Читать книгу Первая Мировая: война, которой могло не быть - Василий Молодяков - Страница 3

Действующие лица в Белграде и Сараево:

Король Петр I Карагеоргиевич

Принц-регент Александр

Премьер-министр и министр иностранных дел Никола Пашич

Генеральный секретарь МИД Славко Груич

Начальник разведки генштаба полковник Драгутин Димитриевич

Министр просвещения Люба Иованович

Российский посланник Николай Гартвиг

Российский поверенный в делах[2] Василий Штрандтман

Российский военный агент (атташе) полковник Василий Артамонов

Австрийский посланник барон Владимир Гизль

Военный губернатор Боснии и Герцеговины генерал Оскар Потиорек

Заговорщики: Милан Циганович, Войя Танкосич, Владимир Гачинович, Гаврило Принцип и другие.

«– Убили, значит, Фердинанда-то нашего, – сказала Швейку его служанка». Этой фразой начинается бессмертный роман Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». Швейк, чешский подданный Австро-Венгерской империи, попытался отшутиться, что, дескать, обоих его знакомых Фердинандов ни чуточки не жалко.

«– Нет, эрцгерцога Фердинанда, сударь, убили. Того, что жил в Конопиште, того толстого, набожного…

– Иисус Мария! – вскричал Швейк. – Вот-те на! А где это с господином эрцгерцогом приключилось?

– В Сараеве его укокошили, сударь. Из револьвера. Ехал он со своей эрцгерцогиней в автомобиле…

– Скажите на милость, в автомобиле! Конечно, такой барин может себе это позволить. А наверно, и не подумал, что автомобильные поездки могут так плохо кончиться. Да еще в Сараеве! Сараево это в Боснии… А подстроили это, видать, турки. Нечего нам было отнимать у них Боснию и Герцеговину».

За легкомысленным разговором скрывался факт исключительного, как оказалось, значения. 28 июня 1914 г.[3] в городе Сараево, столице австро-венгерской провинции Босния, гимназист Гаврило Принцип, серб по национальности (тут Швейк ошибся!), имевший австрийское подданство, застрелил эрцгерцога (наследника престола) Франца-Фердинанда, племянника императора Франца-Иосифа I, и его жену герцогиню Гогенберг (урожденная графиня София Хотек). Убийца и его сообщники были сразу же схвачены полицией, которая с трудом предотвратила расправу толпы над ними. Историю Первой мировой войны принято начинать с этого дня.

Арест подозреваемого в Сараеве. 1914

Для последней четверти XIX и начала XX в. убийства коронованных особ, глав государств и правительств революционерами-террористами не были редкостью. В 1881 г. от их рук пал российский император Александр II, в 1894 г. – французский президент Сади Карно, в 1898 г. – австрийская императрица Елизавета (жена Франца-Иосифа), в 1900 г. – итальянский король Умберто I, в 1911 г. – российский премьер Петр Столыпин. Однако за сараевским убийством виделась международная интрига, которая сразу сделала его из ряда вон выходящим событием.

Летом 1913 г. все ведущие газеты мира отмечали 25-летие пребывания на престоле кайзера Вильгельма II. Та самая пресса, которая через год стала называть его «поджигателем войны», «кровавым тираном» и «антихристом», прославляла германского императора как мудрого и просвещенного правителя, поборника мира и гаранта спокойствия в Европе. Журналисты писали, что Старый Свет четверть века живет без войн благодаря политике кайзера: когда надо – решительной, когда надо – взвешенной и осторожной. Действительно, после франко-прусской войны 1870—1871 гг., закончившейся провозглашением Германской империи и тяжелым для побежденной Франции Франкфуртским договором, державы Европы не вели междоусобных войн.

В отличие от большинства монархов, Вильгельма II (в центре, с тростью) часто видели в штатском. Собрание В.Э. Молодякова

Исключение составлял Балканский полуостров, но его страны занимали обособленное положение в европейской Большой политике, выступая в качестве ее объекта, а не субъекта. «Между восточными и западными делами всегда проходила демаркационная линия», – охарактеризовал эту ситуацию французский политолог Альфред Фабр-Люс. Балканы стали ареной борьбы мусульманской Османской империи, которую еще российский император Николай I назвал «больным человеком Европы», православной России, выступавшей в качестве защитницы «порабощенного славянства», и католической Австрии, которая первой, в начале XVIII в., пришла на помощь сербам, однако славяне в державе Габсбургов считались гражданами второго сорта.

