Читать книгу Сын атамана - Василий Иванович Сахаров - Страница 4

Войско Донское. Бахмут. 10.06.1707.

Десятый день в новом теле. Чувствую себя просто превосходно. Про Богданова и старую личность Никифора Булавина стараюсь не вспоминать. Они – это я, и точка. Хотя первые пару дней суть парня пыталась выделиться и поступить по-своему, ведь ему всего тринадцать лет, и хотелось погулять, на реку сгонять или на резвом жеребчике в степь выехать. Однако моментально проявлял себя противовес. Иван Михайлович, уверенный в том, что нельзя бездумно тратить драгоценное время, которое можно использовать с толком.

В итоге, как говорится, побеждала дружба. Я успевал и со сверстниками побегать, и в доме посидеть. В основном возился с отцовскими пистолетами и привыкал к старославянской грамоте, листал единственную в доме книгу, «Малый Часослов», и читал все подряд. Хорошо еще, что Никифор умел читать и писать, хоть и плохо, по меркам далекого будущего, но с навыками Богданова его уровень рос на глазах.

Что еще было необычного, и чем я опасался выделиться из окружающей меня среды, это язык. Говор донских казаков сильно отличался от того, что привык слышать Иван Михайлович. Опять же здесь использовались многие термины и старые слова, которые в его время давным-давно вышли из употребления. Но ничего, проблема решилась сама собой, и все сгладилось достаточно быстро. Например, я говорил сказочник, а язык произносил бахарь. Пришла Галькина подруга Настена, а я ее односумкой назвал. И так во всем. Поляк – лях. Бархат – аксамит. Добыча – дуван. Французы – фрязи. Турецкий – турский. Лодка – бабайка. Шалаш – букан. Кошелек – киса и так далее.

Встал сегодня, как обычно Никифор просыпался, с первыми петухами. Бока вылеживать некогда. Вместе с работниками отправился в лиман за городком и до полудня на сенокосе траву ворошил. Зима придет, спрашивать не станет, чей ты сын и кто ты есть, и у казаков, по крайней мере, у тех, кого я пока видел, закон стародавний – не поработал, не поел.

На обед вернулись в Бахмут, благо, покосы находились совсем рядом. И здесь я застал следующую картину. На площади четыре десятка местных казаков, по внешнему виду заметно, что тоже только с полей. Они стояли напротив приказной избы, невысокого бревенчатого строения, в котором решались все вопросы городской общины. На крыльце батя, одет как всегда хорошо и нарядно, в синей шелковой рубахе и перетянутых красным кушаком новых шароварах. Перед ним четверо мужиков, по виду бурлаки с Дона, мощные плечи, до черноты загоревшие лица и выцветшая прохудившаяся одежонка, а из обувки лапти.

Я решил задержаться и увидел один из этапов превращения крестьянина в казака. Это только в беллетристике советского периода можно встретить обычный сюжет, где приходит беглый холоп на Дон и степная вольница его тут же в свои ряды принимает. Нет уж, в жизни все несколько иначе. Казаки, особенно донские, чужаков не любили. В свое общество принимали – это случалось, но со скрипом и система работала по отработанной схеме, которой не менее трехсот лет, и сбоев она почти не давала.

Первый этап. Беглый крестьянин приходил на землю казаков и его ставили перед выбором, уйти или стать бурлаком на Дону и впадающих в него реках. Как правило, мужик соглашался таскать баржи, лодки и струги, входил в трудовую бригаду и пару лет впахивал изо всех сил. За это время он в подробностях узнавал о жизни казаков, перенимал местные обычаи, усваивал речь и проникался вольным донским духом.

Затем, если он желал продолжить свой подъем, по рекомендации артельного и пары старожил, бурлак направлялся в батраки к одному из зажиточных казаков. Это второй этап, который опять-таки длился не менее пары лет. Человек вливался в общину, мог жениться, получал некоторые средства на житье-бытье и обзаводился знакомствами.

Проходило время. Бывший крестьянин полностью проникался казачьими традициями, понимал, что обратной дороги нет, и тогда наступал третий этап, последний. Перед принятием в казачье братство беглого человека вооружали и направляли в набег или на службу по охране границ. Здесь человек реально рисковал жизнью, но получал то, о чем мечтал – свободу и равные с остальными казаками права. Ну как равные? Атаманить новый казак мог только над мужиками и такими же, как и он сам, приписными. Природные казаки все равно не считали его ровней, и полное равенство среди донцов имели только дети бывшего беглого. Да и то, при условии, что мать казачка.

