Читать книгу Мои воспоминания и детективы. Рожденный в СССР - Василий РЕМ - Страница 7

Даже не знаю, о ком сначала рассказывать: о ветеранах войны или о ветеранах ГУЛАГа? Пожалуй, сначала расскажу о ветеранах войны. Ведь они спасли не только страну, но и тех, кто сидел в тюрьме – и победа над белыми, и победа над фашистами дает ветеранам право быть всегда первыми.

Начну, пожалуй, с ветеранов гражданской войны. Теперь-то мы знаем, какая кровавая была эта гражданская война, сколько положили людей на алтарь красной победы. Но тогда все упомянутые лица были для нас героями: Щорс, Котовский, Буденный, Ворошилов. Блюхер, Чапаев, Пархоменко – да всех и не перечесть. Много было и тех, кто убивал своих братьев, отцов, сыновей и безвинных людей именем революции. Враги же наши были тогда Деникин, Махно, Врангель, Капельников и другие русские полководцы из белой гвардии, стоявшие насмерть за Россию без красных.

Вот что рассказывает ветеран и очевидец гражданской войны.

Заливные луга у реки Десна

«Дело было на Украине, Сумская область, Зноб-Новгородский район, в окрестности села Глазово, села Кривоносовка, хутора Хильчичи, села Уралово, села Очкино и города Новгород-Северска, что на берегу реки Десна.

Косят мужики сено на заливных лугах у Десны. Эта территория по Брестскому договору принадлежит немцам. Летает немецкий самолет, мужики его «аэропланом» звали. Бросает сверху листовки на украинском и русском языках, мол, нельзя здесь косить траву, немецкая это территория. Плевать хотели мужики на эти листовки, разобрали листовки по карманам на «самокрутки», бумага очень хорошего качества. Продолжают себе косить. Снова летит «аэроплан». Бросают немцы мешок. Подошли мужики к мешку, смотрят с опаской. Толкают палкой, что-то есть внутри. Развязали осторожно мешок, а в мешке «жид». Еврей, мертвый и записка при нем. Мол, мы видим, что вы народ неорганизованный, поэтому присылаем вам начальника – это они на труп намекают. Если не уберетесь, будете мертвы, как и он. Кстати – слово «жид» позже было запрещено Сталиным к произношению. Даже анекдот ходил такой: «Стоит мужик на остановке, к нему подходит второй и спрашивает, мол, что ты здесь в период сенокоса делаешь?

Мужик замялся, потом отвечает:

– Я попутку под евреиваю…

Даже слово поджидаю, боялись сказать.

Возмутились косари, матом немца покрыли и продолжают косить траву. Летит снова «аэроплан» и давай по ним из пулемета строчить, да бомбы на них кидать. Попадали мужики в траву, затаились. Улетел «аэроплан». Собрались крестьяне и решили пойти и выбить немцев из Новгород-Северска, чтобы работать не мешали. Пошли мужики по домам, по селам и давай всех зазывать на войну с немцем. В гражданскую войну у каждого винтовка была или пулемет, или наган. Собралось их видимо-невидимо, от села Глазово до села Очкино толпа идет, и счету ей нет. Все настроены на страшный бой. Подошли к реке Десна, река быстрая, широкая. Ждут мужики пока паром с того берега придет.

А в это время в Новгород-Северском у немцев паника, увидели они это огромное войско, испугались. Побросав все, стали покидать город. Первыми смылись как всегда евреи, «золотишко» с собой прихватили, понимают, что грабить будут именно их в первую очередь.

Пришел паром, и начали мужики партиями переправляться через Десну. Полдня прошло, пока все переправились. Назначили командиров, разбились по взводам, готовятся к атаке. В это время немцы по телеграфу депешу в Москву, мол, нарушается Брестский мир, войско идет на Новгород-Северск – несметное. Посылает ВЧК свой конный отряд из приграничья в Новгород-Северск разобраться, что за партизаны там объявились? Поскакал отряд, выехал на пригорок, стоят, смотрят. И правда, огромная толпа идет колоннами от реки Десна к городу, все вооружены, но без формы. Поскакал отряд к ним, чтобы разобраться и остановить это войско. Увидели ополченцы, что скачут к ним вооруженные люди на конях. Кто-то крикнул: «Казаки, порубят всех, тикай!»

