Читать книгу Аккорды мракобесия. Книга четвёртая - Василий Варга - Страница 8

30 декабря 1922 года Лениным был образован Союз советских социалистических республик – СССР. Возможно, он даже не подозревал, что закладывает мину замедленного действия под государственный фундамент России, и эта мина когда-нибудь взорвется и полностью разрушит огромное здание, которое он же и создал, так как ему на роду было начертано: все и везде разрушать до основания. Даже коммунистическом гимне были строки «мы этот мир разрушим до основанья». Если бы он собственноручно построил шалаш на берегу озера, в котором не поют лягушки, а жужжат одни комары, он и этот шалаш бы разрушил. Оно так и вышло. Спустя энное количество лет союзные республики разбегутся, как крысы с тонущего корабля и даже станут враждовать между собой, а москалей будут ненавидеть лютой ненавистью. За что вы спросите. А ни за что. Просто за то, что не так давно они ездили в Москву получать указание, что делать, как дышать, как застегивать штаны, если брючный ремень порвался.

Ленин как бы образовал отдельные государства со всей атрибутикой, символикой и включил их в союз на свободных началах, полагая, что этому рады и эта радость будет длиться на протяжении тысячелетий. Но это была бумажная волокита все лишь, ведь вождь был первый в мире волокитчик, лгун, как любой еврей выползший из ямы и добившийся космических высот на общественном поприще. Гораздо позже, когда подули ветры свободы и разнесли самый большой в мире ГУЛАГ, трое князей собрались в Беловежской Пуще и решили разбежаться в разные стороны под эгидой независимости друг от друга и от Москвы в особенности. И И никто не решился возразить. Никто не поднял даже деревянные вилы, чтобы унять предателей советского государства и своих народов в особенности. Может, пожалели их, ведь он так рвались к власти, к этому золотому тельцу, перед которым ни один маршал не смог бы устоять. Так начался распад империи.

Ленин этого уже не мог знать, он к этому времени лежал в гробу; неумолимая, непобедимая, неподвластная ему судьба, которую он отрицал, потому что верил в то, что он сам судьба, что от его воли зависит жизнь не только миллионов двуногих дураков, но и его самого. Но тут он ошибся, как ошибались до него другие узурпаторы. Болезнь то хватала его за горло, то отпускала, как бы для того, чтобы он мог увидеть, что натворил. Она словно хохотала над ним и над его мучительными страданиями

Однако, когда ему становилось лучше, он думал одну и ту же думу, – он думал как бы еще наложить кучу перед носом России за ее прошлое величие, считал, что она незаслуженно обладает лучшими землями в мире и… пока есть возможность, надо отрезать хотя бы кусочек и подарить кому-то. А что он еще думал в эти страшные для него дни, раскаивался ли в своих предыдущих злодеяниях, или его мозг работал над новыми формами умерщвления собственных граждан, никто предсказать не может. Да и вряд ли кто задумывался над этой проблемой: его рабы боготворили его мертвого, уже не способного на какие-то великие подвиги или низменные дела.

После того как он удалился, а возможно его удалили соратники в Подмосковные Горки, раньше принадлежавшие Зинаиде Морозовой, а потом переименованные в ленинские горки, потому что он там выл как бирюк, все что с ним происходило, может быть подвергнуто сомнению. По той причине, что он сам и члены его банды были отличными мастерами лжи и извращения фактов.

– Мне н..авится здсь, н..авится, все в золоте, все в шелках, эх купцы, умели жить, не то, что мы ск..омняги, коммунисты. Долой коммунистов! Да здгастуют купцы! В компартии одни дебилы, не умеют жить, не умеют создавать материальные блага, а тех, что умели, мы уничтожили. Мы – погань, мы —жиды, отвергнутые богом. Долой жидов и их проклятый род! У-у-у-у-у-а-а-а! Пулемет мне! пулемет, я всех коммунистов перестреляю! Вооооо, – выл вождь, как голодный волк.

– Ильич, успокойся. За такой речь, можешь сесть за решетка, пролетарский решетка, – успокаивал своего наставника, и в то же время грозил ему пальцем кавказский горец, грабивший Тифлисские банки, испытывая необыкновенную радость. – Янкель, закрой дверь, сук жидовский, не видишь, вождю плохо и никто его не успокоит, кроме меня секретаря СиКа.

У Ленина пошла пена изо рта. Коба высунул язык, чтоб слизать эту пену, но передумал, ибо в дверь стали стучать. Это был варшавский работяга и российский кровопускатель Дзержинский, который отстреливал невинных в подвале и был тайно вызван Свердловым.

– Что происходит, Коба?

Тут Ленин выкатил глаза.

– Свердлов, ты? Город в Сибири больше не Свердловск. Ты, Кацнельсон – Муцнельсон – предатель. Ты п… едал гусскую еволюцию и будешь казнен.

