, очевидно, и смог так быстро добиться своего теперешнего служебного положения, довольно-таки высокого и облеченного практически безграничной властью; дальше следует сказать, что, будучи подтянутым и целеустремленным оперативным сотрудником, он большое внимание уделял и своему физическому развитию и, соответственно, всей фигуре в целом, в результате чего смог достичь и стройности, и атлетической силы, и видимой моложавости; лицо «особиста» было, не сказать, что приятным (потому как напускная суровость, черствость и нескрываемое высокомерие делали его просто отталкивающим), тем не менее своим отличительными чертами передавало, что в действительности оно является вполне даже красивым, где особенно можно выделить: каре-оливковые глаза, гладкую загорелую, почти бронзовую, кожу, мужественно выпирающие скулы, в основном прямой, лишь на конце чуть вздернутый, нос, тонкие, плотно сжатые губы, всегда нахмуренные брови и, венцом, коротко остриженные светло-русые волосы; одет офицер был, в отличии от обоих мореплавателей, в военную форму армейского зеленого цвета.

– Значит, – подполковник потел и, допрашивая в очередной раз Кушму, страшно нервничал и уже давно начинал покрываться легкой испариной, – ты, сосунок, – в своих выражениях особых церемоний он явно не допускал, – пытаешься мне «втереть», что на вас напали злобные пираты, прибывшие прямиком из, «хрен» знает, какого века – так, что ли, прикажешь тебя понимать?

– Все правильно, – от периодических оров, в течении последних нескольких часов буквально «сыпавшихся» на него то от этого сурового человека, то от его подчиненных (которые, кстати сказать, пока он находился в этом кабинете, «обрабатывали» его командира, чтобы, как они выражались, у него не было спокойного отдыха), лейтенант стал слегка подергивать глазом, а его левую щеку все больше сводило неприятной и мучительной судорогой, не позволявшей речи изливаться нормально, как это бывало в обычных, привычных, условиях, от чего начинало создаваться вполне определенное впечатление, что от перевозбуждения и страха парень потихоньку сходит с ума и уже, как лишнее подтверждение этому, даже начинает слегка заикаться, – я лич… но видел их в свой бинок… ль: они стояли на па… лубе аме… риканского судна и потрясали одно… зарядными пистолетами и кривы… ми саблями.

– Ну хватит! Надоел мне уже этот твой детский лепет! – грозно прокричал подполковник и вызвал дежурившего у двери солдата: – Эй, Сидоров, отправь-ка этого вражеского лазутчика, – кто его знает, чего именно, выкрикивая подобное сравнение, сейчас он имел в виду, возможно, его украинскую родословную, а может и что-то совсем другое, более важное, но, как бы там ни было, факт останется фактом, – к моим верным ребяткам – пускай они его как следует «помутозят»; мне же пока приведите второго – он вроде бы как посерьезнее? – а то этот, того и гляди, здесь расплачется, словно бы он какой-то там маленький мальчик либо же несозревшая девочка. Ха-ха-ха! – зычно рассмеялся он собственной плоской шутке.

На его призыв тут же вошел моложавый сверхсрочник, приписанный к оперативному отделу в качестве посыльного, а если говорить простыми словами, то бойца на побегушках, всегда готового исполнить любое, самое незавидное, поручение. Внешности он был самой обыкновенной: имел крепкую, накаченную фигуру, выделялся двадцатидвухлетним возрастом, еще юным, но немного нескладным лицом, где, кроме всего прочего, можно выделить разве что серо-зеленные глаза, чуть скривленный на левую сторону нос, пухлые губы и едва пробивающиеся усы, как и кудрявые волосы, бывшие темно-пепельного оттенка; одет парень был в военную форму защитного цвета хаки.

– Пошли, – в силу особенностей своей службы, Виктор Михайлович – а именно так звали этого исполнительного военнослужащего – унаследовал от прямых начальников и ярко выраженную скверность характера, и надменное высокомерие в своем поведении, поэтому разговаривал сейчас с подозреваемым в государственной измене лейтенантом до последней крайности грубо, – двигай уже своим «копытами», – и для большей убедительности слегка подтолкнул того коленом под задницу.

Мордвинов же, вроде бы как и обязанный реагировать на подобное проявление неуставных взаимоотношений, вместе с тем никак не прокомментировал незаконные действия своего подчиненного, а только лишь презрительно усмехнулся, посчитав их в этой ситуации вполне даже оправданными; после же их ухода, терпеливо дожидаясь второго задержанного, принялся ходить из угла в угол, словно бы измеряя шагами параметры своего пусть и довольно скромного, где-то в том числе мрачного, но тем не менее вполне удобного кабинета, оборудованного как раз именно для подобных мероприятий. Как уже сказано, в этом помещении не было чего-то уж столь чересчур неординарного; само же оно имело размеры, едва ли превышающие шестнадцать метров в квадрате, иными словами четыре метра в длину и столько же в ширину; внутри в определенном порядке были расставлены: прямо посередине, поперек, но при этом все же ближе к дальнему краю, письменный стол (старинный, оббитый еще зеленым сукном), перед ним привинченная к полу железная табуретка, позади удобное, мягкое кресло, а по бокам закрытые шкафы, вероятнее всего предназначенные для хранения секретной документации, а возможно даже и предметов психологических пыток, хотя по всей видимости (основываясь на приверженностях хозяина этого подземного каземата), что и не только. Так получилось, что его комната для допросов и место, где сейчас орудовали его подчиненные, располагались по разные стороны длинного коридора, поэтому Сидорову пришлось потратить примерно десять минут, прежде чем пред «ясные» очи его командира в очередной раз предстал Кудряшов, уже настолько измученный словесными истязаниями, что готов был уже, пожалуй, признаться в чем угодно, и в том числе, наверное, в том, что именно он когда-то в прошлом потопил знаменитый «Титаник».

– Присаживайся, майор, – уподобляясь сложившейся в сухопутных войсках иерархии, Мордвинов обращался к нему не как к офицеру военно-морского флота, а по обыкновенному армейскому званию, – допустим, – офицер уже устал доказывать своим испытуемым, что все рассказываемые ими истории – это полная ересь, где особенно приходилось упирать на ту значительную особенность, что им непременно нужно признаться, будто бы они по своей неразумной глупости спровоцировали начало боевого конфликта, где результатом стало полное уничтожение фрегата, носящего громкое название «Ярославец», и тем самым дестабилизирована вся черноморская обстановка, что своим чередом, вполне возможно, могло вылиться в открытое мировое вооруженное столкновение – и вот вероятность интересовала Игоря Станиславовича сейчас больше всего остального, – я поверю в ту сказку, что вы видели там каких-то переодетых в пиратов «мерзавцев», и даже в то, что якобы вы здесь как будто не при делах; однако, расскажи мне тогда, «любезный», – последнее слово было сказано с непревзойденной иронией, – зачем вы, на «хер», поперлись в сопредельную акваторию и почему, в противоположность существующей установке, выданной Правительством, и в том числе самим Президентом, не уклонились от прямого противоборства? Лично у меня, – «особист» так и не дал Кудряшову ответить, а сам тут же высказал возникшую у него в связи с этим догадку: – Складывается определенное мнение, что кто-то из вас продался нашим врагам и решил им помочь начать Мировую войну, а всю вину за ее развязывание, как и обычно они это делают в таких, и подобных им, случаях, свалить исключительно на Россию. Ну, так как, все ли это так было? Видишь: я и так все знаю – от вас же, с заговорщиком-лейтенантом, жду лишь откровенного и невероятно прямого признания. Так, что, майор, ты мне на все это ответишь: прав я, либо же скажешь, что опять в чем-нибудь заблуждаюсь?

