Читать книгу Дорогами Пинтуриккио - Василий Скрипов - Страница 4

Первая встреча с Венецией – это как первая любовь. Потому и ехать в Серениссиму надо не в одиночку, а с любимым человеком. Впрочем, это прописная истина…

Это путешествие стало для нас с женой фейерверком счастья, карнавала, масок, солнца… Поездка оказалась двойным праздником – мне незадолго до этого стукнул полтинник, а для того, чтобы угодить супруге, я подгадал вояж в Венецию на 8 марта (куда же без романтики на таком романтическом острове). И так удачно вышло, что эти пять дней совпали с окончанием знаменитого венецианского карнавала.

Уже сама дорога в Венецию врезалась в память своей необычностью. Мы прилетели в Римини (сэкономили на билетах), затем электричкой (с пересадкой) поехали на остров. Пересадка была в Болонье, но поскольку дело происходило в субботу, поезд оказался переполнен. Все хотели попасть на карнавал. Мы с трудом нашли места в уголке вагона. Электричка останавливалась на каждом полустанке, и вскоре все проходы и тамбуры оказались забиты местным людом и туристами. На следующих остановках прибывали новые толпы, и все каким-то образом утрамбовывались, благодаря кондукторам, которые с платформы командовали потесниться тем, кто стоял внутри вагона. Такую давку в электричке мне доводилось видеть прежде только однажды – в советские времена на поезде Симферополь – Бахчисарай.

И все же не всем удавалось попасть внутрь вагонов. Помню оставшуюся на платформе рыдающую девочку в карнавальном платьице, которую утешали родители. Надеюсь, она все же доехала в этот день до Венеции.

И вот вокзал Санта Лючия. Выходим с толпой на улицу и перед глазами – ослепительное солнце, блеск солнечных зайчиков на канале и впечатляющий купол храма Сан-Симеоне Пикколо – прямо напротив вокзала. И тут же, у лестницы, повсюду торговцы предлагают наряды и маски, визажисты-мейкаперы раскрашивают лица всех желающих, в основном детям. Карнавальный шабаш в самом разгаре!

Но дальше, дальше, скорее купить билет на вапоретто и плыть на Гранд-канал, на Пьяццу Сан-Марко, в гущу карнавала! Катер несет нас по легендарным венецианским артериям, а я, позабыв про все на свете, ловлю в объектив этот волшебный блеск на волнах, эту игру света на старинных палаццо и храмах, эти бесчисленные кораблики и гондолы, эти таинственные закоулки, открывающиеся на миг по бокам главного пути, где виднеются узенькие каналы со своими соблазнами и дворцами…

Как нельзя кстати тут подходят венецианские строки Александра Кушнера:

Опускаю детали, как мы забросили вещи в свой отель. Главное, что мы вскоре были на Пьяцце Сан-Марко, когда солнышко еще не зашло. И на каждом шагу нам улыбались своими застывшими гримасами маски, маски, маски… И каждый раз я хватался, словно за пистолет, за фотокамеру. И сейчас, спустя пять лет, многие из них помнятся благодаря кадрам, словно живые…

***

Больше всего запала в память незнакомка в «таинственной холодной полумаске», в сиянии парчового платья, прошедшая мимо нас на Набережной Неисцелимых, когда низкое солнце обрисовывало ее силуэт контровым светом, и от этого вокруг ее головы возник золотой ореол. Конечно, мне вспомнилась блоковская Незнакомка…

А разве менее впечатляюща была дама в черном роскошном наряде, увенчанная огромной шляпой с перьями, с лукавыми глазками, стреляющими из прорезей маски, позирующая на маленьком мосту где-то в Каннареджо, на фоне еще одной падающей колокольни? «И шляпа с траурными перьями, и в кольцах узкая рука…»

Ну конечно, их было много, прекрасных и пленительных незнакомок, влекущих тем сильнее, чем таинственнее были их маски (надеюсь, что моя супруга не заметила этой моей заинтересованности). Впрочем, и таинственных рыцарей здесь хватало, одного из них, в костюме средневекового венецианского дожа и в маске с огромным кривым носом-клювом, я снял рядом с Аллой, весьма этим довольной.

Но пожалуй, еще больше восхищали дети, в карнавальных нарядах и головных уборах, но без масок, со своей детской непосредственностью восторженно глядящие на праздничные толпы, на сказочные декорации по берегам Большого канала. Эти курносые и горбоносые, смуглые и светлокожие, рыжие и чернявые, мальчишки и девчонки казались мне воплощением своего собственного детства, когда из книг мне открывались неведомые земли и моря, когда встречавшаяся в приключенческих романах Венеция казалась выдуманной, мифической страной, словно из сказок 1001 ночи, и представлялось немыслимым, что эта фантасмагория когда-нибудь станет явью, и я пройду воочию по ее берегам, по краешку мечты…

***

Самое большое счастье в Венеции – все же не карнавал и маски. Самое сладкое – брести вместе с любимым человеком куда глаза глядят под ласковым весенним солнышком, наслаждаясь отсутствием толп и без четкой цели – куда-то туда, куда манят повороты калле и каналов, к ближайшей колокольне и туда, где меньше народу…

