Читать книгу АУДГ - Василий Боярков - Страница 5

Первой очнулась Люба. Скреплённая по рукам и ногам липкой лентой, она сидела возле их семейной двуспальной кровати; рядом, с той и другой стороны, находилось ещё два бесчувственных тела (нерадивый супруг да Куренко Алёна), наверху расположился недавно убитый окровавленный труп. В себя приходилось медленно. Никак не вспоминалось, что же всамделишно приключилось. Шаловлёва водила недопонимавшим взглядом и томно смотрела то на четырёх незнакомых людей, одетых в пятнистую военную форму (женщина в синеватую, мужчины в зеленовато-коричневатую), то на оголённого мужа-изменщика, то на несостоявшуюся любовницу, двадцатилетнюю горе-шалаву. Она обратила внимание, что на неразумной мужниной голове, с левой её стороны (он сидел по правую руку), имеется обширная иссиня-чёрная гематома. «Наверное, он оклемался, – непроизвольно подумалось рыжеватой особе, – и его дополнительно вырубили – погрузили в долговременную прострацию. Моложавую шлюху, я помню, выключали при мне: вон тот толстомордый пидор лупанул ей как следует по миленькому затылку. Да, она действительно и молода, и красива, и пышет безграничным здоровьем – такую потрахать не грех». Пока владелица лесного дома тупо раздумывала, синеглазая блондинка что-то ей говорила, но вот чего? Отельные слова стали доноситься лишь спустя какое-то время, да и то как будто издалека.

– Очнулась? – говорила та, изображая властную, отчасти нахальную, мину. – Как… чувствуешь? Головушка… не бобо? Приведите… водой… в сознание… тех двоих.

Едва она договорила, тот, что выглядел меньше всех, по-быстрому сбегал вниз, а вернулся с полным ведром. Половину холодной жидкости он вылил на голого совратителя; равнозначные остатки пошли на миловидную белокурую голову; небольшая часть, отдельными брызгами, попала на возрастну́ю женщину, сидевшую ровно посередине. Душ оказался целительным. Постепенно речь незнакомой военной девушки делалась всё более внятной. Недавняя бесовка, теперь же безвольная пленница, понимала примерно следующее: первое – что их захватили во временные заложники; второе – что, если никто из них не будет особо выпедриваться, им больно не сделают; третье – что им придётся находится в зависимом положении примерно дня два; четвёртое – что (возможно?!) их оставят живыми, но только в том случае, ежели они отметятся высокой сознательностью и останутся на редкость послушными. Последнее условие подразумевало некий завуалированный подвох и вызвал у одной излишне любопытной особы соответственную реакцию.

– Чего от нас требуется, – за тридцать девять про́житых лет рыжая дамочка повидала «всякого», поэтому говорила и спокойно, и рассудительно, – и кто вы такие?

– Что скажем, то и станете делать, – грубила американская командирша, заранее расставляя стратегические приоритеты (чтобы исключить крамольные мысли), – а кто мы на самом деле – узнавать вам вовсе не обязательно. В части, чего потребуется?.. Вот, к примеру, захотим мы посмотреть, как вы здесь втроём, в непосредственном нашем присутствии, извращённо потрахаетесь, – вы поебётесь и, fack, никуда не денетесь. Правда, у вас тут вовсе не чисто… но ничего – я видела ещё одну спальную комнату.

– Действительно, мисс Саманта, – вмешался Мало́й, загоревшийся дьявольской мыслью, – а Вы предлагаете совсем неплохую идею. Что, если нам – чтобы хоть как-то развлечься – устроить им развратную «групповуху». Мужик – вон голый уже, как будто бы специально. Перетащим их в отделённую спаленку, заставим грязно совокупляться, а сами посмотрим, «поуссываемся» да порно видео, какое, запишем. Потом задорого продадим. Вы как?

– Нормально, – согласилась американская стерва, ни секунды не думая; она оставалась серьёзной, и даже не улыбнулась. – Соси у него, – распорядилась, обращаясь к более зрелой женщине. – Нагибайся пониже, делай хороший минет, а как только поднимешь, мы перетащим вас в чистую комнату. Там все втроём совершите хоро-о-ошенькое соитие.

– Но я же связана?! Руками сзади, – возмутилась не менее суровая бестия; а ещё она отобразилась категорическим отвращением. – И потом, это полное извращение. В общем, групповым прелюбодейством, ненормальной еблей, я заниматься не собираюсь. Да тем более в присутствии постороних!