– Пусть будет так; пишите, чего уже вам там надо, – я все подпишу, – как уже сказано, Виталий Иванович настолько устал от нескончаемых психологических пыток, что к этому моменту готов был раскаяться в чем угодно, лишь бы только эти издевательства наконец-то закончились, – я отлично понимаю, что политическая ситуация сейчас в мире такова, что достаточно одной только маленькой искорки, чтобы привести мир к ядерной атаке и, как следствие, «грандиознейшей» катастрофе… Должен быть «козел отпущения»? Что ж, пусть в этом случае им буду я. Так и быть, я согласен! Между тем, что же, интересно знать, вы будете делать, когда такие провокации у натовцев станут привычкой, – весь Российский флот пустите под следственную «машину»?

– Молчать! – заорал на него контрразведчик так, что, если бы стены его каземата не были построены в советское время, они бы, наверное, обвалились, а в добавок он еще трахнул по столу кулаком – да так (благо сила имелась)! – что с потолка посыпалась штукатурка, а капитан третьего ранга непроизвольно вздрогнул. – Ты мне одолжений не делай! Хочешь сделать из себя мученика? Не выйдет! Потому что никакой ты не мученик, а самый настоящий изменник! – подполковник, уперев кулаки в стол и чуть наклонив вперед корпус, смотрел сейчас на разрабатываемого офицера так, как разъяренный бык смотрит на красную тряпку; однако, в силу годами выработанной привычки подобное состояние у него длилось недолго, и, понемногу успокоившись и вновь обретя душевное равновесие, он, не меняя грубого тона, спросил: – Ты такой умный или просто хочешь им показаться? В любом случае ответь мне тогда еще и на такой, вполне очевидный, вопрос: почему вы, – нет, этим «вы» тиран не выказывал «предателю» уважения, а попросту имел в это мгновение в виду всю подчинявшуюся ему судовую команду, – не телеграфировали о возникновении внештатной ситуации на берег и не запросили консультаций оттуда, а напротив, сразу же самовольно бросились преследовать нарушителя? Как – это! – прикажете понимать?

– Здесь я даже не знаю, что и ответить, – искренне смутился опытный капитан, полностью разделявший высказанную ему в этот раз претензию, – сам не ведаю, что на меня тогда нашло, ведь вроде бы и служу уже достаточно долго – не салага какой-нибудь там, «первоходок», – он первый раз за последние несколько часов позволил себя улыбнуться, хотя и сделал это, скорее, печально, нежели радостно, – должен хорошо понимать, что в таких случаях следует делать, но в тот момент я был настолько поражен непревзойденной американской наглостью – потому как тот абсолютный факт, что нас атаковал именно штатовский тримаран, сомнений не вызывает – что, увлекаемый в отчаянную погоню впередиидущим флагманом «Ярославец», я, вероятнее всего, подумал о некоем тайном распоряжении, уже отданном капитану впередиидущего судна и не требующим дополнительных подтверждений, а потому, не задумываясь особо над последствиями, приказал броситься следом, отлично осознавая в тот момент лишь только одно – вдруг Корнееву понадобится чья-нибудь помощь, а вокруг ни окажется никого, способного прийти экипажу фрегата на выручку, – сказал он громко и ясно, а затем уже чуть тише добавил: – Тем более что нас же он в том отчаянном положении, как не говори, но все же не бросил.

– Предположим, – на этот раз Мордвинов, обозначившись задумчивым видом, не стал снова кричать и запугивать своего собеседника, а сказал уже довольно-таки размерено, то ли сам уже устав от нескончаемого дознания, то ли все-таки прислушавшись к несокрушимым в своей правоте, логическим, доводам, – тогда объясни мне, майор, еще вот такую истину: зачем вы в отместку – а как утверждают американцы, исключительно ведомые первоначальной агрессией – потопили их подводную лодку, несшую там совершенно мирную службу, никому не мешавшую, не успевшую произвести ни единого выстрела, и именно которую, между прочим, они нам и ставят в вину? Ну, я жду?! – дополнил он свой вопрос уже резко и строго.

– По сути, мне кажется, что и здесь все значительно проще, нежели кому-нибудь могло показаться, – проживший пятидесятилетний отрезок, капитан третьего ранга сидел сейчас на неудобной металлической табуретке с низко опущенной головой и, словно нашкодивший школьник, отчитывался перед моложавым подполковником, горделиво заложившим руки за спину и вновь начавшим расхаживать вдоль своего мрачного кабинета, измеряя его шагами по кругу и оказываясь у своего невольного собеседника то спереди, то сзади, то сбоку, пока тот в свою очередь продолжал: – Про существование субмарины я вообще первый раз слышу: мы ее не видели ни на приборах спутникового слежения, ни на гидролокаторе, ни на радиолокационном вооружении, а предположили, что она все же была, только когда услышали сильнейший взрыв, совсем не похожий на тот, с помощью которого чуть раньше подорвался наш фрегат «Ярославец», при этом тот тримаран, за которым мы так усердно гнались, вдруг будто бы по мановению волшебной палочки испарился – как будто его вовсе и не было… Можно мне попить? – недоговорив основную мысль, Кудряшов сменил тему разговора и кивнул головой в сторону графина, стоявшего посередине стола и словно бы специально своей до половины наполненной жидкостью дразнил его давно уже пересохшую и осипшую глотку.

– Хм, – словно и не слыша его последнюю просьбу, подполковник усмехнулся и остановился прямо напротив, но только оказавшись преднамеренно сзади, – а американцы утверждают кардинально обратное: мол, это вы вначале со своего борта запустили в их подлодку две торпеды, а они, никак не ожидавшие такой, крайне враждебно настроенной, прыти, ничего не успели в связи с этим сделать, и топили наш фрегат тримараном исключительно ради мести, причем делая это в тот самый момент, когда ты, майор, со всем своим экипажем решил трусливо бежать и беззастенчиво скрыться. Так как же все-таки было на самом деле – как говорят наши недавние партнеры либо же как утверждает вся ваша команда, несомненно виноватая и потому сговорившаяся между собой обо всем заранее? И, прежде чем ответить, подумай внимательно, потому что мы сейчас стоим на пороге Третьей Мировой войны, и, возможно, от твоего ответа, майор, в последующем будет зависеть то архисерьезное обстоятельство – полетят между нашими континентами ядерные ракеты либо же все-таки нет.