В результате поражения Турции в войне с Россией 1877—1878 гг. Сербия из автономии в составе Османской империи (с 1815 г.) превратилась в независимое королевство, Болгария получила автономию и статус княжества, Австрия оккупировала провинции Босния и Герцеговина, населенные в основном славянами. Территориальные приобретения сделали Россия (Карс, Ардаган, Эрзерум и Батум), Англия (остров Крит), Черногория, добившаяся освобождения от османского ига еще в конце XVIII в., и Румыния, появившаяся на карте Европы в 1859 г. как Объединенное княжество Молдавии и Валахии.

Россия «призвала балканские народы к самостоятельному политическому существованию», как изысканно выразился министр иностранных дел Сергей Сазонов, однако ее влияние в регионе было небезусловным. Первым князем Болгарии стал германский принц Александр Баттенберг, племянник российской императрицы Марии Александровны, жены Александра II. Однако его правление, ознаменованное схваткой Петербурга, Вены и Берлина за влияние в Софии, закончилось водворением в 1887 г. на престоле немецкой династии Саксен-Кобург-Гота при доминировании антирусской партии революционного националиста Стефана Стамболова. Со временем русско-болгарские отношения нормализовались, но София осталась союзницей Берлина. Болгария претендовала на гегемонию на Балканах в качестве главного наследника слабеющей Турции, в чем ее интересы постоянно сталкивались с сербскими, порождая бесконечные конфликты и войны.

Король Александр Обренович

На сербском престоле водворилась династия Обреновичей, проводившая проавстрийскую политику. Отношение Вены к Белграду в эти годы Николай Полетика удачно назвал «политикой золотой клетки». То, как это произошло и что за этим последовало, показал американский историк Сидней Фей:

«Несчастьем для сербского народа было то, что в начале движения за национальную независимость, в дни Наполеона, у него оказались не один, а два национальных вождя. Вместо одного сильного человека, руководящего движением и образованием прочной династии, оказалось два соперника Кара Георгий (известный в России как Георгий Черный. – В.М.) и Милош Обренович. Со времени убийства первого в интересах второго в 1817 г. несчастная страна страдала от вражды этих соперничающих семейств, сопровождавшейся рядом дворцовых переворотов и насильственных смен династий. Эта вражда достигла своего апогея в 1903 г. Ночью 11 июня группа заговорщиков, состоявшая главным образом из офицеров сербской армии, ворвалась в королевский дворец в Белграде, вытащила короля Александра Обреновича и его не пользовавшуюся симпатиями народа жену из места, где они укрылись, и зверски убила их. Белград ликовал; колокола церквей звонили; город расцветился флагами, и законодательное собрание единодушно благодарило убийц за их дело. Петр Карагеоргиевич, внук человека, убитого почти век тому назад, не принимавший непосредственного участия в заговоре, извлек выгоду из этого события и занял престол под именем Петра I. Это отвратительное преступление и милости, оказанные виновникам его, задели чувства благопристойности коронованных особ Европы. Большинство из них вскоре отозвало своих представителей из Белграда в знак неодобрения».

Убийство короля Александра Обреновича и королевы Драги. Рисунок. 1903

«Об этом заговоре знали одинаково и в Вене, и в Петербурге и дали ему совершиться, – утверждал Полетика в 1930 г. в книге «Сараевское убийство». – Почему? Австро-Венгрия – потому что король Александр Обренович своим произволом и угодничеством перед Австрией настолько скомпрометировал себя в политических кругах Белграда и среди офицерства, что дальнейшее пребывание его на троне как австрийского агента было нецелесообразно. Наоборот, в смене династии она видела в лучшем случае предлог для вмешательства в сербские дела, в худшем – воцарение нового человека, который заменит короля Александра в должности австрийского агента. Для России, с 1885 г. вытесненной из Болгарии и, в силу этого, с обидой за личную неудачу и с завистью смотревшей на успехи австрийцев по укрощению Сербии, смена династий тоже представляла некоторые выгоды. Во-первых, уход австрофилов Обреновичей и замена их Карагеоргиевичами внушал надежду превратить Карагеоргиевичей в своих агентов и этим парализовать влияние австрийцев в Сербии. Во-вторых, связавшись с радикалами, можно было даже использовать Сербию для борьбы против Австрии на Балканах. Вот почему дворцовый переворот, о котором говорили совершенно открыто не только в Сербии, но и на всех европейских дипломатических перекрестках за несколько месяцев до его совершения, был выполнен заговорщиками без особых политических осложнений».