Так получилось у нас спонтанно на следующий день, после того, как мы насладились венецианской живописью в Галерее Академии, и пошли прочь от центра, по району Дорсодуро, по берегам водных артерий, поворачивая направо и налево, счастливо заблудившись в улочках и переулочках. Но разве заблудишься в Венеции? Вскоре мы вышли к храму Сан-Себастьяно, расписанному Веронезе, в котором тот и похоронен… Тут и фрески, и картины на холсте, вделанные в резной потолок церкви, и скромная гробница веронского гения…

А дальше, выйдя из храма Веронезе, мы повернули к набережной Дзаттере, и не успев удивиться, оказались на Кампо Сан-Базилио. Вот так сюрприз! Алла с лукавой усмешкой покосилась на меня. Впереди, за каналом, лежал остров Джудекка, а направо, за проволочной оградой, высился грузовой терминал с надписью «Сан-Базилио», и перед ним стоял памятник композитору – нет, не Базилио, а Вивальди – трио бронзовых музыкантов, вдохновенно играющих на скрипках…

***

Веронезе, Тициан, Тинторетто, Джорджоне, Джованни Беллини, Карпаччо… Каждый из них оставил в Венеции свой след, и не один – в храмах, музеях, галереях. А некоторые церкви и здания стали персональными памятниками кому-то из этих художников. Так вот, счастье блуждания по Венеции вдвойне увеличивалось поиском живописных сокровищ – от храма к храму.

О Веронезе и церкви, ставшей его мавзолеем, я уже упоминал. Памятником Тициану можно назвать базилику Фрари, где возносится к небесам неповторимая Ассунта, и есть еще один шедевр великого маэстро цвета.

Тинторетто обессмертил свое имя Скуолой Сан-Рокко, покрыв стены двух этажей сюжетами на любой вкус, хотя и не всегда лучшего качества. Но в первую очередь для меня символ этого здания и всего творчества Тинторетто – фантастически динамичное, неистовое «Распятие». И есть еще один храм великого венецианца – церковь Мадонна Дель Орто в Каннареджо, где Тинторетто похоронен, и в котором еще несколько шедевров необычайно плодовитого, не всегда ровного, но, несомненно, гениального мастера.

А Джованни Беллини стал после Венеции одним из самых любимых для меня художников. Его потусторонние задумчивые мадонны, словно ушедшие в иное измерение, запали в мою душу накрепко. Они встречались нам во многих венецианских храмах (в том числе и в той же Фрари – прелестная «Мадонна Пезаро»), и в галерее Академии. Но самое совершенное, на мой взгляд, его произведение здесь в храме Сан-Дзаккария – алтарный образ, на котором у подножия трона с Богоматерью и младенцем запечатлены святые и музицирующий ангел.

Однако еще более, чем сокровенные мадонны, тронула меня картина Беллини другого рода – «Пьета» во Дворце Дожей. Иисус распластан на коленях матери, кажущейся почти старухой, чей лик – некрасивый, полустертый, соединяет в себе и опустошение, и примирение с судьбой. А за ними – сумрачный итальянский пейзаж с горами и городами, охристо-коричневый, но дороги, вьющиеся вдаль, в глубь картины, оставляют надежду, что все это – только начало пути…

***

Позже мне говорили друзья, что такой солнечной и промытой, как у меня на фотографиях, Венеция редко где встречается, не похожа на себя, кажется непривычной, ведь чаще Серениссима дождлива и туманна. Не берусь судить об этом, но с погодой нам действительно повезло, для марта было очень тепло и сухо (хотя смешно говорить о сухости, бродя по морским набережным). Только однажды нахлынул утром туман с севера, и я, оставив спящую жену в отеле, бегал по малолюдным в ранний час каналам, ловя классические венецианские виды в объектив фотокамеры.

А в остальные дни – сплошной поток солнечных лучей.

Помнится, как в один из последних дней мы, сев в вапоретто, пересекли Гранд Канал и высадились у Сан-Джорджо Маджоре, идеального шедевра Палладио, так величественно выглядящего с Пьяцца Сан-Марко, и поднялись на его высоченную колокольню, чтобы оглядеть весь этот город – тонущий шедевр со шпилями и куполами, распластавшийся перед нами, словно всплывшая рыбина.

И надо же было так совпасть, именно в этот момент через канал прошествовал гигантский круизный лайнер, с двумя десятками палуб, белоснежный и сверкающий, загородив нам всю панораму, поскольку верхние палубы оказались вровень с нашей площадкой на колокольне. И тут я поневоле вспомнил похожие мотивы в книгах Павла Муратова и Александра Степанова. Летейские воды…

Взглянув налево, можно было мысленно улететь на восток – туда, где нас ждал дом, а совсем рядом, под носом, чуть наискосок и немного ниже колокольни, блестел на закате купол Иль-Риденторе – еще одного творения Палладио, возведенного в честь избавления Венеции от чумы в XVI веке. И статуя Спасителя, венчающая купол храма, незыблемо стоящая на его верхушке, казалось, поворачивала к нам свое мраморное лицо…

Корабль прошел, и пред нами вновь открылись во всем своем залитом солнцем великолепии острова счастья. И базилика Сан-Марко с ее византийскими мозаиками и трофейными бронзовыми конями. И кампанилла, которую пришлось после обрушения возводить заново. И символ Венеции – крылатый лев, сиротливо ютящийся на верху колонны. И бесчисленные палаццо с храмами, покосившиеся колокольни, все еще цепляющиеся за свайные фундаменты… Вновь вспоминаются стихи, на этот раз – Иосифа Бродского: