Читать книгу Степкины тропки - Василий Владимирович Коростелев - Страница 4

Временами в доме становилось весело, к молодому педагогу заглядывали в гости ее ученицы-семиклассницы и Сашка-механик. В одну красивую девушку по имени Фатима Степка безоговорочно влюбился. Времена он становился ужасно влюбчивым. Это была вторая любовь в его жизни. Первой была его двоюродная сестра Ольга. Прелестное белокурое создание с огромными карими глазами было на голову ниже Степана и на целую голову деловитей.

Когда мать его была старшим зоотехником, ей так же выделили дом в сельской местности, недалеко от города Казани. Дом был шикарным как иностранная вилла. Рядом стоял сосновый бор, а грибы росли буквально на пороге. В доме имелась великолепная, открытая веранда. Большие окна, пропускающие массу света и белейший пол из гладко струганной доски.

Летом, это было сказочно прекрасное место для отдыха, и в гости к матери с пятилетним Степой, приехала тетка Нина и его четырехлетняя сестра Ольга. Тетка была экзальтированной молодой дамой, большая поклонница Бунина и Мопассана. Порой казалось, что Ольга была более приспособленной к жизни, чем ее мамаша.

С порога Ольга сразу прошлась по периметру зала. Принюхиваясь как кошка. Ее расчетливый взгляд как бы говорил: – Да, здесь хватает пространства, где можно порезвиться!

К сожалению ни тетка, ни мать Степана, не обратили на это внимание.

На следующий день по приезду родственников мать умчалась на работу.

Тетка устроилась на веранде, благо погоды стояли отличные, и сидя на раскладушке с поднятой спинкой, можно было совмещать солнечные процедуры с чтением любимого томика Мопассана. Тем временем позавтракавшие дети тихо играли, составляя кубики. Внезапно Ольга смешала, строящуюся башню и заявили: Играть не интересно, давай полы натирать! Все полы дома натирают!

– А чем? – спросил доселе не догадывающийся о несовершенстве своей фазенды, Степан.

– Мастикой конечно!

– А где ее взять?

– Да вон, у твоей мамы, большая банка стоит, этим и натрем!

Большой банкой была полулитровая емкость фиолетового стекла с кремом Огни Москвы. Степа как то пробовал крем, пах он замечательно, а на вкус был не очень. Мать запретила ему его трогать, но разве Степан мог отказать сестре?

И они энергично начали втирать крем в свежие, белые доски прямо посреди зала. Крема намного не хватило. Наверное, всего лишь на два квадратных метра, но он намертво впитался в дерево, в виде изображения серого паука на белом фоне. Детей за это произведение развели по углам в виде наказания. Но Ольге все было нипочем, и через три дня случилась другая история.

Ближайший магазин находился на расстоянии километра от жилища старшего зоотехника, то есть на другом конце поселка. Продукты туда завозились три раза в неделю. Тетка, рассудив разумно, решила отовариваться в местном «супермаркете» именно по этим дням. Сельские «супермаркеты» не блистали разнообразием пищевых продуктов. Постоянно имелись, пряники, халва, конфеты – подушечки и огромные бочки с душистым растительным маслом. А так же бочки с соленой килькой сорта «на рупь – сто голов». Тут же продавались скобяные изделия, канцелярские товары, садовый инвентарь и другие инструменты.

А основная масса ходового товара расходилась в течение пары часов. В том числе и сайки – вкуснейшие булки, до которых был так охоч Степан. Маршрут снабженческого ЗИСа проходил по дороге рядом с домом. И тетка, узнав подробности снабжения поселка от Надежды Александровны, решила побаловать племянника свежими булками, Ольга была довольно равнодушна к любой выпечке, кроме пирожных. Но пирожные в поселок, увы, не завозили.

В пятницу как раз был завоз, и едва заслышав басовитый шум двигателя, тетка, подхватив сумку, помчалась в магазин, занимать очередь.

Детям было строго наказано никуда не отлучаться из дома. Да они и не стали. Так как вскоре пошел дождь, превратившийся затем в ливень.

– Смотри сколько воды! – завороженно глядя в сплошную стену дождя, прошептала Ольга. А давай мы постели постираем! Степан был не против. Только матрацы оказались тяжелыми, и они еле справились, выбрасывая пуховые подушки, легкие одеяла, простыни и матрасы прямо на свежевскопанную клумбу. Что говорить, Ольга была очень хозяйственной девушкой.

