Читать книгу Стихотворения (С иллюстрациями) - Василий Жуковский - Страница 5

Элегии
На кончину Ее Величества королевы виртембергской[2]

Оглавление

Ты улетел, небесный посетитель;

Ты погостил недолго на земли;

Мечталось нам, что здесь твоя обитель;

Навек своим тебя мы нарекли…

Пришла Судьба, свирепый истребитель,

И вдруг следов твоих уж не нашли:

Прекрасное погибло в пышном цвете…

Таков удел прекрасного на свете!


Губителем, неслышным и незримым,

На всех путях Беда нас сторожит;

Приюта нет главам, равно грозимым;

Где не была, там будет и сразит.

Вотще дерзать в борьбу с необходимым:

Житейского никто не победит;

Гнетомы все единой грозной Силой;

Нам всем сказать о здешнем счастье: было!


Но в свой черед с деревьев обветшалых

Осенний лист, отвянувши, падет;

Слагая жизнь старик с рамен усталых

Ее, как долг, могиле отдает;

К страдальцу Смерть на прах надежд увялых,

Как званый друг, желанная, идет…

Природа здесь верна стезе привычной:

Без ужаса берем удел обычный.


Но если вдруг, нежданная, вбегает

Беда в семью играющих Надежд;

Но если жизнь изменою слетает

С веселых, ей лишь миг знакомых вежд

И Счастие младое умирает,

Еще не сняв и праздничных одежд…

Тогда наш дух объемлет трепетанье

И силой в грудь врывается роптанье.


О наша жизнь, где верны лишь утраты,

Где милому мгновенье лишь дано,

Где скорбь без крыл, а радости крылаты

И где навек минувшее одно…

Почто ж мы здесь мечтами так богаты,

Когда мечтам не сбыться суждено?

Внимая глас Надежды, нам поющей,

Не слышим мы шагов Беды грядущей.


Кого спешишь ты, Прелесть молодая,

В твоих дверях так радостно встречать?[3]

Куда бежишь, ужасного не чая,

Привыкшая с сей жизнью лишь играть?

Не радость – Весть стучится гробовая…

О! подожди сей праг переступать;

Пока ты здесь – ничто не умирало;

Переступи – и милое пропало.


Ты, знавшая житейское страданье,

Постигшая все таинства утрат,

И ты спешишь с надеждой на свиданье…[4]

Ах! удались от входа сих палат:

Отложено навек торжествованье;

Счастливцы там тебя не угостят:

Ты посетишь обитель уж пустую…

Смерть унесла хозяйку молодую.


Из дома в дом по улицам столицы

Страшилищем скитается Молва[5];

Уж прорвалась к убежищу царицы,

Уж шепчет там ужасные слова;

Трепещет все, печалью бледны лицы…

Но мертвая для матери жива;

В ее душе спокойствие незнанья;

Пред ней мечта недавнего свиданья.


О Счастие, почто же на отлете

Ты нам в лицо умильно так глядишь?

Почто в своем предательском привете,

Спеша от нас: я вечно! говоришь;

И к милому, уж бывшему на свете,

Нас прелестью нежнейшею манишь?..

Увы! в тот час, как матерь ты пленяло,

Ты только дочь на жертву украшало.


И, нас губя с холодностью ужасной,

Еще Судьба смеяться любит нам;

Ее уж нет, сей жизни столь прекрасной…

А мать, склонясь к обманчивым листам,

В них видит дочь надеждою напрасной,

Дарует жизнь безжизненным чертам,

В них голосу умолкшему внимает,

В них воскресить умершую мечтает.


Скажи, скажи, супруг осиротелый,

Чего над ней ты так упорно ждешь[6]?

С ее лица приветное слетело;

В ее глазах узнанья не найдешь;

И в руку ей рукой оцепенелой

Ответного движенья не вожмешь.

На голос чад зовущих недвижима…

О! верь, отец, она невозвратима.


Запри навек ту мирную обитель,

Где спутник твой тебе минуту жил;

Твоей души свидетель и хранитель,

С кем жизни долг не столько бременил,

Советник дум, прекрасного делитель,

Слабеющих очарователь сил —

С полупути ушел он от земного,

От бытия прелестно-молодого.


И вот – сия минутная царица,

Какою смерть ее нам отдала;

Отторгнута от скипетра десница:

Развенчано величие чела:

На страшный гроб упала багряница,

И жадная судьбина пожрала

В минуту все, что было так прекрасно,

Что всех влекло, и так влекло напрасно.


Супруг, зовут! иди на расставанье!

Сорвав с чела супружеский венец,

В последнее земное провожанье

Веди сирот за матерью, вдовец;

Последнее отдайте ей лобзанье;

И там, где всем свиданиям конец,

Невнемлющей прости свое скажите

И в землю с ней все блага положите.


Прости ж, наш цвет, столь пышно восходивший,

Едва зарю успел ты перецвесть.

Ты, Жизнь, прости, красавец не доживший;

Как радости обманчивая весть,

Пропала ты, лишь сердце приманивши,

Не дав и дня надежде перечесть.

Простите вы, благие начинанья,

Вы, славных дел напрасны упованья…


Но мы… смотря, как наше счастье тленно,

Мы жизнь свою дерзнем ли презирать?

О нет, главу подставивши смиренно,

Чтоб ношу бед от промысла принять,

Себя отдав руке неоткровенной,

Не мни Творца, страдалец, вопрошать;

Слепцом иди к концу стези ужасной…

В последний час слепцу все будет ясно.


Земная жизнь небесного наследник;

Несчастье нам учитель, а не враг;

Спасительно-суровый собеседник,

Безжалостный разитель бренных благ,

Великого понятный проповедник,

Нам об руку на тайный жизни праг

Оно идет, все руша перед нами

И скорбию дружа нас с небесами.


Здесь радости – не наше обладанье;

Пролетные пленители земли

Лишь по пути заносят к нам преданье

О благах, нам обещанных вдали;

Земли жилец безвыходный – Страданье:

Ему на часть Судьбы нас обрекли;

Блаженство нам по слуху лишь знакомец;

Земная жизнь – страдания питомец.


И сколь душа велика сим страданьем!

Сколь радости при нем помрачены!

Когда, простясь свободно с упованьем,

В величии покорной тишины,

Она молчит пред грозным испытаньем,

Тогда… тогда с сей светлой вышины

Вся промысла ей видима дорога;

Она полна понятного ей Бога.


О! матери печаль непостижима,

Смиряются все мысли пред тобой!

Как милое сокровище, таима,

Как бытие, слиянная с душой,

Она с одним лишь небом разделима…

Что ей сказать дерзнет язык земной?

Что мир с своим презренным утешеньем

Перед ее великим вдохновеньем?


Когда грустишь, о матерь, одинока,

Скажи, тебе не слышится ли глас,

Призывное несущий издалека,

Из той страны, куда все манит нас,

Где милое скрывается до срока,

Где возвратим отнятое на час?

Не сходит ли к душе благовеститель,

Земных утрат и неба изъяснитель?


И в горнее унынием влекома,

Не верою ль душа твоя полна?

Не мнится ль ей, что отческого дома

Лишь только вход земная сторона?

Что милая небесная знакома

И ждущею семьей населена?

Все тайное не зрится ль откровенным,

А бытие великим и священным?


Внемли ж: когда молчит во храме пенье

И вышних сил мы чувствуем нисход;

Когда в алтарь на жертвосовершенье

Сосуд Любви сияющий грядет;

И на тебя с детьми благословенье

Торжественно мольба с небес зовет:

В час таинства, когда союзом тесным

Соединен житейский мир с небесным, —


Уже в сей час не будет, как бывало,

Отшедшая твоя наречена;

Об ней навек земное замолчало;

Небесному она передана;

Задернулось за нею покрывало…

В божественном святилище она,

Незрима нам, но видя нас оттоле,

Безмолвствует при жертвенном престоле.


Святый символ надежд и утешенья!

Мы все стоим у таинственных врат:

Опущена завеса провиденья;

Но проникать ее дерзает взгляд;

За нею скрыт предел соединенья;

Из-за нее, мы слышим, говорят:

«Мужайтеся: душою не скорбите!

С надеждою и с верой приступите!»


3

Автор имел честь находиться у ее императорского высочества великой княгини Александры Федоровны за минуту перед тем, как она узнала о кончине королевы. Вдруг, посреди веселого, спокойного разговора, послышался стук в дверях, потом голос великого князя. Ее высочество с веселым лицом вышла к нему, и за порогом дверей встретило ее страшное известие. (Примеч. В. А. Жуковского.).

4

Государыне императрице Елисавете Алексеевне определено было испытать весь ужас неожиданной потери. Ее величество, ничего не предчувствуя, ехала в Штутгарт на веселое свидание с королевою: но она должна была воротиться с последней станции; ибо той, которая ждала ее, которую она надеялась обнять, уже не было на свете. (Примеч. В. А. Жуковского.).

5

Весь Петербург поражен был ужасною вестью, а сердце матери было спокойно: его еще наполняла свежая радость недавнего свидания; наконец общая печаль и несколько слов, приготовляющих к узнанию неизбежного, пробудили в нем тревогу: оно уже открывалось для принятия скорби, но случай, жестокая игра судьбы, снова его ободрил: пришло письмо из Штутгарта, писанное королевою, можно сказать, за минуту до разлуки ее с жизнью, и мертвая воскресла для матери, воскресла на минуту, чтобы в другой раз умереть для нее и живее разорвать ее душу после мгновенной, мучительно-обманчивой радости. (Примеч. В. А. Жуковского.).

6

Король с каким-то упрямством отчаяния долго не хотел и не мог верить своей утрате: долго сидел он над бездыханным телом супруги, сжавши в руках своих охладевшую руку ее, и ждал, что она откроет глаза. Окруженный ее детьми, он шел за ее гробом. Не долго она украшала трон свой, не долго была радостью нового своего отечества; но милая память ее хранима любовью благодарною. Близ Штутгарта есть высокий холм (Rothenberg), на котором некогда стоял прародительский замок фамилии Виртембергской – время его разрушило; но теперь, на месте его развалин, воздвигнуто здание, столь же разительно напоминающее о непрочности всех земных величий, церковь, в которой должны храниться останки нашей Екатерины; прекрасная ротонда с четырьмя портиками. Памятник необыкновенно трогательный: с порога этого надгробного храма восхитительный вид на живую, всегда неизменную природу. В штутгартской русской церкви, в которую приходила молиться Екатерина, все осталось (1821), как было при ней; кресла ее стоят на прежнем своем месте. Нельзя без грустного чувства смотреть на образ, которым в последний раз благословил ее государь император: на нем изображен святый Александр Невский, видны Нева, Зимний дворец, и над ними радуга – светлое, но минутное украшение здешнего неба. (Примеч. В. А. Жуковского.).

Стихотворения (С иллюстрациями)

Подняться наверх