– Соси, российская шлюха, или, fack, застрелю, – беспринципная мазохистка достала личный «SIG Sauer P320» и направила его точно на рыжую голову. – Хотя, пожалуй, нет, сделаю больно, – и она со всего размаху, по касательной, съездила по милому лбу.

Лопнула нежная кожа, а из рассечённой раны тоненькой струйкой засочилась багряная жидкость. Натренированная офицерша ударила мастерски, причинив неимоверную боль, но не вызвав обильной потери крови. Продолжая оставаться всецело бесстрастной, она обратилась с очередным бесславным вопросом:

– Как, поганая сука, теперь чего скажешь? – она покручивала стальным пистолетом перед заплаканными глазами.

Не выдержав мучительной боли, Шаловлёва пустила непрошенную слезу; та перемешивалась с сочившейся кровью и превращала миленькую мордашку в грязное, едва не уродливое лицо. Однако так просто сломить отважную русскую душу не под силу никакому элитному «супер-пупер-спецназовцу». Боевая особа, только-только совершившая два жестоких убийства, тяжело задышала, наполнилась немыслимой ненавистью и грубо затараторила:

– Пошла ты на хуй, блидина американская! – по нарукавному флагу определить гражданскую принадлежность вовсе не трудно. – Никогда – слышишь! – ни при каких обстоятельствах я не исполню, чего заставляешь – хоть сразу же убивай. Правильно говорят: все вы там, в поганой Америке, грязные извращенцы, напрочь больные на го́лову. У вас же даже пресс-секретарь – тупоголовая недоёбка! У вас и некоторые генералы паскудные «недолю́ди», с непонятной сексуальной охотой. Чего уж говорить про обычных, не прибли́женных к власти, людей? Это я про тебя, ненормальная, ты офицер. Ты каждого пленника вот так же заставляешь аморально ебаться? Если неймётся, иди подрочи, глядишь, и отпустит…

Болтливая дамочка много бы чего ещё донесла до развращённого мозга, как заокеанского, так и укра́инского; но… она получила нехилый удар по рыжему темечку и вновь погрузилась в долгую бесчувственную прострацию. Едва рыжая головёнка безвольно повисла, сластолюбивая дегенератка переключилась на вторую блондинку, едва-едва живую от неуёмного страха; она наставила передёрнутое оружие на белокурые волосы и отобразилась крайне ожесточённой мимикой.

– Ну, а ты?.. – обращалась она к дрожавшей Алёне, готовой рухнуть в обморок без лишней подмоги. – Тоже такая правильная? Запомни, тебя я щадить не буду: ты здесь чужая, в наглую пришлая. Толку от тебя никакого: ты ничего ни во внутренних помещениях, ни в ближней округе не знаешь. Так что милочка распутная давай выбирай… Ты ведь трахаться сюда ехала? Вот и ебись.

– Я сделаю всё, чего не прикажите, – залепетала молоденькая особа, как можно отстраняясь от наведённого пистолета (оно и понятно, ей всего-навсего двадцать лет да она ничего ещё, по сути, не видела).

– Тебе ведь связанные запястья отсасывать особо не помешают? – как видно, враждебная стерва вознамерилась довести предосудительное дело до логической точки; она получила подтвердительный ответ и продолжила дальше: – Тогда перегибайся через принципиальную суку и делай минет, но только нормальный. Увижу, что халтуришь, то́тчас же застрелю.

Униженной девушке ничего иного не оставалось, как перегнуться через бессознательную зрелую даму, приблизиться несравненной мордашкой (сейчас боязливо плаксивой) к мужскому отростку, прикоснуться чу́дными губами к верхнему окончанию и начать энергично заглатывать, продвигаясь вплоть до волосатых мудей, а следом возвращаясь обратно. Орган оказался на редкость большим и прину́жденная соса́льщица волей-неволей заводила половую головку в нежное, от испуга чуть сжатое горло. Операция не являлась какой-нибудь необычной: именно через нечто подобное прелестная искусительница и пробивала дорогу в счастливую жизнь. Она мурыжила минут, наверное, десять, а напрочь поникший член так и оставался в одном положении – он никак не собирался вставать. Всё равно его излишне гигантский размер доставлял усердной миньетчице немалые неудобства: то перехватывало прямое дыхание, то предполагалась скорая рвота, то вытекали обильные слюни.