Новый режим, пользовавшийся популярностью – точнее, использовавший непопулярность Обреновичей, – начал политику возрождения национального духа и реанимации идеи «Великой Сербии», которая в эпоху Стефана Душана в XIV в. простиралась от Дуная почти до Коринфского залива и от Эгейского моря до Адриатики.

Принц-регент (позднее король) Александр Карагеоргиевич с женой. Официальный портрет

Как отметил Фей, «за время, прошедшее от тех давно минувших дней и до десятилетий, непосредственно предшествовавших мировой войне, когда сербские националисты начали мечтать снова расширить свои границы до пределов «старой Сербии» или даже еще дальше, сербский народ долгие годы страдал от притеснений и лишений. В Витов день (28 июня. – В.М.) 1389 г. армия сербов, албанцев и хорватов понесла страшное поражение на Косовом поле и была сметена турецким ураганом. Но тут же, на поле сражения, сербский герой Милош Обилич проник в палатку победоносного султана Мурада и поразил его как ненавистного притеснителя славянских народов. Таким образом, косовская годовщина стала великим днем в сербском календаре: Витов день был днем скорби о национальном поражении 1389 г. и днем радости как память об убийстве жестокого иноземного притеснителя». В 1914 г. австрийского эрцгерцога убили именно в Витов день!

Король Петр Карагеоргиевич. Британская карикатура. 1913. Собрание В.Э. Молодякова

В первые годы царствования Петра Карагеоргиевича политика Белграда повернула от Вены в сторону Петербурга, что отвечало интересам нарождавшейся национальной буржуазии и радикальной интеллигенции. Кризис в отношениях с Австрией начался с «таможенной войны» (Сербия, как и сейчас, не имела выхода к морю), в результате которой на сербских рынках усилились позиции русских и немцев, и закончился заключением таможенного союза с Черногорией и Болгарией. Правящие круги Петербурга увидели в этом шанс приблизиться к своей заветной мечте – контролю над Константинополем (исторический Царьград, нынешний Стамбул) и проливами Босфор и Дарданеллы, ведущими из Черного моря в Средиземное через Мраморное. Ответным ходом Австрии стало официальное присоединение к своей территории осенью 1908 г. Боснии и Герцеговины, включая город Сараево, и получение согласия России на эту акцию.

Книга Николая Полетики «Сараевское убийство» (1930) впервые приподняла завесу тайны над ним для русского читателя. Собрание В.Э. Молодякова

«Что вызвало аннексию? – задал резонный вопрос Полетика. – Пока эти провинции находились под национальной властью турок, Сербия могла надеяться на присоединение их к себе в случае удачной войны с Турцией. Аннексия Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией клала этим надеждам конец: только распад Австро-Венгрии в результате революции или войны мог осуществить национальное объединение южнославянских народностей. Строго говоря, Австро-Венгрия аннексировала Боснию и Герцеговину не у Турции, а у Сербии. Австрия уже прекрасно отдавала себе отчет, что Сербия является послушным агентом России и в любую минуту по ее наущению может «обидеться» и начать войну». Однако Вена получила две провинции, оставив Петербург с абстрактным обещанием посодействовать в решении вопроса о проливах. Министр иностранных дел Александр Извольский понял, что «сдал» австрийцам Боснию и Герцеговину в обмен на «журавля в небе», но было поздно.

В Белграде случившееся восприняли как национальную катастрофу и начали готовиться к войне с Австрией, рассчитывая привлечь на свою сторону великие державы. Сербское руководство заявило протест против аннексии, потребовало территориальных или экономических компенсаций и попыталось побудить к активным действиям Россию, куда отправились наследник престола принц Георгий и премьер-министр Никола Пашич, лидер умеренно русофильской Радикальной партии. Пашич сообщил в Белград слова царя: «Ваше дело правое, но сил недостаточно. Вопрос Боснии и Герцеговины может быть решен только войной». Однако Вена категорически отказалась удовлетворить любые претензии, а Париж и Лондон не собирались вмешиваться в конфликт на Балканах, который неизбежно превратился бы в общеевропейский.