– Я же уже, кажется, сказал, – произнес Виталий Иванович измученным и охрипшим голосом, так и не смочив его живительной влагой, поскольку его такая, вроде бы незатейливая, просьба, как будто бы специально, так и осталась не выполнена, – пишите, как вам указано, – я все подпишу; но насчет раздумий в очередной раз повторюсь, что выдумывать мне особо нечего – я не писатель! – поэтому говорю лишь то, что видел своими глазами; да и тем более!.. – воскликнул вдруг Кудряшов, «зажигая» глаза, словно в этот отчаянный момент ему в голову неожиданно пришла светлая мысль, до этого упорно прятавшаяся где-то в самых отдаленных глубинах его, без преувеличений, очень уже уставшего мозга. – Как мы могли кого-то потопить, если все корабельные боезапасы находятся на месте и ни одной торпеды за все несение той роковой службы так и не было нами истрачено?! Пожалуйста, пойдите и посчитайте, и тогда сразу поймете, что выдумываем в этом случае не мы, бдительные охранники Родины, а напротив, как, впрочем, и обычно, чересчур «хитровыделанные» американские деятели.

Озвученное обстоятельство было действительно важным, однако Мордвинову страсть как не хотелось заморачиваться и углубляться в подсчеты принятого на «Резвый» вооружения, а затем сравнивать его с числом, значившимся в накладных, а дальше с количеством, ушедшим со склада, ведь с него требовали результат немедленно; эта же проверочная процедура могла затянуться на несколько дней, поэтому, по всей видимости, он и не нашел ничего лучше, как грубо привести в пример неопровержимую армейскую истину, на которой «прогорались» уже многие, в том числе и бравые, и высокопоставленные военные:

– Ха, знаем мы вашу именитую «учетность» боеприпасов: у вас же всегда десяток лишних патронов в кармане – как тут найдешь недостаток? В игры со мной решил поиграть: посылаешь меня на деревню к дедушке – туда, сам не знаю куда? Так, что ли, майор, прикажешь расценивать твой наглый ответ?

– Почему? – хорошо понимая, что разговор «ни о чем» входит в свою пиковую стадию и что вот-вот надо будет принимать какое-то соответствующее решение, Виталий Иванович решил «подлить в огонь побольше масла» и наконец-то закончить уже свою невыносимую пытку. – Я не знаю, как у других, особенно там, в Министерстве, откуда ты, подполковник, – более пожилой офицер тоже решил сменить свою тактику и, уже сам лично напрашиваясь на неприятности, выбрал обращение к собеседнику несколько пренебрежительное, но зато исключительно справедливое, – и получаешь сейчас указания, но у меня, поверь, всю мою службу – а служу я, не в пример тебе, уже добрый четвертый десяток – всегда все было расставлено по местам и разложено аккуратно по полочкам; наверное, именно поэтому я и смог продержаться на командирской должности столь долгое время и не был с позором выгнан на пенсию, и, что еще хуже, не угодил за решетку.

Весь этот искренний и вдохновенный монолог контрразведчик выслушал молча и, лишь только раздувая ноздри и часто-часто водя желваками, показывал собеседнику истинное свое к нему отношение; капитан же третьего ранга, в отличии от недавнего состояния полной подавленности, выглядел теперь очень уверенно, гордо вскинул поседевшую голову и смотрел подполковнику прямо в глаза, словно бы внутри у него что-то резко сломалось и он совсем уже больше не чувствовал того животного страха, какой с рождения присущ каждому человеку и какой непременно сопровождает людей на протяжении всего их продолжительного жизненного пути. Да, позиция этих отважных мореплавателей, не побоявшихся вступить в отчаянную схватку то ли с американскими провокаторами, а то ли, едва ли не лучше, с «возрожденными из тлена» пиратами, была предельно ясной и в общем и целом сводилась к следующему: верные своему служебному долгу, они готовы были принять на себя любую вину и понести несоразмерное их провинности наказание, но они определенно не собирались уверовать в то, чего в действительности не делали; а потому подходило время допрос заканчивать и принимать уже наконец какое-нибудь, пускай и несколько неадекватное, где-то даже немного обескураженное, но, так или иначе, исключительно волевое решение.

Нахмурившись и придав своей физиономии выражение озабоченности, Мордвинов прошел на свое место, уселся в удобное кресло, достал из верхнего ящика стола протокол и принялся медленно и аккуратным почерком заполнять «шапку». Он поставил дату, наименование населенного пункта, указал свою должность и звание, затем взял в левую руку офицерское удостоверение Кудряшова и, так и продолжая пока молчать, переписал на титульный листок его основные анкетные данные; дальше оставалось только выяснить небольшие подробности, не указываемые в личной документации, что подполковник с успехом и сделал, задав два или три наводящих вопроса; и вот теперь можно было уже переворачивать первую страницу и переходить к оформлению основной части допроса…

– Значит, господин майор, – Игорь Станиславович не изменял своим привычкам и так и продолжал издевательски ерничать, – ты говоришь: я могу записывать сюда все, что мне не заблагорассудится, а ты потом со всем согласишься и все мне подпишешь?

– Совершенно верно, подполковник, – и капитан третьего ранга, продолжая сидеть на твердой, металлической табуретке, в той же мере придерживался избранной контрразведчиком тактики поведения, – я что, не понимаю, что ли, что стране нашей угрожает серьезнейшая опасность и что только я со своими патриотическими настроениями способен вытянуть ее из создавшейся «задницы», куда ее наши враги, вопреки всем предпринимаемым усилиям, все глубже и глубже затягивают… пиши, чего уже там…

– Хорошо, – даже невзирая на очевидное презрение, выказываемое ему опытным мореплавателем, Мордвинов говорил уже более спокойно, потому как нужная ему цель – пусть и с таким трудом! – но все же была достигнута и потому как дальнейшее препирательство с податливым испытуемым – с таким огромным трудом склоненным к сотрудничеству! – было бы просто бессмысленным, да и, кроме всего прочего, могло еще и привести к необратимым, на этот раз печальным, последствиям, – тогда версия наша будет такая: вы, то есть ваш экипаж, как то и положено по установленному распорядку служебного времени, осуществляли дежурство, и патрулировали своим катером «Резвый» вверенную вам пограничную территорию – так?

– Хотел бы поспорить, но не могу, – кивнул головой седовласый мужчина, оставаясь в этот момент абсолютно серьезным, – все в самую точку.

– Тогда я продолжу, – «особист» поднес к губам тыльный конец ручки, многозначительно поковырялся какой-то момент у правого окончания, оставаясь при этом напряженно задумчивым, словно бы о чем-то усиленно размышляя, после чего, по-видимому, приняв какое-то решение четким, уверенным тоном продолжил: – Значит, будет у нас так: приблизившись в какой-то момент к самой границе, вы вдруг неожиданно увидели, что с той стороны к ней подходит американский военный корабль, и почему-то вдруг решили, что он непременно желает совершить в отношении вас целенаправленный акт агрессии – так было?

– Вполне возможно, – и на этот капитан третьего ранга вроде бы как согласился и покивал своим лысеющим черепом; он был не глуп и прекрасно осознавал, что в создавшемся положении является, скорее, главным, нежели чем «подопытным», а потому постепенно придавал своему виду все больше твердости и уверенности, – так, может, подполковник, дашь мне наконец-то напиться, а не то скоро мозги мои закипят – и вдруг, в связи с этим, следующим моим высказыванием неожиданно окажется «Нет, не верно!»? – Да, в этой ситуации можно было уже и понемногу начинать шантажировать.

