Читать книгу Бес предела - Василий Головачев - Страница 4

Сидели на веранде таунхауса, на втором этаже, с видом на озеро, за которым вздымались в небо бликующие стеклом рукотворные скалы города.

Расположились в шезлонгах, потягивая ледяной тоник через соломинки, поглядывая на неспешно скользящие по озеру лёгкие лодки и яхты.

Было жарко, больше тридцати по Цельсию, январь в Новой Зеландии – середина лета, но в тени веранды жара не ощущалась, и собеседники чувствовали себя комфортно.

Дмитрий Дмитриевич был в шортах и белой футболке с надписью на груди «СССР»; он привёз эту футболку из России и не расставался с ней, она приносила ему удачу.

Гость – смуглолицый, горбоносый, с курчавыми чёрными волосами, ореховыми глазами, чисто выбритый, щеголял в полотняном серо-жёлтом «колониальном» костюме, какие предпочитали носить все европейцы Новой Зеландии. Звали гостя Таглиб ар-Рахман.

– Ты хорошо устроился, – сказал он на английском; вся беседа проистекала на английском языке, хотя Дмитрий Дмитриевич знал арабский, а Таглиб – русский. – Охотники сюда не забредали?

– Пока бог миловал, – пожал плечами математик. – О моём пребывании на острове знают единицы, и все они проверенные люди, способные не поддаваться зомбированию.

– Владыки не остановятся. Они тоже нашли способ диктовать волю любому человеку, а то и всей властной системе, и готовы перейти на другой уровень.

– Владык нам не достать.

– Зато доступны их Админы, организаторы процессов захвата власти в числомирах и охот на нашего брата-формонавта. Их достать можно.

– К сожалению, у нас нет ни регулярной армии, готовой противостоять вторжению, ни мало-мальски серьёзной спецгруппы.

– А парни из Суздаля?

– Один из них математик, как и я, хотя и в неплохой физической форме, второй… да, он боец по натуре, нам повезло, но и он не командир подразделения спецназа. А для решения наших проблем нужна хорошо подготовленная группа. Её ещё надо создать.

– У меня есть пара отличных ребят.

– Здесь?

Таглиб понял смысл вопроса.

– Я натаскиваю их на свободное плавание по числомирам, у обоих высокий уровень экстрасенсорики и прекрасные трансперсональные линии, вычислить их не удастся даже ищейкам Владык.

– Что ж, возьму на заметку.

Помолчали, прислушиваясь к далёким шумам города, граница которого вплотную приблизилась к посёлку таунхаусов.

Когда Дмитрий Дмитриевич переезжал в Роторуа двенадцать лет назад, город за лесом на другой стороне озера был почти невидим и неслышен. Однако за истёкшее время он разросся, вырос в высоту, и посёлок Нью-Аотеороа оказался в его черте, сразу потеряв прелесть тихого уголка нетронутой природы.

– Глоток коньячку? – предложил Дмитрий Дмитриевич. – Есть хорошее местное вино.

– Не употребляю, – отказал Таглиб. – Традиция. А вот кофе глотнул бы.

Хозяин повернул голову к приоткрытой двери в дом:

– Ика!

Из темноты гостиной выскользнула смуглая девушка в коричневом платьице и белом переднике, сделала книксен.

– Да, господин.

– Два кофе по-маорийски и фрукты.

– Слушаюсь, господин. – Говорила девушка на местном наречии английского, с певучим акцентом.

Таглиб посмотрел ей вслед.

– Маорийка, – сказал Дмитрий Дмитриевич. – Приходится блюсти имидж богатого европейца. Все мои соседи держат прислугу из местного населения.

Через несколько минут девушка вкатила на веранду тележку с расставленным кофейным прибором, орехами и фруктами в вазочках.

Собеседники принялись за кофе. Они никуда не торопились.

– Как ты стал формонавтом? – поинтересовался гость.

Дмитрий Дмитриевич сделал глоток, посмаковал.

– Вообще-то отправной точкой была геометрия… а если вспомнить весь путь… начнём с того, что при рождении меня перетянуло пуповиной и, как рассказала потом бабушка, семь минут я не дышал. Врачи подумали – кранты, но я чудом выжил.