И пошла по рядам паника. Все кинулись к реке, забили паром, отплыли от берега остальные, кто на лодках, кто на бревнах, кто просто вплавь поплыли обратно восвояси. Очень много народу потонуло в тот день – многие ведь не умели плавать. Так бесславно и закончился их поход на немцев», – завершает свой рассказ герой гражданской войны. Все смеются, потешно рассказывает, обхохочешься.

Второй наш сосед – ветеран Великой Отечественной войны, теперь ему слово. Он просто огромный человечище с руками силача. Его все называли Петрович и мы, кстати, тоже, хотя так и не знаем многих по имени и отчеству, о чем, сейчас, очень сожалеем. Так вот, Петрович служил в разведке и воевал после Сталинграда на территории Украины. Он много рассказывал о походах в тыл врага, о тренировках, о своих товарищах, о захваченных им «языках», а мы слушали, раскрыв рот. Но когда он демонстрировал нам приемы боевого самбо или метания ножей, мы просто «обалдевали», как просто и легко у него все это получалось. Связывание ремнем, палкой, веревкой, используя морские узлы, это было что-то. Мы с удовольствием подставляли свои маленькие руки для связывания. Учились сами вязать морские узлы и метать ножи. У него был особый нож, нож разведчика, он его нам показывал, давал подержать в руках и рассказывал, как и когда его применял, и как нож ему помогал в трудных ситуациях на фронте и в жизни.

Вот один из этих рассказов: «Пошли в разведку, ночь была темная, безлунная, на небе стояли тучи, как говорится, «хоть глаз коли». Но для разведчика такая погода – это просто подарок, позволяет незаметно пробраться в тыл врага и взять «языка». Такая погода всегда гарантирует успех. Вот уже и проползли, прорезав колючку. Появились легкие очертания немецких окопов. Немцы периодически пускали осветительные ракеты, и, пока ракета горела, группа разведчиков замирала и вела наблюдение за врагом. Вот разведчики увидели часового, стоящего у бруствера окопа. Он, в свою очередь, вел наблюдение за передовой, и, когда взлетала ракета, прикладывал к глазам бинокль, осматривая колючую проволоку в том секторе, который, видимо, ему указал командир. Однако, прикладывая бинокль к глазам, он временно лишал себя ближнего обзора. Также интересен тот факт, что после того, как погаснет ракета, наблюдавший в бинокль, некоторое время совершенно ничего не видит в нахлынувшей на него темноте, пока глаза вновь привыкнут к ночи.

Петрович, как опытный разведчик, знал об этом. Он достал свой нож из-за голенища сапога. Здесь он его носил всегда, потому, что такая привычка была тогда у многих разведчиков. Прицелившись, Петрович метнул его в часового в тот момент, когда погасла очередная ракета. Послышался такой хлопок, будто кто-то стукнул кулаком по спине, и хрипящий стон, а вместе с ним и легкий шелест сползающего в окоп тела. Разведчики молниеносным броском заскочили в укрытие окопа и, разглядев в темноте раненного часового, вытащили второй нож и быстро добили его, чтобы очнувшись, не наделал шума. Тело часового затащили в ответвление траншеи и тихонько пошли вдоль окопа, выставив за собой охрану.