– Думаю, это будет вполне приемлемо, а главное, уже пришло время, – наливая из графина и передавая граненный стакан жаждущему, разумеется, офицер-контрразведчик прекрасно понимал, что просто обязан так поступить, чтобы его подопечный внезапно не передумал (был давно уже не тридцать седьмой год и склонять людей ко «взаимовыгодному» соглашению можно было исключительно применением психологического давления, которое и доказать практически невозможно, да и которое – что, кстати говоря, наиболее важно – не оставляет после себя никаких видимых повреждений), – в следующий раз, если еще захочешь, сам себе наливай, я же пока продолжу, – говорил он наблюдая, как Кудряшов сначала полностью осушил знаменитый советский сосуд, а потом как он, приподнявшись на пару секунд со стула, ставил его на место, – итак, значит, вот мы и подошли постепенно к самому основному: разгадав очевидные намерения противника, вы попытались ему сигнализировать, чтобы он немедленно остановился и прекратил свои провокационные действия, но он на них так никоим образом и не среагировал, и ничего в оправдание не ответил – так было дело?

– Совсем даже не исключено, только я подробности запамятовал, и мне почему-то кажется, что лично вам они известны значительно лучше, – капитан третьего ранга уже издевался, ничуть этого не скрывая и словно бы упиваясь представившейся ему возможностью «поунижать» напыщенного, недавно такого воинственного, хлыща (пусть и недолго, но какое в связи с этим приходилось испытывать моральное наслаждение!).

– Не ерничай, – верный своей отвратительной натуре, Мордвинов все-таки нашел в себе силы не уподобляться хамелеону в полной, исключительной, мере и не «опускаться» перед сговорчивым собеседником ниже самой последней планки, а все-таки хоть что-то, но на его прямую издевку ответить, – не забывай, что положение твое, майор, очень зыбкое и может враз кардинально переменится.

– Прошу прощения, подполковник, – капитан третьего ранга хотя и признал словестно свою то ли ошибку, а то ли сущую правду, но все же не смог отказать себе в этот момент в удовольствии презрительно улыбнуться: – Продолжайте: я Вас – внимательно! – слушаю.

Ничего другого Игорю Станиславовичу не оставалось – «сверху» уже напирали и в срочном порядке требовали подробный отчет, причем такой, какой им был нужен – поэтому он печально вздохнул и перешел к дальнейшему изложению, не забывая при этом все аккуратно записывать и считая, что в дальнейшем уже будет лучше больше не прерываться:

– В последующем вы увидели, что к вам на помощь стремительно несется фрегат «Ярославец», который первым организовал преследование американского тримарана, и, соответственно, ты, майор, увлеченный беспрецедентной погоней, незамедлительно отдал приказ к ней сразу же подключиться, совершенно закономерно предполагая, что капитан Корнеев без соответствующего приказа так бы не сделал. И вот вы помчались за предполагаемым нарушителем, который так и не пересек пределов нашей границы – в этом случае это особенно важно! – и увлеклись отчаянным преследованием настолько, что не заметили, как ненароком оказались почти у самой территории турков и едва не вторглись в чужестранные воды. Почему же вы этого не сделали, то есть что именно вам помешало? Да только та абсолютно незначительная причина, что прямо поперек вашего следования внезапно возникла американская подводная лодка, спокойно несущая патрулирование водоема, находящегося вблизи одного из участников НАТО, – в этот момент Мордвинов замолчал и внимательно вперил взгляд в своего оппонента, словно бы изучая его настроение и спрашивая себя: «Не передумает ли этот «мерзавец» в самый последний момент?»; однако, скорее всего, подполковник ничего такого в спокойном и готовом ко всему взоре опытного мореплавателя, к своему удовольствию, не увидел, потому как почти сразу возобновил свою лживую повесть: – И вот, значит, в этот момент ты, майор, – сам не зная почему? – вдруг подумал, что экипаж этой подлодки готовится к внезапному нападению, и предпринял соответствующие контрмеры, полагающиеся в подобных случаях, и – поскольку вы примерно к чему-то такому уже полностью были готовы, а ваши пушки и торпедные отсеки заряжены – ты непроизвольно, больше по недоразумению, дал команду осуществить тот сокрушительный залп. Американцы, естественно, не ожидали такого непредвиденного подвоха и ничего не успели столь стремительной атаке противопоставить, вследствие чего и были «успешно» подорваны. «Вторая же Независимость» – кстати, именно так называется враждебный корабль, – став очевидцем невиданного проявления враждебной агрессии, не нашла ничего лучшего, как уничтожить преследовавший их корабль, к несчастью для экипажа оказавшийся ближе и носящий почетное название «Ярославец», – здесь руководитель особого отдела остановился и перестал записывать, а дальше говорил только словами, словно бы сомневаясь, что они найдут должный отклик, а именно они и были в этой ситуации самыми главными: – Вы же, майор, вместе с экипажем, видя, как догорает фрегат, в тот момент смалодушничали и, не решившись атаковать повторно, развернулись на обратное направление и бросились спасаться, как можно быстрее устремившись к Российской границе – я прав?

– Я, конечно, готов согласиться со всем тобой, подполковник, придуманным, – тем не менее засомневался капитан третьего ранга, сделавшись внезапно невероятно серьезным, – и я даже готов признать, что в тот момент смалодушничал, однако, поверь, ни я лично, и в том числе никто из моих подчиненных, не струсил; решили же мы уходить от места трагедии лишь потому, что, с одной стороны, команда Корнеева все равно была полностью уничтожена, а соответственно, и спасать из них было некого, ну, а, с другой – вдруг случилось такое, чего я не просто не видел, а не смог бы и даже помыслить: тот американский тримаран, что мы, по вашим словам, стали преследовать «по ошибке», неожиданно испарился, словно бы его никогда там и не было – корабля не стало видно ни визуально, ни с помощью радиолокационного вооружения, ни другого, самого какое только есть современного, оборудования. Ты бы сам, подполковник, что в этой ситуации сделал? Правильно! Вижу по твоим глазам, что, столкнувшись с тем, что попахивает если не мистикой, то чем-то непонятным – это уж точно, ты бы «наложил в свои зелененькие штанишки» и бросился оттуда бежать, причем без оглядки; дык вот почти также поступили и мы, за одним, единственным, исключением – мы ушли, потому что не с кем было сражаться! – говоривший посмотрел на оппонента с гордо поднятой головой. – Поэтому давай, дорогой друг, придумай чего-нибудь посущественнее, более правдоподобное и, как следствие, наиболее подходящее, а то, что-то мне подсказывает, никто в это чушь не поверит – будто бы прославленные русские моряки бежали словно трусливые зайцы. Я, конечно, готов и умереть за нашу любимую Родину, и даже, если это так нужно, по надуманному навету сяду в тюрьму, но на – такое! – чтобы позорить Российский флот и Андреевский флаг, извини, но я пойти не могу, – глядя сейчас на эту «кабинетную крысу», отличную умевшую лизоблюдничать перед вышестоящим начальством и всеми доступными способами вытягивать из боевых офицеров нужные кому-то там, «наверху», заведомо неправдивые сведения, «саму» при этом не поучаствовавшую ни в одной отчаянной и решительной схватке, капитан третьего ранга лишь презрительно усмехнулся, замолчав и спокойно дожидаясь, что же Мордвинов ему на все сказанное ответит.