Никола Пашич

10 октября постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании сэр Чарльз Гардиндж заявил сербскому поверенному в делах Славко Груичу: «Австрийский посол просил меня повлиять на вас, чтобы вы перестали готовиться к войне. В продолжение этого, но исключительно по собственной инициативе, мы искренне рекомендуем вам проявить спокойствие и избежать авантюр, последствия которых могут быть непредсказуемы». Сделав предостережение, британский дипломат добавил, что не считает требования Белграда о компенсации чрезмерными, но «сомневается в том, что австрийские обещания или гарантии хоть чего-то стоят».

Пятью днями ранее сам Извольский предостерег сербского посланника в Париже Миленко Веснича: «Вам нечего и думать удалить Австро-Венгрию из Боснии и Герцеговины силою оружия. С другой стороны, мы, русские, не можем начать войну с Австрией из-за этих провинций… В действительности вы ничего не теряете, а кое-что приобретаете – нашу поддержку. Я уверен, что сербское население в Боснии и Герцеговине будет продолжать, как до сих пор, культурную работу во имя своего возрождения, и раз национальный дух в них пробужден, их никогда нельзя будет лишить национального облика». Через неделю в Лондоне Груич записал слова Извольского о том, что «аннексия дала новый импульс национальному духу у нас (в Сербии. – В.М.) и среди сербов за пределами королевства, по крайней мере, объединив нас морально».

«То есть антиавстрийская пропаганда в этих провинциях, руководимая из Белграда, пусть расширяется и растет!» – перевел Полетика речи русского министра с дипломатического языка на язык практической политики. «Сербам Извольский продолжал оказывать тайное поощрение, – писал Фей, – советуя им готовиться к более счастливому будущему, когда они смогут с русской помощью рассчитывать осуществить свои притязания. Он действительно никогда не рассматривал аннексию Боснии и Герцеговины как окончательное решение вопроса, но считал сам и побуждал сербов считать их сербской Эльзас-Лотарингией. Для освобождения этих провинций все сербы и в Сербии, и в Австро-Венгрии должны продолжать свои тайные приготовления». Сравнение с двумя провинциями, которые Франция была вынуждена уступить Германии в 1871 г., говорит само за себя – именно их возвращение лежало в основе французской мечты о реванше.

Поначалу ни Сербия, ни Россия не признали аннексию двух провинций. Когда кризис зашел слишком далеко, на стороне Австрии выступила ее главная союзница – Германия, ранее не вмешивавшаяся в действия Вены (этот сценарий, с намного худшим исходом, повторился в июле 1914 г.). В начале января 1909 г. Берлин предложил Петербургу признать «совершившиеся факты» и «использовать все имеющиеся в его распоряжении средства влияния на белградский кабинет». Французский посол в России вице-адмирал Шарль-Филипп Тушар рассказал своему будущему преемнику Жоржу Луи: «Германия не говорила России: «Если вы не уступите в сербском вопросе, я нападу». Она лишь сказала: «Если вы не уступите, Австрия завтра вторгнется в Сербию». Демарш Германии показал Извольскому, что он слишком сильно натянул веревку, и он уступил».

Любезный по форме, но уклончивый по содержанию ответ Петербурга – понимая свою неготовность к войне, правящие круги России решили соблюдать нейтралитет – был признан в Берлине неудовлетворительным. Рассчитывать на реальную помощь Англии и Франции не приходилось, поэтому Николай II и Извольский, ни с кем более не советуясь, сочли за лучшее принять германские требования. «Раз вопрос был поставлен ребром, – писал император матери, – пришлось отложить самолюбие и согласиться». 31 марта 1909 г. Белград, следуя совету из Петербурга, заявил, что аннексия двух провинций не нарушает его прав, и отказался от любых претензий и компенсаций.