Шаловлёв молчал. За весь интимный процесс он не обозначился ни единым раздельным словом, а только диковато мычал: «Ы-ы, мы-ы, у-ы». Сластолюбивый вероотступник настолько перепугался, что совершенно не мог нормально расслабиться и предоставить развратной вражине насладиться животным сексом, безнравственным зрелищем. Он едва ли не плакал, а мысленно пытался заставить обессиленный орган принять стоячее положение: «Давай, дорогой дружочек, маленький братец, вставай – доставь извращённой стерве сладострастное удовольствие. Всё равно Любаня находится без сознания, соответственно ничего не видит и ни хуя́ потом не предъявит, – странное дело, его, на краю кровавой расправы, беспокоило, как к его неблаговидному поведению (хотя, скорее, натуральному изнасилованию) отнесётся безбашенная супруга. – Давай поднимайся. Трахнем смазливую белобрысую шлюху, глядишь, от нас и отстанут – перестанут ебать мозги. В противном случае, властная сучка останется недовольна, да, не дай-то Бог, гораздо больше озлобится и исполнит предъявленную угрозу – возьмёт да застрелит. Хотя о чём это я? Она ведь подразумевала лишь сногсшибательную шалаву, которая на деле полная неумеха, – никак не может мне младшего брата поставить. Ну, и пусть её, неумелую проститутку, кончает: мне малолетнюю блядищу нисколько не жалко. А! Вдруг своевольная стервоза в конце передумает да возьмётся валить любого и каждого?» – так раздумывал развратный прелюбодей, пока «приси́ленная» половая партнёрша усердно трудилась.

– Всё, хватит! – не выдержала мисс Байден, уставшая наблюдать за вялым членом да плаксивой девчачьей физиономией. – Чувствуется, маленькая сучонка не достаточно опытная. Если бы я, к примеру, взялась, через пару минут он бы колом стоял, – имелось в виду «половой орган приня́л стоячее положение», – и мы бы трахались долго и страстно, будто бы сумасшедшие. Несите беспардонную нахалку в подвал, – обращалась она уже к подсобным сообщникам, – У вас, в шикарном особняке, ведь имеется подвальное помещение? – язвительный вопрос, естественно, относился к несостоявшемуся прелюбодею.

– Да, бетонный, – подтвердил Шаловлёв, чего-то невольно прикидывая; он отобразился задумчивой миной и прида́л ей виноватое выражение, – но у нас там – как бы это получше сказать? – немного не убрано, а точнее полный бедлам.

– Нам безразлично, fack, мы там не жить собираемся, – ёрничала американская стерва, поправляя съехавший на лицо белокурый локон; далее, она обращалась к «своим»: – Тварь поганую развяжите и распните на голую стену. Найдите гвозди побольше да прибейте за миленькие ладони. Посмотрим, как она тогда запоёт, как запросит милосердной пощады, а то, ишь! ни за что не сделаю, ни «при каких обстоятельствах… не исполню».

Послушные украинцы, сразу все трое, бросились исполнять бесчеловечное приказание; им требовалось спустись вниз, открыть подвальную дверь, предусмотренную рядом с подъёмной лестницей, и очутиться в нижнем домашнем пространстве. Баклан и Костлявый подхватили за ру́ки и но́ги, а Малой, как самый хитрый, поддерживал за нежную талию. Безвольную жертву небрежно бросили на холодную половую стяжку, а сами принялись орудовать электрическим инструментом, имевшимся в подземном пространстве в немаленьком изобилии. Выбрали дальний угол, просверлили глубокие дыры (две вверху, точную пару внизу), в них повтыка́ли деревянные чо́пики, нашли железные гвозди (120 мм), разрезали липкую ленту, плотно обмотавшую и ладони и голени, поднесли бессознательную особу к изобретённым отверстиям и методично, исправно приняли́сь приколачивать. Люба очнулась, когда прибивали первую, точнее правую, кисть. Испытав неимоверную боль, она закричала диким, едва не звериным ором. Вторая рука не представляла для неё уже чего-нибудь неожиданного, но болезненных ощущений ничуть не убавила. Освобождённые от «пумовской» обуви, стопы вообще привели её к очередной потере сознания. Шаловлёва опять отключилась.