На удивление контрразведчик, пристыженный, не высказал по этому поводу для противной стороны ничего оскорбительного, напротив же, прекрасно понимая, что тот в этой части вопроса настроен очень категорично, не решился именно сейчас «натягивать нервные струны» ни у своего испытуемого, ни в том числе у себя, а громко крикнул дежурившего у дверей снаружи солдата:

– Сидоров, ко мне!

Сверхсрочник сразу же появился и вытянулся по струнке, раболепно ожидая дальнейших распоряжений, которые не замедлили тут же последовать.

– Выведи майора в коридор, – говорил «особист» грубо, но вместе с тем уравновешенным голосом, как и обычно в периоды мучительных раздумий, поднимаясь со своего удобного кресла и начиная расхаживать вдоль кабинета, – пусть пока посидит там – мне нужно немного подумать. Да и… – он вдруг остановился, вспомнив, как его прямой подчиненный неуважительно обращается с вверенными ему задержанными, – будь с ним повежливее; а если чего-то попросит – тут же исполни. Всё понял?! – последние два слова Игорь Станиславович произнес непередаваемо резко.

– Да, так точно! – вытянулся Виктор еще выше, хотя, казалось, это уже невозможно. – Все будет исполнено!

Тем и отличаются подобные служаки, что особо не вникают в подробности отдаваемых им поручений, а выполняют все исключительно, как им и поручается; и вот именно по этой причине и держался здесь этот бравый военнослужащий, потому как ему не требовалось дважды объяснять то, что от него на данный момент времени требуется. Капитан третьего ранга не стал оспаривать озвученную в отношении него команду, а отлично понимая, над чем контрразведчику надо бы поразмыслить, спокойно встал со своего крайне неудобного стула, заложил руки за спину, слегка изогнул книзу спину и, обретя вид, обычно присущий осужденным арестантам, конвоируемый сверхсрочником, вышел из кабинета.

Оставшись один, Мордвинов придал своему лицу невероятно задумчивый вид и, так и продолжая удерживать руки сзади, принялся мерить шагами свою небольшую и мрачную комнату, где стены, подобно потолку и полам этого каземата, были окрашены унылыми серыми красками, не забывая при этом чуть слышно нашептывать:

– Ага, вот, на «хрен», поставили невыполнимую задачу: как хочешь, но непременно уговори «старого хрыча» и команду признаться в неведомой им трусости, чтобы таким образом придать прокля́тым американцам в собственных глазах больше весу и чтобы они в связи с этим смогли рассматривать ситуацию, как «взаимозачет», произошедший по ошибке и лишивший обе страны только по одному боевому средству. Да, ничего себе «порученьице»?! Как бы самому не пересесть, его исполняя, вон на ту табуретку, – в этот момент он остановился перед прикрученным к полу «сидалищем» и с печалью оглядел его мрачную, металлическую основу, – ладно, не «хера», заранее впадать в унылое состояние: ничего пока еще не кончилось, – тут же изменил он основное направление течения своих мыслей, – я пока еще сижу в своем мягком кресле, а значит, надо обдумывать, что же предложить этому «древнему прощелыге», чтобы текущая постановка вопроса устроила как и его, вместе с самым последним матросом, так в точности и моих «заказчиков» тоже. Хорошо, предположим, что они не испугались, тогда почему же они оттуда сбежали? Лично я в ту сказку, что американское судно вдруг, ни с того ни с сего, – вот так просто! – смогло бесследно исчезнуть посреди огромного Черного моря, ни на один миг не поверю, как, впрочем, поступит и бо́льшая часть здравомыслящего мирового сообщества. Тогда что же могло послужить причиной столь стремительного бегства одного из экипажей нашего прославленного Российского флота, как не зря говорит капитан третьего ранга, – первый раз «особист» назвал Кудряшова присвоенным званием, – не раз прославленного в боях и походах? Да, трусость российского матроса – это, что не говори, совсем не та причина, которую можно преподносить пока еще условным противникам…

Он не успел закончить свою мысль, потому что в этот момент будто бы сам Господь Бог снизошел с небес и решил развеять сомнения контрразведчика, а заодно и помог найти соответствующее, в рассматриваемом случае самое правильное, решение – в кабинет без вызова вбежал солдат Сидоров и, с перекошенным от страха лицом, дрожащей рукой протянул руководителю специального отдела смартфон, надрывавшийся вызовом (чтобы ему вовремя допросов не мешали и не сбивали с мыслей, на периоды проведения процедуры, Игорь Станиславович предпочитал оставлять свой мобильник в приемной).

– Товарищ подполковник, – прокомментировал он свои невольные действия, в другой ситуации, казалось бы, полностью не имевшие оправдания, но в этой… – Вам звонит человек, которому нельзя не ответить… извините.

– Хорошо, давай, – провозгласил Мордвинов грубо, но вместе с тем и напрягшись, словно бы по роковому стечению обстоятельств остановившись именно возле металлической табуретки, – и марш из комнаты: сам должен понимать – разговор должен быть архиважный! – сказал он грозно и сразу же уже чуть слышно добавил: – Раз рискнул прервать меня в ходе крайне значимых размышлений.

Послушный солдат выполнил отданную команду: протянул руководителю смартфон самой последней модели, трезвонивший, между прочим, настолько непривычно надсадным треском, насколько он гулким эхом отдавался в серых стенах этого угрюмого кабинета, да и во всем коридоре подземного каземата тоже, где, кроме всего прочего, в этот момент все вокруг до такой степени стихло, что было даже слышно, как жужжит запутавшаяся в паутине одинокая муха, причем все это было похоже на то, будто бы все служащие, одномоментно поддавшись своей интуиции, мгновенно приняли решение замолчать, почувствовав, до чего же серьезным собирается быть то сообщение, какое в свете последних событий и собираются сейчас Игорю Станиславовичу поведать.

– Мордвинов слушает, – представился он дрожащими интонациями, неуверенно надавив на зеленную иконку, едва лишь дверь за его подчиненным еле слышно закрылась.

Почти сразу же с той стороны сотовой связи раздался спокойный, размеренный, до «коликов в животе» знакомый голос:

– Наши американские партнеры в своей неслыханной наглости перешли все существующие границы: они потопили второе российское судно. Руководствуясь этим, нам ничего другого не остается, как послать к их берегам три наши новейшие атомные подлодки, которые мы планировали представить на параде, ежегодно проводимом в Санкт-Петербурге ко Дню Военно-морского флота; но… видимо, не судьба: они сразу же, сопровождаемые двумя оставшимися черноморскими фрегатами, тремя корветами и пятью большими десантными кораблями, примут участие в боевых действиях, в связи с чем и направятся прямиком к западному побережью Соединенных Штатов. К ним, как единственный выживший участник последних событий, непременно должен присоединиться экипаж «Резвого», разумеется вместе с судном; да и… скажите капитану – это не приказ, а моя личная просьба.