– Хорошее начало.

– Во всяком случае – экстремальное. Рос без отца, сначала с бабушкой и дедушкой, потом с мамой, которая всегда была занята. Как вы знаете, у меня есть брат, но в детстве мы в силу большой разницы в возрасте не очень-то контактировали. Начали лучше понимать друг друга, когда стали взрослыми. Он сейчас живет в Новосибирске, профессор, преподает лингвистику в тамошнем университете. Впрочем, я отвлёкся.

Что вышло из такого моего воспитания – отдельная тема, поэтому в детали обычного детства не вдаюсь, могло быть и хуже. Помню, что в детстве меня долго преследовал сонный паралич – мог запросто уснуть где угодно, хоть на уроке, хоть в трамвае. Потом откуда-то пришло ощущение кого-то невидимого рядом. Это уже когда я стал взрослым, понял, что меня навещал мой «альтернативный родич» из какого-то соседнего Ф-превалитета.

– Из какого?

– Я так и не смог этого узнать. Думаю – откуда-то из Первоцифр, третий или четвёртый.

– Это же легко проверить.

– Вот третий и четвёртый превалитеты мне как раз и недоступны. А это означает, что мои «родичи» в них либо умерли естественным образом, либо…

– Их нейтрализовали Охотники.

– Совершенно верно, дружище, другое объяснение подобрать трудно.

– Сказал бы мне, я бы проверил через своих.

– Уже не имеет смысла проверять, я и сам могу это сделать, внедрив ПСС в любого соседа.

– Так выясни.

– Во-первых, это неэтично, использовать людей без их согласия, во-вторых, – Дмитрий Дмитриевич сморщился под взглядом гостя, – не поверишь – боюсь!

Таглиб кивнул, захрустел орешками.

– Я тебя понимаю. Много лет назад, когда я только начинал путешествовать «по мозгам» своих «родичей», тоже пугался, натыкаясь на «чёрные дыры» – там, где положено быть сознанию человека. До сих пор не знаю, куда подевались «братья» из доброго десятка числомиров. Одно время даже хотел заняться расследованием, но закрутился и ничего не выяснил. Однако извини, ты начал о своём детстве.

– Да, детство, – вернулся к теме воспоминаний Дмитрий Дмитриевич. – В мои годы была популярна песенка: «Куда уходит детство, в какие города…», хотя в моём понимании детство не уходит от нас никогда, просто изменяется со временем, а умирает лишь со смертью друзей.

– Ты заговорил как лирик.

– А я в душе и есть лирик, несмотря на все математические пристрастия. В детстве я очень боялся смотреть в зеркало, постоянно казалось, что увижу что-то страшное за спиной или то, чего быть не должно. Был пик этого ощущения, когда мне стукнуло двенадцать лет. К маме дальний родственник приехал, летом, я встал поздно, пошёл умываться, глянул в зеркало и обомлел: там какой-то жуткий упырь стоит бородатый! Я побелел, позеленел, слова вымолвить не могу, только мычу. Ну, он понял, что я испугался, маму позвал… но потом я долго вспоминал и видеть его не мог: сяду есть, а он вроде рядом за столом – чёрная фигура, смотрит тяжёлым взглядом.

– Каждый из нас чего-то пугался в детстве.

– Не могу сказать, что я сильно впечатлительная натура, однако отходил долго, подозрительно разглядывал пустые стулья, искал призраков, а смотреться в зеркала до сих пор не люблю. Математика помогла отвлечься, я с шестого класса лицея пошёл в математический кружок, увлёкся лингвистикой, геометрией, числонавтикой, перестал рефлексировать. Стал собирать многогранники из кусочков древесины и таким образом добрался до формологии. Ну а дальше всё пошло закономерным путём. В тридцать три года я впервые совершил переход в голову «родича» из десятого Ф-превалитета.

– Напугал?

– Больше напугался сам. Мой визави в десятом числомире оказался очень далёк от математики, там он служитель Федеральной системы исполнения наказаний, тоже учёный, профессор, лекции читает в универе, но – по психологии. Он вычислил меня мгновенно, пришлось бежать. Хотя впоследствии я с ним беседовал и во всём признался.

– Мне редко встречались «родичи»-учёные, можно сказать – ни разу, всё больше монахи, религиоведы, торговцы и киллеры. А почему ты увлёкся формологией? А не чем-нибудь менее экзотическим и более экспрессивным? Сейчас столько новых видеоигр рекламируется, да ещё с эйдоэффектами, с эффектами присутствия.

– С детства не увлекался играми, не считая подвижных – футбола и волейбола. Больше читал и мечтал, рисовал хорошо, несколько картин сохранилось акварельных – пейзажи иных планет. Но потом всё заняла математика. В начале века мне довелось увидеть церковь Саграда Фамилиа в Испании, куда я попал с отрядом лицеистов. Тогда только-только отменили визы, и все ринулись на экскурсии в Европу. Форма церкви меня так поразила, что я начал искать подобные геометрические экзерсисы в Сети. Мой учитель математики, который вёл кружок, был знаком с академиками Барашниковым и Ломдау, которые разработали иерархию строения Вселенной как геометрический объект, и мне довелось слушать их беседы. Я балдел от раскрывающихся передо мной горизонтов! С колотившимся сердцем воспринимал таинственные термины: теорема Фробениуса… кватернионы… некоммутативные алгебры… финслеровы пространства… До сих пор помню афоризм Кронекера, который привёл в беседе Барашников: «Целые числа созданы Господом Богом, всё остальное – дело трудов человеческих». Кстати, реальная Вселенная действительно может быть объяснена геометрической структурой, так как теория Барашникова-Ломдау точно предсказала семейство бозонов Хиггса, зеркальные фермионы и аксионы – частицы тёмной материи.

– Для меня эта уходробительная терминология – тёмный лес, без всякой тёмной материи, – признался Таглиб со слабой улыбкой. – Я не физик и даже не математик, я юрист, и то бывший.

– Не прячься в раковину юриспруденции, – погрозил пальцем Дмитрий Дмитриевич. – Ты не смог бы стать формонавтом, не будучи математиком.

– А вот и ошибаешься, стал. Просто мне достался толковый наставник, передавший мне свой опыт, знания, а главное – эргион. Без этого я был бы никто, юрист либо адвокат, коих в миру пруд пруди.

– Никогда не интересовался: у тебя эргион из камня?

Таглиб достал из кармана небольшую золотистую коробочку, раскрыл.

В коробочке на синей бархатной подстилке лежал сверкнувший зелёными и жёлтыми искрами небольшой, с детский кулачок, многогранник, внутри которого виднелся ещё один, а в нём – совсем крохотный четырёхгранник.

– Змеевик?

– Гелиодор[1].

– Тонкая работа. Прямо-таки произведение искусства! У меня они либо из ясеня и полевого шпата, либо из уральского малахита. Но в глубинах Бездн лучше всего их собирать из металлических штырьков, желательно – из серебра, платины или ниобия. Остальные материалы не годятся, плывут, как пластилин, я пробовал.

– Глубоко?

– Ниже тысячного.

– Я опускался глубже.

– И я бывал глубже, осмелился даже копнуть ворон.

– Что, какой ворон?

– Число десять миллионов по-древнерусски называлось ворон.

– Странные у вас, русских, названия.

– Почему странные? Очень даже естественные, несущие сакральный смысл, точно привязанные к месту или действию. Ворон, к примеру, весьма близок к описанию эффекта взлетающих птиц. Видел когда-нибудь, как взлетает в поле стая ворон?

– Нет.

– Эх, тьма египетская, – сокрушённо качнул головой Дмитрий Дмитриевич, – у вас ведь одни пески да горы, откуда полям взяться со стаями ворон?

– У нас оазисы есть.

– Оазисы – не русские поля. – Дмитрий Дмитриевич вернул увесистый, несмотря на кажущуюся хрупкость, эргион. – Откуда достал гелиодор? Этот камень, по-моему, только в Африке добывают.

– Отец привёз из Намибии, ещё до заварухи с революцией, он там служил какому-то местному князьку. – Таглиб зажал многогранник пальцами, направил, как дуло пистолета, на фарфоровую чашку с кофе. – Пуфф!