Тетка неслась сквозь ливень с набитыми сумками, порой оскальзываясь на скользкой траве. Нина представляла себе забившихся под кровать испуганных детей, вокруг которых гремел гром и сверкали молнии.

Метров за сто от дома она услышала веселые вопли. Дети скакали на опустевшей панцирной сетке кровати и орали: Дождик, дождик пуще, дам тебе гущи!

А за окном валялись мокрые постели, вбитые ливнем в грязь клумбы.

Через полгода по приезду в город Степан с родителями были в гостях у тетки. Пока родители сидели за столом, дети играли в другой комнате, а потом Ольга повела Степу в кладовку. Давай покажем друг другу писи – предложила она. После предъявления, она с облегченным вздохом сказала: Ну вот, теперь мы с тобой муж и жена и теперь никогда не расстанемся.

Нет, она все же была истинной дочерью своей матери. Такая же романтичная.

А еще через полгода родители Степана развелись, и так получилось, что он больше никогда не видел Ольгу.

Сразу после празднования Нового года выяснилось, что дров хватит всего на две недели. Собственно, дрова то были, но в виде бревен.

Не сказав матери ни слова, в ее отсутствие Степан взял топор и пошел рубить дрова. Ну как рубить? Нашел лежащее вне штабеля сухого соснового леса – бревно осины, сантиметров сорока в диаметре. И начал тюкать топором, пытаясь для начала отделить полено. Часа через два, к приходу матери, он практически перерубил сыроватое дерево. Мать вздохнула, посмотрев на его работу, и в ближайшее воскресенье у них во дворе появилось трое ловких, молодых мужиков, которые за неполный день играючи нарубили, накололи, целый штабель дров.

Они не ругались матом во время работы, и во время обеда, которым их накормила «училка», не пили водку. Весело, на равных балагурили со Степаном во время перекуров. Степка даже пожалел, что у него нет такого веселого отца. О чем он прошептал вслух, но мать его услышала…

После ухода работников Степан сидел нахохлившийся, уставившись в телевизор.

По экрану бегали черно – белые полосы, сменяющиеся серой рябью. Опять не работает!– С досадой отметила подошедшая мать. Ты чего такой грустный?

– Скучно, собаку хочу. И папку! – неожиданно добавил сын.

– Пойдем, теперь дрова есть, я баню натопила. Как ты зарос! Надо тебя подстричь!– сказала мать, погладив сына по кудрявой голове.

Баня была общей с директорской семьей, но отапливал ее каждый своими дровами.

Дрова директору рубили старшеклассники совершенно безвозмездно. Ну, может быть с надеждой на хорошие оценки в аттестате.

Надежде Александровне дрова рубили тоже ученики десятого класса, но вечерней школы. И она с ними честно расплатилась. Дав на троих 15 рублей. Да еще и покормила. Для деревни, в те времена это были большие деньги.

В бане было пока сухо, но уже достаточно тепло. Мать по-женски быстро, без веника и прочих банных премудростей помыла сына. Тепло укутала в предбаннике. – Беги и сразу на лежанку. Я скоро приду.

Степка выскочил на улицу – от банного окошка отпрянула фигура. Было уже темно, но Степан все же узнал директора, который с независимым видом зашагал в сторону школы.

Степа рассказал матери о неожиданной встрече и удивился ее ярости и неожиданным словам из ее уст.– Козел вонючий. И здесь мне нет покоя от таких начальников! Пора нам с тобой защиту искать – мать постепенно успокоилась, и они долго сидели вместе, глядя в пустой экран телевизора…

В начале февраля Степан с Надеждой Александровной собирались в город. У «училки» была сессия – она получала второе высшее, уже педагогическое образование, а Степану очень хотелось повидать деда с бабушкой. От школы до расчищенного тракта в районном центре было 15 километров. А там еще 40 километров на автобусе.

Колхоз выделил лошадь и возницу и ранним зимним утром укутанный Степан в ожидании несколько задерживающейся в доме матери взирал на поданный экипаж и его возницу. Лошадь выглядела старой и умной, возница был одет в овчинный тулуп. Еще два таких же лежали в санях. Рядом стояли два их чемодана, ехали все же не на один день.

– Падай малай (мальчик (тат)) в сани. Тулупом укрою. Но Степа ждал мать. Наконец она выпорхнула из дома. Легкая и красивая. Одетая в приталенное темно синее пальто с каракулевым воротником, в котором она походила на дореволюционную курсистку. Возница помог им разместиться в санях. Укрыл тулупами, щелкнул вожжами по крупу лошади и сани со скоростью 7 – 8 км в час заскрипели по слабо чищеной дороге.