На этом разговор, как и должно быть в подобных случаях, мгновенно закончился: наверное, с того конца огромного расстояния, разделявшего в этот момент говоривших, ни секунды не сомневались, что «Их» поняли правильно, и, основываясь на этом факте, какого-либо словестного подтверждения вполне логично не требовали.

***

Одними сутками ранее…

– Так почему, ты говоришь, не поставил меня в известность о такой необычайной особенности, как умение становиться невидимыми? – грозно спрашивал Бешеный Фрэнк у Липкена, когда все опасности миновали и когда они уже наконец смогли спокойно вздохнуть, созерцая в бинокль спешный отход второго оставшегося российского судна, едва ли не чудом сумевшего выжить в этой ужаснейшей передряге. – Признавайся, «мерзавец», – сказал он и шутливо, и в то же время наигранно агрессивно, – чего вы там со своим папашей снова против меня затеваете?

– Да в общем-то ничего такого, – лепетал испуганный Джеймс, хотя и понимавший, что капитан сейчас больше шутит, но все же – кто его, неотесанного мужлана, знает? – чего у него сидит на уме… – сейчас же двадцать первый век и, по его же утверждению, прорыв технического прогресса, а это значит, что можно взять и вот так напрямую ему позвонить и все в личной беседе выяснить… Касательно же первой части вопроса – почему я не применял этот щит раньше, например, когда нас атаковали эсминцы американского флота? – прости, но у меня тогда просто вылетело из головы, что такие технологии существуют, потому как, поверь, не так уж и часто нам приходилось его испытывать; кроме же всего остального, тут сказалось и волнение, да еще и последствия пьянки – страх, опять же, не стоит отбрасывать в сторону – вот я и смалодушничал и про все на свете забыл, – он на миг замолчал, робким взглядом посматривая на давно состарившееся, но тем не менее пытливое лицо Уойна, в этот момент напряженно вглядывавшегося в своего собеседника, и, не получив от него никаких комментариев, снова продолжил: – ну так как, будем отцу звонить или все же оставим этот вопрос без внимания, ведь, что не говори, но рано или поздно с нас, хочешь не хочешь, спросят и за взорванную подлодку?

– Да, пожалуй, ты прав, – старый морской «волк» славился не только своей безграничной жестокостью, но и отличным знанием военного дела, и способностью к логическому анализу, а где-то даже и интуитивным предвидением, которое подводило его разве что только в единственном случае – когда он вольно или невольно начинал конфронтацию с Умертвителем, – надо обязательно ему позвонить и узнать, что это у него там – дьявол меня разбери! – за такие за коварные «шутки». – Последнее слово было сказано с непередаваемой словами иронией.

Давно состарившийся пират, прибывший в столетие прорыва технического прогресса прямиком из убогой, но славной эпохи колонизации, несмотря на свою просто провальную отсталость, тем не менее не утратил способности к обучению и быстро осваивал все современнейшие приборы корабельной навигации и вооружения, а также и компьютерных технологий, поэтому и предложение «созвониться» не стало для него чем-то уж сверхординарным; предводитель свободного братства достал из кармана смартфон, экспроприированный им еще у казненного в первый день его пребывания Вильямса, и нажал соответствующую иконку, после чего сразу же пошел четкий сигнал, не оказавшийся в этот раз столь уж и продолжительным.

– Что у вас там случилось? – буквально через секунду, словно он только и ждал именно этого видео-вызова, на маленьком экране появилось взволнованное лицо адмирала Липкена. – Почему взорвалась наша подводная субмарина? – «засыпал» он разбойничьего капитана вопросами. – Как там мой сын: жив ли, не пострадал ли? Ага, вижу – с ним все в порядке, – облегченно вздохнул высший офицер ВМС США, различив Джеймса в экране, когда на него ненадолго направилась видеокамера. – Так что же у вас произошло? Расскажите.

– Сначала ты ответствуй мне, мерзкий обманщик, – грубо гаркнул Бешенный Фрэнк вместо приветствия, скривив перед смартфоном злобную и в чем-то недовольную рожу, – что это за сопровождение в виде подлодки, про которое – Дэви Джонс мне в приятели! – мы ни сном ни духом не знали – ты нам, что ли, не доверяешь и «няньку» приставил?

– Нет, – Джеральдин за время своей длительной службы привык и не к таким нюансам и поворотам в служебной деятельности, поэтому в тупик его было поставить достаточно сложно, так как он отлично умел просчитывать все, возможные, варианты развития событий и на каждое, казалось бы, невероятно сложное обвинение у него всегда был заготовлен четкий и ясный ответ, причем не один, а всегда имелось парочку – другую в запасе, – ни в коем случае – даже в планах такого не было! – он врал настолько искренне, что и знавший его лучше остальных сын, как в том числе и капитан Уойн (который то ли «проглотил» эту наживку, то ли просто сделал выгодный ему вид), ни на секунду не усомнившись, тоже поверил. – Мы посылали подлодку исключительно на тот случай, если вам вдруг начнет угрожать опасность и потребуется чья-нибудь помощь, а тут раз – и она. Так что же все-таки, – интересовался высокопоставленный офицер в следующий момент, слегка прищуривая глаза, – случилось с посланной вам помогать субмариной?

– Ничего такого, что нельзя было бы объяснить, – тут же, как говорят у опытных моряков, «поймал волну» продуманный капитан и так же, как и Липкен-старший, врал сейчас ничуть не задумываясь, – ее потопили русские, которые – вовсе не так, как, разрази меня гром, утверждал ты, адмирал! – атаковали нас первыми и по вполне понятным причинам разделались сначала с более опасным противником, а нас, по-видимому, оставили на «закуску»; но не тут было: мы тоже шиты не лыком и, опережая действия врага, а заодно и в отместку, пустили на дно, прямиком к Дэви Джонсу, вначале их более грозное судно и совсем уже хотели переходить на небольшую «посудину», как она, скорее всего испугавшись, кинулась на утек, да так быстро, что, невредимой, успела скрыться в бескрайних просторах безбрежного моря. Как, адмирал, устроит тебя – якорь мне в нехорошее место! – такая постановка вопроса? – уподобляясь Джеральдину, он наигранно усмехнулся в поседевшую бороду.