Еле заметное колебание воздуха сорвалось с этого «дула», обвило чашку, и та превратилась в прозрачную полусферу.

– Не балуйся, – укоризненно проворчал математик, покосившись на дверь в гостиную. – Не дай бог кто увидит. Обыкновенный человек сочтёт за фокус или за чудо, а соглядатай Владык…

– Извини, – смущённо улыбнулся Таглиб, возвращая чашке прежний вид, – не подумал. Действительно, увидела бы твоя горничная – разговоры бы пошли. Хотя было бы интересно проследить спектр форм чашки.

– Я проверял, у неё всего с десяток геометрических мод, вниз – до порошкообразного состояния, вверх – до формы шара.

– Верхний предел почти для всех предметов – сфера.

– Почему почти?

– Живые объекты…

– Э-э, разумеется, биологические объекты не признают правильной кристаллизации и всегда фрактальны, – перебил гостя хозяин. – Я имел в виду косную материю. Между прочим, я почти уверен, что наша Числовселенная намного сложней, чем мы думаем, принимая за квант перехода единицу. Где-то должны быть реализованы логарифмические миры, линеарные, миры на десятичных дробях и даже на мнимых числах.

– Тебе видней.

– Хочу заняться практической проверкой этого постулата. Мне кажется, с помощью неких математических ухищрений можно даже перейти уровень физической реализации невозможных состояний. Ты знаешь, что к числопереходу применим скейлинг как вариант масштабной инвариантности? Прошу прощения за тавтологию.

– Переведи.

– Ну, это манипуляции с вычислениями, главное, что в физическом плане ПСС, то есть наши «летающие души», наши «я», при переходе из мира в мир не изменяются. Даже если изменится форма носителя – человеческое тело. Если бы это было не так, мы в большинстве случаев не смогли бы возвращаться в свои тела теми же, кем были.

– Не задумывался. Кстати, я встречался с нехомиками, вы называете их негуманоидами.

– Вселенная полна жизни во всех мыслимых вариантах. Я встречал негуманоидов даже в близких превалитетах.

– Правда? В каких именно? Загляну при случае.

– В восемьдесят первом, в триста семьдесят первом. В восемьдесят первом, кроме людей, на Земле живут паунданы – разумные кластеры гнуса, а также рои ос. Там вообще жить трудно, да и сама фраза на русском – «восемьдесят один» – в эзотерическом смысле означает «смерть». А в триста семьдесят первом числомире с людьми уживаются разумные птицы, родичи наших киви.

– В эти миры я не заходил. Зато за сотней побывал, наверно, в тысяче других, если не больше. А почему восемьдесят один означает смерть?

– Замена букв цифрами в словах русского языка даёт удивительный результат: не только выявляет дифференциальную числовую характеристику слова, но и раскрывает общий сценарий развития числомира, описанного словом. К примеру, слова «пятьдесят два», – Дмитрий Дмитриевич произнёс это число на русском языке, – несут смысл слова «война», и в самом деле в 52-превалитете идёт глобальная война за выживание. Ты не интересовался числами Леонардо?

– Даже не слышал, что такие существуют.

– Это довольно экзотические числа, задающиеся определённой зависимостью[2], и порождают они не менее экзотические миры. Так вот в мире-8361 магнитные полюса планеты меняются два раза в год, в результате чего происходит жуткая перетряска материков, сопровождаемая землетрясениями и цунами. И знаешь, каков смысл слов «восемь тысяч триста шестьдесят один»?

– Апокалипсис?

– Катастрофа! Или русское «костовстрёха».

Таглиб рассмеялся.

– Завидую тебе, ты очень увлекающийся тайными знаниями и смыслами человек. Я же в отличие от тебя простой пилигрим, сквоттер, перекати-поле, любитель экстрима.

– Просто ты не заболел манипуляциями с числами, как я когда-то. От нумерологии к числонавтике, от неё к эзотерической геометрии и к формологии, откуда уже недалеко было и до формонавтики. Хотя к опытам с формами вещей я шёл долгих тридцать с лишним лет.

Таглиб посмотрел на часы.

– Собственно, давай о деле. Надеюсь, ты вызвал меня не для философских бесед?

Дмитрий Дмитриевич посерьёзнел.