Впереди показался немецкий блиндаж, откуда доносился легкий храп. Немецкие солдаты спали на шинелях, как и наши бойцы, а вот немецкие офицеры спали отдельно на специальных матрасах. По этим матрасам, оказывается, и распознавали разведчики, кого надо брать в «языки». Привычным движением Петрович зажал рот немцу, второй разведчик схватил его за ноги, и одним рывком они быстро вынесли еще спящее тело из блиндажа. На свежем воздухе Петрович слегка стукнул немца по голове и уже спокойно заткнул ему в рот кляп, связал руки и ноги. Замотав пленника в плащ-палатку, бойцы вернулись к выставленному охранению. Выбравшись из окопа, поползли на свои позиции. Вот уже проползли колючку и подползают к нашим окопам. А там, толи наш часовой уснул, то ли ему что-то почудилось спросонья, но он вдруг начал стрелять из пулемета по разведчикам. Немцы, видимо, тоже проснулись, увидев, что один убит, а офицера нет, открыли огонь по направлению стрельбы нашего пулеметчика. Попав под двойной огонь, своих пулеметов и немецких, Петрович прикрыл своим телом захваченного языка и не шевелился, уповая на везение и Господа Бога. Но вот, видимо, разобрались, что к чему, потому что стрельба с нашей стороны прекратилась. Был слышен отборный мат командира роты, что, мол, если не дай Бог кого ранили или убили, то всё – трибунал. Как же яростно орал командир на дежурившего пулеметчика – слова не для печати. Пользуясь затишьем, разведчики рванули в свои окопы, затащив туда и немца. Немец, как оказалось, все еще был без сознания. Толи Петрович его стукнул сильно, толи придавил случайно, когда закрывал от пуль. Прибежал санитар, сунул нашатырь немцу под нос, потер ему виски, потрогал пульс и успокоил разведчиков, мол, вообще-то должен выжить. И когда фашистский офицер очнулся и начал бормотать что-то на своем родном языке, Петрович расслабился. Сразу почувствовал что-то мокрое на правой ноге, но боли не было. «Наверно, в лужу попал», – подумал он. Встал и пошел в землянку, сев у «буржуйки», снял сапог и увидел окровавленную портянку, а затем почувствовал сильную боль в ноге – пуля прошла по касательной и пробила только мышцы голени. Это было сотое задание, выполненное мной, и первое ранение на фронте», – завершил свой рассказ Петрович».

Мы, рожденные в пятидесятые годы, были очень близко от времени, о котором он рассказывал. Нам казалось, что это было вчера, а Петрович рассказывал так, будто он только, что пришел из боя и сел с нами покурить и отдохнуть. Замечу, все фронтовики тогда ходили в гимнастерках и носили на них боевые ордена, медали и колодочки о ранениях желтого и красного цвета. Красные, означают легкое ранение. Желтые – тяжёлое. У Петровича таких колодочек было три, две красных и одна желтая. Мы трогали медали и ордена, читали на них надписи. Это было прикосновение к той страшной трагедии, которая прогремела по нашей стране и Европе. Два ордена Красной звезды, Орден Славы третьей и второй степени, медали «За отвагу», за взятие Праги, Будапешта, Берлина – красноречиво показывали пройденный Петровичем путь от Сталинграда до Берлина. Мы гордились нашим Петровичем и всеми нашими ветеранами и ненавидели фашистов. Даже играя в «войну» трудно было найти желающего на роль немца. Немцами назначали тех, кто был новичком в нашей компании, или тех, кто провинился по какому-либо поводу. Да, мы играли в войну и повторяли подвиги Петровича и тысяч других ветеранов, о которых мы смотрели кино, читали книги и слышали из рассказов фронтовиков. Но рядом жили еще одни «фронтовички», которые, будучи в плену, становились полицаями у немцев. Отсидев присужденный им законом срок, узники возвратились домой. Мне казалось, что это не справедливо, почему полицаев не расстреляли, почему они живут среди нас и работают с нашими родителями? Это было непонятно для меня и других парней, чьи отцы и деды воевали с фашистами и погибали за Родину. Дети этих полицаев всегда были обделены нашим вниманием, никто с ними не дружил. Так, общались в школе, здоровались, но в игры свои не приглашали. А когда подходило празднование Дня Победы девятого мая. Ветераны, выпив лишку, всегда сгоняли свою злость на бывших полицаях. Бывало, что словесные оскорбления переходили и в рукоприкладство. Между прочим, милиция этому не препятствовала, уважая тот праведный гнев ветеранов, накопившийся за годы войны. Затем хмель проходил, все выпивали «мировую», и жизнь шла дальше. Потом мне мать рассказывала, что те полицаи, которые вернулись из тюрьмы, никого не убивали, а просто работали у немцев и пили самогон, даже иногда помогали людям избежать угона детей в Германию. Тех же, кто убивал местных жителей или наших бойцов, расстреляли на месте, по закону военного времени.

Вот пишу все это спустя пятьдесят с лишним лет, а будто бы вчера сидел на лавочке и, раскрыв рот, слушал рассказы ветеранов.