– Цель оправдывает средства, – самый старший офицер американского флота говорил уже совершенно серьезно, не показывая своей мимикой никаких душевных волнений, в один миг сделавшись крайне сосредоточенным, – и получилось даже лучше, чем мы планировали и теперь уже мы, Соединенные Штаты, сможем заявить России ноту протеста. Однако окончательная задача пока не достигнута и вам, дорогие сообщники, придется еще чуть потрудиться: русские «медведи», они хотя и гордые, и в чем-то упрямые, но очень ленивые, и для того чтобы их расшевелить – нужно очень и очень трудиться, ведь они, если мы им поставим в вину потопленную подлодку, предпочтут ничего нам не предъявлять по факту уничтоженного фрегата, а спишут этот инцидент «взаимозачетом», тем более что в нашем случае урон намного значительнее…

– Что от нас требуется, – оказавшись в пиратской команде, лейтенант Липкен понемногу начинал забывать и про устав, и про существующие военные правила, а поэтому перебил адмирала, не дав ему до конца высказаться (он заметил неприятное выражение на сморщенной физиономии капитана, которому явно уже надоела нескончаемая болтовня его словоохотливого родителя, однако самолично он его не обрывал, поскольку не до конца еще был в курсе всех тонкостей современного корабельного дела), – другим словами, что мы еще должны сделать, чтобы наконец получить обещанную награду? – последним словом он озвучивал мнение, наиболее интересовавшее пиратскую братию. – Ты же знаешь – мы теперь воюем только за выгоду.

– Да, – лицо Джеральдина от этих слов сына вдруг стало мрачным, – мне это отлично известно. Как же вам следует поступить? Чтобы решить эту задачу, вспомните о нашем договоре, и вам сразу все станет ясно – вы провоцируете крупномасштабный международный конфликт и получаете столько золота, сколько сможете на себе за раз унести; я от своих слов не отказываюсь. Сейчас же? Пока топите еще одно российское судно – а дальше? – там впоследствии, по результатам, уже и посмотрим.

Может показаться, что Липкен-старший маниакально хотел развязать Третью Мировую войну, чтобы утвердиться в каком-нибудь наиболее выгодном ему свете; однако, справедливости ради, стоит заметить, что действовал он в этом случае совсем не для того, чтобы добиться славы или высокого общественного положения, а исключительно с той единственной целью, чтобы спасти из лап злобных чудовищ эпохи колонизации, как, впрочем, и современной административной машины, своего неразумного, больше сказать, беспутного, но при все при этом невероятно любимого сына – ведь когда начнутся широкомасштабные боевые действия, тогда на них можно будет списать и как любое предательство интересов службы, так в том числе и даже измену своим прямым офицерским обязанностям, выставив все эти моменты в каком угодно, наиболее благоприятном, виде, например сказав, что все это было заранее спланированная военная операция. А еще!!! Что, наверное, не менее важно – один из самых высокопоставленных военных офицеров Америки выполнял сейчас секретное поручение одной очень влиятельной тайной организации, своими корнями уходящей к таинственному ордену древних «Масонов». Поэтому, наверное, он и ввязывался сейчас в эту беспрецедентную провокацию, направленную на развязывание всепланетной, если не ядерной, войны. Ничего этого, соответственно, ни прославленный пиратский капитан, ни его новоиспеченный помощник, прямо сказать, не знали, да и, честно говоря, те интересы, которыми руководствовался влиятельный «владелец» несметных сокровищ, им были совершенно без разницы, главное – это было побыстрее выполнить поставленную задачу и получить обещанную награду; и вот именно по этой причине Бешенный Фрэнк выражал сейчас от лица всей остальной команды свое исключительное согласие:

– Отлично, адмирал! Мы тебя отлично поняли и непременно сделаем то, чего от нас требуется. Но, с другой стороны, как мы можем быть уверены, что ты нас впоследствии не обманешь и в самый последний момент не «кинешь»? – Старый морской «волк» уже успел нахвататься современных словечек и старался применять их при любой представившейся возможности.

– Я как чувствовал, что ты, пират, у меня это спросишь, – отвечал Липкен-старший, на этот раз расплываясь широкой улыбкой и направляясь к огромной металлической двери, – и специально, ожидая этого звонка, отправился в секретный бункер одной таинственной и могущественной организации, членом которой я состою с уже довольно давнего времени и название которой произносится исключительно шепотом, где, между прочим в тайне от Правительства, мы и храним все наши золотые запасы, – он набрал на панели управления известный лишь небольшому кругу людей код, представил компьютеру для изучения свою сетчатку глаза и отпечаток большого пальца, после чего тяжелая железная конструкция медленно выехала наружу, пропуская влиятельного мужчину внутрь бескрайне большого хранилища, где он сразу же стал водить из стороны в сторону своим новейшим «iPhone-ом», – надеюсь, из этого есть чего выбрать?

Увидев неисчерпаемые накопления, где блестящие, желтоватые слитки были сложены аккуратными стопками, имевшими пять метров в длину, три в ширину и два в высоту, стоявшими вдоль настолько продолжительного коридора, насколько не имевшего ни конца и ни края, в связи с чем и едва ли не средневековый пират, и современный лейтенант-недотепа открыли от удивления рты, да так, что челюсти у обоих отвисли книзу, почти до самого «пола». Такая реакция была нисколько неудивительна, поскольку ничего – даже сколько-нибудь похожего! – ни тому ни другому не приходилось ранее видеть; да, именно здесь хранились все те несметные сокровища – какие веками скапливались сначала орденом «Масонов», а затем по так называемому «наследству» перешли к более значимому «Бердингстонгскому клубу» (куда входят самые влиятельные политики, финансисты и бизнесмены планеты) – беззастенчиво отбираемые у порабощенных народов и оставленные здесь на случай – если неожиданно вдруг понадобятся; и вот, по всей видимости, такое время настало.

– Однако? – старый морской разбойник, в отличии от непутевого молодого повесы, от вида представшего перед его ненасытными очами богатства словно бы потерявшего ощущение существующей реальности, будто бы в один миг зачарованного и молча созерцавшего многочисленные золотые слитки, пришел в себя намного быстрее и, отбросив в сторону все предрассудки, вернул своему разуму здравые мысли. – Но, говоря по-другому, клад кладом, а кто поручится за то, что ты непременно сдержишь свое обещание и выделишь нам причитающуюся нам часть этих неисчерпаемых ценностей, ведь – протащите меня под килем, если совру! – они там лежат совсем не для того, чтобы ими с кем-то делиться, – или, скажешь, адмирал, я снова не прав?

– Нет, не прав совершенно, – Джеральдин горделиво выпятил вперед могучую грудь, – именно для этого – Великого «Таинства»! – каким вы изволите сейчас заниматься, они здесь и прятались, и наконец-то пришло время ими воспользоваться – не переживайте! – вы получите все по заслугам, – и уже значительно тише, без пафоса, но так, чтобы его обязательно слышали, – только сделайте порученную вам работу вначале.

– Хорошо, – вроде бы как дружелюбно согласился разбойничий капитан, но в тот же миг достал из-за пазухи пистолет и в ту же секунду приставил его к виску адмиральского отпрыска (он давно уже обзавелся многозарядным оружием, системы «Кольт М1911», и посчитал этот случай наиболее подходящим для его применения), – только учти: твой сынок находится в моей полной власти – и ежели что?.. Поверь, несмотря ни что и как бы я с ним не сблизился, – дьявол меня разбери! – но от расправы он не уйдет.