Степа уже впадал в дрему, когда возница, обернувшись, проговорил:

–Хозяйка, назад едем?

– Зачем?

– Смотри, какой ветер по снегу. Метет. Буран будет.

Мы уже почти половину пути проехали! – возмутилась мать. А затем просительно глядя в лицо полуобернувшегося возницы – Мустафа, может успеем? У меня завтра сдача экзаменов, если не попаду, плохо мне придется.

– Как скажешь, ты хозяйка – Мустафа равнодушно пожал плечами и повернулся лицом к лошади.

Степа опять настроился поспать и лишь только, как ему казалось начал впадать в дрему, как услышал возглас матери. Она видимо тоже дремала, но вдруг очнулась и вскрикнула, перекрывая шум ветра. – Мустафа, куда мы едем!? Ничего же не видно! И дороги нет!

– Молчи хозяйка, рот береги, молись своему богу, лошадь, если Аллах дозволит, на тракт выведет.

Это была последняя фраза, которую помнил Степан. Он ничего не видел кроме белой, тугой пелены летящего снега. И впал в кому…

И ему было видение:

– Барин, барин, да проснись ты барин! Никак беда! Заблудились. Лошадь встала! Полный буран и дороги нетути никакой!

– Отстань, отстань, Семен. Ужо сон досмотрю…

– Ах как хорошо, летом… Зимой, наверное, гораздо хуже, но я не помню зиму, ибо прожил совсем немного лет. Нет, летом дожидаться зимы, как-то скучно, очень много интересного летом происходит. Вчерась с Хлопушей бегали на речку, я ногу поранил – наступил на жемчужницу, зато пескарей руками в ручье ловили – шустрые они на полного ужаса, но я одного все равно ухватил!

…Барин, Барин! Может возвернемся?

– Можно…

– А куда?

– В детство, Семен, в детство…

Полудрема под теплой медвежьей шубой убаюкивала, даже метель была ласкова к моему телу. И снежинки приятно падая на лицо, сгорали теплыми воспоминаниями…

– Почему только помнится лето или поздняя весна с запахами сирени? Ах, не до того, опять суета, Семен с его кобылой…

– Кончилась дорога барин! Не расчистили!

– Как же так я еще тредневно назад старосте говорил выделить людей до тракта и к поместью Дмитрия Федоровича?

– Тит, его итит! Кого в старосты назначаешь, барин? Мы как на духу – вдвоем в поле. Помирать вместях ежели што. ВОР-он! Дал бы гвоздя! Но только ты же далеко, а ворон рядом!

– Не бери в голову Семен.. Лошадь, буран, все едино. Садись сюда. Ты же мой друг единственный с детства. А помнишь, как тебя пороли, за то, что прикрыл меня?

– А ты барин?

– Ну, меня то не пороли…

И внезапно закричал: Штоф доставай! И гори оно все огнем, лошадь сама вывезет!

Едем…

Чокнулись запорошенными снежным хрусталем лафитниками и дальше…

–За нас. Мы же с тобой ровесники.

– А ты мою деваху умыкнул! Ленку жалко! Я бы…

– А что жена досталась плохая?

– Да не то слово, Ильич. Вроде как живем в согласии, а все равно муторно

–Вот и мне… тоже.

Внезапное сердце Ивана Ильича тридцати восьми лет от роду почувствовало сбой. « Быть или не быть, вот в чем вопрос» – подумал он и отключился…

Ему не снилась последняя ссора с опостылевшей женой и детские разборки.

А просто увидел деревенскую девку, отнятую от Семена, и ее кипейно белозубую улыбку и венок из одуванчиков, одетый лично на ее русую голову…

– Барин, на тракт напали! – внезапно заголосил Семен.

А Ивану Ильичу уже и этого счастья не хотелось.

***

Степан долго выплывал из серой мути. Внезапно, толчками к нему возвращалось сознание. А потом он опять выпадал из реальности. Вот он отметил, что лошадь, до этого еле передвигавшая ноги, пошла быстрее, – Выбрались – подумал он.

Вот он уже едет в сером автобусе, привалившись щекой к окну.

Вот он уже видит угол, белой кремлевской стены, а с другой стороны глубокую снежную пустоту федосеевской улицы на которой находился дом деда…

Очнулся он только в теплой знакомой квартире. Бабушка! – закричал он, уткнувшись ей в мягкую грудь, и заплакал от внезапно нахлынувшего ощущения счастья.