Обошлось без войны, но часовой механизм будущего конфликта был запущен, и Сербия сыграла в этом важную роль. Говоря о ее политике, надо иметь в виду многообразие факторов и персонажей. Если в других странах путь к войне пролегал через кабинеты монархов, министров и послов (во Франции важную роль играла еще и пресса), то здесь в клубок сплелись действия правительства и его официальных представителей, офицеров, ведших свою игру за спиной кабинета и военного министра, пропагандистов великосербского национализма и заговорщиков-террористов на территории Сербии и Боснии. В интригах принимали участие русские дипломаты и военные, не всегда ставившие в известность собственное начальство. У дипломатов, работавших на Балканах, вообще была не лучшая репутация. Например, бельгийский посланник в Токио Альбер д’Анетан писал в апреле 1895 г. о своем русском коллеге Михаиле Хитрово: «Его прошлое в Болгарии и Румынии наводит на мысль, что он более всего полагается на интриги и политическую агитацию».

Что представляла из себя пансербская пропаганда, которую боялись в Вене и приветствовали в Петербурге? Кто стоял за ней и кто ее осуществлял? Внешним кругом можно считать движение «Омладина» (по-сербски «молодежь»), которое не было единой организацией с руководящим центром, но охватывало широкие круги учащихся, студентов, педагогов, священников, журналистов, создававших кружки и общества. С 1870-х гг. их целью стало объединение всех сербов в единое государство, независимое от Турции и Австрии. К концу XIX в. в движении наметился раскол на консервативных реформаторов и радикалов, вдохновлявшихся анархистскими идеями Бакунина, Кропоткина, Прудона и Бланки и выступавших за насильственные методы борьбы. Из этой среды вышли участники сараевского убийства: националистический агитатор из движения «Млада Босна» («Молодая Босния») Владимир Гачинович (кстати, знакомый Льва Троцкого и других революционеров-эмигрантов из России) и его юные подопечные, включая Гаврило Принципа.

Гаврило Принцип, «человек-детонатор»

Рассмотрим организационную структуру пансербского движения в начале XX в. Его легальной «оболочкой» было созданное в 1902 г. в Белграде студенческое просветительское общество «Словенский Юг» («Славянский Юг»), ведшее ту самую «культурную работу во имя возрождения», о которой говорил Извольский. В 1908 г. австрийские власти обвинили это общество в причастности к террористической деятельности, но частично основанный на сфальсифицированных документах судебный процесс не дал ожидаемых результатов: 31 из 53 подсудимых получили различные сроки тюремного заключения, но остальных 22 человека пришлось оправдать.

Если «Словенский Юг» занимался агитацией и воспитанием активистов, то практическую работу взяла на себя «Народна одбрана» («Народная оборона»). В правление этого общества, легально созданного в Сербии сразу после аннексии Боснии и Герцеговины, входили министры и генералы, а его манифест составил капитан Милан Прибичевич, автор программы «Словенского Юга». «Народна одбрана» официально заявила, что будет готовить вооруженных добровольцев для защиты страны и формировать для борьбы с Австрией и Турцией отряды партизан-повстанцев, известных под названием «комитаджи» (это слово наводило ужас на все Балканы). Обучением комитаджей занимались офицеры сербской армии – правда, во внеслужебное время, но подробный рассказ об этом уведет нас в сторону от главной темы.

Признав аннексию Боснии и Герцеговины, Сербия обещала положить конец военно-партизанской деятельности «Народной одбраны», которая на словах занялась исключительно пропагандой и «физической подготовкой молодежи». На деле характер общества не изменился. Более того, оно расширило контакты с властями, конкретно – с министерствами иностранных дел, финансов и военным, что доказано опубликованными после войны документами. Иностранные дипломаты не закрывали глаза на настроения в Белграде и их возможные последствия. Например, 31 января 1913 г. британский посол в Вене сэр Фэрфакс Картрайт писал постоянному заместителю британского министра иностранных дел сэру Артуру Никольсону, бывшему послу в Петербурге: «Сербия когда-нибудь поссорит Европу и вызовет на континенте всеобщую войну. Я не могу вам даже сказать, до какой степени возмущаются здесь постоянным беспокойством, которое эта маленькая страна при поддержке России причиняет Австрии. Будет счастьем, если нынешний кризис не повлечет за собой войны в Европе. Если в следующий раз возникнет кризис из-за Сербии, то я убежден, что Австро-Венгрия откажется допустить какое-либо вмешательство со стороны России и пожелает во что бы то ни стало свести счеты со своим маленьким соседом». Прогноз оказался верным.