Впрочем, исключения были всегда, и не раз случалось так, что первые два этапа не в счет, сразу наступал третий, и человек доказывал свое право на принадлежность к степной вольнице саблей и пролитой кровью. Но такое происходило не очень часто, лишь в случае большой войны или серьезного вражеского набега на один из городков. В такое время не до традиций, за оружие брались все, от мала до велика, и кто выживал, тот по праву становился воином.

Такова система отбора в казаки, и то, что я видел сейчас, было вторым этапом. Беглые потрудились в бурлацкой бригаде, не сломались и выдержали тяжкий труд, к ним присмотрелись, и артельный да пара казаков из станиц поручились за них. И вот они здесь, пришли проситься на работу к Кондратию Булавину, но не как к зажиточному казаку, а как к атаману. Это разница большая, для тех, кто понимает. У одного человека трудиться путь долгий, но спокойный, а на общину горбатиться, значит быть у всех на виду, выслушивать подначки, подколки и злые шутки, но при этом и трудиться вместе со всеми бахмутскими казаками. А совместный труд, как известно, сразу показывает, что за люди рядом с тобой.

Пока я гонял эти мыслишки, к площади стянулись другие казаки. Настала пора решать судьбу мужиков и, понимая, что меня вот-вот, погонят до хаты, я тихонько отошел в сторону и, не привлекая внимания, застыл за углом приказной избы. Вовремя. Меня не заметили, все внимание на атамана и бурлаков. Батя поднимает вверх раскрытую правую ладонь и громко говорит:

– Открываю круг! Браты-казаки, сегодня к нам пришли бурлаки из артели Кузьмы Самойлова. Желают влиться в нашу общину и потрудиться на ее благо. Все ли видят их?

– Да!

– Видим!

– Справные люди! Сразу видать!

На миг тишина и атаман продолжил:

– Будут к ним вопросы?

– Конечно!

– Само собой!

Вперед вышел один из бахмутцев, десятник Корнеев, здоровый кряжистый казачина с сильным волевым лицом. В прошлом сам беглый. Он посмотрел на бурлаков и спросил:

– Кто окромя Кузьмы Самойлова за вас поручился?

Такого вопроса ждали, он традиционный. Поэтому с ответом не промедлили:

– Тимофей Чуркин из Черкасска, Самсон Татаринов из Рыковской и Наливайко Иван из Аксайской.

– Кто знает этих казаков? – Корнеев оглянулся на бахмутцев.

– Тимофей мой односум, свой человек, – откликнулись из круга.

– С Наливайко на Азов ходили, храбрец.

– Татаринов с Рыковской мне кум.

– Добро, – Корнеев опять смотрит на бурлаков и снова вопрос: – Из каких мест будете и как на Дон пришли?

– С Петровского городка. На стройке работали, да невтерпеж стало, совсем нас замордовали. Ночью холопа царского побили и утекли, а после по Медведице до самого Дона спустились.

– Что умеете делать, кроме как лямку тянуть?

– Мы каменных дел мастера, – отозвались двое.

– Я зодчим был, – высказался третий.

– А я стрелецкий сын, – закончил четвертый.

Корнеев, молча, кивнул, вернулся в круг и снова слова атамана, который спросил бурлаков:

– Почему на понизовье не остались, а к нам пришли?

– С низовыми богатеями беда, совсем зажрались. Батрачь на них как проклятый, без роздыха. А коли в поход пошел, половину дувана отдай. Помыкались и к вам прислониться решили. Про бахмутцев люди хорошо говорят.

Недолгое молчание Кондрата, и обращение к кругу:

– Что скажете, браты?

– Берем!

– Справные казаки будут!

– Да!

– Согласны!

Рука вверх, выкрики стихают и приговор:

– Вы наши. Община за вас отвечает, но и вы ее не срамите. Дальше все от вас зависит. Покажете себя, будет вам дело, а нет, не обессудьте.

– Благодарствуем, атаманы-молодцы, – бурлаки кланяются в сторону казаков.

– Круг окончен!

Казаки, подобно воде, отхлынули с площади и разошлись по своим делам – лето зиму кормит. Бурлаков увел Корнеев, а я отправился к дому, но меня остановил отцовский окрик:

– Погодь.

– Да, батя? – я обернулся в сторону отца.

– Иди-ка сюда, поговорим всерьез.

За все дни, что я нахожусь в новом теле, толком поговорить с Булавиным не удавалось. Поэтому я заробел. Что если батя решит моим воспитанием заняться? Как быть? Хотя чего раньше времени на себя тоску нагонять. Посмотрим, что оно дальше будет.

Отец вошел в приказную избу, а я за ним следом. Прошли внутрь и оказались в просторной комнате. Окна раскрыты, светло. Немного пыльно, но в целом вполне рабочая обстановка. Два стола, табуреты, пара лавок, в углу печь, вот и все присутственное место. Никифор здесь раньше не бывал, так что все вокруг в новинку, и я в нерешительности остановился в центре комнаты.