– У меня есть осведомитель в сто одиннадцатом превалитете, близкий к властным и бизнес-кругам.

– Там сидит Прокуратор.

– Первый Админ Владык. Так вот мой человек утверждает, что готовится новый замысел: Владыки собираются ещё раз атаковать Числофильтр – мембрану числоперехода из сотни – в миры Первоцифр.

– Подробности?

– Неизвестны. Замысел существует, как и детальный план прорыва. Так вот, я хочу сделать два дела: первое – добыть этот план, второе – найти переход в Первомир раньше Владык.

– И в первом, и во втором случае ты сильно рискуешь: в первом – жизнью, во втором – свободой. Что практически одно и то же.

– У тебя есть другие варианты?

– Никого не трогать. Тогда и нас не тронут.

– А вот тут ошибаешься, друг мой сердечный! Мы все в чёрных списках на ликвидацию как потенциальные носители угрозы самому существованию Владык. И они всё равно когда-нибудь отдадут приказ отстреливать мешающих, то есть нас. Поэтому у меня просьба, даже две. Ты часто ходишь в Бездны, поспрашивай у своих «родственников», какие там ветры дуют, не появились ли наблюдатели и Охотники.

– Попробую. Что ещё?

– Что касается второй цели – она масштабней и намного сложней. Я уже думал, каким образом её осуществить, как прорваться в мир Монады и спросить у тамошнего иерарха, кем бы он ни был: почему он отгородил свой мир от наших? Почему допустил само существование Владык? И, кстати, где они обитают, в каких числомирах? Кое-каких Админов мы вычислили, где Владыки? Возможно, существуют какие-то скрытые указания на это, которых мы не видим?

– Вдруг они сидят в Первомирах?

– Нет, они действовали бы иначе. Они где-то в Безднах, но где – я не знаю до сих пор. Если Вселенная разворачивалась с Первомира, с мира Монады-Единицы, то почему тот, кто задавал её законы, допустил развёртку миров Владык? Почему его программа рассчитана и на существование Зла?

– Схоластика, я не верю ни в каких Творцов и существование программ. Ты говоришь, Вселенная началась с Единицы; почему не с Нуля?

– Нуль – не цифра, она источник всех цифр и чисел, это вселенская Потенция, русская Навь, бесконечный Хаос и одновременно бесконечная Гармония. Квантование Яви началось с Первоцифры – с Единицы, где я предполагаю наличие некоего «генератора Первоформ» – формотрона. Возможно, Владыкам нужен именно он, то есть банк данных Творца, первичная Программа, запрещающая таким, как они, менять Первозаконы и подчинять себе всё существующее. Прохориил-999 утверждал, что целью создания Узилища был прорыв в Первомир именно для захвата формотрона. А я ему верю. Но как туда можно попасть, не имея ключа?

– Я пробовал, – признался Таглиб. – И меня вытолкнуло обратно.

– Меня тоже, и неоднократно, – остался серьёзным Дмитрий Дмитриевич. – Меж Первомиром и остальной Числовселенной стоит ещё один фильтр, я бы даже назвал его Числостеной. Всего их две: первая – между миром Единицы и миром Двойки, вторая – между числомиром-100 и остальными Безднами. Я хочу преодолеть первую «стену». Если через Нуль не пройти – это всё равно, что пройти через Навь, через собственную смерть, то может быть, можно зайти с другого конца? Ведь Нуль и Бесконечность где-то смыкаются?

Таглиб покачал головой:

– Чем глубже Бездны, тем больше риск утонуть в них.

– Вот я и проверю. А тебе, если не вернусь, я хочу поручить своих… учениками назвать их нельзя, скажем, своих последователей. Они скоро будут у меня, и если дождёшься, я вас познакомлю.

– До понедельника я совершенно свободен.

Дмитрий Дмитриевич улыбнулся.

– У меня на родине есть мультфильм, герой которого говорил: до пятницы я совершенно свободен.

– Меня еще никто не сравнивал с героями мультфильма.

– Это классный мультик, тебе бы он понравился. Итак, оружием мы обзавелись, – математик кивнул на коробочку с эргионом, принадлежащую гостю, – надо будет научить моих соотечественников пользоваться им.