– Владимир Ильич, дорогой, вы ошиблись. Это Дзержинский, выдающийся стрелок коммунизма. Вам плохо, да? Вам нужно отдохнуть… во имя спасения партии.

– Те… стической па… тии. Ууууу!

– Изолировать от всех и от всего, от прессы, от людей, от выступлений, новостей. Отправить его в Залив повторно. Там море шумит, рыба плавает, вороны кричат, голодные собаки песни поют. Я это оформлю постановлением Политбюро, – вытирая слезы, вещал Янкель Кацнельсон от беспомощности.

– В Горки его на музыку ветров, – предложил Троцкий.

– Моя его навещать, – произнес Коба и не улыбнулся, а ведь так хотелось.

Бывшую помещичью усадьбу, которую выбрал для него Янкель, присудили ему, вождю в надежде, что там он поправится и вернется в Кремль. Однако были те, кто желал, чтобы он никогда больше не венется. Это в первую очередь Лейба Бронштейн, Иосиф Джугашвили, Янкель Кацнельсон и даже Апфельбаум.

Поскольку чучело осело, сморщилось и дрожало, вызвали Надежду Константиновну и велели отправиться вместе с мужем в помещичью усадьбу. Надя стала приближаться к неверному мужу, он еще раз замычал, как голодная корова, но подвинулся, давая понть, что теперь он с ней, а она с ним, два партийных товарища, а все, что было – было давно, а то, что было давно, его вовсе не было. У бедной Нади лицо, как печеное яблоко, только опухшее, а улыбка говорила об отсутствии зубов, дала волю слезам и прижалась к мужу в ожидании, что он ее обнимет. Ей жалко было себя и его одновременно, а когда он в очередной раз завыл, она просто произнесла ему прямо в ухо: не переживай, я с тобой. И когда его посадили в кузов открытой машины небольших размеров на поперечную строганую доску, она села рядом, и теплая струя согрела ее плечи и морщинистую грудь. Дорога показалась бесконечно длинной, но какой—то счастливой, ибо никому раньше ненужная, она снова стала востребованной и они будут вместе… в одной спальне, под одной крышей и она будет готовить пищу, поить мужа чаем, пусть на короткое время, если жить ему осталось недолго.

Из членов Политбюро сопровождал больного только Коба. Он приказал Надежде Константиновне никого сюда больше не пускать и постарался войти в доверие к больному в тот период, когда Ленин выл. Он шептал ему на ухо: ни с кем не общайся, кроме меня, батона: нет болше в мире такой верный друг, как Коба.

Он опекал его, протаскивая идею обязательного отдыха, дабы не перегружать, готовую разорваться черепную коробку от всяких государственных дел.

Это была не только хитрая, но и заманчивая идея. Она нравилась всем: и самому больному в краткие минуты просветления и его супруге Наде, и соратникам, одобрявшим позицию Кобы и как бы признающим его лидерство, пока что после Троцкого.

Во время кратких отступлений той, что крепко держала косу в руках, Ленин, возможно, понимал, что время упущено, что никакие врачи уже не помогут, с презрением вспоминал проститутку Джулию, которая его отвергла и поплатилась за это жизнью, а вот, кто его наградил пикантной болезнью, никак не мог вспомнить.

И похороны Инессы Арманд вспомнил, и почему она так скоропостижно скончалась, тоже вспомнил, но, ни в чем не стал раскаиваться. Он уже набил руку в деле заказных убийств, поэтому убийство любовницы было настолько мастерски сработано, что он и сам верил в то, что Инесса, едва приехала на Кавказ в распоряжение Фрунзе, едва успев поселиться в гостинице, тут же заболела холерой и тут же умерла. Как по заказу, будто выпила стакан не той воды. И диагноз был хорошо придуман: от холеры. А холера такая болезнь, она косит всех, кто мешает развитию мировой революции. И тело перевезти в Москву оказалось очень непростым делом, тело везли две недели, но он позаботился лично и выглядел среди своих соратников как порядочный человек. И…и она действительно заболела, не было никакого отравления, его и не могло быть, и она не просила отпустить ее на годик во Францию.

Во время похорон Инессы Ленин усиленно тер глаза, чтоб выжать хоть одну слезу, но этого не получилось: слез не было, они у него вытекли во время всевозможных экзекуций из жалости по погибшим невинным крестьянам и казакам. А трагический вид сам спустился с небес или появился из преисподней и любовник выглядел трагически в глазах окружающих. Может одна Надя знала, что Володя играет, как талантливый актер —трагик. Ах, да Инесса похоронена у Кремлевской стены. Ни одна царская любовница не удостаивалась такой высокой чести, как Инесса Арманд. Кто решился на такой королевский жест? Он, Ленин, вождь мировой революции. Там его возлюбленная нашла последний приют. А может, надо было отпустить ее во Францию с сыном? она хотела отвезти сына и тут же вернуться, но вот это желание и подвело ее и лишило ее жизни; и это не он виноват, сама виновата. Надо вовремя уходить от такого человека как Ленин, гения всех народов.