Старший Булавин присел на табурет у стола, облокотился на него и кивнул на лавку рядом:

– Сядь.

Я присел, и мысли в голове помчались одна за другой:

«В чем дело? О чем отец со мной поговорить хочет? Может быть, почуял что-то, волчара степной? Нет, не должен. Глубокий вдох и спокойствие. Ты всего лишь тринадцатилетний паренек, так что излишней суеты не надо. Жди первого шага от родственника и тяни паузу».

Молчание. Кондрат разглядывал меня и улыбался, наверное, вспомнил что-то хорошее. Наконец, он спросил:

– Почему не сказал, что едва на реке не утонул?

– Когда? – попробовал я включить дурака.

– Десять дней назад.

– Было дело, в сети старой запутался. А рассказывать об этом причины не было. Все уладилось, жив и здоров. На реку просто так теперь не бегаю.

– Что-то ты не договариваешь, Никиша, и с того дня сильно изменился. Раньше все больше с ровесниками по улицам гонял, а теперь с оружием возишься, рассказы сторожей караульных по вечерам слушаешь, а помимо этого еще «Часослов» треплешь. Неспроста это. Если головой ударился или болеешь, лекаря искать станем. Говори без утайки, что на душе творится, а то отведаешь плетки отцовской.

Это да, Кондрат такой человек, что может и выпороть. А про то, что резкая смена моего поведения может привлечь его внимание, я как-то не подумал. Да и атаман хорош. За всем пригляд у него, вроде бы мелочи, а он знает. В реке тонул, доложили, а были только мальчишки. Оружие брал, когда его не было, а он заметил. К кострам ночных караульщиков на воротах городка пару раз подходил, и тут кто-то сообщил. Надо ответить на его вопрос, и ответить не просто так – отстань, а всерьез, чтобы дальнейшие мои странности его не смущали. Поначалу была у меня задумка толкнуть сказку про видение от Святой Богородицы. Однако, опираясь на воспоминания Никифора, я понял, что это не пройдет. Официально казаки православные, а на деле каждый верит, во что пожелает. И отец мой, он вроде как старовер, на людях двумя перстами крестится. Но религиозным человеком его назвать нельзя. Он атаман и отвечает за своих казаков – это для него главное, и если придется ради выживания дружить с мусульманами, католиками или еще какими иноверцами, для него это не проблема.

В общем, время шло. Надо отвечать, и я решил, что как пойдет разговор, так его и продолжать. Как там говорил один пятнистый московский товарищ со Ставрополья, резко ставший господином: «Главное дело начать, потом продолжить и углубить, а кончают пусть другие».

– Прав ты, батя. Серьезное дело на реке было, чуть не утоп. Только когда вся жизнь перед глазами пролетела, тогда и смог из сети выпутаться, – исподлобья, я посмотрел на отца, увидел, что он меня слушает, и продолжил: – Как выбрался на берег, колотило меня сильно, и пока остальные ребята раков ловили, я за жизнь свою думал. Ведь ничего сделать не успел, и если бы утоп, то и все, конец.

– Значит, гибели испугался?

– Нет, не этого, а того, что ничего для своего народа не сделал. Вот и задумался о том, что человек словно свеча, которую порывом ветра в любой момент задуть может.

– И что надумал?

– Решил, что пора за ум браться. Поэтому грамоту вспоминать стал, с оружием без твоего спроса возился, и рассказы сторожей ночных слушал. Песни, гулянки и озорство – все это уйдет, а знания о мире, который нас окружает, и навыки воинские, они завсегда со мной останутся. Тебе помощник в делах нужен. Вот и почему бы мне своему отцу не помочь.

– Вишь ты, – усмехнулся атаман, – помощник выискался. Мал еще.

– Чего это мал? – я изобразил легкую обиду. – Ты сам рассказывал, как в свое четырнадцатое лето под Азовом шарпальничал, а в пятнадцать к Волге ходил.

– Так это я…

– А я твой сын.

– И то верно, сын. Однако в мое детство время смутное было, и не всегда по своей охоте я в степь уходил.

– Сейчас не лучше. Куда ни посмотри, почти везде враги.

От таких слов атаман заметно растерялся и на миг замолчал. Затем он достал кисет с турецким табачком и трубочку с серебряным ободком, не спеша, кресалом выбил огонь, прикурил от трута и, сделав первую затяжку, поинтересовался:

– Что ты про врагов сказал?

– Говорю, что они вокруг.

– И кто же по твоему мнению нам самый главный враг?

– Царь, который свои загребущие лапы на Дон тянет, и желает нас в холопов превратить.