В Австро-Венгрии отделения «Народной одбраны» не могли существовать легально, но там были общества вроде боснийской «Просветы», в задачи которой входили: «национально-революционная пропаганда на тайных митингах, собраниях и лекциях, проводимых тайными агитаторами; шпионская служба и донесения о дислокации и передвижениях австро-венгерских гарнизонов, постройке крепостей и шоссейных дорог, казарм и провиантских складов. Православные священники, члены «Просветы», разрешали сербов-солдат в местных австрийских частях от присяги «служить верой и правдой австрийскому императору» и запрещали им под угрозой вечного проклятия стрелять в братьев-сербов. «Просвета» вербовала добровольцев для школ комитаджей и воспитывала молодежь для террористических актов», – завершает этот перечень знаток вопроса Полетика.

Подготовкой боснийских комитаджей по другую сторону границы руководил капитан (позднее майор) сербской армии Войя (Воислав) Танкосич, один из ключевых фигурантов сараевского убийства. Среди его учеников был боснийский серб Милан Циганович, перебравшийся в 1908 г. в Сербию и устроившийся служить на железной дороге. Именно этот человек получил у Танкосича револьверы и бомбы – из арсеналов военного министерства – для исполнителей сараевского убийства, обучал их стрельбе, а затем обеспечил их переправку в Сараево. Его «исчезновение» (проще говоря, побег) после покушения устроил премьер Пашич, поскольку арестованные австрийской полицией заговорщики сразу назвали фамилии Цигановича и Танкосича.

Циганович хорошо знал наиболее вероятного вдохновителя заговора – начальника осведомительного отдела, т.е. разведки, сербского генерального штаба полполковника (позднее полковника) Драгутина Димитриевича, известного под конспиративной кличкой Апис. Именно Циго в июне 1917 г. выступил главным свидетелем обвинения на процессе против Аписа в Салониках (сербская территория в то время была оккупирована австрийскими войсками): полковник слишком много знал и мог пойти на любые отчаянные шаги, а потому стал опасен для собственного правительства и был приговорен им к смерти. На скамье подсудимых рядом с ним не случайно оказались группа офицеров и несколько участников покушения на Франца-Фердинанда.

Печать общества «Уедненье или Смрт» (неформальное название – «Черная рука»)

«Народна одбрана» была слишком многочисленной для «точечной» работы вроде политического террора. Этим занялось тайное общество «Уедненье или Смрт» («Объединение или смерть»), существовавшее параллельно с ней и получившее неформальное название «Черная рука». Оно было создано в феврале – марте 1911 г. группой сербских офицеров и чиновников с целью объединения сербов в «неосвобожденных» землях путем «революционных акций», включая террор. Каждый член общества был обязан сообщать руководителям всю информацию, которая становилась известной ему частным путем или по службе. «Таким образом, для «Черной руки» не существовало государственных тайн», – сделал вывод Полетика.

Драгутин Димитриевич, он же Апис

Душой организации стал Димитриевич, ключевая фигура дворцового переворота 1903 г. Официозный историограф Станое Станоевич, даже оправдывая его казнь, не мог скрыть восхищения этой незаурядной личностью:

«Талантливый, культурный, лично храбрый и честный, полный честолюбия, энергии и охоты к труду, убедительный собеседник, Димитриевич имел исключительное влияние на окружающих его лиц, в особенности на товарищей и младших офицеров. Его доводы были исчерпывающими и убедительными. Он умел повернуть дело так, что самые ужасные деяния казались мелочью, а самые опасные планы невинными и безвредными. Будучи крайне честолюбив, он любил тайную деятельность и любил также, чтобы люди знали о том, что он занят тайной работой и все держит в своих руках. Сомнения о том, что возможно, что невозможно, о возможной связи между властью и ответственностью никогда не смущали его. Он не имел ясного представления о политической жизни и ее ограничениях. Он видел лишь одну цель перед глазами и шел прямо к ней, не колеблясь и не обращая внимания на последствия. Он любил опасность приключения, тайные козни и таинственные предприятия».