– Без проблем. Хотя я не совсем понимаю, зачем тебе понадобилось пробиваться в Первомир. Допустим, ты это сделаешь, что дальше?

– Если формотрон существует, а он существует, судя по признанию Прохориила, я попытаюсь сбросить Владык с их Админами в Бездны без возврата!

– Один? – с сомнением спросил араб.

Дмитрий Дмитриевич обозначил улыбку.

– С божьей помощью. Точнее, с вашей. Пойдёшь со мной?

– А когда я отказывался от экстрима? Мы вместе бегали от Охотников, вместе сражались с ними, а то, что ты не позвал меня в девятьсот девяносто девятый превалитет освобождать Узилище, не моя вина.

– Я тебя и не виню, у меня просто не было времени.

Помолчали, взявшись за фрукты – дольки апельсина, ананаса и бананы.

– Дал бы мне что-нибудь почитать про Первомир, – сказал Таглиб. – Чем он так уж отличается от других миров Первоцифр?

– Тем же, чем Единица отличается от других цифр, – сакральным смыслом первозданности. Её не зря выделяли древние астрологи. В хараппском письме она – or – «наш», в китайском учении 1 – «звезда воды», юкагиры называли Единицу mo: rgon – «Единое». Пифагор тоже видел в Единице Единое и называл её Монадой, считая символом плотности и единства. Сен-Мартен[3], желая подчеркнуть чисто духовный аспект Единицы, проявляющийся лишь при соприкосновении с другими числами, символизирующими материальные планы бытия, утверждал, что она есть суть Божественный мир, управляемый Одним огнём, Одним солнцем. Вообще это символ активности, первый духовный Принцип, проявляющий явное из непроявленного – нулевого состояния.

Таглиб пустил по лицу морщины, резко подчеркнувшие его возраст: араб был далеко не молод.

– Ты красноречив, как дьявол, желающий заполучить чью-то душу. Только я уже свою продал – за возможность пересечь Бездны и узреть то, что другим недоступно. Казалось бы – столько всего видел, столько узнал! А вот гонит наркотик – жажда нового – по числомирам, и остановиться не могу.

– Я тоже. Только очень часто хочется восстановить справедливость в мирах, где её нет или где её низвели до уровня пыли под ногами.

– Ты таков же, как и все русские, тяга к справедливости у вас в крови.

– Дайте мне возможность знать больше, и я забуду о справедливости.

– Не забудешь, – задумчиво качнул головой араб. – Это зов сердца, а не прихоть. Хотя, если честно, я не всегда тебя понимаю.

На веранде возникла Ика, что-то проворковала на своём языке.

Дмитрий Дмитриевич поднялся.

– Посиди пару минут, пришёл налоговый агент, приходится заниматься хозяйственными делами, я его отпущу, и мы пойдём обедать.

Он вышел.

Таглиб дожевал дольку апельсина, покосился на дверь, наставил коробочку с эргионом на блюдо с фруктами.

– Пуфф!

Знакомое струение поколебало воздух, и блюдо волшебно изменилось, превращаясь в идеальную полусферу из матового-белого, с зелёными прожилками стекла.

Изменилась и форма фруктов: апельсиновые дольки стали красными колечками, ломтики ананаса – жёлтыми, а бананы превратились в тёмно-зелёные цилиндрики.

Когда Дмитрий Дмитриевич вернулся через десять минут, гость доедал последний «бананоцилиндр».

Математик подозрительно поглядел на чашу, на рот жующего Таглиба.

– Экспериментировал?

– Не удержался, – конфузливо признался ар-Рахман. – А фрукты обратно форму не возвращают.

– Во-первых, возвращают, хотя и с потерей вкусовых качеств, просто практика нужна. Во-вторых, делать это надо не на виду у людей.

– Кругом никого.

– Разве что. Обедать идём? Или ты наелся фруктов?

Таглиб невольно фыркнул, упруго вскочил, передёрнул плечами.

– На подвиги тянет после разговоров с тобой. Можно и пообедать. Далеко идти?

– Ресторан в пяти минутах езды.

Дмитрий Дмитриевич первым двинулся в глубь гостиной.