– Ты прав, сын. Только все ли ты правильно понимаешь?

– А чего тут понимать, батя? Люди говорят, я слушаю и думаю, что к чему. Казаки на Дону еще до Золотой Орды и царя Батыя были, и всегда вольными оставались. Старики про это часто гутарят. А теперь что? Низовые казаки из старожил на месте сидят, денег накопили и мечтают их преумножить. Они власть, и царь этих собак со всеми потрохами купил. Солеварни казацкие по Бахмуту слободским полкам отдал, а они наши, и ты вместе с Ильей Зерщиковым и Некрасовым Игнатом их силой оружия обратно возвращал. Ладно, пока нас не трогают. Но долго так будет продолжаться? Нет. Беда близко, а нам деться некуда. На Украине Мазепа, пес царский. В Крыму татары, вражины стародавние. В Азове и Таганроге царские войска, выход к морю караулят, а все донское понизовье вместе с казацкими рыбными ловлями монахам и дворянам отписано. Сальские степи, казачьи исконные земли, калмыкам отданы, а они за это в любой момент по слову царя Ерохи на нас кинутся. Путь на Волгу совсем закрыли, Царицын и Астрахань не для нас. Обложили Дон со всех сторон – мы теперь в осаде и царь может поступить, как он хочет.

– Хорошо ты сказал, Никиша, по-взрослому. Не всякий старый казак так скажет. Видна моя кровь, – Кондрат положил трубку на стол, перегнулся вперед и потрепал меня по голове. – Молодец, сын. И раз ты у меня такой разумник растешь, может быть, скажешь, что надо сделать, дабы волю свою сохранить?

– До этого я пока не додумался, батька. Есть мысли, только без знаний они ничто, бред мальчишки.

– Бред или нет, а правильно мыслишь – это главное. Выход всегда есть, только его найти надо.

Атаман встал, зашел за стол, порылся в сундуке и бросил передо мной кусок тонкой кожи, свернутой в продолговатый рулон. Что это, я понял сразу. Однако Никифор ничего подобного никогда не видел, и я спросил:

– А чего это?

– Разверни.

Рулон лег на стол, размотался и я увидел то, что и ожидал, наклеенную на кожу бумажную карту Войска Донского с прилегающими территориями, где были обозначены Волга с городами, Кавказ, Крым и большая часть Днепровского левобережья с порогами.

– Ух, ты! – выдохнул я. – Это что?

– Мапа, – сказал отец и, склонившись, начал тыкать пальцем в черточки и кружочки. – Вот это Дон, Волга, Иловля, Медведица. А вот Днепр, на нем Сечь, а здесь Бахмут, Таганрог, Черкасск, Азов и Кагальник.

– Это как на землю с высоты смотреть?

– Да, как с высоты. Но сейчас не про это, и раз уж у нас речь про серьезные вещи зашла, смотри. Ты не знаешь, что делать, дабы волю свою сохранить, и никто этого не знает. Но многие про это думают.

– И ты?

– И я.

– Так и что?

– Момента ждать надо, Никиша. Быть к нему готовым, а затем, когда он настанет, не спать, а действовать. Самим против царя-тирана подниматься и других поднимать.

– Своих казаков поднять можно, это понятно, а кого еще?

Булавин-старший задумался, тяжко вздохнул, что-то для себя решил и, глядя на карту, ответил:

– Крестьян, кто за свободу биться будет. Раскольников, кто истинную веру готов отстоять. Стрельцов уцелевших. Джигитов степных, до горячей схватки жадных. Казаков на Сечи, Кубани, Тереке и Яике. А помимо них войска Максима Кумшацкого, который сейчас в царевой армии. Это 26 казачьих полков, больше 15 000 сабель. Силу собрать можно, только использовать ее надо с умом. Понял?

– Да, батька.

– Тогда ступай домой и запомни – пока час не настал, никому ни слова, ни полслова.

– Буду молчать, – я встал с табурета и, повернувшись вполоборота, спросил: – Бать, а чего насчет моей помощи?

– Послезавтра по гостям поедем. Думал это дело до осени отложить, но с тобой поговорил, закипел и решил, что надо уже сейчас что-то предпринимать. Время пока есть, Ульяна к сестре в Белгород поехать желает, беременная она. А мы с тобой по всему Войску Донскому проедемся. Ты теперь со мной будешь. Иди, собирайся.

Покинув приказную избу, я пересек площадь, вошел в наш дом, и подумал, что сегодня сделан первый шаг к тому, чтобы попробовать перекроить историю. Хорошо это или плохо? Пока не знаю. Однако на чьей стороне в скором восстании против Петра Романова я встану, уже определено.