***

Той же самой ночью, где-то в акватории, близ Черноморской государственной границы России…

– Слышали, товарищ капитан второго ранга, что произошло в этих водах намедни? – спрашивал молодой лейтенант у своего командира, заступившего с ним вахтой на патрульном катере, носившим странное название «Добрый». – Будто бы «Резвый» и «Ярославец» заметили нарушителя и даже завязали с ним бой, в результате чего фрегат был уничтожен, да и экипажу Кудряшова досталось несладко, а враг так и остался необезвреженным, и притом преспокойненько умудрился скрыться; как думаете, что это такое – простая провокация или же открытое нападение?

Курпин Геннадий Петрович не зря задавался этим вопросом, поскольку пускай тот случай и был экстраординарный, но соответствующих оргвыводов по нему пока что не сделали, и все черноморские экипажи так и продолжали нести свою службу в обычном режиме, без принятого при таком положении дел усиления. Немного касаясь его личностных данных, можно сказать, что пару лет назад он закончил высшее военно-мореходное заведение и был назначен прямиком на этот маломерный корабль, под командование Добродеева Сергея Ивановича, в честь которого, очевиднее всего, и было названо это судно; как и обычный среднестатистический, совсем еще юный, человек его возраста, он не отличался излишним весом либо громоздкими формами, а был худ, подтянут, вследствие чего казался высоким и не наделенным физической силой, хотя последнее ощущение было лишь видимым; лицо его за два года службы обрело бронзовую окраску и выделялось слегка зауженными голубыми глазами, крючковатым носом и обычными для мужчины губами, не толстыми и не сильно широкими, светлые волосы отсвечивали блондинистым цветом; форма одежды, в точности как и у его собеседника, соответствовала присвоенному им званию. Второй, как нетрудно догадаться, был его командиром и отличался и возрастом, приблизившимся к сорока трем годам, и более развитым телосложением, бывшим, к слову, подобранным и где-то даже, может быть, своей осанкой немножечко передавало добродушие, но в том числе и присущую русскому моряку горделивость, а также и значительно менее высоким ростом. Смуглое лицо его в этот момент было сосредоточенно и, стоя вместе со своим подчиненным на палубе, он с помощью бинокля пытался «пронзить» беспокойным взором темное, ночное пространство, освещаемое сейчас лишь многочисленными звездами да разве что еле видимым, еще только нарастающим, месяцем. Добродеев был полностью лыс: его волосы начали выпадать еще в тридцать пять лет и, посчитав для себя недостойным проходить какие-то там восстанавливающие процедуры, с тех пор он брил голову исключительно полностью. Останавливаясь на других его внешних данных, можно еще выделить серо-зеленные глаза, светящиеся добродушием и порядочностью, но вместе с тем и мужской твердостью, непреклонностью и суровой отвагой, небольшой нос, с едва заметной горбинкой, а также густые черные усы, скрывающие чуть вздернутые кверху пухлые губы, и плотно прижатые к черепу уши. Вот именно таким, в общем-то отважным, людям и выпала честь нести эту тревожную вахту, и теперь, верные своему служебному долгу, они напряженно вглядывались в безразмерное окружающее пространство, словно бы заведомо зная о приближающейся к ним с юго-запада грозной опасности.

– Ты что-то сказал? – переспросил старший офицер, продолжая пристально всматриваться в далекую морскую пучину: ему показалось, что на самом стыке горизонта, где соединяются еле колышущая водная гладь и мрачное черное небо, он заметил какое-то необычное колебание, вызванное то ли движением, то ли чем-то поистине необычным, можно даже сказать, неведомым.

– Да, товарищ капитан второго ранга, – сразу же отозвался молоденький лейтенант, тем не менее уже готовившийся получать «старшего», в отличии от своего прямого командира не занятый созерцанием бескрайних морских окрестностей и вполне мо́гущий себе позволить раздумья, причем несколько другие, лишь отдаленно связанные с этим важным занятием, – как считаете: нам тоже угрожает подобная провокационная агрессия, или наш день, – имел он в виду целиком все дежурство, – все же будет спокойным?

– Кто его знает?.. – пожал плечами опытный офицер, отдавший военно-морскому делу лучшие годы жизни.

Его ответ оборвался резко; по-видимому, он еще хотел что-то сказать, может быть в том числе важное, однако так и не успел этого сделать, потому что буквально в двух кабельтовых от них, словно бы из неоткуда, едва ли не из самого воздуха, возникла самонаводящаяся ракета; а еще через пару секунд она уже ударила по корпусу российского корабля, отобразившись оглушительным взрывом, вслед за которым прилетели еще две смертоносные боеголовки, которые добили уже утопающий патрульный катер, уничтожив всякое напоминание о существование такого пограничного корабля, какой был назван необычным для боевого «плавсредства» именем «Добрый».

***

– Кажется, есть, – указал Липкен-младший рукой, держащей бинокль, на двигающееся в пределах видимости маломерное судно, – вон плетется еле-еле, словно беспечная черепаха. Хи, хи, хи, – сопроводил он свои слова неприятным хихиканьем.

– Чего щеришься, дьявол меня разбери?! – выругавшись на пиратский манер, прикрикнул на него Бешенный Фрэнк, сам в свою очередь прикладывая увеличительные окуляры к глазам. – Включай визуальную защиту и приказывай заряжать пушки.

Именно в этот недолгий момент Добродеев и смог выхватить их судно из ночной темноты своим взглядом, но тут же потерял, так как почти в тот же момент сработало сверхсекретное современнейшее устройство, позволяющее американскому тримарану становиться невидимым. Эх! Если бы только ему пройти в капитанскую рубку, да взглянуть на радиолокационные приборы, то он, конечно бы, смог увидеть, как на полном ходу к их кораблю приближается нечто, несущее на своем борту смерть и разруху, и, возможно даже, сумел бы чего-нибудь предпринять – хотя бы открыть ответный огонь, направляя торпеды и ракеты на издаваемый двигателями сигнал; но ничего этого не случилось, и очередное российское судно было в конечном итоге потоплено, отметив Черное море еще одним зловещим и предательским нападением.

– Готово! – воскликнул Джеймс, едва ли не первый раз в своей жизни самолично поучаствовавший в реальном бою и вышедший из него победителем. – Будут теперь знать, как с нами связываться!

– Так же было бы и в первый раз, – по привычке не выказывая своей радости, а продолжая казаться суровым, ответил на эту реплику Бешеный Фрэнк, тем не менее пропустивший в седую бороду еле видимую улыбку, – если бы кто-то не забыл про такую важную вещь, как защитный экран-невидимка.

– Но в этом случае, согласись, капитан, – эти два человека посчитали для себя возможным, что вполне могут перейти на неформальное обращение и обращаться друг к другу на «Ты», – было бы не так интересно? – Липкен уже смог узнать характер этого сурового и грозного человека и не сомневался, что в этом случае необузданного гнева, какой случается с ним в минуты провалов, от него не последует.

– Ну что же, как бы не сказал сейчас Джек-Умертвитель, – первый раз за все последние годы старик Уойн вспоминал своего некогда лучшего друга, а теперь непримиримого врага и предателя не с нескончаемой, безграничной ненавистью, как это вошло у него в навязчивую привычку, а с каким-то добрым, давно забытым почтением, или, может быть, даже братской любовью, но то, что с сожалением, – это уж точно, – так или иначе, посмотрим…